Лежащая на животе женщина была полностью обнажена, если не считать черных чулок в сеточку. Ее иссиня-черные волосы разметались по подушке, остекленевшие глаза уставились в окно. Меня удивило красное шелковое постельное белье – я бы на таком никогда не уснула… Руки жертвы были привязаны шелковыми лентами к витой спинке кровати. Такой же черной лентой женщину задушили. Страшный синий след окольцовывал шею. На спине и ягодицах я заметила множество ровных длинных шрамов, некоторые из них свежие, другие давно зажившие, в виде рубцов. Я с ужасом оглянулась на Вячеслава.
– Это не я, в этом все и дело, я должен тебе объяснить… – пробормотал он, отводя глаза.
– Не сейчас, – отмахнулась я.
Я обвела взглядом комнату. Зеркальные шкафы закрыты, на кресле – аккуратно сложенная одежда и небрежно брошенный черный пеньюар, на туалетном столике сиреневая дамская сумочка.
– Там что? – кивнула на дверь.
– Ванная.
Стараясь ничего не касаться, я открыла слегка притворенную дверь. На поддоне в душевой кабине капли воды, на вешалке два больших полотенца. Потрогала их – оба влажные. Осмотр места преступления захватил меня. По рассказам Кольки я знала, что идеальных преступлений не бывает, да и по законам детективного жанра всегда должны оставаться улики. Я вернулась в комнату.
– Слава, ты осмотрел весь дом? Ничего не пропало? Или, наоборот, может, здесь появилось что-то, не принадлежащее тебе или твоей жене?
Вячеслав покачал головой.
– А сумочку ты проверил? – Я достала носовой платок и взяла изящное изделие в форме саквояжа за ручку. – Посмотри, может в карманах одежды что-нибудь есть? Нет карманов? Тогда пойдем вниз. Не могу здесь находиться.
Мы расположились на большом диване в холле. Вячеслава был подавлен и бледен. У меня, наоборот, щеки горели от возбуждения, я чувствовала, что во мне просыпается настоящий детектив.
– Давай по порядку. С самого утра.
Слава помял ладонями лицо, собираясь с мыслями.
– Часов около одиннадцати я позвонил жене. Аппарат был выключен или вне зоны досягаемости. Я подумал, что Алена еще спит, и решил ехать сюда, не боясь разминуться. Раньше двенадцати она никогда не завтракает, и соответственно, никуда не может уехать. Приехал. Ворота были закрыты, дом тоже.
– Защелкнут?
– Нет, на ключ. Изнутри у нас засов. Вошел и увидел это…
Один вопрос интересовал меня больше всего. Я пристально посмотрела на Вячеслава.
– Что за шрамы на ее теле?
Кусая губы, он выдавил:
– Она была мазохисткой.
– Кем? – отшатнулась я.
Слава схватил меня за руку и быстро заговорил:
– Эти шрамы… это не я, поверь. Я абсолютно нормальный мужик, мне эти подогревающие штучки нафиг не нужны… А она… Со мной она удовлетворения не получала. Мне казалось, что секс ее не особенно интересовал, и я подумал: бывают ведь холодные женщины?.. А во всем остальном она меня устраивала. Аккуратистка, за домом хорошо следила, Яночка к ней привязалась – они с ней как сестренки. Я ведь ради дочки и женился! В конце концов, в нашем возрасте секс уже не главное… Я понял, что ошибся, примерно год назад, когда впервые увидел у нее свежие шрамы. Она даже не пыталась их скрыть от меня, будто нарочно бравировала и дразнила. Стыдно признаться, но тогда я ее избил… Ты бы видела, как она преобразилась, возбудилась покруче, чем от любой порнухи. И я не устоял… А после секса стала просто шелковой. Понимаешь, ей было в кайф заниматься любовью пополам с ненавистью.
– Я слышала о таком, – тихо заметила я.
