Хватко и Борис вошли в дом, а Горислав чуть задержался, осматривая тотемные столбы-сивохи. Если подключить фантазию, то в грубоватых чертах правого идола можно было угадать изображение медведя, а левого – тигра. Еще ученый обратил внимание, что основания обоих сивохов испещрены бурыми пятнами. Неужели следы жертвенной крови? Интересно…
Когда он следом за остальными ступил в избу, снаружи послышался надтреснутый голос нектарьевского била.
– Ну вот, – удовлетворенно заметил Костромиров, с любопытством оглядывая внутреннее убранство дома, – теперь наверняка сообразят. Уж Пасюк-то точно догадается.
– Если ушли недалеко, – поспешил охладить его энтузиазм Борис, – а то могут, значица, и не услышать.
Центральное место в избе, как и положено, занимала печь, только сложенная не из кирпича, а из кое-как обработанного и густо скрепленного глиной дикого камня. Печь была снабжена просторной лежанкой с одной стороны и плитой – с другой. Сразу от лежанки, в добрую половину потолка, протянулись полати; еще там стояли стол и лавки, сколоченные из некрашеных досок. Вот, собственно, и вся обстановка. Пожалуй, взгляд еще притягивали висевшие на стене, в красном углу, бубен с костяными висюльками в виде искусно вырезанных человечьих черепков, а рядом с ним – остроконечный колпак черного меха и юбка из нерповой кожи. То есть полный шаманский комплект.
Тем временем вернулся Антон Егорович и, растопив печь, поставил на плиту чайник.
– Садитесь к столу, – предложил он, – поснедаем да кофейку выпьем. Небось оголодали? Есть-то хотите?
– Ломаться не станем, – ответил Горислав за всех. – Я хоть человечиной подзакусил, а остальные с шести утра постятся.
– Легкий ты, гляжу, человек, – заметил охотник, выкладывая на стол связку вяленой рыбы, сухари, сахар, банку растворимого кофе и бросая на Костромирова острый взгляд исподлобья, – веселый. Это хорошо… Ну, вот – угощайтесь, покамест. Вернется Антонина, тогда уже и сготовит чего-нибудь посурьезней. – И, разлив по алюминиевым кружкам кипяток, предложил: – Рассказывайте теперь, откуда вы есть и зачем к нам пожаловали? Для каких таких надобностей? Нет, ты, Борюн, молчи! Тебя я и после послушаю.
Когда Горислав в общих словах описал цель их приезда, старик некоторое время задумчиво теребил ус, а потом недоуменно пожал плечами:
– Не понимаю. Ну, пещера. Тут их в округе немало, на то они и горы… стоило из-за этого аж с самой Москвы переть?
– Я еще главного не сказал, – снисходительно улыбнулся Костромиров. – Дело в том, что в одной из здешних пещер Пасюк с товарищами обнаружили хорошо сохранившееся святилище, предположительно эпохи Бохайского царства, а это седьмой-десятый века нашей эры! Точнее я смогу определить, только побывав на месте. В любом случае, эта находка может стать ценнейшим и значительнейшим открытием последнего десятилетия. И археологической сенсацией для всего Приморья… Постойте-ка, а разве сам Пасюк вам об этом ничего не рассказывал?
– Святилище? Это вроде храма, что ли… – проигнорировав вопрос и мрачнея на глазах, переспросил старый охотник. – И в наших горах? В пещере? От ить нелегкая, поганский царь…
– Черт! – в свою очередь расстроился Горислав. – Кажется, я разболтал чужой секрет. – Но, немного поразмыслив, пожал плечами: – Впрочем, с другой стороны, Пасюк не просил меня о сохранении тайны. Поэтому, если что, сам виноват…
– Ну и чего в нем, в святилище этом? – хмуро уточнил Антон Егорович. – Хотя ты говоришь, что сам пока толком не знаешь.
– Но очень надеюсь узнать в самом ближайшем будущем. Однако, мне кажется, вас это словно бы расстроило? Нет?
– Была нужда, – проворчал старик, – мне-то что за беда? А только не люблю я этого… многолюдства. Теперь прознают – и потянутся, понаедут…
– Кто понаедет? – спросил Костромиров.
– Кто? Ваш брат и понаедет, из всяких институтов, да туристы опять же…
– Что ж это вы, Антон Егорович, так избегаете человеческого общества? Или людей опасаетесь? – спросил Хватко. – Какие у вас на то основания?
