Человеку необходимо оправдывать своё существование. Во всяком случае, мне. Наверное, из-за этого я так запутал личную жизнь, что перестал относиться к ней всерьёз. На семью смотрю, как тот римский консул, что увещевал толпы мужчин не покидать родной город: раз уж природа и боги повелели, что нельзя быть счастливыми с жёнами, мы должны терпеть и больше заботиться о продолжении рода, чем о преходящих удовольствиях. Давно уж не верю в вечные чувства, наша природа чужда им и всегда обманывает божественную тоску по идеалу. Двоюродный брат лет пятнадцать назад учил меня тосту. Король поздним вечером переодевается в лохмотья, а шут спрашивает: "Ваше Величество, не могу взять в толк. У вас жена, королева, красавица из красавиц, а вы тайно встречаетесь с грязными девками в притонах. Король вздохнул и тихо позвал: "Эй, стража! Заприте славного шута в моих покоях и месяц кормите только сладкими пирожными". Через месяц несчастного шута приводят к королю, и он с тяжёлым вздохом признаётся: "Ваше Величество, я всё понял". Так и я, после опыта с барышней, которую любил больше жизни, понял всё.
Что мне остаётся? "Разве я жажду счастья? Я жажду завершить свой труд!" И без Ивана ясно, при нынешнем либеральном режиме борьба с преступностью – сизифов труд. Руки опускаются, и моральная усталость долбит по голове, как дятел: "К чему? Для чего?". Нет уважения и доверия ни к одному из политиков, представителей власти, они глупы, бездарны, доказали только полную неспособность управлять страной. Ни один из них не способен взывать к лучшему, что есть в людях. Презираешь их, начинаешь презирать свой народ, себя и смиряешься с этим презрением. Так какой же труд я должен довершить? Я вижу только одно: пока красивыми словами "коммерческие интересы" прикрывают спекуляцию и ростовщичество, казнокрадство и разбой, пока эти интересы не будут поставлены под жёсткий государственный, а если надо и карательный надзор снизу до верху, мы будем катиться в пропасть. И плевать я хотел на всех. Раз большинство не хочет этого понять, почему я должен заботиться о них? Каждый за себя! Вот почему я сейчас с Иваном, чтобы он ни задумал!
Я встряхнулся, отгоняя тяжёлые мысли. Какой в них толк?
Заведённый двигатель удовлетворённо заурчал, охотно заработал, как застоявшийся конь, жаждущий размяться в скачке. Однако скакать я ему пока не позволил. Объехав здание, выехал к фасаду и остановился у пешеходной дорожки. Я сидел и, как часовой, ждал, наблюдал за выходом из банка. Наконец стеклянная дверь раскрылась, выпустила Ивана. Все пуговицы плаща были застёгнуты. Он выглядел спокойным и вальяжным, сильная рука небрежно удерживала дипломат. На "шевроле" и на меня он даже не глянул. Не знаю почему, но меня это задело. С медленной, парадной торжественностью я проехал мимо него, заставив-таки заговорщически подмигнуть мне, после чего повернул за здание и позволил машине ринуться вперёд. Совершив вокруг здания круг почёта, я опять очутился на улице, и на этот раз помчался по ней обратно к Олимпийскому проспекту. По пути увидел кафе, желудок напомнил, что уже полдень, надо бы перекусить, и я не стал возражать.
Намерение заглянуть на фондовую биржу родилось вдруг, когда в кафе надкусил тёплый рогалик и запивал его глотком кофе с молоком. На бирже мне бывать не доводилось, но я знал, где она находится. Решив не откладывать её посещение в долгий ящик, я немного подправил текущие планы.