– А я с этим жил, – со злостью процедил Вячеслав, бросая мою руку. – После этого случая у меня раскрылись глаза, я пытался с ней по-нормальному, но она все время провоцировала меня на насилие, а это не для меня… В общем, потом мы даже спали в разных комнатах. Я ей сказал: есть, кому тебя мордовать и пороть, вот и развлекайся, а меня оставь в покое… Как-то подшофе позвонил первой жене, Ирке. Мы ведь с ней друзьями расстались. Она меня поняла, хоть я ей ничего и не рассказывал. Мы стали иногда встречаться. Ирка, конечно, замужем давно, но детей нет, и несколько часов в месяц у нее для меня находится. Вот так все и устроилось… Наверное, надо было сразу развестись. Но я все тянул чего-то: больно удобно – в доме порядок, ребенок присмотрен, жене от меня ничего не надо, и мне от нее тоже… Я мог на месяц, а то и больше, уехать, и никто меня не задерживал. Я знал, что дома все будет нормально. Мы жили каждый своей жизнью, ни в чем друг друга не ограничивая. Похоже, со своими любовниками-садистами она встречалась, только пока я был в отъезде. Правда, иногда улетала на какой-нибудь курорт на пару недель… Но недавно я сообразил, что мой комфорт – ерунда по сравнению с тем, что в воспитании моей дочери принимает участие человек с отклонениями. Поэтому отвез Янку к своей матери и решил вначале съездить на рыбалку, а после заняться разводом. Алене я сообщил о своем решении, но, кажется, она не приняла это всерьез. А после нашей вчерашней встречи я подумал: чего тянуть? Черт с ней, с рыбалкой! Вот и приехал сюда, – Вячеслав помолчал. – Я боюсь, что, увидев эти шрамы, подумают, будто это я… Ты-то мне веришь?
Я посмотрела ему в глаза и честно ответила:
– Верю. Когда ты приехал?
– В двенадцать. Я… я потрогал ее… она еще… не была совсем холодной.
– Ты говорил, что звонил. Где ее телефон?.. – Я вытряхнула содержимое сумочки на диван, но там аппарата не оказалось. – Посмотри по дому, – велела я другу.
Стараясь не касаться гладких поверхностей, я перебрала дамские вещички. Косметичка, заколка для волос, квитанция об отправке денежного перевода, три связки ключей и один ключ от замка типа "Цербер" на миниатюрном брелоке с резиновым плейбоевским зайцем, бумажник водителя, портмоне, в кармашке сумочки – несколько карточек модных салонов и бутиков.
– Телефона нигде нет. Я пробовал позвонить – все то же, выключен, – сообщил Вячик, вернувшись в комнату.
– Что это за ключи? – спросила я.
– От дома, дачи и машины, а этот – не знаю. Что это ты уронила? – он наклонился.
У самых моих ног под диваном валялась зажигалка. Вячеслав поднял ее и удивленно пробормотал:
– Это не моя…
– Может, жены?
– Алена не курила. Надо же, золотая… я видел такие в Дубае. Гляди, здесь гравировка: "Папочке от его любимой дочки".
Я подошла поближе к окну, чтобы рассмотреть зажигалку.
– Похоже, гравировал не русский, у буквы "б" завиток в другую сторону, можно прочитать "людимой". Может, это ее подарок отцу, и она оставила зажигалку, как память о нем?
– Навряд ли. Ее отец умер лет шесть назад. А в Эмиратах в начале года такие шли как новая коллекция, больше чем за три тысяча американских денег.
– Ты думаешь, она принадлежит убийце?
– Во всяком случае, в моем доме такой не было. И ключа с зайцем – тоже.
– Но я нашла его в сумке твоей жены. И вот еще квитанция на денежный перевод в город Чусовой Пермской области, Смирновой А. Ю., на десять тысяч рублей. Кому это?
– Не знаю, Алена оттуда родом, но ее бабушка давно умерла, мама еще раньше, а больше никого у нее не было. Лера, что делать будем? Вызывать милицию?..
– Погоди. Тебе действительно не поверят, если ты скажешь, что знал о существовании у жены садиста-любовника и мирился с этим. Надо выяснить, кто он. Или они, – добавила я.
Впервые в жизни я почувствовала детективный азарт. Я будто примерила на себя характер героини из собственной книжки и решительно заявила:
– Надо ехать к тебе домой. Если там пороется милиция, мы ничего не узнаем. Мы никаких улик брать не будем – просто посмотрим, и все.
Слава кивнул, мне показалось, что в глазах его затеплилась надежда.
