За окном начал падать снег, и от этого на душе у Андрея стало еще паршивее. Отчего-то вдруг заныла шея. Андрей помассировал ее ладонью, и тут его пальцы наткнулись на тонкую кожаную тесьму. Три года назад Андрей крестился, крестик повесил на кожаную тесемку и с тех пор снимал его, только когда ходил в душ. "Пора прервать эту славную традицию", - подумал Андрей и стянул тесьму с шеи. Крестик был серебряный, красивый и рельефный. Бог на нем - как живой. "Вот именно - как", - подумал Андрей, затем посмотрел на Бога и усмехнулся.
- Страдаешь? Ну-ну. А что ты сделал, чтобы другие не страдали? Что ты сделал, чтобы помешать этим сволочам? И что ты теперь посоветуешь мне? Хочешь, чтобы я подставил правую щеку? - Андрей хмыкнул. - Я бы подставил, если бы ударили меня. Но за что ее? За что так с ней? Куда ты смотрел?
Бог молчал. Его маленькое личико было смиренным и одухотворенным. Андрей почувствовал, как в душе у него закипает злость.
- Висишь, как червяк! - гневно сказал он. - Смотреть противно!
Андрей трясущимися от злости пальцами расцепил карабин тесьмы, снял крестик и швырнул его в мусорное ведро. Тут взгляд его упал на флакончик с кровью Таи. Теперь Андрей знал, что нужно делать.
5
Следователя звали Иван Петрович Кононов. Это был невысокий сухопарый человек среднего возраста с большими залысинами и грустными, как у собаки, глазами. Время от времени он прищуривал глаза, и тогда мягкое выражение грусти сменялось суховатым холодком неприязни.
Андрей сидел у него в кабинете и с угрюмым видом смотрел на желтую, изрядно обшарпанную крышку стола. Понаблюдав за молодым человеком и сделав из этого наблюдения какие-то одному ему известные выводы, Иван Петрович сказал, стараясь, чтобы голос его звучал по-отечески мягко:
- Продолжим нашу беседу. В каких отношениях вы были с Таей Нгуен?
- В нормальных, - не поднимая глаз, буркнул Андрей.
- Вот как? - Кононов улыбнулся. - "В нормальных"? Так мог ответить любой из ее знакомых, правда? Но ведь вы не были для нее простым знакомым. Не так ли?
Андрей ничего на это не ответил. Казалось, он стал еще угрюмее. Тогда следователь сказал:
- Хорошо, тогда я поставлю вопрос иначе. Я знаю, что вы были с ней э-э… в некотором роде близки. Это так?
Андрей резко вскинул голову, как будто кто-то толкнул его в подбородок.
- А разве это имеет отношение к делу? - резко произнес он.
- Имеет, раз спрашиваю, - мягко ответил следователь. - Итак, вы были с ней близки?
Андрей нервно усмехнулся:
- Дурацкий какой-то вопрос. Я любил ее, вот и все.
Кононов покивал головой, дескать - да, да, я понимаю. И тихо спросил:
- А она вас?
Черкасов пожал плечами:
- Думаю, тоже.
Следователь улыбнулся и вздохнул. Он был уверен, что мягкая улыбка и вздох растопят сердце молодого человека, заставят его "спрятать иголки" и перестать ершиться. Однако эффект получился обратным: Андрею немедленно захотелось дать Кононову по физиономии.
- Как давно вы э-э… были вместе? - спросил следователь, потирая ладони.
- Больше года.
- Часто ссорились?
Андрей мотнул головой:
- Никогда.
Следователь чуть склонил голову набок:
- Это странно.
- Почему?
- Потому что все люди ссорятся.
- Мы с Таей были не все.
- Да-да, конечно. - Кононов достал из кармана платок и промокнул вспотевший лоб. Перехватив неприязненный взгляд Андрея, он нахмурился и спрятал платок. - Скажите, у Таи были недоброжелатели?
- Недоброжелатели? Это как - враги, что ли?
- Можно сказать и так.
- Нет, у Таи не было врагов. Ее все любили.
