- Ну сколько ж я тебе должен одно и то же талдычить! Этот самый американец, или кто он там - он всего лишь посредник. А вот за ним - за ним стоит настоящий коллекционер. В чистом, так сказать, виде. И этот коллекционер - придурок, если хочешь, собирает только книги о птицах, и ничего больше. Узко направленный интерес. Имеет право, потому как миллионер, а миллионеры имеют право на причуды, в отличие от нас, поняла? Так что альдина наша ему ни на хрен не нужна, насколько я знаю этих чудиков. Про каких-нибудь мошек, которых ловят его любимые птички, или про каких-нибудь бегемотов, которые дарят его любимым птичкам какой-нибудь особо калорийный навоз, - может, и купит. А "Гипнероптомахию" - нет. Теперь поняла?
- Вот теперь поняла, - кивнула она. - Что покупателя на единственную книгу, которая могла бы нам обеспечить настоящую жизнь, у тебя нет и не предвидится. А виновата в этом почему-то я! Оказывается, это все из-за того, что я пыталась с дурачком Димоном по-деловому разговаривать. Можно подумать, я меньше твоего хочу, чтобы все получилось!..
- Это ж надо так все перевернуть! - воскликнул Решетников, слегка ошарашенный таким неожиданным анализом ситуации. - И вообще, зачем все так прагматично поворачивать, Алла? Неужели без этих несчастных книг нас с тобой впереди не ждет ничего хорошего?
- Ладно, брось. Ты же знаешь - не люблю я всяких этих "вумных" слов. И между прочим, давно заметила: как начинаются "вумные" слова, так человек либо свою глупость, либо свою подлость скрыть пытается. Либо свое бессилие, не согласен? - И вдруг, без всяких переходов плюхнулась ему на колени, снова прильнула к нему, замурлыкала: - И не зови ты меня больше Аллой. Лялечка мне больше нравится!
- Ну и чего мы тут сидим-то? - спросил он, когда она наконец соизволила от него оторваться. - Может, спать пойдем?
- Ишь какой проказник, - игриво сказала она и, зная, что эта игривость обычно его раздражает, тут же снова облапила Игоря Альфредовича и прильнула к нему в страстном поцелуе. - Будет тебе и баиньки. Но разве ж ты не хочешь дождаться Димонова звонка?
- А чего его ждать, - угрюмо буркнул Решетников. - У меня на этого идиота надежды почти нет…
Она потянулась, засмеялась, налив себе коньяку.
- А я почему-то, знаешь, надежды не теряю. Ну, чего ты скуксился-то? Давай, давай, не кисни и не спи. Ждем Димонова звонка и тем временем размышляем вслух, куда книжка могла подеваться. Согласен?
Он все так же кисло кивнул ей, наливая при этом коньяку и себе тоже - если уж и в самом деле сидеть всю ночь, так хоть с комфортом. "Все-таки удивительная баба, - подумал он, любуясь Аллой, когда она слезла с его коленей и вдруг посерьезнела. - Да, если уж жениться - то только на такой. Хотя, конечно, ухо востро надо держать все время…"
- Ну что, начинаем деловую часть нашей программы? - спросила она. - Книги я видела сегодня днем, то есть уже вчера - обе. Специально разглядывала заветный дедов шкаф, чем, надо сказать, возбудила в нем ненужную подозрительность, хотя вообще-то он ко мне неровно дышит… Слу-ушай, а может, мне бросить тебя, да переключиться на этого Краснова? А что? Годик-другой - молодой вдовой стану, вступлю в наследство… Вот и красть ничего не надо будет, а? Как смотришь?
- Да я тебя лучше своими руками задушу! - напыщенно отрезал он.
- Да ладно, шучу, - кивнула она, делая вид, что поверила этой страстности. Почему не сделать человеку приятное? - Все равно мне ничего не светит, если подумать. Там две бабы все время толкутся, соседка и ее дочь. Да еще племянник. И все, поди, на дедово наследство зубы точат.
- Ну и как, по-твоему, могли книгу взять соседки? Либо та, либо другая? Ну не обязательно своровать, а так?
- Мне, хоть убей, как-то не верится, что они могут что-то чужое взять вообще. Это, знаешь, такие старые мАсквички… Как бывают старые петербуржки, да? Или петербуржанки? Это какая-нибудь приезжая лимита может тащить, а эти нет. Они ж у себя дома. Это все равно что у себя же в квартире на паркете кучу навалить, понимаешь?
- Да понимаю я, понимаю? Значит, старая не может взять, не то воспитание, так? А молодая?
- И молодая тоже. Хотя она мне вообще-то какая-то непонятная. Я сначала даже решила, что она путана. А потом смотрю - нет, просто с гонором бабенка. Гордая, понимаешь? Это большая, между прочим, редкость. И очень уж упакована. Может, хахаль какой крепкий, а может, сама хорошо устроена…
- А как по-твоему, если работает, то - кем?
- Вообще-то на журналисточку смахивает, но у них заработки… На платье от Бенатти не хватит, это точно.
- Значит, чисто теоретически могла все же взять?
- И теоретически не могла. Знаешь почему? Во-первых, чистоплюйка. Во-вторых, деда с детства знает. Он ей все Машенька да Манечка. Я даже, грешным делом, подумала: уж не родственники ли…
- Ну и что у нас с тобой осталось в сухом осадке? - почесал затылок Игорь Альфредович, наполняя свою и ее рюмку - теперь, дескать, можно, заработали.
- Остался племянник. Он же наследник. Как я поняла, они давно не виделись и дед ему сам позвонил. "Ярик должен прийти, Ярик"…
- А ты его видела? - на всякий случай уточнил Решетников.
- Видеть не видела, - помотала она головой, - а слышать слышала. Молодой малый. - Дед меня с ним даже познакомить хотел… Вроде как учился где-то, а вроде как бросил… Похоже, в деньгах нуждается…
- Ну, студенты все нуждаются, - равнодушно заметил Игорь Альфредович, думая про себя о том, что если Димон вернется ни с чем, то искать придется именно здесь - он был в курсе, почему бывший студент Ярослав Завьялов остро нуждается в деньгах. - Но, однако ж, какой дед-то, оказывается! - нехорошо засмеялся он, притягивая Аллу к себе. - То сам в женихи набивается, то племянника подсовывает…
Ночью, когда они, горячие, расслабленные после любовных игр, лежали, отодвинувшись на разные края постели - было невыносимо жарко, хотелось пить, курить, спать, она вдруг сказала, словно и не было у них перерыва в том, начавшемся после ухода Димона разговоре:
- Слушай, как ты думаешь, почему этого заморского деятеля интересуют именно птички? Ведь вон хотя бы у того же Краснова - у него редкости и поценнее есть…
- A этого иностранца поценнее не интересует, - усмехнулся Решетников. - Его имидж интересует, понимаешь?… Ну вот представь, как будто это все у нас в России. Грабил, грабил человек, занимался рэкетом, может, даже заказывал кого, а потом раз - остепенился. Захотел в Думу попасть или там чего… Не преступником считаться, а общественным деятелем… Не слыхала про такое?
- Сколько угодно!
- Ну и что тогда человек делает? Правильно, создает себе новый имидж. С уголовщиной - ни-ни, честь делового человека для него что? Главная заповедь. Ну и, конечно, спонсорство всякое, благотворительность. Ну и, конечно, чудачества. Какой же он опасный человек, если он команду КВН в Москву послал на свои деньги, или художников местных поддержал, или инвалидов, или детский сад… Понимаешь? Для него невинность становится дороже, чем для невесты!
- Больно нужна тебе была моя невинность! - хихикнула Алла, кладя на него свою роскошную ногу.
- Ладно, ладно, сдаюсь, - засмеялся он, чувствуя, как плоть начинает оживать независимо от его воли. - Мне твоя невинность - как зайцу барабан, ты мне без нее гораздо больше нравишься!
- Ладно, замнем, - великодушно согласилась Алла, снимая с него ногу. - Значит, говоришь, ради имиджа, так? Невинность, репутация и все такое… Это я понимаю. Но вот наши птички - они разве для этого дела годятся? Ведь мы же с тобой совершили самую настоящую кражу, да еще не просто - в составе созданной с преступным умыслом группы. Ведь за это хор-роший срок припаять могут, тем более с нашими-то судимостями… И он, твой иностранец, не может об этом не думать, верно?
Решетников поднялся на локте, с интересом посмотрел на нее. Да, красивая бабенка, ничего не скажешь, а какая зарюханная, какая несчастная была полгода назад, когда он ее только встретил. И, главное, котелок варит как надо, если не считать того, что как-то глупо вести такие разговоры в голом виде…
- Ну, во-первых, тот, с кем я имею дело, - всего лишь посредник, сто раз уже объяснял. А значит тот, кто книги заказал - вообще ни к чему такому… нечестному заранее причастен быть не может. Во-вторых, ты что же думаешь, что я этому Петерсену сказал: готовьте, мол, денежки, я для вас этих "птичек" украду? За кого ты меня держишь, цыпа моя! Я ему изложил свою версию, а версия моя такая: Краснов на старости лет сам решил продать свои книги. Кризис в стране, то-се, старику пенсионеру живется трудно, а кроме того, захотел передать книги родственной душе, в надежные руки. Так что и я, можно сказать, всего лишь посредник…
- Не расскажешь, как тебе это удалось? Бумажки ведь, поди, какие-то для убедительности потребовались, документы…
- Тебе-то зачем знать? Для расширения кругозора? Думаешь, когда-нибудь пригодится? Вряд ли, дорогая. Если у нас с тобой это дело выгорит - все, мы больше к уголовщине и за километр не подойдем!
- Зарекалась ворона говно клевать, - задумчиво сказала Алла. - Ай, не обращай на меня внимания. Это так, мысли вслух… Что-то курить ужасно хочется, да и выпила бы я чего-нибудь для поднятия тонуса. Твой тонус как? - Она провела рукой внизу его живота. - Видишь, надо, надо тонус поднять!
Они, как были голые, перебрались на кухню. Алла сидела, дразня его - одна нога на полу, вторая на табуретке.
- Да хрен с ним, с этим Петерсеном, правда, Игорек? - залихватски сказала она, наливая ему и себе. Коньяк тепло желтел в пузатых бокалах, обещая согреть, расслабить. - Позвонит он сегодня, собака, или нет? - прошептала вдруг она словно про себя.
Они выпили, но вместо того, чтобы чем-нибудь зажевать алкоголь, она заговорила снова:
- В Америке этой гребаной, или откуда он, этот самый Петерсен, наверно, и вправду можно позволить себе честно жить. А у нас? - Алла с жадностью закурила, продолжила, не глядя на него и пуская дым к потолку: - Но вот у них там аукционы эти знаменитые - Сотби, Кристи… И что, ты мне скажешь, что там не торгуют ну… как бы это поделикатнее - сомнительными вещами?
- Вот именно, что сомнительными, - кивнул Игорь Альфредович. - Да, они работали честно, эти аукционы, старались, во всяком случае. До тех пор, пока в Европу не повалили наши дорогие соотечественники, новые русские, так их!
- Не смотри на меня, - словно не слушая, прервала вдруг она, встала и подошла к холодильнику, нагнулась, выискивая что-то в его освещенном чреве.
Какое там не смотри!
- Ну, и что ты замолчал-то? - невинно спросила Алла, возвращаясь к столу с двумя большими помидорами и баночкой майонеза. - Ужас как помидоров вдруг захотелось! Ну, так что ты замолк? Я тебя очень внимательно, между прочим, слушаю!
- Как новые русские подвалили - так сразу все изгадили, испоганили, нувориши, ублюдки безмозглые… Поначалу наши толстосумы так вздрючили цены, что у Европы бедной волосы встали дыбом. Хватали и хватают все, что под руку попадется. Все скупают! - снова начал он, завороженно глядя на то, как при каждом ее движении шевелятся, живут над столом своей собственной жизнью ее красивые груди. - Государство, музеи - не могут даже прислать на аукцион своего представителя, не то что купить, а эти - метут все подряд. И кто, Аллочка, кто? Артисточки, певички или ворье! Да раньше такую публику и на порог бы…
- Артисточки, значит, не тот покупатель, а ты, значит, в самый раз, да? - усмехнулась Алла. - Сам-то ты кто?
