Глава 7
Во всей этой кутерьме я напрочь позабыл о сотрудниках отдела по расследованию убийств, которые, как сказал Райли, должны были заглянуть ко мне. Поэтому, когда в четыре часа послышался стук в дверь, я поначалу решил не открывать, боясь, что пришел Уилкинс с дробовиком.
К несчастью, а может, и к счастью, мои решения больше ничего в этом доме не значили. Я сидел в гостиной, силясь распутать клубок своих мыслей.
Герти прошагала мимо меня, помахивая зажатым в правой руке острым ножом, облепленным сельдереем, и распахнула дверь, прежде чем я успел придумать какой-нибудь предлог, способный удержать ее от этого действия.
Бог знает, что подумали сыщики, когда дверь им открыла вооруженная тесаком женщина. Но они тотчас же узнали ее, и я подозреваю, что лишь это обстоятельство помогло им довольно быстро преодолеть оцепенение. Как бы там ни было, я услышал мужской голос, который произнес:
- Ба, да это Герти. Ты - тоже часть имущества наследодателя, милочка?
- Вот именно, Стив, - ответила Герти и, в свою очередь, осведомилась: - Вы по делу, мальчики?
- Скорее, по долгу службы, - отвечал голос, принадлежавший Стиву.
- Тогда заходите, - пригласила Герти и посторонилась, пропуская в мое жилище двух мужчин, вид которых почти в точности совпадал с обликом самозванного легавого, кинувшего меня нынче утром.
- Вот Стив и Ральф, - сообщила мне Герти. - Они шпики. - Указав на меня, она добавила: - А это Фред Фитч, племянник Мэтта. Полагаю, к нему-то вы и пришли.
- Лично мне хочется видеть только тебя одну, Герти, - молвил Стив не более игриво, чем это мог бы сделать бульдозер. - А вот с Фредом мне хотелось бы побеседовать.
- Я стряпаю, - сообщила Герти. - Надеюсь, вы меня извините, господа.
- Почти за любое прегрешение, Герти, - грубовато-льстивым тоном ответил Стив.
Герти лукаво улыбнулась ему и вышла, а Стив повернулся ко мне и вдруг превратился в прусского солдафона.
- Вы и есть Фред Фитч? - спросил он.
- Совершенно верно, - я поднялся. - Не угодно ли присесть?
Оба пришельца охотно уселись. Я сделал то же самое и внезапно почувствовал себя дурачком.
- Э… - начал я, - Джек Райли сказал, что вы зайдете.
- Мы получили рапорт, - ответил Стив. - Насколько мы понимаем, до сегодняшнего дня вы и знать не знали о наследстве, так?
- Так, - подтвердил я. - Хотя и не совсем так. Слухи дошли до меня еще вчера, но поверил я им только сегодня.
- Да, скверно, - удрученно молвил Стив. - А то могли бы стать нашим главным подозреваемым.
Тут в разговор впервые вступил Ральф.
- Понимаете, - объяснил он, - у вас - самая веская из всех мыслимых побудительных причин.
- Единственный известный нам мотив, - дополнил Стив.
- Поэтому мы, естественно, разочарованы вашим неведением относительно наследства, - добавил Ральф.
- И, естественно, - подхватил Стив, - нам хотелось бы опровергнуть ваше заявление, чтобы у нас опять появился главный подозреваемый.
Я ощутил легкий зуд в животе, словно там трепыхалась бабочка, и спросил:
- Неужели вы и впрямь подозревали меня?
- В том-то все и дело, что теперь мы не можем вас подозревать, - ответил Стив.
- Даже как вариант, - добавил Ральф. - Вот что нас так огорчает.
- И, разумеется, - вставил Стив, - в этом деле есть некоторые так называемые странности.
- Что нам тоже не нравится, - пояснил Ральф.
- Странности всегда действуют на нервы, - заключил Стив.
- Не понимаю, какие странности вы имеете в виду, - признался я.
- По имеющимся у нас сведениям, - сказал Стив, - вы ни разу не встречались с вашим дядюшкой Мэттом, верно?
- Да, верно.
- Даже никогда не слыхали о нем.
- Совершенно верно.
- И тем не менее, он оставил вам почти полмиллиона долларов.
- Триста тысяч, - поправил я его.
- За вычетом налогов, - поправил он меня. - А без вычетов полмиллиона.
- Да.
- Оставил племяннику, которого никогда не видел и который даже не знал о его существовании.
- Совершенно верно, - ответил я.
- Вот это и кажется нам странным обстоятельством, - объяснил Ральф.
- А еще - условие, по которому вы должны были узнать о наследстве не раньше, чем через две недели после смерти старика. В завещании так и сказано, - Стив развел руками. - В разговорах между собой мы называем это странным обстоятельством.
- Не говоря уже о Герти, - вставил Ральф.
- Вот именно, - подхватил Стив. - Итак, что мы имеем: старик, умирающий от рака, резвый, как вареная лапша, и тем не менее, он…
- Умирающий? - переспросил я.
- Ну не странно ли? - рассудил Ральф. - Одной ногой стоит в могиле, а другой, как гласит пословица, на банановой кожуре. И тем не менее, кто-то торопится спровадить его на тот свет.
- Я об этом не знал, - сказал я.
- Еще одно обстоятельство, которое можно назвать странным, - сказал Стив. - Зачем мочить человека, который со дня на день и сам загнется? Не говоря уже о Герти, как сказал Ральф.
- Неужто он и впрямь был так близок к смерти? - спросил я. - И ему оставались считаные дни?
- Уж лет пять, как ему "оставались считаные дни", - сообщил мне Ральф. - Так говорит его врач. Мэтт Грирсон был в Бразилии, узнал, что болен раком, и вернулся домой, чтобы умереть здесь.
- Не говоря уже о Герти, - снова завел Стив. - Хотя, полагаю, сейчас самое время поговорить о Герти.
- А чего о ней говорить? - спросил я.
- Ну и сиделку выбрал себе ваш дядюшка, - сказал Стив. - Божественная душечка Герти с мирскими телесами.
- Она действительно исполняла стриптиз? - спросил я, чем немало удивил Стива.
- Разумеется, - ответил он. - Я своими глазами видел ее пляски в Пассеике несколько лет назад. И, если вас интересует мое мнение, она и поныне сохранила былой задор.
- Стив воспылал любовью к Герти, как только нам поручили это дело, уведомил меня Ральф.
- Гораздо раньше, - уточнил Стив. - Еще в былые времена, когда она выступала. Ну, да не в этом дело. А в том, что старый деревенский мужлан, неизлечимо больной раком, выбрал Герти себе в сиделки. Потом его мочат, и все добро получает племянник, а когда мы приходим к нему потолковать, тут сидит все та же Герти. Еще одно странное обстоятельство. Во всяком случае, у нас в участке это расценили бы именно так.
- Давно ли вы знаете Герти, Фред? - спросил Ральф.
Мне вдруг захотелось обратиться к нему просто по имени, и я едва не сделал этого. Я хотел начать свой ответ с "Ральфа", сдобрить его "Ральфами", где надо и не надо, и завершить тоже "Ральфом", причем ответ этот должен был включать в себя только слова, из букв которых можно составить имя Ральф. Но я - трус, и поэтому ни разу не назвал Ральфа Ральфом, а просто сказал:
- Мы познакомились только сегодня. Она поджидала меня здесь, когда я вернулся от стряпчего.
Ральф и Стив слаженно захлопали глазами. Стив спросил:
- То есть, она попросту вошла сюда? И прежде вы ее не видели?
- Позвольте кое-что вам показать, - сказал я, поднимаясь на ноги.
- С удовольствием посмотрю, - ответил Стив. - И Ральф тоже.
- С большим удовольствием, - уточнил Ральф.
Я подошел к письменному столу, достал из прорези для бумаг рекомендательное письмо дядюшки Мэтта и вручил его Стиву. Тот пробежал письмо глазами, усмехнулся и сказал:
- Ну, вот, что-то новое, - и, протянув листок Ральфу, добавил: - Это меняет дело.
Ральф прочел письмо и проговорил:
- Тут есть кое-что любопытное.
- Что именно, Ральф? - спросил Стив.
- Кажется, на письме нет даты, - ответил Ральф.
- Она принесла его только сегодня, - пояснил я, будто оправдываясь.
- Я вам верю, - сказал Ральф. - Но меня занимает другой вопрос: когда он это написал? Вы меня понимаете?
- А почему бы нам не спросить у нее? - предложил я.
- Не думаю, что в этом есть нужда, Фред, - ответил Стив. - А ты как считаешь, Ральф?
- Пока нет, - решил Ральф.
Встав и снова сев, я почувствовал прилив уверенности в себе и сказал:
- Но если мой дядька так и так должен был умереть, а его огрели тяжелым тупым предметом, не будет ли разумно предположить, что он убит во время ссоры? В ярости, без какого-либо веского мотива.
- Такое возможно, - сказал Стив. - Я всецело согласен с вами, Фред, ваша версия вполне правомерна, и мы уже приступили к ее отработке. Правда, Ральф?
- Действуем по уставу, проверяем все версии, - ответил Ральф. - Работаем. Да.
- Но в то же время, - подхватил Стив, - я был бы рад, сумей мы найти человека, который видел вас в обществе дядюшки Мэтта, скажем, полгода назад.
Это я вам говорю со всей откровенностью, Фред. Или вас с Герти, верно, Ральф?
- Это очень помогло бы нам, - отвечал Ральф.
- Я говорю правду, уж не обессудьте, - сказал я.
- Я в этом не сомневаюсь, - смиренно молвил Стив. - Но мечтать не запретишь, правильно?
- Вы можете сообщить нам что-нибудь такое, чего мы еще не знаем? - спросил Ральф.
- Про это убийство?
- Раз уж мы его расследуем.
- Я и сам узнал о нем только нынче пополудни. Мне ничего не известно. Только то, что я услышал от вас и от Райли.
- И от Герти.
- Герти ни словом не обмолвилась. Во всяком случае, пока.
- Славная старушка Герти! - со смехом воскликнул Стив и поднялся. Он производил впечатление очень сильного и крутого парня. - Не дай бог мне когда-нибудь услышать, что вы ее обижаете, Фред, - полушутливо добавил он.
- Думаю, события будут развиваться несколько иначе, - ответил я.
Ральф тоже встал.
- Пожалуй, нам пора, - сказал он. - Если мы вам понадобимся, позвоните в отдел по расследованию убийств Южной стороны. Или попробуйте связаться через своего дружка Райли.
- Хорошо, - ответил я. - Если будет причина.
- Вот именно, - сказал Ральф.
Шагая к двери, Стив снова обратился ко мне:
- Попрощайтесь за нас с Герти. Скажите, что я по-прежнему ее люблю, Фред.
- Непременно, - ответил я и принялся переминаться с ноги на ногу в ожидании их ухода.
Заслышав, как хлопнула дверь, Герти вышла из кухни, огляделась и спросила:
- Они ушли?
- Стив просил попрощаться с вами.
- Все легавые - бездельники, - глубокомысленно заметила Герти и, нахмурившись, добавила: - Милый, тут как в склепе. У тебя что, нет проигрывателя?
- Не думаю, что вам понравятся мои пластинки, - ответил я.
- Дорогуша, я уже это поняла, но, как говорится, лучше плохая музыка, чем вовсе никакой. Так что заведи-ка один из своих струнных квартетов.
Я поставил Девятую симфонию Бетховена и врубил полную громкость. Если уж она хочет рок-н-ролл, так пусть получает.
Глава 8
Последующие несколько часов я прожил в состоянии тихого ужаса.
Герти и впрямь умела чувствовать себя как дома. А я мог думать только о постели и гадать, где решила спать часть моего наследства. Хотя я не считал себя ханжой и, строго говоря, не был девственником (разве что почетным, поскольку мое воздержание уже слишком затянулось, и я, можно сказать, вновь обрел невинность), мысль о том, чтобы спустя несколько часов после знакомства (или даже спустя несколько месяцев) залечь в койку со стриптизеркой из "Канонирского клуба", повергала меня в оцепенение. С другой стороны, отказать женщине - тем более, обладающей такой безудержной силой, - дело очень трудное, и тут требуется тонкий подход, а у меня, черт возьми, нет никакого опыта по этой части.
Кроме того, Герти оказалась прирожденной стряпухой и приготовила обед, какого я не едал уже долгие годы, а то и сроду. Основу его составляли салат и отбивные с картошкой и брокколи, но многочисленные приправы превратили эту нехитрую снедь в манну небесную, которую я уплетал за обе щеки.
Чтобы не вкушать в молчании и отвлечься от своих страхов, за трапезой я спросил Герти, что она думает об убийстве дядюшки Мэтта и подозревает ли кого-нибудь в этом злодеянии.
- Никого, - был ответ. - Никто никого не видел, никто ничего не слышал. Меня тогда не было дома. Никаких свидетелей.
- Прошло почти две недели, - сказал я. - Полагаю, полиция в тупике?
- Легавые, - пренебрежительно ответила она и передернула плечами, словно говоря: "Чего ты от них хочешь?"
Я чувствовал, что обязан выказать интерес и участие по поводу смерти родственника, оставившего мне триста тысяч долларов, но не мог сосредоточиться на этой теме, пока Герти с жадностью уписывала отбивную. Тем не менее, мне удалось поддержать разговор, спросив:
- Как вы думаете, может, это дело рук человека, которого он кинул? Ну, месть и все такое.
- Мэтт ушел на покой много лет назад, - ответила Герти, набивая рот салатом.
- А если это кто-то из прошлого? - не унимался я. - Человек, который в конце концов настиг дядьку?
Она подняла руку, призывая меня к терпению, прожевала и проглотила салат, опустила руку и спросила:
- Ты имеешь в виду жертву мошенничества? Кого-нибудь, обманутого два десятка лет назад?
- Возможно, - ответил я.
- Забудь об этом, милок, - сказала Герти. - Если простофиля спохватится, пока ты поблизости, он еще может потревожить тебя. Но по прошествии времени - ни за что. Особенность олухов в том, что они - олухи.
Они просто идут домой и сокрушаются по поводу своей горькой доли. Олухи не выслеживают кидал и не мочат их.
Я почувствовал, что краснею. Она настолько точно обрисовала мне меня самого, что я оцарапал вилкой с картошкой верхнюю губу.
Тем временем Герти предалась воспоминаниям:
- Именно так всегда говорил профессор Килрой: "Олух, он и есть олух". Это было его жизненное кредо.
- Какой профессор?
- Килрой. Многолетний деловой партнер Мэтта.
- А где он сейчас?
Герти передернула плечами.
- Ума не приложу. Может, в Бразилии. В чем дело? Тебе не нравится еда? - спросила она, заметив, что я положил вилку.
- Я сыт. Все очень вкусно, но я уже наелся.
- Ну и едок, - презрительно бросила Герти. - И чего я, спрашивается, возилась?
На десерт она подала мне нектар, отдаленно напоминающий кофе, а потом я поплелся в гостиную и сел в свое кресло для чтения, где и провел следующий час, сонно переваривая пищу, вяло прогоняя прочь мысли о том, какие события ждут меня нынче ночью, и держа перед носом перевернутую вверх ногами утреннюю "Таймс".
Так я и сидел до четверти восьмого, пока передо мной снова не предстала Герти в своем черном пиджаке и с дорогой кожаной сумочкой на левой руке.
- Прогуляйся немного, - велела она. - Заодно проводишь меня до метро.
Я растерянно посмотрел на нее снизу вверх и спросил:
- Куда вы?
- Домой, - объявила Герти. - Думаешь, мне делать нечего, кроме как слоняться по твоей квартире?
И тут меня охватило такое чувство облегчения, что я едва не подбросил в воздух свою "Таймс". Я не гаркнул "гип-гип ура!" лишь из боязни обидеть Герти. Как-никак, новость и впрямь была приятная: все-таки Герти уходит.
Все-таки она считает своим домом какое-то другое место. Все-таки не собирается остаться здесь навеки, будто Бартлеби.
Я расплылся в улыбке и сказал:
- С удовольствием провожу вас, Герти.
После чего сложил газету, выбрался из кресла, накинул пиджак, и мы вышли из квартиры.
Шагая по тротуару рядом с Герти, я ощущал какое-то странное спокойствие, хотя, пока мы спускались по лестнице, я боялся, что на улице буду испытывать чувство неловкости. В дружелюбном молчании мы дошли до Восьмой авеню, а потом двинулись на север и добрались до Двадцать третьей улицы, где была станция подземки и где я с большим опозданием (вероятно, я уже упоминал о том, что слово "опоздание" как нельзя более емко выражает особенности моего жизненного пути) догадался предложить Герти денег на такси.
Ее реакция была мгновенной и слишком уж бурной. Прижав руку к сердцу (при таком бюсте это было нелегким делом), Герти притворилась, будто вот-вот упадет в обморок, и вскричала:
- Мот! Транжира! Только и знает, что сорить деньгами!
Но я уже научился правильно обращаться с ней и поспешно сказал:
- Конечно, если вам привычнее ездить подземкой…
В ответ она сунула в рот два пальца и издала свист, от которого, должно быть, задрожали стекла во всех домах Манхэттена, включая и здание ООН. Из потока машин тотчас вынырнуло такси и, пыхтя, остановилось перед нами.
Я вручил Герти доллар, и она взглянула на него так, словно впервые увидела денежку столь ничтожного достоинства, после чего с вялым омерзением произнесла:
- Слушай, широкая душа, я живу на Сто двенадцатой улице.
Немного смутившись, я присовокупил к первому доллару еще один и спросил:
- Этого достаточно?
- Хватит, хватит, - ответила Герти. - А то еще избалуешь меня.
Я придержал для нее дверцу и, когда Герти уселась в машину, спросил, склонившись к окошку:
- Когда я увижу вас снова?
При этом я испытывал множество разнообразных чувств, самым сильным из которых был трепетный страх.
- Никогда, если не запишешь номер моего телефона, - ответила Герти.
- О! - воскликнул я и принялся охлопывать себя в поисках карандаша и бумаги, но не нашел ни того, ни другого (я редко ношу с собой канцелярские принадлежности, потому что это помогает мне уклоняться от подписания всевозможных бумаг).
В конце концов водитель такси, который, вероятно, был родным или, по меньшей мере, двоюродным братом Герти, высунулся из окна и подал мне грязный огрызок карандаша и обертку из-под жевательной резинки, сказав при этом:
- Держи, Казанова.
Я положил фантик на крышу такси, разгладил и записал номер Герти, продиктованный мне, будто умственно отсталому ребенку:
- Университет-пять… сокращенно "ун", понятно? Университет-пять, девять, девять, семь, ноль. Записал?
Она не поверила мне на слово и потребовала, чтобы я прочитал ей номер вслух. Затем я спрятал фантик в бумажник, отступил на шаг от машины, и тут водитель окликнул меня:
- Эй, ты, Вилли Саттон!
Я нагнулся и с прищуром взглянул на него.
- Чего?
- Карандаш гони, - сказал он.
Я извлек из кармана огрызок карандаша, вернул владельцу, и такси, наконец-то, помчалось на север. При желании, которого не было, я мог бы разыграть в ролях разговор между водителем и пассажиркой. Уши у меня пылали.
Видно, сочувствовали мне.
А как определить другое, непонятное, ощущение? Ревность? Я ревновал Герти Дивайн (Мирские Телеса, давайте не будем забывать об этом) к водителю такси? Мне вдруг захотелось достать свой бумажник и прочитать удостоверение личности, чтобы вспомнить, кто я такой.
Вот почему я был так рассеян, когда брел домой, и вот почему не обращал никакого внимания на происходящее вокруг. Я думал о Герти, номер телефона которой столь неожиданно очутился в моем бумажнике, и гадал, пригодится ли мне этот номер в будущем.