- Вы слишком самоуверенны, господин комиссар.
- Нисколько. Во-первых, у нас заключена некоторая коммерческая сделка. Очень жаль, если вы о ней забыли. А, во-вторых, я дам вам на днях сенсационное интервью. Вполне официально.
Это задело Рут за живое. Профессиональное любопытство победило досаду.
- На самом деле? Когда же вы разрешите к вам зайти?
- В первый же теплый солнечный день, - заявил Горн. - Я говорю совершенно серьезно. Не забудьте предупредить вашего отца, что вы отправляетесь на прогулку.
- Но я не собираюсь никуда…
- Видите ли, милая Рут, - тихо, но твердо сказал Горн, - ваши намерения для меня совершенно не имеют значения. Если я вовлекаю в свою орбиту каких-нибудь людей, то они или повинуются мне беспрекословно, или… - красноречивый жест окончил фразу. - Ваше возмущение вполне понятно, и мне очень нравится, но оно совершенно бесполезно. Через две недели вы избавитесь от тирана, но до этого срока принадлежите мне. В ближайший же теплый день прошу вас прийти в бюро. Или даже я сам заеду за вами.
И, вежливо приподняв цилиндр, Горн пошел дальше. Рут, побледнев от гнева, обратилась к злополучному Мячу, как тень следовавшему за комиссаром.
- Вы слышали? Что это значит? Я не нахожу слов возмущения этой наглостью.
- Милая Рут, ради Бога, успокойтесь. Поверьте, если Горн что-нибудь говорит, так и будет.
- Но при чем тут я? Неужели вы думаете, что я имею какое-нибудь отношение к… - она оборвала фразу и густо покраснела под пристальным взглядом всегда таких добродушных и жизнерадостных глаз инспектора. Но он, не замечая, казалось, ее смущения, отечески поглаживал дрожащие пальцы, затянутые в лайковую перчатку.
- Бедная девочка, я знаю, как вам иногда бывает тяжело. И, поверьте мне, если в какую-нибудь минуту вы расскажете, что вас гнетет, Усталому Сердцу, то это облегчит вашу душу. Не смотрите на него, как на полицейское пугало. Он молод, но, пережив сам большое горе, понимает страдания других.
- Но для чего тогда этот тон?
- Это его право - приказывать. И вам, и мне, кому угодно. Во время войны Горн, совсем еще молодым, занимал большой пост в тайной агентуре. Он был правой рукой знаменитой "мадмуазель Доктер", одним словом решал участь тысячи людей. Следствием такой работы является изумительная выдержка и снисходительное, отношение ко всем окружающим.
- Если я могу ему быть чем-нибудь полезной… - смягчилась Рут.
- Конечно, можете. Иначе, как на полезного сотрудника, он на вас и не смотрит. Не забывайте, что у него - усталое сердце, - лукаво прибавил он.
Простившись, он побежал догонять начальника.
Горн стоял, прислонившись спиной к дверце автомобиля и небрежно вскинув монокль, рассеянно слушал разговор шефа полиции с доктором Миллером.
Доктор, в старомодном сюртуке и цилиндре, из-под которого выбивались седые пряди, расспрашивал о письме убийцы.
- Неужели же он на самом деле находится здесь, на кладбище, господин комиссар? - обратился он к Горну.
- Совершенно верно, так же, как мы с вами, - был ответ.
- И вы находите его поведение естественным?
- Я вообще не считаю его человеком, - сухо ответил Горн.
- То есть? - изумленно переспросил Мяч.
Шеф полиции поднял брови.
- Очень просто, - нехотя начал Горн, закуривая папиросу, - убийца, по моему мнению, хотя и обыкновенного земного происхождения, но представляет собою существо, одаренное высшей, может быть, демонической силой. Это делает его неуязвимым и в то же время зависимым, он жаждет крови. Вспомните о вампирах, вурдалаках, упырях.
- И вы говорите это серьезно? - спросил шеф.
Горн окинул полицейского таким ледяным взглядом, что у того сразу отпали все сомнения, относительно нормальности верховного комиссара.
- Вам случалось их видеть, доктор?
- Право, затрудняюсь ответить вам на этот вопрос.