- Я?! - довольно искренне изумился Игорь Альфредович. - Да в моем роду, если хочешь знать, были бароны и даже графы. Моя фамилия - Решетников - в Бархатной книге!
- Слышала я про эту вашу Бархатную книгу, слышала. И всегда удивлялась: если вы там все были, в этой книге, чего ж вас Советы всех не перешлепали? Как удобно: открыл книгу - и вот тебе готовые списки. А? - Она захохотала. - Ну ладно, ладно, не обижайся… граф. С какой только стати ты, потомок аристократов, в откровенную уголовщину полез? Ну-ну, не злись, я ведь это любя, я ж не просто твоя поделыцица, я твоя женщина! - И снова замурлыкала, придвинулась к нему, обдав его тело горячим жаром.
- Ах, дьявол, - пробормотал он. - Ты из меня веревки вьешь, Лялюся! Я просто молодею с тобой и душой, и телом…
- О! Где-то я эти слова сегодня уже слышала. А, да! Представь, то же самое говорил мне старик Краснов. Как это у вас, книжников, называется? Конгениальность?
- Я тебе не книжник, и незачем флиртовать направо и налево с какими-то стариками, за которыми ты выносишь утки!
- Ну вот, видишь, сразу и хамить. А делал вид, что любишь…
- Одни наши сволочи продают перекупщикам сказочные ценности за гроши, - бормотал он, словно не слыша ее, словно решая какую-то свою задачу, - а другие идиоты, с мошной, скупают всякое европейское дерьмо за огромные деньги! Пришли - и все равно что испортили воздух в приличном обществе. Я, может, и плохой человек, и стал на одну доску с ворьем, но я с этой сволочью буду бороться, как могу! Мне заказал Петерсен два тома "Птиц Британии", и я ему их устрою, пока какой-нибудь бездарный наследник не сплавил их за гроши на аукцион! Вот ты говоришь - почему именно эти книги? Не знаю. Почему Гиммлер любил кроликов? Но, судя по тому, что этого клиента еще интересуют "Птицы Америки" Одюбона, полагаю, что этот чудак питает сентиментальную слабость к птицам. Кстати, в этих книгах чудные гравюры на дереве… Вот ты спрашиваешь…
- Я спрашиваю, - снова довольно бесцеремонно прервала она его, видно, устав ждать сообщений от Димона, - мы что - так всю ночь и будем проводить здесь производственное собрание? Пойдем, пойдем в постельку, дорогой, - снова, замурлыкала она, доводя Игоря Альфредовича до мурашек своими касаниями. - Ты сейчас успокоишься, ляжешь баиньки, а перед тем, как сделать баиньки, мы твоего застенчивого петушка кое с кем познакомим…
И, конечно, телефонный звонок раздался совсем не вовремя, когда его уже не ждали ни он, ни она. Игорь Альфредович прервал свой ночной подвиг, перевесился через подругу и схватил трубку.
- Готовь бабки, шеф! - проорал Димон. - Дело сделано! Второй том у нас!
- Молоток! - возликовал Решетников. - Там у тебя все чисто?
- Абсолютно без проблем!
Игорь Альфредович положил трубку и накинулся на хотевшую что-то спросить Аллу, заткнул ей рот поцелуем. Потом все же сжалился.
- Что ты хочешь, дорогая?
- Когда приезжает Петерсен? - спросила она.
- Послезавтра. Так что в сроки мы с тобой вписываемся!