Бровки следователя саркастически взлетели вверх:
- Вы в этом уверены?
- Абсолютно, - кивнул Андрей.
- Гм… Говорят, что характер у Таи был своевольный. Она никогда не лезла за словом в карман. Однажды даже назвала преподавателя болваном. Причем прямо на лекции. Это так?
- Он и был болваном.
Кононов скорбно вздохнул ("молодежь, молодежь…"), затем дернул уголком рта и сказал:
- И все же, признайте, что это не совсем обычно.
- Что необычно? - вскинулся Андрей. - Что он оказался боЛваном?
- Что ваша подружка нахамила ему прямо во время занятия. В Америке бы ее за это отчислили из университета. Там с этим строго, не то что у нас.
Андрей напрягся.
- Я не понимаю, - сказал он, повысив голос. - К чему все эти вопросы? Вы что, всерьез думаете, что кто-то из тех, кого Тая обозвала болванами и дураками, отомстил ей? Но ведь это же бред!
- Убивают и за меньшее, - заметил следователь.
Андрей усмехнулся:
- Вам, конечно, лучше знать. Но, по-моему, это полный бред.
Кононов взял со стола папку, достал из нее лист бумаги, пробежал по нему глазами и спросил:
- Отец Таи преподает в вашем вузе?
- Нет, - ответил Андрей.
- А вы были с ним знакомы?
- Да.
- Как близко?
- Встречались несколько раз.
- И как он вам показался?
Андрей пожал плечами:
- Нормальный мужик.
- Помимо преподавательской деятельности у него есть другие источники дохода?
- Должны быть. Он пишет книги, рецензии. А почему вы меня об этом спрашиваете? Спросите его самого!
- Спросим, когда понадобится. Как вы думаете, Андрей, за что убили Таю?
На бледном лбу Андрея проступила морщина, глаза сухо заблестели.
- Если бы я только знал, - тихо и горестно проговорил он.
- Я объясню, почему спрашиваю. Вы ведь наверняка знаете о той демонстрации, которую провели иностранные студенты. Знаете и о лозунгах, которыми они размахивали. Так вот, могу со всей ответственностью сказать вам, что у нас нет оснований считать, будто бы Таю убили из-за ее национальности. Очень важно сейчас, чтобы частное мнение иностранных студентов не превратилось в массовую истерию, которая может захлестнуть весь город. Вы понимаете, о чем я говорю?
- Не совсем. Я-то тут при чем?
- При том, что с вами многие сейчас захотят поговорить. Ну, знаете… эти мнимые "правозащитники", которым вечно кажется, что милиция сидит сложа руки.
- А разве это не так?
Кононов сдвинул брови и покачал головой:
- Не так.
- Тогда почему убийцы Таи все еще ходят по свету? Или вы ждете, пока они вырежут всех "черных" и "цветных"? Вам тогда легче будет дышать, правда?
Во взгляде следователя не осталось ни тени мягкости или душевности. Теперь эти глаза пылали ледяным огнем. Должно быть, такой же мертвый огонь мерцал в глазах Медузы горгоны, от взгляда которой каменели, едва на нее взглянув, люди и звери. Посеревшие губы Кононова приоткрылись, и Андрей услышал тихое и жестокое:
- Вон отсюда!
Рука следователя скользнула к авторучке. Он машинально подписал пропуск и толкнул его по столу Черкасову.
Когда Андрей взялся за ручку двери, Кононов его окликнул:
- Подожди!
Андрей обернулся. В руках у следователя была сигарета. Он прикурил от газовой зажигалки, помахал перед лицом рукой, отгоняя дым, и сказал:
- Я не хочу, чтобы мы расстались врагами. Ты погорячился, и я это понимаю. Молодым людям свойственна горячность. Подойди-ка сюда.
Андрей молча вернулся к столу.
- Сынок, - мягко заговорил следователь, - ты не должен на меня обижаться. По роду службы я обязан задавать прямые и нелицеприятные вопросы. Только так можно докопаться до истины, ты согласен?
