Размечталась, дура старая. Марина тряхнула головой, чтобы отогнать это наваждение. Не бывает так, и нечего об этом мечтать! Поморочил голову мужичок - и в кусты. Неинтересно стало. И вообще, с чего это она губы-то раскатала? Все надо вовремя делать. Ушел ее поезд, и с этим пора смириться. Все хорошие мужики, как правильно Олька говорит, уже прикопаны, так что ей особо рассчитывать не на что…
Но она опять ошиблась, плохо подумав о Николае - он позвонил; даже, как оказалось, звонил несколько раз - пока она ходила в магазин за продуктами.
- Ну, где же ты пропала, Маша? - спросил он с легким недоумением, и сердце ее мгновенно зашлось от радости: всегда мечтала, чтобы он, как маленькую, звал ее Машей - как всю жизнь звали ее мама и дядя Антон.
- Это не я пропала, - стараясь, чтобы он не забывал, что она обижена, сказала Марина и не выдержала, счастливо засмеялась: - Это ты пропал. Я тебя ждала, ждала… Наобещал девушке сорок бочек…
И снова ей понравилось, как он отреагировал: он винился, но не унижался, не заискивал:
- Ты прости меня, Манюся, сначала не мог позвонить, что задержусь… Неожиданные дела возникли, ну, прости, бывает… А потом вроде как поздно уже стало, я не решился…
- Вот глупый! А я ждала, ждала…
- Ну, видишь, если б я знал, что можно… Честно говоря, я даже хотел зайти, даже рядом уже оказался, клянусь! А потом думаю: а что мамаша твоя скажет? Вот, скажет, и знакомы-то всего ничего, а уже что себе молодой человек позволяет… Глупо, да?
Это было вовсе не глупо, это было как-то очень трогательно и даже немножко смешно. Особенно когда он совсем по-деревенски назвал ее маму "мамашей". В этом слове была какая-то скрытая симпатия, и это Марине тоже понравилось, кстати, матери Николай сразу пришелся по душе, хоть она и видела его всего один раз.
- Да, обстоятельный мужик, - сказала мать. - Мужчина. За таким - как за каменной стеной. Только ведь он, поди, женатый, а? Не мальчик уже.
- Ой, мама! Что мне - замуж за него, что ли?…
- А разве нет? А я-то, дура, подумала…
А Марина и в самом деле не знала - откуда он, есть ли у него семья, как он жил до встречи с ней. Иногда ей ужасно хотелось спросить о чем-нибудь таком, раскрывающем подробности его отдельной от нее жизни, но она себя сдерживала: выпытывать все, что надо, будет время и потом. А сейчас… захочет - сам расскажет. Кое-что она о нем знала, и этого ей было вполне достаточно. Знала, что в Москве он сравнительно недавно, вроде бы в длительной командировке в архиве Министерства обороны (не зря, не зря она сразу подумала, что он, наверно, военный) - не то по наградным делам, не то по делам ветеранов-афганцев в своем городе… Ну и знала, что жил он не в гостинице, а снимал квартиру где-то в Выхино, что ли…
Как бы то ни было, сегодня у них все было хорошо: Николай позвонил, извинился; она поняла, что его тянет к ней точно так же, как ее тянет к нему, и конец их разговора безусловно подтвердил это.
- А знаешь что, - предложил он вдруг, - давай я свою вину исправлю? Давай мы с тобой куда-нибудь сходим вечером? В какое-нибудь кафе, что ли, в ресторан - выбери сама. Я приглашаю! Посидим, потанцуем. Ты не возражаешь?
Она не возражала. И не пожалела потом: вечер получился веселый, легкий, даже, можно сказать, счастливый. Они выпили немножко, потанцевали - танцевал он не как их редакционные молодые люди, немного старомодно, но вполне прилично. Тем более что молодые люди всегда прыгали где-то рядом сами по себе, а Николай обнимал ее своими крепкими ручищами, прижимал к себе - аж сердце замирало. Так ей нравилось больше.