У входа на биржу меня остановили двое медлительных парней в переливающихся серых костюмах – дорогих и свободных. Один из них был в белых носках, которые так распространились у нас в последние годы. "Азия-с, батенька, Азия-с", – сказал бы дореволюционный русский интеллигент. А по мне, дьявол с ними, с этими любителями белых носков. Если кому-то хочется походить на итальянских мафиози с незаконченным начальным образованием, валяйте! На левом лацкане пиджака у каждого парня крепилась карточка с оттиснутой надписью "Служба безопасности", а под надписью не так бросались в глаза фотография, фамилия, имя, отчество и печать, – всё, как полагается. Их фамилии, имена и отчества были мне до лампочки. Не стал я сверять их лица с фотографиями. А вот когда я сунул им свою лицензию, тот, что повыше взял её, внимательно сопоставил данные с моей внешностью, и мне даже пришлось распахнуть плащ, показать, – к сожалению, забыл прихватить пистолет, бомбу или хотя бы простенькую гранату. Впрочем, они делали свою работу. Недавно по таким вот заведениям прокатилась волна взрывов поражающих устройств. Однако я не был кавказцем или азиатом, и это внушило парням больше доверия, чем отсутствие у меня средств для теракта. Я получил лицензию обратно и был пропущен в огромный зал.
Как советовал Иван, я тоже должен приобщиться к тем, кто делает деньги из воздуха, и мне естественно, захотелось подышать этим воздухом, насладиться дурманящим ароматом в месте главного его средоточия. Ничего подобного аромату богатства я не ощутил. Запах дорогих сигар не щекотал мне ноздри, и никто не сбрасывал денежный дождь из крупных банкнот. А жаль, расталкивая толпу присутствующих, можно было бы подбирать банкноты и набить ими карманы, как это происходит в некоторых американских боевиках. Я человек отнюдь не хилый и обошёл бы многих из тех, кого видел вокруг себя. На всякий случай я окинул взором потолок зала, но никаких приготовлений к опорожнению мешков с деньгами не обнаружил.
Всё оказывалось прозаичным до безобразия. В атмосфере ощущалась некоторая нервозность и только. Мне вдруг подумалось, кто-то из окружающих маклеров должен работать на Ивана, делать деньги ему и мне, и даже не подозревает об этом. Такая мысль настроило меня на лад сопричастности к тому, что происходило на бирже.
– Не подскажите, какие тенденции роста курса акций объявленных приоритетными производств? – вежливо полюбопытствовал я у одного из молодых людей, который показался мне общительнее прочих.
– Тенденции устойчивые, – последовал резкий ответ, и я сразу просёк, что присутствующие здесь прекрасно усвоили заучиваемый в школе урок: краткость – сестра таланта.
Судя по всему, на бирже собрались одни таланты. Меня это не вполне устраивало, получалось, я здесь оказывался единственной бездарью.
– А нельзя ли конкретней? – с предельной учтивостью спросил я.
– Конкретность стоит денег, – отчеканил маклер, ещё раз показывая, что талант – непреходящая ценность.
До меня наконец дошло, где я нахожусь.
Маклер больше не обращал на меня внимания. Вытянув шею, он увидал возникающую где-то над головами цифру, тут же занёс её в ручной калькулятор, поколдовал и получил другие цифры. Я не успел понять, понравились они ему или нет, хорошо это или плохо. Он вдруг нырнул мне за спину. Оглянувшись, я заметил его затылок, ускользающий в толпе, как хвост змеи или ящерицы среди камней.
На этом моё знакомство с биржей закончилось. Я покинул её, словно бродяга светский раут, уверовав окончательно, что в такую жизнь меня и царским калачом не заманишь.
Есть два подхода к поиску ответов на сложные вопросы. Сторонники одного убеждены, только набивая на собственной голове шишку за шишкой можно постичь истины нашего мира. Адепты другого готовы насмерть драться с первыми, отстаивая убеждение, что собственные шишки мешают правильному пониманию сути вещей. Для них кабинетное познание – наивернейшее.
Направляясь в библиотеку, которая в доисторические времена называлась Румянцевской, позже – Ленинской, а теперь – просто Государственной, я стыдливо шмыгнул из первого лагеря во второй. Понять биржу и происходящее на ней я решил кабинетным, точнее, библиотечным путём.