– Может, все же возьмем золотую зажигалку? Вещь не дешевая.
Я кивнула:
– И деньги из бумажника забери, все равно пропадут.
Еще раз все осмотрев, мы покинули дом. Вячик закрыл его своим ключом. Я вспомнила, что ключи его жены остались в сумочке, и как тогда вышел убийца?..
Помедлив у дверей, Слава спросил:
– А она что… так и будет там лежать?
– Давай вначале поищем какой-нибудь след в твоей квартире, а потом подумаем, что делать.
Я на своем "Форде" выехала с участка первой. Вырулив на трассу, подождала Вячеслава и пристроилась за его машиной. Через сорок минут мы остановились возле недавно построенного дома на проспекте Просвещения и пешком поднялись на пятнадцатый этаж.
– Ничего себе, подъемчик, – задыхаясь, пробормотала я, остановившись передохнуть на восьмом этаже.
– Мы только пару недель как переехали, в доме почти никто не живет, а лифт только грузовой включают, по предварительной договоренности – что-нибудь тяжелое поднять, вещи или стройматериалы. Поэтому меня никто не видел ни ночью, ни утром.
Войдя в квартиру, я прямо у дверей без сил опустилась на какую-то коробку.
– Даже не знаю, что мы тут найдем… Мебели почти нет, вещи не все распакованы, – сказал Вячеслав, оглядываясь.
– Но здесь все? – поспешила я спросить. – На старой квартире ничего не осталось?
– Нет, мы ее уже продали. Мебель и всякий хлам выбросили, сюда перевезли только личные вещи.
– Ты сам упаковывал? Это упрощает дело. Показывай, где коробки с вещами твоей жены.
Алена была аккуратной девушкой. Ее одежда уже висела в гардеробной, обувь была расставлена там же. Вячик свои вещи еще не распаковал, объяснил, что собирался это сделать после поездки на рыбалку, когда все решится с разводом. Осмотрев просторную гардеробную – мечту любой женщины, – я заметила в уголке две коробки и вытащила их.
– Это не твое? – на всякий случай спросила я. – Тогда давай посмотрим, что там.
Большая коробка была заполнена косметикой, расческами и заколками – ничего интересного. А вот во второй, поменьше, оказались фотографии и документы. Детских снимков было совсем мало, и всего несколько юношеских с подругами. Я с трудом узнала на них жену Вячеслава с русыми коротко подстриженными волосами. Потом в руках у меня оказалась корочка какого-то диплома. Раскрыв его, я прочитала: "Лицей коммунального хозяйства".
– Твоя жена окончила ПТУ? – я передала документ другу.
– Это не ее. Она урожденная Щербакова, а здесь какая-то Кирякова, но тоже Елена Евгеньевна.
– Интересно… – протянула я, опять беря в руки диплом, – город Чусовой Пермской области. Она ведь была оттуда? Дата выдачи – девяносто седьмой год. Возраст сходится. Зачем ей хранить чужой документ? – вопросила я в пространство и отложила корочки в сторону. – Давай дальше. Ты просмотри все фотографии, и на оборотах тоже, может там что-нибудь подписано. Гляди-ка! Опять квитанции на денежные переводы, и все той же Смирновой. Примерно раз в месяц, и все по десять тысяч… А это что? Три письма. В Чусовой, Киряковой Е. Е., до востребования… обратный адрес – Петербург, фамилии нет, абонентский ящик. Письма старые, – я с трудом разглядела штемпели на конвертах, – девяносто шестой, девяносто седьмой, девяносто восьмой годы. Адреса написаны классическим чертежным шрифтом. Посмотрим, что в конвертах.
Вместе с Вячеславом мы стали читать первое письмо.
"Здравствуй, моя бедная девочка! Как жаль, что я не могу быть рядом с тобой, помочь тебе в учебе, уберечь от всех опасностей! Ты жалуешься, что бабушка часто тебя ругает, не разрешает ходить на дискотеки. Не обижайся на нее. Я знаю, что она очень любит тебя, почти так же сильно, как я, и хочет тебе только добра. А на дискотеках тебе действительно нечего делать. Чему хорошему ты там можешь научиться? Тебе хочется потанцевать? Я приеду, и мы обязательно потанцуем с тобой. Не думай о парнях, ни один из них не будет любить тебя так, как я.