- Когда у меня найдется свободное время, я навещу вас, если позволите, чтобы поговорить о некоторых интересующих меня деталях этого вопроса, - любезно произнес Горн. - Профессор Нат, ученый чудак, всю жизнь провел в Карпатах для изучения местной, так называемой демонологии. Вы не встречали его?
- Нет, я жил там довольно уединенно, - пробормотал доктор. - Боюсь, что не смогу удовлетворить вашего любопытства.
- Не здоровы, вероятно?
- Да, годы уже не те. Они дают себя знать. Застарелый ревматизм, лихорадка… До свидания.
Прощаясь, Горн так крепко сжал руку доктору, что тот невольно поморщился и пошел к выходу нервной, припадающей к земле походкой.
- "Жил некогда в Испании Великий Инквизитор"… - вполголоса пропел Мяч, втискивая свою несуразную фигуру в автомобиль.
- А в Германии сыщик Горн, большой мистификатор, - в тон ему ответил комиссар. - Он нервно рассмеялся. - Полгорода завтра будет говорить о том, что сыщик Горн на "ты" с самим дьяволом.
- Какого черта вы пробовали на докторе свою силу?
- Если бы он снял перчатку, то этого не произошло бы, - объяснил Горн. - Мне просто хотелось узнать, носит ли он кольцо с изумрудом.
Мяч молча пожал плечами и включил вторую скорость.
- Вы говорите самым простым тоном ужасные вещи, Горн, - произнес он через несколько минут, - или щеголяете самой изысканной любезностью, от которой мороз по коже дерет.
- Раньше я вешал людей за склонность к философии, - ответил комиссар, откинувшись на спинку сиденья. - К счастью для вас, Мяч, теперь это уже невозможно. Сколько агентов следят за Рут?
- Два, - мрачно ответил Мяч.
- Поставьте четверых, - приказал Горн. - Пусть будут рядом с ней днем и ночью. Ночью в особенности.
- Разрешите вам заметить, господин комиссар… что…
- Что она ни при чем, - перебил его комиссар, - я в этом никогда и не сомневался, но меня интересует один молодой негодяй, и я боюсь, что он в свою очередь интересуется Рут.
- Я рассказал вам все, что знал об этом романе, - примиряюще произнес инспектор. - Этот мерзавец отравил девушку, но не ее самую, конечно, а душу ее отравил.
- Кокаин?
- Нет. Я долго бился, прежде чем мне удалось вырвать ее из этой апатии и сознания какой-то обреченности. Я так и не смог узнать, что же он сделал с ней.
- Завтра я расскажу вам все остальное.
Горн не произнес больше ни слова, но Мяч, скосив глаза, заметил, что глубокая складка прорезала его лоб.
Глава 15.
ПЕРЕПОЛОХ
В прокуренном помещении пивной столяр Шлеман и разносчик Якоб с волнением обсуждали создавшееся положение.
Пиво давно уже сбежало мыльной пеной из высоких кружек на грязную скатерть, но они не обратили на это ни малейшего внимания.
- Этот филер у тетки Румпель может испортить все дело, - заявил Якоб. - Куда я ни пойду - он всюду за мной.
- Ко мне он тоже сунулся, - произнес столяр. - Но я его скоро отвадил.
- Так это ты, - протянул Якоб.
"Плут Якоб", как его называли в Дюссельдорфе, маленький, черный, скользкий, как угорь человечек, по происхождению еврей из Галиции, был вездесущ. Он составлял прошения, скупал краденое, занимался контрабандой и торговал в разнос наркотиками и фальшивыми паспортами. Одним словом, брался за все, ничем не брезгуя, и дела его шли совсем неплохо.
Якоб удачно балансировал на нейтральной зоне между преступным миром и полицией, выдавая иногда мелкие тайны тех и других, оставляя при себе самые важные сведения. Говорили, что он к тому же и ростовщик, субсидирующий некоторые предприятия, но он тщательно скрывал эту сторону своей деятельности.
- Пора бы ликвидировать типографию, - произнес он, помолчав. - Теперь, пока все заняты другим делом, - распродать ее по частям и конец. В газете как раз было объявление.