В зале текущей периодики я заказал и набрал подборки газет за прошедший месяц, на этот раз связанных с отечественным бизнесом. Просматривая одну за другой по очередным датам выпуска, можно уловить интересные тенденции, обнаружить и связать воедино отрывочные сведения, обратить внимание на совпадения или нестыковки в сообщениях. Это помогает кое в чём разобраться. Поэтому читательский билет у меня всегда при себе, так, на всякий случай, как боевая единица или приложение к лицензии.
Я просидел над изучением кипы газет, позабыв о времени. Факты и аналитические статьи позволяли сделать вывод, что наряду с ростом курсов акций объявленных приоритетными предприятий и концернов, подпадающих под зонтик особой правительственной защиты и поддержки, две недели назад началось падение курсов акций сырьевых компаний, в первую очередь нефтяных и газовых, и связанных с ними предприятий. И данное падение в последние дни резко ускорилось, будто инвесторы запаниковали. Пища для мозгов так увлекла, что очнулся я, лишь бросив рассеянный взгляд на настенные часы. Оказалось, уже почти половина восьмого. Я быстро разложил взятые газеты по названиям. Пока одни отнёс на полки, другие сдал дежурной девушке, потом в раздевалке получил плащ и вышел на улицу, прошло ещё минут десять. Нельзя сказать, чтобы я боялся опоздать к Ивану на дачу, но искать её предстояло затемно и следовало учитывать, не сразу отыщу неизвестный мне дом.
Уличные светильники, горящие окна городских строений делали вид, что борются с подступающими сумерками. Под плащ пробиралась неприятная холодная сырость. Я непроизвольно втянул голову в плечи, словно черепаха в надёжный панцирь. Скорым шагом обойдя бестолковое сооружение библиотеки, я свернул в тёмный проулок, где меня терпеливым псом дожидался верный "шевроле". Вскоре я уже нёсся по Тверской. У памятника Пушкину свернул к кинотеатру "Россия", повернул к улице Чехова, затем – по Новослободской улице и Дмитровскому шоссе долго ехал за город. Я надеялся, у Ивана на даче найдётся что-нибудь поесть. Не отказался бы и от рюмашки коньяка и чашки горячего чая. Я был бы очень разочарован, если бы он не подумал об этом.
13
Сумерки так сгустились, что их трудно было отличить от темноты. Фары "шевроле" высветили плотный невысокий забор и за ним дом из красного кирпича, выстроенный недавно и ещё не доделанный. Крыльцо в духе модной допетровской Московии выглядело незавершённым. Доски забора тоже не успели потемнеть, казалось, их готовились покрасить, да всё откладывали. Закрытые ворота преграждали въезд к гаражной пристройке из свежего кирпича и с темно-коричневыми железными створками, запертыми временным навесным замком. Я сверился с подробным рисунком Ивана, удостоверился, что это и есть его дача, и заглушил двигатель. Место для дачи он купил удачное. Справа, через два соседних дома поселковая улица заканчивалась у плотных лесных зарослей, и близость леса ощущалась в самом воздухе.
Как и в доме Ивана, свет в окружающих строениях не горел, посёлок только обустраивался. Я решил, что-то вынудило Ивана сильно задержаться. Ещё под впечатлением, как недавно подгонял себя, торопился, я высказал самому себе, что думаю о болванах, которые мчатся на ночь за город, будто их ждёт страстная женщина, за каждую минуту опоздания способная устроить трагедию. К тому же начинал донимать голод, а в такую погоду это не способствует благодушному настроению и всепрощению. Недовольство собой перерастало в раздражительное недовольство Иваном и подталкивало к действиям.