Глава 3
Давно известно: как день начнется, так он и покатится дальше - либо со знаком "плюс", либо со знаком "минус", и редко когда эту предопределенность что-то изменяет… То есть нельзя сказать, чтобы день для него, государственного советника юстиции первого класса Константина Дмитриевича Меркулова, начинался очень уж неприятно или, вернее сказать, необычно неприятно - все как всегда, если не считать того, что утром, стоя в пробке на Садовом, он услышал по "Авторадио" об отставке своего следователя по особо важным делам Бирюкова, занимавшегося совместно с люксембургской прокуратурой громким делом, связанным с коррупцией в высших эшелонах российской власти. То есть опять же сам по себе этот факт не был чрезвычайным, отнюдь - в чехарде последних лет с непривычной для нормальной жизни скоростью менялись даже генеральные прокуроры и министры юстиции, так что уж говорить о каких-то там следователях… Чего-то подобного он, честно говоря, ждал, но ждал несколько позже, после приезда люксембуржцев с кипой изобличающих документов. Однако снятие Бирюкова было внятным сигналом для него, Меркулова: во-первых, это именно он дал ход "кремлевскому" делу еще при прежнем Генпрокуроре и прежнем Президенте. Дал, несмотря на то что умные люди настоятельно советовали ему не высовываться (и были, надо сказать, правы! Другое дело, что он никогда умных людей не слушал и слушать не собирался). Во-вторых, Коля Бирюков вообще был его выдвиженцем и симпатией. Парень - службист, вне политических игр, надежный и неподкупный до глупости, ей-богу… И вот на тебе… Да, похоже, ему сегодня предстояла неизбежная встреча с новым шефом, с только что назначенным Генеральным, и встреча эта, судя по началу дня, могла оказаться очень… - он даже про себя не знал сейчас, как ее точнее охарактеризовать, - очень напряженной. Ну что, отставка, господин Государственный советник юстиции первого класса? Что ж, отставка так отставка. Это раньше она была бы невозможной трагедией, при соввласти, а сейчас… Сейчас, глядя на то, что поминутно происходит вокруг, не на улице, нет, улица - это само собой, это работа, - а на то, что происходит в верхних эшелонах власти, в коих и он с некоторых пор имеет свое литерное место, Константин Дмитриевич не мог время от времени не проигрывать возможные варианты завтрашнего дня, а стало быть, имел в голове и сценарий развития событий по самому худшему. Этот худший вариант выглядел примерно так: его вызывает Генеральный и приказывает прикрыть "кремлевское" дело, спустить его на тормозах. Но позвольте, говорит ему тогда он, Меркулов, - а как же закон? Я не могу спустить это дело на тормозах! - скажет Меркулов. Тогда Генеральный пробурчит, угрюмо глядя мимо него: "Стало быть, можете писать заявление об отставке, раз не хотите понимать реального положения вещей". Чуть что - все сразу ссылаются на реальное положение вещей, как будто нет ни конституции, ни свода законов, как будто и не было всех тех лет, что прошли после развала Союза… Ну, хорошо, услышит он все это, и что дальше? Проглотит, останется и начнет привычно подстраиваться под новое начальство, забыв о принципах, которые, как известно, не кормят?
Несмотря на пробки, приехал он к себе на Дмитровку вовремя. Прошел, здороваясь на ходу, коридором третьего этажа, слава богу, не встретив по дороге никого из верхнего синклита, и с легким изумлением обнаружил в своем предбаннике весело улыбающегося ему навстречу Турецкого. Следователь по особо важным делам, похоже, развлекал тут его секретаршу, потому что той понадобилось несколько мгновений, чтобы вернуть лицу то официально-замкнутое выражение, которое Константин Дмитриевич видел на нем с утра до вечера. А если честно, он его просто не замечал, это выражение, как почти не замечал и саму владелицу лица; чего уж лукавить, она жила в его сознании как какое-то не вполне одушевленное существо, не имеющее ни пола, ни индивидуальности, ни какой-либо иной жизни, кроме служебной, наверно, как раз потому-то выражение лица, которое она не до конца от него успела скрыть, и остановило его внимание. Тем более что рядом отсвечивал Саня Турецкий, визит которого вовсе не планировался. Стало быть, его привели сюда обстоятельства чрезвычайные. Ну, и какие же? Уж не снятие ли Бирюкова?
- Привет честной компании, - сказал Меркулов, подозрительно щуря глаза и идя к Турецкому с протянутой для приветствия рукой. Осведомился на ходу на всякий случай у секретарши: - Хозяин еще не спрашивал?
- Да что вы, Константин Дмитриевич, - ответила та, - еще ведь без двух минут десять!
Вообще говоря, это было уже амикошонство - получалось, что секретарша как бы обсуждала с ним достоинства нового начальства: разве ж, мол, он может появиться раньше начала официального рабочего дня, этот дундук? - вот как примерно можно было толковать ее слова. Но, хотя, вообще, такое начинание следовало пресечь на корню, Константин Дмитриевич сделал вид, что ничего не заметил.