В конце месяца у меня будут дела в Перми, ты приедешь ко мне на выходные в ту же гостиницу.
Передавай привет бабушке, и не транжирь зря деньги, которые я присылаю. Будь умницей, детка.
Целую. Твой папочка".
Ничего не понимая, Вячеслав достал из конверта второе послание:
"Аленушка, детка моя, не делай непоправимых шагов! Ну зачем тебе этот мальчишка? Да, я скрывал от тебя, что женился еще в девяносто пятом, не хотел ранить твою детскую психику. И я не могу сейчас развестись. Все, что у меня есть – от жены, без нее я опять буду нищим. Но я совсем не люблю ее. Поверь, мое сердце навсегда принадлежит тебе, моя девочка. Если бы ты знала, как мучительно думать, что ты так далеко от меня, и может быть, совсем не вспоминаешь обо мне! Я ужасно боюсь потерять тебя. Сейчас я не могу взять тебя к себе, но обязательно что-нибудь придумаю, и мы, наконец, будем вместе. Еще раз прошу, не думай об этом парне! Через месяц я постараюсь вырваться к тебе, а деньги пришлю на днях. С нетерпением жду встречи с тобой, моя радость.
Целую нежно, твой папочка!"
Третье письмо оказалось самым коротким:
"Здравствуй, любовь моя! Скоро я устрою так, что ты приедешь в Петербург. Мы не сможем сразу жить вместе, но то, что я придумал, еще лучше. Я, как и обещал, сделаю тебя богатой и счастливой. Когда я вспоминаю о наших играх, сердце замирает, второй такой женщины на свете нет! Ты – моя единственная радость! Жди телеграмму и сразу выезжай!
Страстно целую, твой папочка".
Первое письмо было напечатано на пишущей машинке, остальные два – на компьютере.
Вячик выронил листок и растерянно проговорил:
– Похоже, это от любовника. Про первое письмо я подумал, что оно от отца.
– Да, странные письма, и странно, что написаны они не от руки. Писать на компьютере личные письма, которые посылаешь простой почтой… И на конверте почерк, который невозможно идентифицировать.
– Но письма адресованы какой-то Киряковой, может, это и не Алене вовсе?
– Свидетельства о рождении жены здесь нет?
– Нет, – ответил Вячеслав, перебрав все бумаги.
Я заметила на обороте одной из фотографий полустертую карандашную надпись: "Гусыня, Кира и Черныш" и перевернула фото: три смеющихся девчонки лет пятнадцати, в середине Алена.
– Ты это видел? Кира или Киря, прозвище, возможно от фамилии. Похоже, в девичестве твоя жена была все-таки не Щербакова.
– Да я перед свадьбой ее паспорт видел! Не была она замужем, а как еще можно поменять фамилию?
Немного подумав, я спросила:
– Паспорт был российский или советский?
Вячеслав смотрел непонимающе:
– Российский, нового образца. Мы поженились в начале 2004.
– Паспорта начали менять раньше, и допустим, если она к моменту обмена была разведена, то в новом никаких отметок не делали. Так что, скорее всего, твоя жена – урожденная Кирякова.
– Тогда почему я об этом не знаю?..
– Похоже, ты многого не знал о своей жене.
– Да уж, действительно… – Вячеслав помолчал, глядя на вываленные из коробки бумаги. – И что со всем этим делать? Отдать в милицию?
Я задумалась. Получив в руки кое-какие ниточки для разгадки преступления, мне уже не хотелось с ними расставаться. А что, если самой удастся размотать клубок до конца?
– У тебя действительно никакого алиби? Может, кто-нибудь видел, как ты пришел домой, во сколько ушел? Или на стоянке запомнили, когда ты забирал машину?
– У нас на днях подземный гараж заработает, пока я ставлю машину около ближайшего магазина "Пятерочка". А там, ты ж понимаешь, никаких охранников. И в парадной я никого не встретил, – Слава поднял на меня совершенно больные глаза: – Лер, уже пять часов, а она лежит там…
– Давай сделаем так: позвоним из автомата, сообщим об убийстве, а тебя на время спрячем.