Черкасов неопределенно хмыкнул.
- Трудно найти преступников, если никто не видел их лиц, - продолжил Кононов. - Важна любая мелочь, понимаешь? Никогда не знаешь заранее, какая ниточка приведет к убийцам.
- Может, стоит для начала поискать свидетелей? - предложил Андрей.
По лицу следователя пробежала тень, но на этот раз он сдержался.
- Мы этим занимаемся, - сухо сказал он.
- И что, есть какие-нибудь результаты?
- Честно?
- Честно.
- Нет. Но мы ищем.
- И долго еще будете искать?
- Сколько понадобится, столько и будем. - Внезапно на лице следователя возникла страшная усталость. Он вздохнул: - Пойми, сынок, мы не боги. И не все преступления удается раскрыть.
- А это?
Кононов дернул бровью:
- Слишком мало зацепок. - Он стряхнул с сигареты пепел и вновь посмотрел на Андрея. - Я говорил по телефону с твоей матерью. Между нами говоря, она считает, что у тебя от горя слегка поехала крыша. Думаю, тут она сгущает, но все же… Не хочу тебя огорчать, парень, но… Я бы на твоем месте особо не надеялся. Повторяю, убийцы не оставили никаких следов. И мой тебе совет: забудь эту неприятную историю, найди себе нормальную девушку… А что касается Таи - вспоминай о ней иногда. Но не более того.
- Все? - спросил Андрей.
- Все.
- Можно идти?
- Иди.
Андрей повернулся и, не прощаясь, вышел из кабинета. Следователь посмотрел на дверь, почесал пальцем лоб и- задумчиво проговорил:
- Борзый парень. Не наделал бы дел.
6
- Андрюш, иди ужинать!
- Ма, я не хочу.
- Иди есть, говорю!
- Да я уже поел. После универа зашел в кафешку с ребятами.
- Не обманываешь?
- Нет.
- Ну ладно. Захочешь есть - котлеты на подоконнике. Перед тем как лечь спать, убери их, пожалуйста, в холодильник.
- Ладно, ма.
- Только дождись, пока кастрюлька остынет.
- Сделаю.
Андрей вновь склонился к дневнику, взъерошил ладонью волосы, покусал ручку и начал писать:
"Я не знаю, что со мной происходит. В голове так много мыслей, что мне кажется, будто мой череп вот-вот взорвется. Для этого я и решил вести эти записи - чтобы разобраться в себе. Сегодня я был у следователя. Редкостный подонок. Посоветовал мне найти себе "нормальную девушку". Интересно, он вообще что-нибудь соображал, когда говорил это? Если ничего, то он болван. Если же да, то… Если все следователи такие, то надеяться мне не на что. Убийц Таи они никогда не найдут. Это точно. Так что же делать?"
Андрей покусал ручку, поразмышлял и продолжил писать:
"Оставить это дело так я не могу. Только вспомню Таины глаза - у меня в душе все переворачивается.
Сегодня утром мама вытащила из мусорного ведра мой крестильный крестик. Скандалить не стала, просто положила его в шкатулку. А мне сказала, что когда-нибудь я пожалею о своем дурном поступке. Она так и сказала - "дурной поступок". Как будто я деньги из кошелька украл. Про то, что, я повесил на шею флакон с Таиной кровью, она не знает. И никто не знает. Если бы узнали, точно бы отправили меня в психбольницу. А я в психушку не тороплюсь, у меня здесь еще много дел!
Господи, не понимаю, что с ними со всеми? По телевизору твердили про "обычное нападение". Следователь впаривал мне про "неприятную историю". Для них всех смерть Таи - просто "неприятность". Как будто она не умерла, а ногу вывихнула или палец порезала. Ну что они за люди, а! Как они могут такое говорить? Не понимаю.
Короче, помощи ждать неоткуда. Это факт. Значит, нужно что-то делать самому. Но с чего начать?"
Андрей снова задумался. Сухой блеск, поселившийся с недавних пор в его глазах, стал еще ярче.
"У меня есть кое-какие соображения, - вписал он затем. - Но писать я об этом пока не стану. Нужно все тщательно продумать. Хотя мама и считает, что я свихнулся, я - в полном порядке. Я нормальнее их всех вместе взятых! И похоже, что я один во всем этом скотском мире понимаю, что случилось. А раз так, я должен действовать!"
Андрей оторвался от тетрадки и прислушался. На какое-то мгновение ему вдруг показалось, что по комнате пронесся легкий сквозняк, слегка тронув его взъерошенные волосы. Как будто чья-то прохладная, нежная рука… Где-то за стеной заплакал ребенок. Потом на улице пару раз гавкнула собака. И все, больше ничего. Андрей вновь склонился к тетрадке.
"Тая, - волнуясь написал он, - если ты сейчас рядом и если ты меня слышишь, я клянусь тебе - я не успокоюсь, пока не найду твоих убийц! Даже если мне придется искать всю жизнь - я буду искать. И еще - я буду помнить тебя всегда. Клянусь! Или грош мне цена, как…"
В дверь постучали, Андрей вздрогнул и захлопнул тетрадь.
- Сынок, ты занят?
- Нет, ма, входи.
Дверь отворилась, и в проеме показалась Мария Леопольдовна. Она была в ночной рубашке и в тапочках. Распущенные, с проседью волосы волнистыми прядями спадали на острые, худые плечи.
- Я только хотела пожелать тебе спокойной ночи, - ласково сказала она. - Не думай ни о чем плохом, ладно?
- Ладно, мам. Ты тоже.
- И не засиживайся допоздна.
- Не буду.
Несколько секунд Мария Леопольдовна молчала. Потом со вздохом сказала:
- Андрюш, пока тебя не было, звонил Таин папа…
- Как он? - быстро спросил Андрей.
- Да ничего. Сердце, правда, прихватило, но сейчас лучше. - Мария Леопольдовна потупила взгляд. - Сынок, он просил тебя не приходить на похороны.
- Почему?
- Он считает, что тебе сейчас и так плохо.
Андрей усмехнулся:
- Мам, я ведь вижу, когда ты темнишь. Наверняка ты сама его об этом попросила. Ведь так?
Мария Леопольдовна удрученно кивнула:
- Так.
Андрей встал со стула и подошел к матери. Нежно обнял ее за плечи и притянул к себе. Мария Леопольдовна прижалась прохладным лбом к пылающей щеке сына. Он погладил ее ладонью по спине.
- Не волнуйся, ма, я в порядке. Правда, в порядке. А на похороны я пойду… Она бы на мои пришла.
Мария Леопольдовна подняла голову и посмотрела сыну в глаза долгим, испытующим взглядом.
- Никогда не думала, что у тебя это так серьезно.
- Это очень серьезно, мама.
В глазах матери появилась тревога, и Андрей поспешно добавил: - То есть было очень серьезно. Теперь-то, конечно, все это не имеет значения. Иди спать, мам. Котлеты я уберу.
Андрей выпустил мать из объятий, повернулся и, прихрамывая, поплелся к столу.
7
На улице здорово потеплело. От яркого солнца снег, еще вчера лежавший грязновато-белой пеленой на деревьях, скамейках и жестяных подоконниках, растаял. И теперь в воздухе пахло настоящей весной.
Словно чуя скорый и неминуемый приход теплых деньков, как безумные, расчирикались воробьи. Слышать их озорной галдеж было приятно.
"Разводящий" команды художников-графферов, Олег Николаевич Шевцов (в обиходе просто "Николаич") отдавал указания Андрею и двум его закадычным коллегам-приятелям.
- Так, парни, на все про все у нас два часа! Гога и Герыч работают здесь. И чтобы не сачковать, как в прошлый раз, ясно? Я лично все проверю.
- Обижаешь, Николаич! - обиженно протянул Гога. - Когда это я сачковал?
- Обижать тебя жена будет, когда пьяный домой придешь: скалкой по башке. А я тебе дело говорю. Нам деньги за работу платят, а не за то, чтоб мы сачковского давили.