Я приоткрыл дверцу, прислушался. Из дома Ивана не доносилось ни звука. Неожиданно за смежными дачными строениями мягко заворчал двигатель. Он не напоминал приближающееся "БМВ", и я не обратил на него особого внимания. Меня больше заботило, как долго придётся дожидаться приятеля. Машина поехала в сторону леса. Очевидно, там была дорога либо к другому посёлку, либо в объезд к шоссе. Я невольно вслушивался, как она удаляется, набирает скорость и затихает вдали. Воцарялась такая тишь, что я начал вспоминать, имел ли Иван привычку так вот, на часы опаздывать, да ещё в столь важном случае, как наш. Пришлось признаться, такой привычки у него не замечалось. Неприятное предчувствие вынудило меня выйти из машины и подойти к калитке. Она оказалась запертой. Но створы ворота при несильном толчке поддались в месте стыка, их стальные петли неприятно заскрипели. Я надавил сильнее, и створы с усиливающимся скрипом приоткрылись. В щель между ними было видно, изнутри они сдерживались большим железным засовом, но теперь засов немного выдвинулся, так как навесной отомкнутый замок болтался на дужке лишь в одном ушке. Ключа в замке не было, а отомкнуть его удалось бы только одним способом, – сначала войди через калитку или перелезать через забор. Поразмыслив, я перелез через забор и по асфальтовому покрытию направился к гаражу.
Меня уже не удивило, когда створ гаража поддался, едва я потянул его. Внутри застыла мёртвая тишина замкнутого пространства. Темнота снаружи пока не стала ночной и непроглядной, она проникла в гараж, и я увидел заднюю часть "БМВ", буквы и цифры номерного знака. Это была машина Ивана. Глаза привыкали различать подробности, и я замер истуканом. Дверца со стороны руля была не захлопнута, а за рулём восседала неподвижная крупная фигура.
Подавленный, я вернулся к своей машине. То, что собирался рассмотреть с помощью фонарика, никуда не убежит, и я не торопился. Фонарик оказался там, где и должен быть, в дорожной сумке на заднем сидении. Я не включал его, пока не вернулся обратно в гараж. Сначала осветил пол, тщательно осмотрел бетонные плиты. Никаких следов или подозрительных предметов, вроде окурков не Ивановых сигарет, не было видно. Я и не надеялся обнаружить явные улики, просто оттягивал необходимость осветить салон. Наконец решился.
Иван заваливался к соседнему сиденью, точно его одолевал необоримый сон. Увы, спать ему предстояло долго, целую вечность. С шеи на белый воротник рубашки ещё сочилась кровь. Голову прострелили над ухом, с близкого расстояния, почти в упор. Выстрел был чистым, грамотным. Работу выполнил опытный убийца. Я убедился в этом, когда не нашёл ни гильз, ни признаков ограбления. Похоже, убийца ждал Ивана за стеной гаража, а когда иномарки въехала внутрь, он незаметно вышел к ней и выстрелил из бесшумного пистолета в вылезающего из-за руля человека. Смертельно раненый Иван неосознанно рванулся в салон… Впрочем, это уже было неважно; думать о том, что происходило в подробностях, бессмысленно. Передо мной был безжалостный факт, который спутал все мои карты, все мои намерения.
Я был без оружия и первым делом вынул носовой платок из кармана пиджака Ивана, прикрыл им пальцы правой руки и дотянулся до бардачка, стараясь не запачкаться кровью убитого. Револьвер Ивана был там же, где я его видел прошлый раз, но пачек сигарет стало вдвое меньше. Я осторожно вытянул револьвер из-под пачек, поправил их стволом, чтобы они лежали естественно, и мягко захлопнул крышку бардачка. Все патроны были в гнёздах барабана, как солдаты на своих местах. Я почувствовал себя уверенней, сунул револьвер в карман плаща, чтобы при необходимости вмиг им воспользоваться. Хотя поставил бы девяносто девять против одного, что машина, которая удалилась лесом, увозила убийцу, и хвататься за револьвер мне пока не грозило. После этого я осветил сиденья, заглянул под них, однако дипломата нигде не оказалось. Как же найду концы отданных Ивану денег и бумаг? Эта мысль заслонила в тот момент все прочие. Я уже выбирался головой из салона, когда еле уловимый запах духов заставил меня ещё раз осмотреть салон. И снова я не заметил ничего, что могло бы хоть чем-то помочь мне понять, кто и за что убил Ивана и куда делся дипломат. Набравшись духу, я платком расстегнул, раздвинул отвороты плаща и пиджака Ивана, платком же вынул всё, что было во внутренних карманах. Бумажник с нетронутыми, как я и ожидал, деньгами и кредитной картой, паспорт, чернильную паркеровскую ручку и фиолетовую расчёску, больше – ничего. Я точно помнил, днём у него была записная книжка. Голубая, новая. Вряд ли он пользовался её часто. Куда она могла деться? Оставил он её где-нибудь, или как раз она-то и нужна была убийце? Я вынул из бумажника все деньги, рубли и доллары, забрал ручку, остальное вернул обратно.
При выходе из гаража я вслушался в ставшую подозрительной тишину. Ничто её не тревожило. Протерев платком всё, до чего дотрагивался, я плотно закрыл створы гаража. Затем присел на корточки и, включив фонарь, прикрыл ладонью яркий свет, направил его вдоль земли. На асфальте возле гаража никаких следов не обнаружил, не было их и на выложенной плитками дорожке, что вела к крыльцу. Я погасил свет и вновь зажёг его уже за воротами. У забора, на слое плотного от влажности рыжего песка слабо отпечатались следы кроссовок небольшого размера, – носил их кто-то невысокого роста. Следы вели к лесу, вероятно, туда, где я слышал шум автомобиля. Они не обеспокоили того, кто наступил на песок. Кто бы он ни был, прольёт дождик, другой, и от них мало что останется. Петли жалобно всхлипнули, когда я осторожно свёл створы ворот, чтобы ворота выглядели закрытыми.
Отъезжал я от дачи Ивана потихоньку и медленно. Проехал до конца улицы, свернул за крайний забор и, задевая боком машины ветки кустарника, выбрался на проезжую дорогу. Она уводила вглубь всевозможных зарослей. Разгоняя светом фар лесную нечисть, я устремился подальше от посёлка. Узкая дорога местами была ухабиста, "шевроле" встряхивало, и я крепко держался за руль, как если бы боялся, он ненароком вырвется и сбежит. Вдруг увидал убегающего ежа. Тот был встревожен, но не мог вырваться из световой полосы, будто хотел стать моим проводником из заколдованного круга. Я остановил машину и погасил фары, позволив ежику нырнуть в родную ему темноту.
Дачный посёлок остался позади, и можно было подумать, разобраться, что делать дальше. Отпустив руль, я опустил боковое окно. Сырой, наполненный запахами преющих листьев воздух освежил мне голову, упорядочил ход мыслей. Не сказал бы, что смерть Ивана поразила меня. Смерть есть смерть, и ничего с этим не поделаешь. Какой смысл тратить время на сожаления, если можешь отомстить, и какой толк думать об этом, если не знаешь, кому мстить. А отомстить мне захотелось, очень захотелось. Не в последнюю очередь из-за разрушенных планов и неожиданных проблем.
Но перво-наперво предстояло выяснить, что он сделал с моими деньгами и бумагами? Где они и как их вернуть? Для меня это слишком большая потеря. Иван наверняка успел перевести их в акции. Однако как я докажу, что акции мои, и главное – где они? Может они в дипломате, который я не нашёл? Ведь не ради того, чтобы похвастаться своей дачей, Иван пригласил меня именно туда? Наверное, намеревался передать мне акции и объяснить, как ими пользоваться. Я не сомневался, в дом он сходить не успел, убийца не дал ему отойти от машины. Так что же, это убийца забрал дипломат с моими акциями? Профессионалы не берут такие вещи без указания нанимателя. Если даже случится чудо и мне удастся найти убийцу или, что уж совсем невероятно, дожить до "торжественной" встречи с его нанимателем, опять встаёт вопрос: как я смогу доказать, что акции мои? Они же не именные? Наверняка, на предъявителя, иначе Иван взял бы у меня паспорт для оформления. Да и не станут эти проклятые мафиози разбираться, прихлопнут меня, как муху, как Ивана, и приобщат мои акции к своей бездонной кассе. Нет, тягаться с ними тупиковый вариант, с трупным душком. Он мне не нравился ни под каким соусом.