– Куда спрячем?
– Кажется, есть один вариант.
Я достала из своей сумочки телефон и набрала номер сына.
– Андрюшка, как вы там?.. Ага, хорошо. У меня вот какой вопрос: ты с другом, которому свою квартиру пересдать хотел, уже поговорил?.. И не говори, мой знакомый там пока поживет… Не знаю, долго или нет, по обстоятельствам. За ключами подъедем. Пока.
– Все, Вячик, пошли отсюда.
Я посмотрела на разложенные на столе фотографии и бумаги.
– Это мы возьмем с собой, – я решительно собрала в пачку письма, квитанции, диплом и фотографию трех улыбающихся девушек, – остальное сложи обратно в коробки.
Пока мы спускались по лестнице, я сообщила Вячеславу, что он поживет в съемной квартире моего сына. Поведала о любви приемной дочери к сводному брату, о вчерашней бурной сцене и утреннем решении Андрюшки взять все под свой контроль. Выходя на улицу, я отметила, что действительно, по пути нам не попался ни один жилец. Из многих квартир раздавались звуки ремонта: стучали молотки, урчали дрели, грохотали перфораторы.
Каждый на своей машине мы подъехали к метро "Проспект Просвещения" и встретились возле телефонов-автоматов. Спросив у Вячика адрес его дачи, я набрала "02" и выпалила на одном дыхании:
– На 48-м километре Выборгского шоссе в дачном поселке "Усадьба", улица Лесная, дом 1, лежит убитая женщина…
Мне ответили, я послушала немного и спешно повесила трубку, кусая губы.
– Что такое? – Вячику пришлось дернуть меня за руку, чтобы вывести из транса.
– Там уже работает группа. Они спросили, кто звонит и что мне известно об этом преступлении….
– Откуда же они узнали… – в растерянности прошептал Слава.
Я пыталась сосредоточиться. Обычно мне помогает чашечка кофе и сигарета.
– Давай приземлимся куда-нибудь, где можно покурить и выпить кофе. Посидим спокойно и решим, что делать дальше.
Невдалеке от метро притулилась стекляшка. Крупные буквы на ее окнах обещали посетителям кофе, шаверму, хотдоги и курицу по-ливански. Мы заказали по чашечке кофе и молча курили, ожидая заказ.
Через минуту я вывела друга из задумчивости:
– Вынь симку из своего телефона. Сейчас пойдем и на мой паспорт купим тебе другую. А эту лучше всего выкинуть.
– Ты что, с ума сошла? У меня там столько номеров…
– Наверняка они у тебя еще где-нибудь есть. Ладно, перепиши сейчас несколько самых нужных. Ты что, не знаешь, что по телефону могут определить, где человек находится? А тебя вообще в Питере быть не должно, ты в глуши на рыбалке, вне зоны досягаемости.
Вячеслав послушно достал авторучку, взял у меня листок из блокнота. Минут пять он перебирал кнопки и записывал номера, затем вынул сим-карту из аппарата, переломил ее пополам и бросил в пепельницу.
Принесли кофе, мы выпили его в полном молчании и опять закурили.
– В милицию мог сообщить только убийца, – надумала я.
Слава согласно кивнул:
– Больше некому.
Тут в моей сумочке завибрировал телефон, затем раздалась мелодия Шопена.
Увидев высветившееся в окошечке дисплея имя, я радостно воскликнула:
– Вот кто нам нужен! – и нажала кнопку.
– Привет, Коль. Удивительно, что ты мне сам позвонил, обычно это я тебя домогаюсь….
Почти минуту я слушала, потом сказала:
– Конечно, нет проблем, выручу! Да брось ты, отдашь, когда сможешь, у меня не последние… Хорошо, в одиннадцать… конечно, еще не сплю! Только ты мне какое-нибудь преступленьице посвежее приготовь. Можно и не раскрытое, мне только для затравки, остальное я сама досочиню, ты же знаешь… Какая тайна следствия? Пока я напишу, пока издадут, вы не только преступление раскроете, но и все сроки давности выйдут… Хорошо. Пока, до вечера.
На вопросительный взгляд Вячика я объяснила: