Вот счастливица! Я всегда завидовала ее способности проваливаться в сон, едва коснувшись головой подушки, так как сама засыпаю тяжело, по несколько часов читаю. Если глаза уже не смотрят, откладываю книгу, но и тогда долго ворочаюсь, размышляю о прочитанном, о событиях прошедшего дня. Но вот что удивительно: лишь только начинаю думать о продолжении романа, который на данный момент у меня в работе, как вскоре засыпаю. "Снотворное" срабатывает почти всегда, но лишь после часа ночи и предварительного чтения. И интересно, в эти предсонные минуты я ничего нового не придумываю, порой всплывают уже сочиненные фразы, и я соображаю, как их получше переделать, а вот продолжения не получается. Мозг как будто отказывался сочинять то, что невозможно тут же отразить на мониторе компьютера.
Подозреваю, что я работаю неправильно. У меня никогда не бывает четкого представления о развитии всего сюжета до конца. Порой дело застопоривается и несколько дней не двигается с мертвой точки, а иногда герои будто начинают действовать и говорить по своему произволу, и сюжет выруливает туда, куда не ожидала, а я становлюсь только рукой, которая записывает… Такие куски мне потом нравятся больше всего. Интересно, если я буду писать о том, что произошло со Славой и его женой, сюжет опять, помимо моей воли, будет пытаться увильнуть в сторону от событий, происходивших в действительности? Или рассказ о реальном деле, в котором сама принимала участие, писать значительно проще?
Пока ребята не вернулись из кинотеатра, я решила позвонить Вячику. Рассказала ему все, что узнала от своего друга-опера.
На том конце провода повисло молчание. Я решилась его прервать.
– Вот видишь, очень вовремя мы тебя спрятали, ты у них единственный подозреваемый.
– Лер, ну невозможно же всю жизнь в бегах провести?
– Конечно нет! Надо попытаться найти убийцу и снять с тебя подозрения. У нас есть зацепки: письма, денежные переводы. Для начала надо узнать, какая фамилия твоей жены настоящая – Щербакова или Кирякова? Кому она регулярно посылала переводы?.. Кто такой этот папочка, если это явно не отец, а письма от него она хранила столько лет?..
– И как ты думаешь это выяснить?
– Надо ехать в Чусовой. Наверняка эта Смирнова знает что-то. Еще можно поговорить с соседями по месту прежнего жительства твоей жены. Городок небольшой, в таких все про всех все знают.
– Лер, а если ничего не получится? Знаешь, я даже не о себе думаю, что безвинно за решетку попаду, а о Яночке. И с каждой минутой все жальче Алену. Доигралась, дурочка… В принципе, я ведь от нее ничего плохого не видел, она о хозяйстве, о дочке моей заботилась…
– Вячик, ты невиновен, и в тюрьме сидеть не должен! Если сейчас пойти и сдаться, то доказать твою невиновность нечем. Ты зачем меня позвал? Помочь? Вот я и помогаю. Значит, мне надо срочно в Чусовой. Самолеты, наверное, до Перми? А там далеко, не знаешь?
– Кажется, около трех часов по железной дороге.
– Значит, доберусь. Ну, ладно, сейчас уже поздно. Ты коньячку выпей и постарайся уснуть. Завтра созвонимся.
Когда, приняв душ, я выходила из ванной, пикнул домофон. Вот и детки, подумала я, и пошла ставить чайник.
Через несколько минут парочка уже сидела за столом на кухне. Полинка была радостно возбуждена, сразу принялась пересказывать мне фильм. Андрюшка добродушно и снисходительно улыбался.
"А они неплохо смотрятся вместе, – мелькнула у меня мысль. – Как Колька сказал? Мама, свекровь и теща?"
Я дослушала Полинкин рассказ и, поцеловав, отослала ее спать. Сын молча курил. Я тоже взяла сигарету.
– Ну что, не передумал сестренку курировать?
– Не-а…
– Андрюш, я вот что должна тебе сказать… Полька уже большая девочка, наверняка считает себя созревшей для взрослых отношений, и она может сама тебя спровоцировать….
– Ма, ты чего?.. Уж я-то точно взрослый мужчина, голову включать умею!
Я вздохнула:
– Взрослый-то взрослый, только как раз в твоем возрасте сначала включается совсем другое…
– Ты меня, вообще, за кого держишь? – разозлился сынок.
– А как девушка она тебе совсем не нравится? – все-таки сочла я нужным поинтересоваться.
– Нравится – не нравится! – Андрей с силой раздавил в пепельнице сигарету, встал из-за стола, и уже усмехаясь, добавил: – Устроили тут ромашка, понимашь…
– Постой, – вспомнила я, – у тебя, кажется, была девушка, которая работала в Аэрофлоте, в билетном отделе?
– Ну да, Инка Березовская. Тебе что, билеты срочно нужны?
– А удобно к ней обратиться? Насколько я понимаю, вы расстались.
– Ничего ты, мамочка, не понимаешь. Во-первых – не совсем расстались, хотя сейчас у нее есть постоянный парень. А во-вторых – то, что мы на данном этапе не спим вместе – вовсе не повод прерывать дружеские отношения. Проще надо к жизни относиться, мать!
– Да, похоже, я действительно уже многого не понимаю… Только прошу, не применяй эту простоту по отношению к Польке. – Увидев, что сын недобро сжал губы, я заговорила о другом: – Мне нужен билет в Пермь, на ближайший рейс и обратно дня через два.
– Сейчас звонить или до завтра подождет? – сын кинул взгляд на часы.
– Подождет.
По пути в аэропорт я на часок заехала к Вячику. Мне очень не понравилось его удрученное состояние. А потом я попробовала поставить себя на его место. Что бы я чувствовала, как бы вела себя?.. Все-таки Алена была ему женой, естественно, он переживает ее смерть. К тому же рядом никого из близких, да и милиция разыскивает его по подозрению в убийстве.
Я привезла другу еще одну бутылку коньяка, но посоветовала не усердствовать в деле заливания горя, а также убедительно просила никуда не выходить и никому не звонить до моего приезда.
В восемь часов вечера я уже изучала расписание на Пермском железнодорожном вокзале. Всего два поезда в сутки делали остановку в нужном мне городе. Один отправлялся из Перми в пять часов утра, а второй в час дня. Я решила ехать на утреннем.
Устраиваться на вечер и половину ночи в гостинице не имело смысла. Сдав свою сумку в камеру хранения, я решила прогуляться по городу, где-нибудь поужинать, а остальное время скоротать на вокзале.
Город поразил меня множеством новых красивых зданий и обилием иномарок. Вот вам и провинция – похоже, народ здесь живет неплохо! Поужинав в небольшом ресторанчике, я обнаружила в торговом комплексе неподалеку от вокзала кино, и взяла билеты на два сеанса подряд. Кинотеатр был современный, с четырьмя залами, в репертуаре не менее десяти фильмов. Я попала на "Статского советника" и какой-то американский блокбастер, досматривать который до конца не стала – уши разболелись от грохота выстрелов. Поэтому в половине второго ночи я устроилась в зале ожидания, поставила телефон на будильник – на случай, если задремлю, – и раскрыла прихваченную с собой книжку.
Но почему-то не читалось. Мысли все время возвращались к страшной и странной истории, из-за которой я оказалась на Урале.
Бедный Вячик! Я ни капельки не верила, что это он убил свою жену, и решила, что обязательно должна сделать все, чтобы мужчина, в которого я, кажется, опять влюбилась, не оказался в тюрьме.
Интересно, если все окончится благополучно, что будет дальше? Будем ли мы вместе?
Я закрыла глаза, и мне представилось, как это будет… Картинка, нарисованная воображением, оказалась настолько непристойной, что я даже головой тряхнула, отгоняя наваждение, и вновь взялась за книгу. На третьей странице глаза сами собой закрылись, и я задремала.
В восемь часов утра маленький городок Чусовой приветствовал меня флагами, вывешенными к девятому мая и транспарантом: "Героям Великой отечественной войны – слава!"
"Сегодня уже восемнадцатое, снять позабыли", – мысленно усмехнулась я.
К моему счастью, гостиница оказалась буквально в трех шагах от вокзала, и через полчаса я уже стояла под душем, смывая с себя усталость после почти бессонной ночи. Переодевшись, я поспешила вниз, мечтая позавтракать, только ресторан оказался закрыт. Однако по соседству с гостиницей нашлась молочная закусочная.
Едва я туда вошла, в душе ворохнулось чувство, похожее на ностальгию. В Питере я таких заведений давно не видела. Любуясь интерьером 70-х годов прошлого века (настоящим, а не стилизованным), я с аппетитом слопала тарелку пшенной каши, блюдечко привозной клубники с вкуснейшей сметаной и выпила стакан кофе с молоком. Сейчас некогда любимый мною напиток из титана, который десять лет назад можно было испить в любой пирожковой или пышечной, показался водянистым и приторно-сладким. Зато слоеный пирог с лимоном был выше всяких похвал.
Выйдя из закусочной, я уселась перекурить в сквере. Мою скамейку окружала буйно цветущая сирень. Вдыхая нежный аромат, мне пришло в голову, что этот городок находится практически на одной широте с Питером, а у нас еще и черемуха не зацвела. Да и теплее здесь, температура явно за двадцать. Копающийся в песочнице карапуз одет только в трусы и маечку.
Покуривая, я прикидывала, с чего начать свои поиски. Обратиться в адресный стол и попытаться узнать, где прежде жила Славина жена? Или начать со Смирновой А. Ю., проживающей по улице Садовой, дом 4, квартира 5? Где искать адресный стол, и дадут ли мне такие сведения? Лучше начать со Смирновой, приняла я решение.
Погревшись на солнышке минут пять, я поинтересовалась у матери ребенка, как добраться до Садовой улицы. Выслушав объяснения и поблагодарив, направилась к автобусной остановке.
Пока ехала в маршрутке, глазела по сторонам. Чем дальше от вокзала, тем ниже становились дома. В центре было несколько типовых девятиэтажек, потом пошла хрущевская застройка в пять этажей. Район, где я вышла из автобуса, украшали трех и двухэтажные дома из белого силикатного кирпича. В двухэтажном домике под номером четыре оказалось всего три подъезда, около нужной мне парадной на скамейке сидели две старушки. Как только я приблизилась, они прервали разговор и с любопытством уставились на меня.
– Здравствуйте, – на всякий случай поздоровалась я, улыбнувшись со всей возможной приветливостью.
По моим представлениям, в маленьких городах и деревнях все со всеми здороваются.
– Здрасьте, – хором ответили старушки.
Одна из них была в ситцевом домашнем халате и тапочках, зато другая – во фланелевом, да еще в мохеровой кофте, и ноги в шерстяных чулках засунуты в боты типа "прощай молодость".
– К кому это ты, чегой-то я тебя не припомню? – спросила она меня.
– Я в пятую квартиру. Смирнова здесь живет?
– Смирнова? Это Алька-слепушка, что ли? Тут, где же ей еще жить?
Товарка толкнула ее локтем и пояснила:
– Алевтина Юлиановна здесь с шестьдесят второго живет, как дом построили. А вы откуда, из собеса?
Я неопределенно кивнула, ничего не ответив.
– Чегой-то я вас в собесе не видала, – подозрительно глянула на меня обладательница фланелевого халата, – я в городском всех знаю. Как на работу туда хожу, после этой, как ее….
– Монетизации льгот, – подсказала ситцевая старушка.
– Я из областного, – поспешила я объяснить, сочиняя "легенду" на ходу, – мне дали несколько адресов, провожу кураторскую проверку.
– А меня в вашем списке нету? – проявила заинтересованность обладательница бот. – Я Сизова, квартира один…
– Нет, по этому адресу у меня только квартира пять. Вы не знаете, хозяйка дома?
– А где еще слепой быть, да в ее-то возрасте? Семьдесят вот-вот стукнет. Она редкий день выходит с нами на скамеечке посидеть, а так все больше на балконе отдыхает или телевизор свой слушает.
– Тогда я пойду, у меня мало времени.
Я вступила в прохладную после солнечного двора парадную, краем глаза заметив, что обладательница ситцевого халата проворно поднялась и двинулась за мной. Быстро преодолев два игрушечных лестничных марша по восемь ступеней, мельком удивившись тесноте подъезда, я оказалась перед квартирой под номером пять.
Звонок за тонкой дверью прозвучал неожиданно громко. Послышались шаги, и через несколько секунд дверь распахнулась. На пороге стояла сухонькая пожилая женщина с приподнятым лицом и закрытыми глазами. Чем-то она отдаленно напоминала знаменитую прорицательницу Вангу.
– Алевтина Юлиановна Смирнова? – спросила я на всякий случай. Женщина молча кивнула. – Я из областного собеса, с кураторской проверкой, могу я с вами поговорить?
– Проходите, – женщина повернулась и, слегка касаясь стены, как бы страхуя себя, пошла в глубь квартиры.
Я прикрыла входную дверь и последовала за ней, оглядываясь. Да, такую квартиру даже малогабаритной назвать можно лишь с натяжкой. Коридорчик метра два с половиной, как-то наискосок расположенная дверь, вероятно, в ванную с туалетом, рядом крошечная кухня. Комната, куда мы вошли, оказалась неожиданно просторной, должно быть из-за небольшого количества мебели: двустворчатый шкаф, диван, небольшой сервант, стол у окна – вот и вся обстановка. Вся мебель старая, годов шестидесятых, диссонансом смотрелся лишь широкодиагональный новый телевизор, гордо стоящий на вполне современной стойке для аппаратуры.
Хозяйка прошла к столу, довольно уверенно опустилась на стул возле балконной двери.
– Проходите, – сказала она, – садитесь к столу, вам же, наверное, что-то записывать надо?
Я села, достала свой большой блокнот, демонстративно пошуршала страницами, обдумывая, с чего начать разговор.
– Алевтина Юлиановна, у вас нет нареканий на работу отдела социального обеспечения?
– Нет, милая, не знаю вашего имени-отчества…
– Валерия Сергеевна, – представилась я.
– Все слава Богу, Валерия Сергеевна. Зина ко мне два раза в неделю заходит. Дай Бог ей здоровья, хорошая женщина… Продукты приносит, лекарства, за квартиру платит. Убирает. За это и за стирку я уже ей отдельно плачу, сама. Да и соседки-подружки меня не забывают, если что срочно понадобится – всегда могу обратиться. Пенсию вот с этой монетизацией увеличили, хотя я и так не нуждаюсь. Так что нечего Бога гневить, все хорошо, никаких жалоб у меня нет.
– А вы давно на инвалидности? – задала я вопрос, не зная, о чем бы еще спросить, как узнать, почему Славина жена посылала ей денежные переводы.
– Уже почти тридцать три годочка. Я на комбинате работала, в лаборатории. Авария случилась, я недалеко от места взрыва оказалась. Ослепла не сразу, около двух лет зрение падало. Тогда же никаких центров Федорова еще не было… Потом уже, это лет двенадцать назад было, меня в Пермском центре офтальмологии обследовали и вынесли приговор – безнадежно…
Вначале очень трудно жилось, – разговорилась женщина, видимо обрадовавшись свежему слушателю. – Я ж молодая была, дочке только одиннадцать лет, но она, красавица моя, все хозяйство на себя взяла. Муж, конечно, тоже помогал. Хороший он у меня был, непьющий, не курил никогда. И на здоровье не жаловался, а вот надо же – в сорок один год от инфаркта в одночасье… Пять лет за мной ухаживал, по врачам водил, а у самого сердце не выдержало… Остались мы с Инночкой вдвоем. Пришлось ей, шестнадцатилетней, школу бросить и работать пойти, а ведь такая талантливая девочка была, рисовала отлично! Вон там, на серванте, альбом с ее рисунками и фотографии рядом. В большой рамке Инночка, а в маленькой – Аленушка, ее дочка.
На фотографии Алене было лет пять, конечно, я ее не узнала, а вот Инна, ее мать… Если бы не напряженная поза на "художественной" фотографии сделанной в ателье, и не убогая мода конца восьмидесятых, можно было бы принять ее за жену Вячеслава. Такие же темные длинные волосы, тонкий нос и четко вырезанные губы. Большие глаза казались на черно-белом портрете совсем темными. Я взяла альбом с серванта и стала перелистывать. Рисунки были карандашные, техника явно хромала, но нарисовано все очень старательно. Только мрачноватые это были картинки: грустные русалки, церкви, кладбище на фоне звездного неба, какие-то унылые ночные пейзажи.
– Хорошие рисунки? – с затаенной гордостью откликнулась на перелистывание страниц хозяйка. – Инночку очень хвалил руководитель изостудии в доме культуры, говорил, надо ей дальше заниматься, может стать настоящим художником, а оно вон как вышло…
Когда Ванечка мой помер, устроилась Инна в детсад нянечкой, в вечернюю школу перешла. Какая уж тут студия! Вот в этой самой вечерней школе она с Женькой и познакомилась. Он оболтус порядочный был, так и не доучился, в армию его забрали, а Инночка беременная осталась… – Женщина вытерла платочком набежавшие на слепые глаза слезы. – Недоглядела я, да и нечем мне глядеть-то… Вскоре после того, как Аленушка родилась, Женька в отпуск приехал, на свою фамилию ее записал – Кирякова, а Инночке сказал, что поженятся, когда он из армии вернется. Вернулся он, как же! Отслужил и, как в песне поется: "Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз". Даже родителям всего два раза написал, гаденыш такой, из разных мест и без обратного адреса. Степановна, его мать, вначале внучку навещала, а потом бросила. Сказала: "Коль сын о ней не вспоминает, может, и не родная Аленка ему". Да что с нее возьмешь, пьющая женщина была! Лет десять назад сгорели они вместе с мужем в своем доме в железнодорожном поселке. Напились пьяные, а печка у них худая была, на чердаке занялось… весь дом полностью выгорел.
– Ужас какой! – поспешила я вставить, надеясь, что женщина продолжит свой подробный рассказ. Было ясно, что она рассказывает о жене Славы, вот и фамилия Кирякова прозвучала.
– Может, грех так говорить, но Бог-то, он все видит! Внучку родную не признали, не помогали ей, вот и получили по заслугам! Прости меня, Господи, за такие слова… – Алевтина Юлиановна торопливо перекрестилась. – Так что мы с Инночкой сами Алену воспитывали. Дочка сразу после декретного отпуска на работу в садик вернулась. Он здесь рядом, в соседнем дворе, так что она прибегала два раза Алену покормить, а я с внучкой оставалась. А вечером Инна в исполкоме убиралась, совсем рученьки свои золотые не берегла, но деньги-то нужны, пенсия моя по инвалидности мизерная… А Аленушка наша тихая росла, спокойная – лежит себе в кроватке, не пикнет. Одна радость от нее! Я после смерти мужа так убивалась, так убивалась, а рядом с внучкой в себя пришла. В годик Алена в ясельки ходить стала. И опять никаких с ней хлопот: все детские болезни мимо прошли, может, раза два простужалась за семь лет, до школы. А уж как она в школу пошла, я дочери сказала: "Хватит тебе швабрами махать, хоть на секретаршу выучись, в заводоуправление устроишься, или в тот же исполком. Ты еще молодая совсем, будешь нарядная у людей на виду, а не в синем халате со шваброй. Может, еще и судьбу свою женскую устроишь. Не Женьку же оболтуса всю жизнь ждать?"
И права я оказалась. Двух лет не прошло, как она в исполкоме секретаршей проработала, и вышла моя Инночка замуж. Костя Смердин из интеллигентной семьи, вроде там даже корни какие-то дворянские. Сам он окончил Политехнический институт в Перми, а родители у него учителя были. Только я их не знала, они на другом конце города жили, у них свой дом в Южном поселке, на самой окраине. К тому времени как Костя с Инночкой познакомились, их уже в живых не было: сплавлялись по Чусовой на плотах – это вид спорта такой, – и оба погибли. Инночке тогда двадцать семь было, а ему только двадцать пять, и уже сирота.