Герыч примирительно поднял руки:
- Да ладно тебе, Николаич, че ты разошелся. Все будет путем.
- Да? - сузил глаза тот. - А что тогда стоим? Ну-ка, вперед и с песней! Времени в обрез!
Гога и Герыч повернулись и потопали по улице.
- Так, Эндрюс, - обратился Николаич к Андрею, - ты свой район знаешь?
- Да. - Он кивнул в сторону переулка.
- Ну действуй!
Андрей кивнул, поправил на плече сумку и двинулся к "месту работы".
- Погоди! - окликнул его Николаич. Черкасов остановился. - Ты как вообще? Нормально?
- Да все ништяк, - спокойно ответил Андрей.
- Ну давай. И красок не жалей. У тебя в офисе чемодан флаконов - ребята позаботились.
- Здорово! - без особого энтузиазма отреагировал Андрей.
- И на технику нажми, - продолжил инструктаж Николаич. - Чтобы пооригинальней там… Это Гога под копирку работает, а ты у нас - художник. Гони живопись на полную катушку. Заделай стену под Гойю или Босха!
- Сделаю.
- Ну топай!
Когда Андрей скрылся за углом, Николаич цыкнул слюной в лужу и сказал сам себе:
- Хороший пацан. Но в голове тараканы. - Потом посмотрел, как плевок расплывается в луже, и резюмировал: - В принципе, его можно понять.
Стена, которую предстояло разрисовать, удручала своей серостью и безликостью. В Питере много таких стен. От этого и вид у города унылый. Серость плюс неухоженность. Что касается второго, тот тут Андрей ничем не мог помочь своему родному городу. А вот превратить серость в красоту, придать этим безликим стенам свое, ни на что не похожее, выражение - это было ему по силам.
Он раскрыл сумку, прикинул в уме, с чего начать, и взялся за красный пульверизатор. В этот ранний час улица была совсем пустынной, и, чтобы работа спорилась быстрей, а краски ложились изысканней, Андрей вообразил себя старинным художником, расписывающим собор. И сейчас ему предстояло изобразить самую жуткую библейскую сцену - грешников, поджаривающихся в аду.
Дьявольские рожи, которые нарисовал Андрей Черкасов, получились такими страшными, что в какой-то момент он даже подумал - не смягчить ли, не "примаслить" ли эти злобные, жесткие черты? Здесь ведь не только взрослые ходят, но и дети. Они наверняка испугаются. Но, чуток поразмыслив, Андрей оставил все как есть. Пусть детишки привыкают к тому, что жизнь - не только шоколад, но в ней есть и дерьмо.
Самого главного демона он сделал круторогим и толстошеим. Широкие надбровные дуги, гневная складка между кустистых бровей, пылающие тупой, животной злобой глаза. Писал Андрей быстро, едва успевая менять баллончики с красками. Вот на лбу у демона засияла, подобно воспаленной экземе или гноящейся язве, фашистская свастика. Вот его шею и лысый череп обвил толстый, колбасообразный змей. Зубы змея вцепились в толстое, дряблое веко демона.
Повинуясь импульсу, Андрей оттенил желтой краской пустое пространство над головой у демона и написал готическими черными буквами:
"СМЕРТЬ СКИНАМ!"
Это, конечно, не входило в планы Николаича, но, в конце концов, он ведь сам посоветовал Андрею быть оригинальным. "Гнать живопись". Заделать стену под Гойю или Босха! А ведь ни Гойя, ни Босх не церемонились с обывателем. Для них все средства были хороши, лишь бы заставить обывателей забыть о жрачке и озаботиться мыслями о вечном!
Закончив работу, Андрей отошел на два шага, окинул изображение критическим взглядом и остался доволен. К тому же он уложился в отведенное время, что нечасто с ним случалось. Все-таки вдохновение - великая вещь.
Час спустя Андрей, Гога и Герыч сидели в кафе и пили пиво, закусывая жареными сосисками. Гога, большой и круглый, как шар, поглощал их с такой неимоверной скоростью, что даже сдержанный Герыч заметил: