Не удалось в тот вечер подразделению в полной мере насладиться предоставленным отдыхом. По прибытии на место сразу от постов наблюдения стали поступать сведения, что через Оскол переправляются люди одиночками и небольшими группами, пересекая железную дорогу, идут в тыл, другой поток, в основном гражданский, движется в обратном направлении.
К полуночи Шведов вдоль железнодорожного полотна выставил посты по пять-шесть человек с интервалами до трехсот метров. С рассветом войсковая линия заграждения функционировала с фронтом несения службы каждым взводом до двух километров. Первичный пункт проверки задержанных Сергей организовал в балке за боевым порядком роты. Вместе с ним для охраны остались отделения пулеметчиков и снайперов. Задача подразделений обычная: проверка документов у всех без исключения лиц, задержание граждан и военнослужащих, не имеющих таковых, вылавливание дезертиров и других преступников.
Условия нестабильного фронта, продолжающийся выход из окружения малочисленных групп военнослужащих внесли существенные изменения в организацию службы войскового заграждения. Уже первые часы работы первичного пункта проверки, функции которого не предусматривались инструкциями и приказами, подтверждали необходимость его создания. Возле командира роты за несколько часов набралась большая группа красноармейцев, младших командиров с документами и при оружии.
- Ума не приложу, что с ними делать, - говорил Бодров своему заместителю. - Граждан без документов направим на фильтрационный пункт под конвоем. А из бойцов давай формируй взвод, назначь командирами сержантов из числа задержанных. По окончании формирования прикажи командиру взвода следовать в распоряжение военного коменданта в Боровой. Дело не терпит отлагательств. По мере накопления здесь людей немцы обязательно пришлют самолет, а этого только нам и не хватает.
- Как вы здесь оказались в одиночестве? - обратился Сергей к очередному задержанному красноармейцу.
- Из окружения вырвался.
- А где остальные бойцы вашего подразделения?
- Остались лежать за Северским Донцом.
- Куда теперь идете?
- Ищу какую-нибудь воинскую часть, к ней примкну. Может быть, возьмете к себе? - с надеждой в голосе попросил боец.
- Мы - войска НКВД, вам же надо в Красную Армию.
Перед обедом в расположение роты прибыл капитан из управления войск НКВД по охране тыла. Он поздравил командира роты с досрочным присвоением звания "старший лейтенант" за умелые действия подразделения при выходе из окружения. Расторопный старшина Волынов тут же достал из вещевого мешка два кубаря и привинтил их к петлицам Сергея.
Результатами организации службы заграждения капитан остался доволен, действия по формированию подразделений из задержанных военнослужащих одобрил. Уезжая, представитель управления пообещал ходатайствовать о представлении старшего лейтенанта Бодрова к правительственной награде.
Ранним утром следующего дня на временный пункт проверки задержанных прибыл майор с предписанием сформировать отдельный стрелковый батальон из бойцов и командиров, вышедших из окружения с документами и оружием, а также подготовить оборону по линии железной дороги.
Через два дня на рубеже войскового заграждения был создан батальонный район обороны из вновь сформированных подразделений. В этой связи посты роты Бодрова оттягивались в тыл, а затем последовал приказ на организацию линии войскового заграждения вдоль железнодорожного полотна от станции Сватово до Купянска.
XXIV
В Батурино никогда еще не размещалась и даже не останавливалась никакая воинская часть. Военные наведывались лишь в качестве отпускников. Это всегда было событием не только для семьи служивого, но и для соседей, да и для всего хутора Черкасского. Военные пользовались непререкаемым авторитетом, звания не имели значения, военные - и все.
В июне 1942 года в Батурино прибыл стрелковый полк на переформирование. Военные были теперь повсюду. Только на территории МТС разместился батальон. Бойцы и командиры в новом обмундировании, лишь винтовки у них старые, с потертыми деревянными частями. Штаб батальона разместился у соседей Бодровых. Там жил бухгалтер МТС. Помещение имело три жилые комнаты с двумя отдельными входами и коридорами.
Теперь Лида могла целыми днями смотреть в окно или с крыльца и наблюдать, что делают военные. Ей нравилось-то занятие. Все было ново, интересно: как бойцы и командиры входили в штаб, выходили из него, отдавали честь друг другу, говорили о чем-то важном. При построении батальона утром и вечером чуть ли не весь эмтээсовский люд выходил из своих домов посмотреть на военных. Четко и красиво роты шли строем. Вечером перед отбоем проводится вечерняя прогулка, подразделения поют песни в строю, да так, что слезы у женщин на глазах появляются.
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой…
Военных было много, держались они особняком, с гражданскими общались мало. Весь день шла у них боевая подготовка: стрельбище организовали в балке у Казенного пруда, отрабатывали атаку и оборону в открытом поле, а окопы и блиндажи на западной окраине Батурино готовили настоящие. Война приближалась. Вскоре и жители стали подтягиваться в распорядок дня военных. Бойцы и командиры жили в палатках. Чтобы не булгачить военных, как говорили женщины, надо всем ложиться спать, как только у них прозвучит сигнал "отбой", и вставать не ранее шести утра, пока не будет "подъема".
Жизнь шла своим чередом. Вскоре появились и знакомые среди командиров. К Ане по вечерам стал приходить "дядя Вася, капитан", как окрестила его Лида. Это был русоволосый, среднего роста стройный крепыш, с приветливой улыбкой на молодом лице. С Аней они подолгу сидели на ступеньках крыльца и часто негромко пели. Капитан аккомпанировал на гитаре.
В кармане маленьком моем
Есть карточка твоя.
Так значит, мы всегда вдвоем,
Моя любимая.
Бьется в тесной печурке огонь.
На поленьях смола, как слеза.
Синенький скромный платочек
Падал с опущенных плеч.
Лида садилась обычно в коридоре на маленький стульчик, слушала, как слаженно поют Аня с дядей Васей. Иногда к ней подсаживалась мать, устало прислонившись спиной к стене. Вместе молча слушали новые задушевные слова и мелодии.
Капитан знал множество забавных историй, умел их рассказывать, то и дело вызывая у женщин неудержимый смех до слез. Приходила в гости Юля, просто так, поболтать, послушать. Подсаживалась к Лиде, и они, прижавшись друг к другу, подпевали молодым людям. Девочки первыми начинали громко смеяться, если дядя Вася рассказывал что-либо интересное из своей жизни, выдумывая при этом всякие небылицы.
Вчера вечером всей компанией ходили в клуб, смотрели фильм "Чапаев". Военных в зале полным-полно, их большинство. "Взрослые люди, а радуются и печалятся по ходу сюжета, словно дети", - подумала Лида. Мальчишки, те реагируют еще эмоциональнее. "Бей гадов!" - кричат из первых рядов, традиционного места скопления батуринских пацанов.
Юля сообщила Лиде на ухо, что получила письмо от Вадима.
- У него все в порядке. Из Камышина его направляют в Сталинград.
- Это хорошо, тыл глубокий. А нам что-то не пишет.
- Просит передать привет, сообщит о себе, когда прибудет на новое место службы.
- От Сережи нет долго писем, - удрученно сказала девочка.
- По радио сообщают, будто немцы опять начали наступление. Вновь скоро пойдут похоронки.
Дядя Вася проводил Аню с Лидой до крыльца.
Матери удалось накосить сена в дальней балке Казенного пруда. Она подрядилась с соседкой клубные наружные стены обмазать и побелить. Надо накопать и принести глины, набрать соломы, коровьего жидкого помета. На все требуется время, поэтому Анна Михайловна попросила съездить за сеном Аню с Лидой. Быков и арбу дали в колхозе как семье фронтовиков. На поездку напросился и дядя Вася. Ехали молча. Разговор что-то у молодых людей не ладился, а Лиде хватало забот с цветами. Она то вставала из-за грядушек арбы, чтобы сорвать понравившееся чудо природы, то вновь садилась и продолжала формировать красивый букет. Когда приехали к собранным накануне копнам сена, капитан предложил Лиде поучиться стрелять из пистолета ТТ. Она с интересом взяла оружие в руку, покрутила его так и эдак, сама взвела курок и нажала на спусковой крючок. Потом нашли небольшую жестянку, установили на земле, метрах в двадцати от себя. Капитан дважды выстрелил и оба раза попал в цель. Лида со страхом взяла пистолет, одно дело - просто подержать, другое - когда надо стрелять. Капитан, сзади придерживая ее руки, дослал патрон в патронник.
- Стреляй!
- Боюсь.
- Я же держу и тебя, и твои руки.
- Ладно.
Возле самого лица резко рвануло выстрелом воздух. Лида не ожидала такого грохота. Когда стрелял дядя Вася, было не так громко. От испуга она выронила пистолет под ноги, в пыль.
- Чистить придется долго, - с сожалением сказал капитан, - тебе, Лидок, исправлять положение.
Он разорвал носовой платок, который подала ему Аня, разобрал пистолет, показал, что и как надо сделать, чтобы почистить и собрать его.
- А мы с Аней пойдем поищем, где можно еще накосить сена.
Лида тщательно вытерла все детали, пытаясь собирать их воедино, но ничего не получалось. "А дяди Васи все нет и нет", - думала она. Наконец удалось вставить защелку и пистолет оказался собранным. От радости Лида несколько раз попробовала работу частей, затем вставила магазин, не желая того, передернула затвор и нажала на спусковой крючок. Грохнуло так, что заложило уши. С испугу Лида отбросила пистолет с выходящим из ствола дымком и, закрыв глаза, присела. Подбежали запыхавшиеся дядя Вася и Аня, оба бледные, растрепанные. Капитан взял девочку за руки, поднял, осмотрел с ног до головы.
- Слава богу. Никому, Лидок, не говори об этом ни слова, а то меня под суд отдадут.
Лида не смогла помочь капитану и Ане накладывать сено в арбу. Отрешенно смотрела она на работающих. Сознание прояснилось, когда она уже лежала на плавно покачивающемся возу. Дядя Вася рассказывал веселую историю, но девочка на сей раз не смеялась, как это было всегда. Когда въехали в Батурино и Лида увидела коменданта в окружении пацанов, она молча кивнула головой в его сторону.
Дядя Вася, смотри, опять идет комендант с малокалиберкой собак стрелять. Мне это не нравится. А сегодня у нас ничего не произошло.
По вечерам в МТС то и дело сверкали лучи немецких и отечественных фонариков. Пацаны приобретали это чудо техники мыслимыми и немыслимыми способами. Ходили на станцию, в эшелонах выменивали на табак у военных, покупали на базаре у эвакуированных. У кого не было фонарей, просто включали и выключали автомобильные лампочки. В красном уголке МТС теперь располагался склад сухих батарей БАС-80 и БАС-60. Нижнее стекло одного из окон было выставлено. Стоило часовому зайти за угол, как одна батарея оказывалась у пацана. А это на пятнадцать фонариков. Ночью к складу не подходили.
Дядя Вася подарил Ане трофейный с толстой линзой фонарь, а соседний мальчишка, одногодок Колька, отклеил от БАС-80 три элемента, и теперь Лида, регулируя пучок света, могла освещать стоящие напротив дома широким кругом света или одной точкой.
Однажды утром мать разбудила дочку.
- Военных больше нет. Ушли.
Аня плакала. Дядя Вася накануне дольше обычного просидел с нею на порожках, подарил бинокль, ничего не сказал об отъезде. Прислал потом одно письмо из Серафимовича, больше от него вестей не было.
Лиде нравилось смотреть в бинокль. Интересно наблюдать с крыши своего дома, как далеко идущие люди оказывались близко, их можно даже узнавать. Колька тоже подолгу рассматривал в бинокль окружающий мир. При этом его ясные голубые глаза светились счастьем. Но длилось это недолго. Как-то утром мать через посыльного была вызвана в военкомат. Перепуганная Анна Михайловна не знала, что и подумать, ведь трое на фронте. Не чуя под собою ног, помчалась вслед за посыльным. Комиссар без всякого вступления спросил:
- Есть у вас в доме бинокль?
- Есть.
- Имущество это военное, его надо сдать немедленно.
В тот же день Лида отнесла бинокль в военкомат. А несколько дней спустя она увидела "военное имущество" у сына военкома.
- Надо было спрятать, - запоздало посоветовал Колька.
Надвигался фронт. В Батурино было две школы: первая - в два этажа, деревянная и вторая, кирпичная, для старшеклассников. В одноэтажном здании всего за одну ночь был организован военный госпиталь. Стали появляться автомашины с ранеными. Обратно машины возвращались с колхозными продуктами, задерживались иногда на день-другой.
В один из таких приездов в МТС остановился американский "студебеккер", большая, сильная автомашина, крытая тендом, досель в Батурино невиданная. Пацаны сбежались со всей округи посмотреть на это чудо. Машина была фронтовая: в одном месте побита, в другом поцарапана, тарахтит, того нет, другое еле держится, дверь совсем не закрывается. Приехал в МТС на машине старшина. Он один из эвакуированных в конце прошлого года был призван отсюда в армию. По каким-то делам они с шофером отсутствовали, а детвора тем временем исследовала машину. Фары у нее были с разбитыми стеклами, а лампочка лишь в одной, но американская, такой ни у кого нет, торчит в зеркальном окружении рефлектора. А вынуть ее - только чуточку нажать и немного повернуть. Не удержался Колька, взял лампочку, а что с нею делать, толком не знает, а на место поставить жалко. Решили с другом закадычным отнести ее на пруд и закопать в ил, а когда машина уедет, будут подключать к БАС-80, на половину МТС освещения хватит. Так и сделали. Но когда лампочка была уже под водой, друзья увидели быстро приближающегося к ним старшину с группой ребят. Лампочку пришлось отыскать и отдать владельцу. Кольку с другом старшина привел и посадил в "студебеккер". Сбежались дети и женщины выручать "арестованных". Лида побежала за матерью Кольки, а га как разъяренная тигрица с бранью набросилась с ходу на старшину, оттолкнула его от борта и освободила друзей из-под стражи. Тут же оба получили по увесистому подзатыльнику. Колька потом три дня не показывался на глаза, а девочку стал считать спасительницей.
Лида жила у дедов, когда немцы впервые бомбили Батурино. Горшовка располагается в глубокой низине, долине речки Паники. Дорога к хутору идет через бугор, зимой с него можно даже скатываться на санках. В этот вечер она пошла "на улицу", так назывались хуторские сходки молодежи. Здесь мальчишки и девчонки просто ходили туда-сюда, пели песни под балалайку, рассказывали друг другу новости. Взрослые девушки держались отдельно от детворы. Невдалеке, "на Вольном", так называли места, где когда-то казаки пасли табуны лошадей, красноармейцы из Урюпинска косили сено, оттуда по вечерам наведывались в хутор. У тех взрослых были свои интересы, особые отношения, не всегда понятные этой самой детворе, но весело на улице было всем.
Молодежь уже собиралась разойтись по домам, когда вдруг за бугром небо озарилось светло-розовой вспышкой, потом еще и еще… Сначала подумалось: молнии. Но сполохи чередовались один за другим на безоблачном небе. Послышались глухие удары. Стало понятно: бомбы. Война все время была где-то далеко, теперь она оказалась рядом.
Наутро, чуть свет, Лида поспешила в Батурино.
"Как мама? - не покидала мысль. - Может быть, она нуждается в помощи? Колька теперь уже все разведал, рассказам не будет конца".
Батурино видно издалека. Солнце взошло, хорошо освещая строения и сады. Первое, что отметила девочка, МТС вся цела и невредима, да и само Батурино не изменилось. Только где-то в центре поднимался вверх негустой дым.
Мать была дома, как всегда в это время, выгоняла корову в стадо, Аня еще спала. Ни одна, ни другая толком ничего рассказать о бомбежке не смогли. Когда начали взрываться бомбы, они, не успев как следует одеться, укрылись в погребе. Но там с весны еще сохранился набросанный для холода снег, поэтому долго в этом укрытии не задержались, пошли в бомбоубежище, которое подготовили для себя красноармейцы, да так им и не воспользовались. Но это далеко, метров сто. "Эвакуированная семья, так та и до сих пор не выходит из бомбоубежища, - рассказывала мать, - а мы ушли, как только улетели самолеты".
Колька действительно уже знал, где и что произошло. Он повел Лиду показать, где бомбило. "Там все дома ходуном ходили".
Ударам авиации подверглись постройки "Заготзерно" и та улица, где размещался военный госпиталь. Возле самого госпиталя не упало ни единой бомбы. Глубокие воронки изуродовали середину широкой улицы, пустырь почти до самого кладбища, взрывами были порваны телефонные провода, повалены столбы, выбиты стекла в домах, поломаны заборы. Был убит дедушка Чесноков; он сидел на лавочке, курил перед сном. Взрывной волной его подняло вверх и ударило о столб. Колька показал, где он сидел, и гот столб, о который его ударило.
- Знаешь, почему бомбы не разрушили дома? - со знанием дела спросил он у Лиды.
- Откуда бы мне знать? - повела она по-девичьи плечами.
- Земля у нас мягкая, бомбы уходят глубоко, до самой глины, а когда взрываются, ударная волна уходит вверх, осколки почти все застревают в земле.
Колька поковырялся обломком штакетника на дне воронки и извлек из осыпавшейся глины рваный четырехугольный кусок металла чуть ли не с ладонь величиной. Поблескивая неровными острыми краями, он спокойно лежал в руке мальчика, совершенно безобидный.
Встречались хуторяне у домов и на дороге, но Лида не узнавала многих. Бледные, испуганные лица, семенящая быстрая походка, втянутые в плечи головы изменили облик людей.
Дым, который Лида видела еще издалека, шел от "Заготзерно". Там сразу несколько бомб угодили в длинный, метров на сто, склад, расположенный вдоль железнодорожного пути. Деревянные стены и крыша склада были разметаны и сгорели, тлели вороха пшеницы, уже готовые к отгрузке. Этот белесый дым и теперь заволакивал всю территорию "Заготзерно". Залитые водой большие кучи зерна чадили, распространяя резкий запах горелого хлеба.
За пустырем, куда тоже падали бомбы, жила семья дяди, Ивана Дмитриевича. С нарастающей тревогой шла туда Лида. Слава богу, все оказались живыми и здоровыми. Но Колька обратил внимание на множество масляных пятен около дома. На недоуменный вопрос ребят тетя Дуня поведала о случившемся.
- И смех и грех с этой бомбежкой, - начала она со смешком.