Был момент, когда Николай ее вновь радостно поразил. Рядом с ними гужевалась большая подвыпившая компания, и кто-то из-за того стола сделал попытку пригласить ее на танец. Николай только посмотрел, и приглашавший - а был это крепкий спортивный малый - сразу покорно отошел к своему столу. Будто на пистолетный ствол наткнулся. Сравнение это пришло Марине в голову потому только, что она тоже видела этот взгляд Николая. Он был таким страшным, что она невольно повела лопатками от озноба. Больше того, неудавшийся кавалер что-то говорил своим за столом, стараясь не смотреть в их сторону, но говорил, видно, о них, точнее, о Николае, несколько мужчин, сидевших за тем столом, вдруг дружно посмотрели в их сторону и тут же, как по команде, отвели глаза.
Она засмеялась, положила руку на его запястье.
- Говорят, хищным зверям в глаза смотреть не рекомендуется. - Она с интересом разглядывала его лицо, пытаясь угадать для себя, в чем его сила. - Звери воспринимают это как вызов. Ты тоже такой, да?
- Какой - такой? - переспросил он, напрягшись, и она почувствовала: дальше нельзя, потому что уже сейчас, от одного невинного вопроса он воспринимает ее как чужую, как одну из тех, что за соседним столом; она этого не хотела, она хотела быть в одной с ним компании!
- Ну… дикий, - все же продолжила она, словно какой-то бесенок подтолкнул.
Он аккуратно снял ее руку со своего запястья.
- Ну, не дикий, не дикий, - поторопилась поправиться она. - Сильный - как дикий зверь. Да?
Он молча, не дожидаясь ее, без всякого тоста опрокинул свой бокал, и по лицу его она поняла: пожалел, что шампанское, а не что-нибудь покрепче.
- Я не дикий, Маня, - сказал он вдруг. - Ну, к своим не дикий… А что касается всех остальных… - засмеялся вдруг как-то принужденно, но она почувствовала - уже свободнее, без напугавшего ее ожесточения. - Это у меня, знаешь, с Чечни… Я когда начинаю угрозу чувствовать, у меня словно зрение другое становится… Тебе это, наверно, не объяснишь… Какому-нибудь корешу, который и под пулями был, и сам убивал - и объяснять бы не надо… А всем вам - нормальным людям… - Он отчего-то безнадежно махнул рукой, добавил: - Да еще такой красивой женщине, как ты…
И снова не договорил, снова махнул рукой - давай, мол, не будем об этом. Она опять настырно взяла его руку - так бы и прилипла к нему сейчас; и так-то тянуло - просто нету сил… Да еще это шампанское, черт, всегда вот так!.. Шампанское - праздничное вино, оно всегда и действовало на нее празднично: ей хотелось смеха, действия, веселья… какой-то такой активности, которой ей, похоже, в обычной жизни так не хватало! Она запустила руку под манжету его рубашки, прошлась пальцами по его поросшей мягким волосом руке, наткнулась на какое-то неожиданное углубление - словно плоть была вырвана зубами какого-то зверя, - и пальцы замерли от того страха, который таили в себе края этой вмятины…
- Это война, да? - прошептала она, побледнев и закидывая вверх голову, чтобы смотреть на него своими влюбленными, лучащимися глазами снизу.
Он молча кивнул, покровительственно накрыв ее ищущую руку второй, свободной - она почувствовала ее, тяжелую, теплую сквозь ткань рукава его рубашки.
- А почему ты сказал, что мы нормальные?
- Потому что вы - нормальные.
Она потянулась вверх, приподнялась, нескладно чмокнула его в косточку подбородка. И снова подумала: вот дура какая! Он еще решит, что она готова стать его рабой… И, скрывая неловкость от того, что ей сразу же захотелось доказать - да, она готова ради него на все, спросила:
- Это ты к тому сказал, что все нормальные, а ты нет? Так, да?
- А я нет, - как эхо повторил он. - Но тебя это не касается… Нет, не вообще, а точно так же, как ты про зверя спросила. Своих это не касается, Маня. Эх, хорошая ты девочка… ни беды, ни грязи не знала…
- Нет, ну почему ты все-таки говоришь, что ты - ненормальный?
- Да потому, что я на войне был, а ты нет. Потому что… А, неважно… Короче, много я чего такого видел, о чем нормальным людям даже и догадываться вредно… Потому и стал психом…
- Как это - психом? - снова глупо спросила она, никак не согласная считать его психом.
- Ну как тебе объяснить, - набычился Николай. - Вот, понимаешь, морочу я тебе голову, что поздно, мол, уже было к тебе заходить… А ведь я вчера уже шел к тебе, понимаешь? Почти до самого твоего подъезда дошел! А около твоего подъезда - машина с мигалками, с номерами Генпрокуратуры… так получилось, знаю я эти номера…
- А-а! - покровительственно рассмеялась она, еще глубже просовывая руку в его рукав. - Испугался! Совесть нечистая, да? - И тут же спохватилась, заметив, что он снова начинает отбирать у нее руку - обиделся. - Ну и что, что прокурор? Может, он в нашем доме живет?
Он криво усмехнулся и все же высвободил свою руку.
- Генеральный-то? В твоем доме? Нет, эти жуки не в таких хоромах живут, это-то уж я точно теперь знаю! - Подумал, добавил: - Но вообще-то меня это не волнует. Я повторяю: не пошел потому, что поздно уже было, а машина эта - так, к слову пришлась… к разговору нашему - псих, не псих… Правильно говорят, что пуганая ворона куста боится…
Они больше не возвращались к этой теме. Потом он провожал ее до дома, они шли пешком по ночной Москве, и ей было хорошо, как в студенческие годы - снова казалось, что вся жизнь, все самое прекрасное в ней - еще впереди. Потом они расставались в ее дворе, совсем как молоденькие, сидели в песочнице под грибком и целовались. Марина уже решилась позвать его к себе, а он вдруг сказал ни к селу ни к городу:
- Она вот здесь стояла, машина-то…
Марина на какой-то миг оскорбилась не на шутку: нет, все-таки, если нет в человеке настоящей тонкости - испортит все одним словом… Но тут же его рука легла на ее грудь, и мгновенно затвердевший, встопорщившийся сосок заставил ее подумать совсем иначе, а может, просто заставил забыть о том, что она только что подумала, и, послушно выгибаясь Николаю навстречу, она сказала ему то, что узнала по секрету от матери, а та по секрету же - от дяди Антона:
- Это друг нашего соседа приезжал… Сосед у нас - симпатичный такой старичок, дядя Антон… Он ветеран органов, понимаешь? Только это к нему приезжал не Генеральный прокурор, а заместитель генерального…
Рука Николая прервала свое гипнотизирующее движение.
- Да ну?! - удивился он. - Просто так - и домой к пенсионеру? В гости чайку попить, что ли? Или какие-нибудь именные часы в подарок от генерального привез?
- Да ну, какие там награды! Его обокрали, дядю Антона. Представляешь, к примеру, вчера все было нормально, а утром хвать - обокрали! И самое неприятное во всем этом, что и на нас с мамой думают тоже.
- Да чего уж тут приятного, - буркнул Николай и добавил неопределенно: - По себе знаю.
- Ты представляешь, - словно не слыша, продолжала она, - у нас даже следователь был… Такой молодой, знаешь, парень… Он, кстати, и про тебя спрашивал.
- И что спрашивал?
- Ну, он так, неопределенно. Есть ли у вас молодой человек, говорит…
- А ты что?
- А я ему: а вот это никакого отношения к вашему вынюхиванию не имеет! Он и замолк…
- Ну чего уж ты так, Маня! У них, у этих сыщиков, работа такая - вынюхивать, их тоже понять можно. - Она то слушала его, то не слушала - ее снова сводила с ума его пришедшая в движение рука. - Им же надо кого-то подозревать. Ведь у старика, поди, никого, кроме вас, и не бывает. Так кого же и подозревать, как не вас… Ну, и меня теперь - тоже…
- Ну да, - сказала она, думая, впрочем, совсем не о том, что он говорит, а о том, как все сильнее охватывает низ живота какое-то животное желание близости с мужчиной, мужиком, самцом… - Прямо не бывает! К нему и медсестра ходит, и племянник в тот день заходил… О-ох, - простонала она, не в силах больше сдерживаться. - Пойдем ко мне, Коленька…
Он разжал свои безжалостно-нежные руки, встал, поднял и ее, поставил на неуверенные ноги. Спросил, снова обидев тем, что чувствовал совсем не так, как чувствовала она:
- Неужели племянник мог?