– Основание у меня одно, – нахмурился дед, – зверя пораспугают. Уйдет зверь, чем стану жить? А кабы мне нужно было это твое обчество, так я не тут жил, а в городе… ты лучше, гражданин следователь, кофий пей, а то простынет.
Тут дверь со скрипом распахнулась и в проеме нарисовалась довольно нелепая фигура – сутулая и длиннорукая.
– Пасюк! – воскликнул Горислав, вскакивая со скамьи.
– Гор Игорич! – откликнулся вошедший, крепко пожимая руку Костромирову и возбужденно шевеля преизрядным носом, что украшал узкое ассиметричное лицо. – Вы? В натуре! Как кстати… О, и Вадим Вадимович с вами, вообще ништяк! А у нас тут ЧП, знаете уже?
– И даже побольше твоего, – мрачно хмыкнул следователь.
– Бухтин-то где, с тобою, что ли? – обеспокоенно поинтересовался Антон Егорович.
– Серж со мной, а вот Семена так и не нашли, – огорченно отозвался Пасюк. – Как сквозь землю… А звонили чего? Антонина вернулась? Семен нашелся?
– Не балаболь, – оборвал его охотник. – Садись-ка давай к столу. И Бухтина своего зови, где он там?
Следом за Пасюком в избу зашел парень лет двадцати пяти – двадцати семи, длинношеий и белобрысый.
– Бухтин Сергей Александрович, – представился он, – научный сотрудник Тихоокеанского института географии.
Когда вновь пришедшие расселись, Костромиров рассказал о своей трагической находке, а также о том, что виновник обеих убийств уже установлен. Пасюк, то ли в силу природной сдержанности (порой граничащей с эмоциональной глухотой), или благодаря фаталистическому складу ума, воспринял новость стоически. Зато для его компаньона это явилось настоящим ударом: руки у него затряслись, а сам он побелел так, точно из него разом выпустили всю кровь; некоторое время научный сотрудник сидел молча, по рыбьи хватая ртом воздух, а потом вдруг заполошно вскочил, опрокинув на стол кружку с кофе.
– Уходить, на фиг, отсюда надо! Сейчас уходить! Собираемся!
– Ты чего, Серега? – удивился Пасюк, кося на товарища правым глазом, который был заметно больше левого, отчего казалось, что его глаза двигаются независимо друг от друга, как у хамелеона. – Чего ты мечешься, точно камышовый кот?
– Чего я?! – взвился Бухтин, подскакивая к Пасюку и хватая его за грудки. – Чего мечусь?! Да ты что, хочешь, чтобы тигр и нас… как Семена с Дмитрием?! Это ж людоед! Настоящий тигр-людоед, понимаешь?! Он же теперь не успокоится, пока всех тут не сожрет, подчистую! Вы там у себя, в Москве, знать не знаете, а мы тут кое-что про это… Короче, как хочешь, а я пакуюсь!
– Слышь-ка, ты, турист, – спокойно заметил Антон Егорович, – охолонись маленько. – И с кряхтением поднимаясь с лавки, резюмировал: – Значит, так. Никуда никому уходить не надо. Коли жить хотите. Да и куда ты, мил человек, собрался идти? Лодки все на Бикине, до них пять километров по тайге. Так амба не дурнее тебя, он ведь в тайге нас и караулит.
– Ты еще, Егорыч… – огрызнулся Бухтин, впрочем, несколько пристыженно. – Как же тогда быть? Может, подскажешь? Что, запереться в избе? И до ветру не выходить? Вертолет-то прилетит только через семь, а то и через четырнадцать дней, сами говорите. Да за это время…
– Охолонись, говорю, – снова оборвал его охотник. – Ждать, это ты прав, нам никакого резона нету… Да и нельзя теперь оставлять так амбу, когда он человечьего мяса спробовал… Ладно! – решительно заявил он, наливая себе еще кофе. – Завтра утром я его аннулирую. В Красной он книге или в другой какой, тут закон на нашей стороне. Верно, гражданин следователь?
– Верно-то верно, – согласился Вадим Вадимович, – только ты, отец, не боишься, что тигр тебя самого… аннулирует? Сам же говоришь, что он в тайге затаился.
– Надорвется нулировать, – зловеще посулил старик. – Не народилось еще такого зверя, чтобы он Егорыча объегорил.
– Ну а почему молчит наука? – повернулся Хватко к Костромирову. – Скажи свое веское слово, профессор.
– Я, Антон Егорович, пожалуй, пойду завтра с вами, – неожиданно для всех заявил Горислав.
– Эка! – усмехнулся охотник. – Куда еще пойдешь?
– На охоту, – спокойно ответил Костромиров. – Вы совершенно правы: этого людоеда необходимо истребить. И немедленно. Пока он еще кого-нибудь не задрал.
– Хо-хо! – откровенно развеселился дед. – Зачем ты мне, мил человек? Разве, заместо живца? Да ты тигра-то видал в своей жизни? Не по телевизору или в зоопарке, а так – чтоб лицом к лицу.
– С тигром до сих пор дел не имел, врать не буду. А вот на льва охотиться приходилось. И даже удачно. Конечно, не в таежных условиях – в Африке, в саванне.
– То-то, что в Африке, – протянул Егорыч, но уже без усмешки.
– Согласен. Но мне также довелось ходить на ягуара в амазонской сельве. А там не менее сложные условия для охоты.
– А стреляешь как? – не сдавался старик. – У меня ведь не сафари: джипов да оптических прицелов не имеем…
Горислав молча снял со стены дедов карабин, прихватил со стола приспособленную под пепельницу пустую консервную банку и вышел во двор. Антону Егоровичу ничего не оставалось, как пойти за ним; остальные тоже потянулись следом.
Там Костромиров вручил банку Вадиму и попросил того отступить шагов на пятнадцать-двадцать.
– Господи, – раздраженно процедил сквозь зубы Бухтин, – нашли время для игр…
Старый охотник смотрел на происходящее хотя и со скептической ухмылкой, но с явным интересом. Пасюк – тот, как всегда, сохранял стоическое спокойствие, почти равнодушие.
Выполнив просьбу приятеля, Хватко остановился, повернувшись лицом к зрителям.
– Ну, что теперь? – с легкой тревогой в голосе спросил он. – Скажешь, поставить на голову?
– Не скажу, – успокоил его Горислав, одновременно внимательно проверяя оружие. – Не люблю зря гусарить. Давай, на счет три кидай банку в воздух, и как можно выше… Готов? Раз… два… три!
Следователь что есть силы размахнулся и метнул жестянку вверх и в сторону. Когда снаряд достиг высшей точки полета, Костромиров одним стремительным движением вскинул винтовку и, почти не целясь, выстрелил.
– Знатно, – уже с полным уважением констатировал Антон Егорович, когда Хватко принес для обозрения превращенную в дуршлаг банку.
– Как, – поинтересовался Костромиров, – гожусь я в напарники?
– Годен, факт, – подтвердил охотник. – И десятка ты не робкого, я еще давеча заметил, когда ты с трупом обнимался. Другой бы кто верещал как резаный, а ты, вон, ничего, даже не сблеванул… Этот карабин тогда и возьмешь, раз пристрелялся, а я обойдусь двустволкой, патроны только, понятное дело, пулями снаряжу. Оно и выйдет хорошо: поначалу-то я думал Антонину с собой брать. Потому в одиночку на тигра идти – гиблое дело, это ж тебе не кабан, он похитрее иного охотника. А теперь Антонина тут останется – и мне спокойнее, она уж амбу в зимовье не пустит – мы же с тобою затемно, с утречка…
В это время позади них послышалось какое-то мычание, и из-за прислоненной к стене дома поленницы выступила высоченная – не менее двух метров росту – ширококостная некрасивая баба с карабином через плечо. Одета она была в кожаную куртку и штаны из выделанной оленьей замши; на ногах – унты из рыбьей кожи; в зубах она сжимала короткую прямую трубку; на бедре висел внушительных размеров охотничий нож. Еще невольно бросались в глаза берестяная шляпа в форме невысокого конуса и нашейное ожерелье из черных, зловеще загнутых когтей медведя. Возраста она была неопределенного; точнее сказать, он сложно определялся: ей вполне могло быть как сорок, так и все пятьдесят.
– О, моя Тоня вернулась, – обрадовался Егорыч.
– Привет, сеструха! – Борис шагнул к великанше и попытался обнять ее в районе талии; лицо его при этом оказалось вровень с сестриной грудью.
– Ыммы-гмы! – вновь промычала женщина, не выпуская изо рта трубки. Потом отодвинула брата в сторону и, сняв шляпу, тряхнула головой; на плечи упали иссиня-черные, с густой проседью, тяжелые пряди. – Ныммыгмым?
– Глухонемая она, – негромко пояснил Борис, поворачиваясь к остальным, – с рождения.
– Да нет, Тоня, не все нормально, – медленно и тщательно выговаривая слова, отвечал старик. – Сему, вон, ихнего тоже амба задрал. Нашли мы его, у Заглоты сыскали… Такие, поганский царь, дела!
– Гмым? – спросила Антонина, вперив в Горислава с Вадимом раскосые, горящие темным огнем глаза.
– А это профессор из Москвы, – поспешил ответить за них Антон Егорович, – с товарищем. Прилетели сегодня на вертолете, и Борюн с ними. Хотят, вот, посмотреть пещерный храм. Пасюк-то, слыш-ка, сыскал, оказывается, в наших горах древность какую-то… а нам не сказал. Вот так, вот так, Тоня… Понимаешь, про что я? Ну а твой ученый где? Крикозоолог который? Или, хе-хе, у своих древних снежных человеков загостился?
– Нет, не загостился. Вот он я, – раздался знакомый голос, и из-за широкой спины великанши, смущено улыбаясь, выступил не кто иной, как Андрей Андреевич Уховцев. – Здравствуйте, господа, давненько не виделись.
Глава 4
СТАРЕЦ НЕКТАРИЙ
– Уховцев! Вы ли это? – воскликнул Хватко, щуря глаза на нового фигуранта. – Вот уж не ожидал встретить вас снова! Да еще здесь… И при таких обстоятельствах…
– Здравствуйте, Андрей Андреевич. Я, право слово, тоже никак не ожидал, – согласился с другом Костромиров. – Какими судьбами? Ах да!.. Вы же приехали по душу реликтового гоминида… но я полагал, вы историк, а не криптозоолог?
– Ну-у… – замялся Уховцев, – что ж такого? Ничего тут такого. Я много чем увлекаюсь. Криптозоология – одно из моих увлечений, одно из них.
– Во-от как, – протянул Горислав, – понятно… А что это у вас? – спросил он, указывая на завернутый в тряпицу продолговатый плоский предмет, который Уховцев держал под мышкой.
– Ах, это! – историк протянул предмет Костромирову. – Извольте сами видеть, это след правой ступни…
– Неужели, ступни гоминида?! – воскликнул Горислав.
– Вернее, гипсовый слепок его следа. Я его сам снял, – с гордостью уточнил Уховцев. – Но полагаю, существо это правильнее именовать не реликтовым гоминидом, а троглодитом.
– Феерично… – пробормотал Костромиров, с любопытством разглядывая нечто бесформенное, отдаленно напоминающее коровью лепешку. – И где вы его обнаружили? Если не секрет, конечно.
– Какой секрет! Здесь недалеко, в горах, есть весьма живописное озерцо – все в цветах лотоса, знаете ли. Просто красота! Даже с водопадом. Так вот, на берегу этого водоема…
– Это же рядом с нашей пещерой! – воскликнул Пасюк.
– Точно! – подтвердил Бухтин. – Она как раз за водопадом, ее от того и не вдруг заметишь.
– Пещеры никакой не видел, – пожал историк-крипто-зоолог плечами. – Впрочем, Антонина меня оттуда буквально силком уволокла. Мы ведь там пропавшего спелеолога – Семена Маркина, вот из их группы, – он указал головой на Пасюка с Бухтиным, – разыскивали. А тут вдруг гляжу – след. Да такой, знаете ли, отчетливый! Хорошо, что гипсовый порошок всегда со мною; развел быстренько водичкой… Между прочим, я смотрю, все уже вернулись, да? Значит, поиски завершены? А Семен где? Так и не нашли? – очевидно, он не слышал недавних слов Егорыча, а потому еще ничего не знал про обнаружение второго трупа.
Выслушав трагическую новость о судьбе спелеолога Семена Маркина, Уховцев долго причитал, сокрушенно ахал и хлопал себя по бокам. Успокоившись же, на некоторое время примолк, а потом с внезапным подозрением уставился на Горислава Игоревича.
– Ну а сами вы как тут очутились? – спросил он Костромирова, забирая, почти выхватывая, у того обратно свой слепок. – Неужели тоже из-за троглодита?
– Не совсем, – покачал головой Костромиров. – Вернее, совсем нет. Наши интересы лежат как раз исключительно в исторической плоскости.
– Так это ж здорово! – обрадовался Уховцев, не совсем, впрочем, понятно чему. – Просто замечательно!
Неожиданно рядом послышалось вежливое покашливание.
Никто, кажется, не заметил, как к ним тихонько подошла и некоторое время уже стоит рядом маленькая плотная старушка. Впрочем, старушкой ее можно было назвать лишь с известной натяжкой, и хотя годков ей стукнуло уже явно немало, при всем том почти девичий румянец украшал ее наливные щеки, а движения были бодры и энергичны, и вообще, она живо напоминала со стороны этакий сказочный колобок.
– Доброго вам здоровьичка, люди хорошие, – с поясным поклоном произнесла женщина.
– И тебе, Марья, не болеть, – ответил за всех Антон Егорович. – С чем пожаловала?
– Преподобный авва Нектарий хочет с новыми людьми познакомиться, – пояснила Марья, улыбаясь и с любопытством поглядывая на Горислава с Вадимом. – Зовет вас в гости, отужинать с ним. Так вот я за вами и пришла, стало быть… Пойдете?
– А на ужин что? Молитва с сухарями? – скептически уточнил следователь.
– Пельмени, сударь мой, – рассыпчато засмеялась бабка Марья, прикрыв рот уголком платочка. – Пельмени с маслицем.
– Отчего ж не пойти, когда зовут? – поспешно ответил Хватко за двоих, бросая на Костромирова быстрый взгляд и многозначительно поглаживая себя по животу. – Кстати, и познакомиться следует…
– И вас, Андрей Андреевич, – повернувшись к Уховцеву, с новым поклоном произнесла Марья, – тоже милости просим.
– Нет-нет, благодарю, но нет, – поспешно ответил тот, прижимая к груди драгоценный слепок. – Я вчера уже имел удовольствие беседовать с вашим отцом Нектарием, мне хватило… То есть много дел, спасибо!
– Как знаете, – неодобрительно покачала головой бабка. И, обращаясь к профессору со следователем, добавила: – Пойдемте, судари.
Друзья последовали за старушкой. При этом та столь шустро перебирала коротенькими ножками, что они едва поспевали за ней. У калитки бабка Марья остановилась, пропуская гостей вперед.
– Проходите в горницу, гости дорогие, авва Нектарий ждет вас. А я на кухню – Дарье пособлю со стряпней. Только не удивляйтесь, судари, что вероучитель наш лица вам не кажет и не рукосуйствует. Это не от неуважения к вам, ни боже мой! Такое уж он возложил на себя строгое послушание: ничего мирского не видеть и до тварного не касаться…
В горнице, занимавшей, по-видимости, почти половину длинного строения барачного типа и отгороженной от остальных помещений массивной печью, царил полумрак: свет проникал сюда через единственное небольшое оконце, прикрытое сейчас кисейной шторкой, а другого освещения не было. Кроме того, за окном уже начало смеркаться. Друзья осмотрелись.
По центру комнаты стоял прямоугольный стол с двумя лавками по обеим его сторонам; во главе стола – некое подобие кресла или даже трона – стул орехового дерева с высокой резной спинкой и резными же подлокотниками. На полу, внося нотку уюта, были постелены цветастые домотканые половички. Позади кресла, прямо на печи, висел большущий, в человечий рост, деревянный крест – простой, без распятия, с расширяющимися от центра концами. Вот, собственно, и вся обстановка; ни икон, ни какой-либо иной религиозной атрибутики не наблюдалось.
Вероятно, из-за скудости освещения, только они не сразу заметили как льняная занавеска, закрывавшая узкий проход между стеной и печью, слегка шевельнулась, и в горницу неслышно шагнул сухопарый человек в угольно-черной рясе, расшитой белоснежными шестикрылиями; низкий, глубокий капюшон-куколь скрывал лицо вошедшего до самой линии губ, так что видимой оставалась лишь окладистая борода отшельника – благообразно-седая, с редкими черными прядями; длинные рукава рясы почти касались пола.