- А может быть, это опять дела проклятого Горна? - недоверчиво заметил Шлеман.
- И всюду тебе этот Горн мерещится. Чего ради он приходил к тебе?
- Черт его знает. Старуху навестил и лекарство ей принес.
- Разве ей так плохо? Не нравится мне это.
- Да, не вовремя. С тех пор, как начала кашлять, помнишь, ты ей еще малины приносил… Теперь совсем плохо, помирает.
- Причем тут малина. Малину продают и в аптеке. Навязала мне баба этот пакет, чтоб она перевернулась.
- Какая баба? - спросил столяр.
- Да Румпель. Иду я от тебя в аптеку, а она из-за угла ко мне подходит и предлагает малину. "Мне, говорит, она не нужна, дешево отдам". Ну, я и купил. Чего зря в аптеку так далеко тащиться.
- Ладно, бог с ней. Ты лучше подумай, что нам дальше делать.
Из темного, плохо обозримого угла поднялся какой-то человек и направился к выходу. Якоб вздрогнул.
- Лягавый-то оказывается был здесь, - прошептал он, наклоняясь через столик к столяру.
Агент, по-видимому, выяснил все, что его интересовало, он спокойно вышел на улицу и направился домой. Там полицейский вызвал в свою мансарду хозяйку квартиры.
Тетка Румпель, толстая хитрая старуха, была очень недовольна своим новым жильцом. Ее наметанный глаз сразу же определил в молодом, аккуратно платящем за квартиру человеке сыщика, и она с подозрением наблюдала за ним.
- Фрау Румпель, - обратился он к ней, шагая взад и вперед по комнате. - Верно, что жена столяра умирает?
- Гордячка, даром, что сын бродяга, - кратко определила старуха, складывая руки на животе под передником.
- Сын? Когда его видели в последний раз?
- А никто его не видел. Сбежал мальчишкой, тому лет двадцать. Эльза уверяла, что видела его несколько месяцев назад. Хорошо одетым. Только, наверное, это ей померещилось. С чего ему скрываться? Все знают, что хулиган, а другого такого за ним ничего не водилось.
- Как он выглядит?
- А роста с вас, рыжий, лицом в отца, только не такой красивый, и глаза другого цвета. Я господина доктора еще студентом знала, сама тогда еще молода была, вся его история любовная на моих глазах произошла.
- Вы часто покупаете малину, фрау Румпель?
Старуха остолбенела.
- Какую малину? Что вы плетете?
- Если вы мне не ответите, кто дал вам пакетик сушеной малины, которую вы потом продали по приказанию этого человека Якобу, то я вас арестую, и у вас будут большие неприятности. А скажете - получите вот это.
На столе появились две новенькие хрустящие бумажки.
Глаза старухи загорелись.
- Если уж Якоб разболтал…
- Говорите.
- Подходит ко мне какой-то господин, лица я его не запомнила, темно было, и говорит: "Фрау Румпель, вот вам сто марок и пакетик, передайте все это жене столяра. Она ведь нездорова". Ну, отчего же не помочь человеку. Я уже пошла было к ней, да вот встретила Якоба и ему отдала.
- Деньги тоже?
Старуха замялась.
- Деньги?.. У Эльзы их и так достаточно.
- И вы не узнаете этого человека, если увидите?
- Даже если бы хотела, не смогла бы.
- Ну, ладно. Получите деньги и никому ни гу-гу.
Вечером агент отправился в полицей-президиум и сделал подробный доклад Горну.
- Я уверен, что старуха сказала правду, - обратился Горн к Мячу. - Человек, давший аква-тофана, слишком умен, чтобы довериться старухе. Его план ясен: она отдаст пакетик с малиной Якобу или сама зайдет к больной. Прикарманив деньги, она волей-неволей должна будет молчать об этой встрече.
Мяч привык за последнее время ко всяким неожиданностям, но в эту ночь его ожидал еще один сюрприз.
Он разбирал бумаги в комнате, примыкавшей к кабинету Горна.
Часов в двенадцать двери кабинета отворились и оттуда вышел… доктор Миллер в сюртуке и цилиндре. Горбясь немного более, чем обычно, он прошел мимо озадаченного Мяча и скрылся за дверьми.