- Кто? - спросила Марина, силком таща его в сторону своего подъезда. - Ярик-то? Еще как мог! Он ведь наркоман, племянничек Антона Григорьевича, а у наркоманов этих - ничего святого. Ты даже не представляешь…
Он ушел от нее около двух часов ночи. И когда Марина, истомленная, счастливая, тихонько закрыла за ним дверь, готовая расплакаться от этого несправедливого расставания, она столкнулась нос к носу с матерью, которая до сих пор старательно делала вид, что спит.
- Ох, девка, - вздохнула мать. - Куда это он пошел среди ночи-то? Уж оставался бы до утра… К жене, что ли, спешит?
- Да ладно тебе, мама. Как вышло, так вышло, какое это теперь имеет значение - женатый, неженатый…
Мать только горестно вздохнула, но спорить с дочерью не стала.
Хотя дядька и сказал, что позвонит в отделение, Денис нашел концы далеко не сразу. Все-таки были неудобства в его положении частного детектива, и ощущались они сильнее всего как раз при вхождении в контакт с официальными правоохранительными структурами. Сначала дежурный по отделению перепульнул его к какому-то майору, заместителю начальника; тот хотел было послать Дениса еще куда-то, совсем в другое место, но все же сжалился - отправил прямиком к капитану-оперативнику, занимающемуся делом Завьялова. Даже трубку снял, сказал кому-то, держа перед глазами Денисово удостоверение:
- Слушай, Лукин… Сейчас к тебе господин Грязнов зайдет, ты его прими, расскажи все, что можно… Про что? Он тебе сам скажет про что! - и подмигнул Денису.
Тем временем на том конце провода, видно, спросили еще что-то, кажется, ехидное, потому что майор, усмехнувшись, ответил:
- Нет, не начальник МУРа. Если б начальник - мы бы с тобой уже как наскипидаренные бегали. Однофамилец. Но все равно, организуй содействие…
Капитан Лукин оказался молодым симпатичным мужиком с быстрым, цепким взглядом. Он, оторвавшись от какой-то бумаги, которую заполнял быстрым мелким почерком, посмотрел на Дениса, снова опустил голову, не глядя, показал рукой - садись, мол. Денис сел на один из двух свободных стульев возле капитанского обшарпанного стола.
- Говори, не обращай внимания, что пишу, - я все услышу.
Тоже мне Юлий Цезарь, усмехнулся про себя Денис, впрочем, без всякой злобы - капитан ему чем-то сразу понравился.
- Я по поводу погибшего Завьялова… Нельзя ли взглянуть на тело?
Капитан оторвался наконец от своей бумаги, удивленно вскинул голову.
- Завьялова? - переспросил он, кажется, разочарованно. - А чего там смотреть? Трупак - он и есть трупак. Чем этот наркоман ваше агентство заинтересовал?
- Наркоман? - теперь пришла очередь удивляться Денису. - Честно говоря, ничего об этом не знал…
Вот это была новость… Впрочем, для него, наверно, оказалось бы новостью все, что ни скажи, - так мало он пока что знал о Ярославе Завьялове. Но как бы то ни было, он должен был взглянуть на тело. Или, по крайней мере, узнать все подробности смерти племянника старика Краснова - ведь именно с Ярославом была связана основная их версия пропажи книг. Между прочим, Ярослава вполне могли как раз из-за самих книг и прикончить.
- Я все же вынужден настаивать, - как можно деликатнее произнес Денис, зная, как не любят официальные блюстители правопорядка подобного поворота разговора. - Где, в каком морге находится тело?
- Ну что ж, ваше право. - Капитан пожал плечами. - Тело находится в морге больницы Склифосовского. Но еще раз повторю: смотреть там особо нечего. Хотите - вот могу дать для ознакомления протокол осмотра. И предварительное заключение нашего эксперта.
Денис, благодарно кивнув, с жадностью схватил обе бумаги, впился в них… Так… тело найдено… в сквере… Это рядом с домом Краснова, отметил он про себя. Совсем рядом. Либо Ярослав снова шел к деду, либо шел уже от него…
- Скажите, - спросил он капитана, - а этот сквер - он ничем у вас особым не примечателен? Ну, может, какие-нибудь нац или сексменьшинства его облюбовали? Или учащиеся какого-нибудь местного ПТУ? Знаете, как бывает…
- Знаю. Но в данном случае предположение, как говорится, мимо сада. Самый, в общем-то, обычный сквер. Ну, конечно, накладывает свой отпечаток близость Рижского вокзала, не без этого. Ну и отсюда, конечно, несколько повышенная криминогенность… Но, с другой стороны, поскольку скверик у нас, в общем-то, под постоянным наблюдением, особых чепэ там давно уже не было… Да вы, по-моему, и не там ищете. Скорее всего, имел место случай самой тривиальной передозировки. Этот ваш Завьялов сидел на игле, колол героин - это мы теперь можем совершенно точно сказать, потому что на теле покойного обнаружены характерные многочисленные следы уколов. Да вы дочитайте протокол-то, дочитайте! Кроме того, у покойного найдены и шприц, и флакончик с водой, и героиновый чек. Ну и так далее. Я ж говорю, довольно обычная по нынешним временам история.
Денис кивнул, снова углубился в бумаги. И тут же наткнулся на строки, невольно заставившие его усомниться в правильности выводов капитана.
- Вот вы говорите - передозировка. А здесь у вас записано: на лице, на теле следы побоев… характерная вмятина в височной части головы, гематома, по форме напоминающая носковую часть обуви… Его, выходит, ногами били? Там, может, все-таки не в передозировке дело? И вообще не в наркомании?…
Капитан поморщился:
- Экий вы, право, Денис Андреевич! - Денис изумился: ему казалось, что капитан даже и не заглянул как следует в его удостоверение, а он не только заглянул, но даже запомнил, как его зовут! - Что же вы все никак не дочитаете протоколы до конца? А там, между прочим, записано предварительное заключение нашего судмедэксперта: Завьялова били уже после его смерти… Кстати, у покойного, похоже, ничего не взяли, при нем остались и документы - по ним мы и установили так быстро личность погибшего, и деньги - у него была при себе очень крупная сумма в американских доллаpax. Все это и заставляет меня сомневаться в факте насильственной смерти.
Капитан, уже не казавшийся Денису таким симпатичным, как вначале, снова вернулся к своим бумагам, задумался над ними.
- Ну а как же вы объясняете тогда следы ударов на голове и где там еще? - снова оторвал его Денис.
- А никак не объясняю, - усмехнулся капитан. - Это ж огромный город, а в городе всякое бывает… Какие-нибудь бездельничающие недоросли, начинающие отморозки… Мы сейчас пытаемся найти хоть каких-то свидетелей происшествия, но, как показывает практика, теперь уж вряд ли что прояснится…
Денис задумался. У него были основания подозревать, что не все с этой смертью так просто, как излагает капитан Лукин. Но капитан вдруг сказал, словно услышав его мысли:
- Знаете, я понимаю ваше недоверие… Но и вы поймите: можно было бы еще говорить о чем-то ином, если бы место, где найдено тело, не было так затоптано… город все-таки… Там одних окурков… Кстати, именно по этой причине имею смелость предположить, что погибший с кем-то перед смертью беседовал. Рядом с телом было найдено десятка полтора однотипных окурков. Сигареты "Мальборо" с одинаковым, подозрительно ровным прикусом. Я предположил, что у курившего их человека - вставные передние зубы. Но принадлежат ли они собеседнику Завьялова или человеку, который его тут поджидал (а может, и кого-то другого) - это, конечно, один бог знает…
Денис представил место, где было найдено тело Завьялова. Чахлый, всегда людный сквер, неподалеку гудит новая эстакада - любимое детище мэра Москвы…
- Скажите, - спросил он у капитана, - а у вас нет намерения поискать по месту жительства покойника? Может, там что-то откроется? На квартире или в местном отделении?