Мяч протер глаза. Утомленный напряженной работой последних дней, он на минуту задремал над бумагами, но во всяком случае не настолько, чтобы не заметить, когда доктор вошел в кабинет Горна.
Он бросился в кабинет Горна, но там никого не оказалось.
- Что за чертовщина! - Пораженный Мяч быстро схватил шляпу и выбежал на улицу.
В темноте он различил удаляющуюся одинокую фигуру доктора и отправился вслед за ним.
Глава 16.
МЕДАЛЬОН
В маленьком домике столяра все было тихо. Шлеман отправился в пивную - теперь он целыми днями сидел за кружкой. Появление сыщика, который явно следил за ним в последние дни, выбило его из колеи.
Шлеман с ранней юности спутался с дурной компанией. Несколько удачных грабежей заставили его забыть всякую осторожность, но на очередном деле он сорвался. Десять лет тюрьмы в Бреслау были достаточным наказанием для него. Выйдя оттуда, Шлеман твердо решил вести порядочную жизнь. Он женился на бывшей горничной старика Миллера, усыновив ее незаконнорожденного сына. Суммы, полученной за сокрытие греха, было достаточно, чтобы открыть столярную мастерскую, дела шли нормально, и в заказах тоже не было недостатка. Но вскоре, из-за семейных размолвок, он начал ходить в пивную чаще, чем следовало, встретился там со старыми друзьями и после долгих колебаний решил взяться за старый промысел. Но десять лет каторги научили его осторожности. Полиция никак не могла его поймать, и только теперь он начал беспокоиться, заливая свои страхи спиртным.
Фрау Эльза услышала, как за мужем захлопнулась дверь и облегченно вздохнула.
Она принимала его вечные попреки как наказание за грех и теперь, готовясь к смерти, чувствовала, как все окружающее отходит куда-то вглубь и заволакивается мягким туманом.
Последний приступ лихорадки отнял у нее все силы. Измученное влажное тело едва вырисовывалось под одеялом. Глубоко запавшие глаза скользили по знакомой обстановке. Вот рамочка, которую ей подарил муж, давно, когда он еще относился к ней значительно лучше. А вот эту салфеточку она вязала, когда ушел Элиас.
Худая рука судорожно сжала висевший на груди медальон.
Кажется, старик вернулся. В соседней комнате послышались шаги. Эльза очнулась от забытая. "Наверное, пьян, по обыкновению", - подумала она.
Дверь отворилась. Изумленный взгляд больной остановился на сгорбленной фигуре.
Эльза невольно приподнялась, опираясь на подушки.
- Франц, неужели ты, Франц?
Доктор Миллер подошел ближе и уселся в ногах больной. Тень падала ему на лицо, но обычно резкие черты старика казались мягче.
- Да, это я, Эльза. Узнала все-таки, состарились мы.
- Всю жизнь я помнила тебя, Франц. Видишь медальон - твой подарок. Здесь твоя карточка и Элиаса. Помнишь нашего мальчика? Он так похож на тебя…
Глаза доктора странно блеснули.
- Говори, говори, Эльза, я слушаю тебя. - Его голос звучал приглушенно и тихо. - Тебе очень плохо?
- Я умираю, Франц. Привел Бог свидеться перед смертью. Мальчика нашего, Элиаса, не забудь. Бродяжничает, совсем от рук отбился. Про тебя я ему рассказывала. Злое у него сердце, соседки недаром говорили: глаза зеленые - злой человек.
- Зеленые глаза? - спросил доктор.
- Да, сам рыженький, а глаза зеленые, мальчишки его всегда клоуном дразнили. У тебя голубые были, красивые… Да и я другая была… Наказал теперь Бог за грехи. Как ты уехал - сколько я вынесла! Старик пил… Очень грубым был. Элиас ничего не хотел делать… убегал из школы, лентяйничал… все его дразнили подкидышем… озлобился против людей и против тебя.
Больная дышала с трудом. Пальцы судорожно перебирали одеяло.
- Ты еще здесь, Франц? Ох, тяжело… Не вижу… подойди сюда…
Доктор склонился над умирающей и поцеловал ее. Слезы катились по ее лицу. Она хотела еще что-то сказать и приподнялась, чтобы обнять руками его шею. Но руки бессильно упали, и она медленно опустилась на подушки, поддерживаемая сильной рукой доктора.
Он постоял несколько минут прислушиваясь, бьется ли сердце. Потом закрыл глаза покойнице и, ловко расстегнув цепочку, снял с ее шеи медальон.
Несмотря на теплую летнюю ночь, Мяч зябко поеживался, долго простояв в тени каких-то ворот. Доктор Миллер заставил его протащиться пешком через весь город и пустынными улочками привел к низенькому дому столяра.
Мяч ясно видел, как сгорбленная фигура доктора исчезла за дверьми, и он в недоумении остановился, не зная, что ему делать.
Что значит этот странный визит? Старик-ученый, месяцами не выходивший из дому, вдруг появляется в полицей-президиуме и ночью идет к какому-то столяру! Знал ли Горн, что Миллер был у него в кабинете? И где вообще Горн?
Мяч недовольно заерзал на месте. Дернула же его нелегкая тащиться сюда! Он с сожалением вспомнил об ужине и мягкой постели и готов был уже повернуть обратно, как вдруг замер, прижавшись к забору.
Длинная тень упала на дорогу. Немного поколебавшись, Мяч сделал навстречу идущему несколько шагов и… столкнулся с Горном.
- Приятно прогуливаться в весеннюю ночь, - заметил тот обычным насмешливым тоном. - Влюбленные, поэты, сыщики одинаково любят природу.
- Я предпочел бы постель, - пробурчал Мяч. - Как это вам удалось заставить доктора прийти к вам, да еще ночью?
- Час самый подходящий для привидений, - рассмеялся Горн.
- Вы были там? - спросил Мяч, кивая головой по направлению домика, от которого они быстро удалялись.
- Да. Фрау Эльза умерла, - отрывисто бросил Горн, и Мяч не решился больше расспрашивать. Он был отправлен домой и уснул, едва добравшись до постели, а Горн долго еще сидел в кабинете, внимательно рассматривая медальон.
Глава 17.
ИЗУМРУД
Рут ожесточенно стучала на машинке, стараясь отогнать назойливые мысли. Как нарочно, работы было мало, а солнце озаряло редакционную комнату яркими бликами, выхватив из пыли старую чернильницу и даже смятым корректурным гранкам, придав какую-то нарядность.
Дерзко, по-весеннему, чирикали воробьи, деревья уже покрылись яркими зелеными листьями, и кое-где торговки продавали первую едва распустившуюся сирень.
Идя утром в редакцию, Рут поймала себя на мысли о том, как хорошо было бы сейчас очутиться за городом.
Неужели этот Горн на самом деле повезет ее куда-нибудь? И Рут, в который раз со времени их знакомства, вспомнила высокого бледного человека с усталым лицом и насмешливой улыбкой. Как он красив все-таки!.. Усталое Сердце. И как обаятелен, несмотря на резкую повелительную манеру поведения.
Конечно, у очаровательной фрейлин Корнер не было недостатка в поклонниках. Выросшая без матери, умершей когда Рут была еще ребенком, девушка, находясь под опекой старика-отца, ученого, погруженного в научные занятия, была рано предоставлена сама себе. Она привыкла к самостоятельности и собственной оценке людей. Среди всех, кого Рут знала, комиссар фон Горн явно выделялся незаурядностью, красотой и обаянием, кроме того, его образ был овеян волнующей романтикой.
И Рут тщетно пыталась обмануть самое себя, стараясь заглушить зарождающиеся в ней чувства интереса и симпатии к комиссару.
Большие стенные часы пробили три. Редакция совсем опустела, только Рут в нерешительности стояла около окна, раздумывая, что ей делать. Несколько писем, адресованных под условными литерами в ответ на объявление Горна о покупке ротационки, лежали у нее в портфеле. Она взяла их сегодня из конторы и должна была отнести в полицей-президиум. Горн к тому же просил ее прийти в солнечный день, а сегодня, как назло, на небе не было ни облачка.