Глава 37
Она чувствовала, как снег проникает сквозь брюки, как намокает нижнее белье, но воздух здесь был такой чистый и живой, что и десять лошадей не смогли бы сдвинуть ее с пластиковой садовой скамьи, на которую Салим усадил ее.
Отсюда она все видела: сарай, дверь которого почтальон надежно скрепил своим ремнем, маленькое окошко под дверным фонарем (дешевая лампа со строительного рынка), в котором она каждую секунду рассчитывала увидеть лицо Паландта. Хотя Салим заверил ее, что так быстро ее сосед не поднимется.
– Я вырубил этого мерзавца!
Самого Салима не было видно. Уже второй раз он обходил вокруг сарая, громко скрипя сапогами по снегу.
– Другого выхода нет, – довольно сказал он, появляясь из-за угла. – Псих от нас не уйдет.
Только если пророет себе туннель, подумала Эмма, но на полу там бетонные плиты, а земля под ними наверняка промерзла. Все равно она не чувствовала себя в безопасности. И не только из-за сильной боли, которую причиняла ей резаная рана на голове.
Чтобы остановить кровотечение, она прижимала ко лбу голубую микрофибровую салфетку, которой Салим, видимо, протирал стекла своей машины, потому что от ткани пахло средством для мытья окон, но инфекция волновала Эмму сейчас меньше всего.
– Почему? – спросила она Салима.
Издалека донесся монотонный стук колес городской электрички, в которой в это время наверняка полно жаждущих развлечений. Подростки и молодежь на пути в Митте , чтобы разогреться в баре или сразу направиться на вечеринку.
– Не представляю, что на него нашло. Я видел, как вы зашли с ним в дом, фрау Штайн, и это показалось мне странным. После того как вы споткнулись, было не похоже, что вы идете с ним по своей воле.
– Я не это имела в виду. – Эмма помотала головой и подумала, когда же наконец приедет полиция, которую Салим вызвал со своего телефона.
– Почему вы вообще вернулись? Ведь ваша смена давно закончилась.
"Ваша последняя смена!"
– Что? А, да. – Салим виновато посмотрел на нее. – Из-за Самсона, – сокрушенно ответил он, и Эмма вспомнила, что ветеринар все еще не звонил насчет лабораторных анализов.
Или звонил?
Вероятно, она обнаружит сообщение от доктора Планка в голосовой почте мобильного, который все еще лежит в доме Паландта, где она выронила его во второй раз во время борьбы.
– Я не уверен, но думаю, что совершил ужасную ошибку, – сказал Салим, выдыхая густые клубы пара.
– Вы отравили Самсона!
К удивлению Эммы, он не возразил, а лишь спросил:
– Значит, ему плохо?
Он почесал подбородок и сделал такое лицо, словно хотел сам себе залепить пощечину.
– Послушайте, Эмма. Мне ужасно жаль. Боюсь, я случайно дал бедняге шоколадный батончик из правого кармана, а не собачью галету, которую всегда ношу слева.
Шоколад.
Конечно!
Даже минимальное количество какао-порошка может стать смертельным для собак.
Сейчас, когда Эмма это выяснила, она узнала и типичные симптомы отравления теобромином: спазм, рвота, апатия, понос.
Видимо, особенно сильно Самсон реагировал на шоколад.
– Я заметил это только дома, когда переоделся.
Салим показал на себя. Вместо униформы почтальона на нем был облегающий байкерский костюм с обязательной курткой "Харлей Дэвидсон", кожаными штанами и подходящими по стилю ботинками на шнуровке со стальными носами.
– У меня не было вашего номера, он не обозначен в телефонной книге, поэтому я решил, что лучше еще раз съезжу к вам.
Он указал своими татуированными руками на сарай:
– Но на такое никак не рассчитывал.
Он грустно улыбнулся.
– Наверное, в подобных случаях говорят: "Не было бы счастья, да несчастье помогло"? – спросил он и еще раз подошел к сараю, чтобы проверить, крепко ли держит ремень.
В этот момент на фоне сумеречного неба замигали голубые сигнальные огни, а их отблески заплясали на снегу, как прожекторы на танцполе.
Приехала полиция.
Без сирен, только с включенным предупредительным сигналом, и в количестве пол-армии.
Три патрульные машины, полицейский фургон, из которого выбрались четыре полицейских в черной боевой униформе.
Они помчались по подъездной дорожке в сад, к Эмме, впереди бежал сотрудник в штатском, без оружия в руке и слишком легко одетый – в костюме, кожаных туфлях, даже не накинув плаща.
– Что случилось? – спросил он, добежав до Эммы, и на мгновение она не могла поверить, что это он.
– Спасибо, – произнесла она и, расплакавшись, поднялась со скамьи и бросилась Филиппу на шею.
Глава 38
Эмма представляла, как мужчины в черных горнолыжных масках выстроились друг за другом перед дверью сарая.
Четверо, все с оружием на изготовку.
Самый маленький, компактный тип с фигурой бодибилдера (судя по мышцам, проступающим под униформой) стоит, наверное, первым и уже разрезал ремень своим ножом. Его ладонь лежит на ручке двери, чтобы по команде распахнуть ее для других.
Сбоку от сарая, так чтобы не было видно из смотрового окошка в двери, будет стоять Филипп. Какое счастье, что он вернулся из Берлина раньше, чем собирался. Филипп забеспокоился, когда Йорго рассказал, что во время последнего разговора она просто положила трубку. К тому же снова была недоступна по всем телефонам. Когда Филипп позвонил ей на мобильный, который Паландт как раз держал в руке, он хотел сообщить, что через десять минут будет дома.
Сейчас он рядом и ждет, что командир оперативной группы в любой момент отдаст приказ штурмовать домик.
Как в фильмах, стоящие сзади мужчины с громкими криками и с оружием бросятся внутрь сарая.
И фонарики, прикрученные к стволам пистолетов, наверняка высветят там каждый уголок.
"О Господи", – услышала Эмма в мыслях голос Филиппа, когда он обнаружит опрокинутый бак с трупом. Или лежащего в луже крови Паландта, которому Салим, возможно, проломил череп. Но это были лишь догадки.
Эмма видела, слышала и чувствовала все это только в своих фантазиях. Она сидела в сорока метрах от происходящего, в салоне машины скорой помощи, которая была припаркована у автомобильного навеса перед домом Паландта.
– Это придется зашивать, – сказал молодой медбрат или врач (Эмма не слушала, когда он представился), очень похожий на молодого Гюнтера Яуха: высокий, худой, со стрижкой "ежиком" и слегка оттопыренными ушами. Он смыл кровь с ее лица, обработал рану дезинфицирующим спреем и наложил на голову темно-розовую повязку. Когда он закончил, Эмма услышала агрессивный рев и звуки безмолвной борьбы, доносившиеся со стороны сада.
– Что там происходит? – спросила она достаточно громко, так, чтобы Салим, ждавший перед машиной скорой помощи, услышал ее.
– Началось, – объяснил он, хотя наверняка это тоже было лишь предположение.
Сотрудница полиции следила, чтобы никто посторонний не заходил на земельный участок. Но насколько Эмма видела через открытые двери скорой помощи, зеваки и так не решались выйти на улицу, возможно, потому, что патрульные машины с включенными мигалками перекрыли всю Тойфельзе-аллее и напугали соседей. А возможно, потому, что снег повалил еще сильнее, и почти ничего не было видно.
Минут пять Эмма просидела в машине скорой помощи наедине с Салимом, пока медик Яух писал в кабине водителя отчет. И тут снова появился Филипп.
– Ничего! – заявил он, просунув голову в двери.
– Ничего? – Эмма поднялась со скамьи.
– Части трупа – да, это есть. Но никакого соседа.
– Что ты такое говоришь?
Это было невозможно.
Филипп обратился к Салиму:
– Вы ударили господина Паландта и связали?
Почтальон помотал головой:
– Не связывал. Но он был без сознания.
– Господин Штайн?
Позади Филиппа появилась сотрудница полиции и объяснила ему, что командир оперативной группы срочно хочет поговорить с ним.
– Ты останешься здесь, – велел он, но Эмма, конечно, не могла больше усидеть на кушетке.
Она проследовала за ним несколько шагов, пока сотрудница не встала у нее на пути, и Эмме пришлось повысить голос:
– Немедленно пропустите меня туда!
"Я должна это увидеть. Пустой сарай".
Лишь тот факт, что Салим тоже все это видел, не давал Эмме усомниться в собственном рассудке.
– Я хочу к своему мужу. Я свидетельница!
Филипп обернулся к ней. Он уже собирался крикнуть "Эмма!" с интонацией, с какой родители одергивают невоспитанных детей, как вдруг пожал плечами, и, получив невидимый знак, женщина-полицейский пропустила Эмму.
– Возможно, ты действительно сможешь нам помочь, – сказал он. Половину предложения проглотил налетевший ветер, который время от времени поднимал снежные вихри.
Филипп вошел в открытый сарай, где кто-то нашел выключатель.
Кроме Филиппа, внутри находился еще один полицейский, вероятно командир оперативной группы. Он стянул свою балаклаву и ожидал вновь пришедших с таким выражением лица, словно хотел сказать: "Смотрите сюда, слабаки. Я стою ногами прямо в трупном бульоне, в самой вони, и мне хоть бы что".
– Вы должны взглянуть на это, – обратился он к Филиппу.
– Здесь еще части тела.
Филипп обернулся к Эмме:
– Тебе лучше остаться снаружи.
Как будто она без того мало наследила в саду.
Здесь снаружи запах разложения выносить было легче.
Стоя у двери, Эмма наблюдала, как ее муж перешагнул через отрубленную голень, стараясь по возможности не ступать в жижу рядом с опрокинутым баком для биомусора, где находились другие части голого женского трупа.
Сплющенные, как мясные обрезки.
Несмотря на отвращение, Эмма не могла не смотреть на тело женщины, которая прошла через то, чего избежала Эмма.
"Я могла бы лежать здесь вместо тебя", – думала она и скорбела по этой незнакомой женщине, чье имя гарантированно вскоре появится на первых полосах всех газет. Вместе с ее собственным, потому что пресса наверняка заинтересуется и Эммой.
– Вот дерьмо, – выругался Филипп в дальнем правом углу сарая.
Он заглянул в коробку для хранения подушек для садовой мебели, открытая крышка загораживала Эмме вид на содержимое. Но если ее муж позеленел, значит, то, что он увидел, было еще омерзительнее, чем труп женщины, лежащий перед ней. Хриплым голосом Филипп обратился к командиру группы:
– Здесь есть еще ящики?
– Для хранения других трупов? – Полицейский помотал головой. – И ничего, где бы мог спрятаться этот псих. Мы все проверили.
У Эммы задрожали ноги. Дежа-вю было неизбежно.
Помещение, у которого есть тайна.
– Здесь никого нет.
Это невозможно.
– Он работал в цирке, – услышала свой голос Эмма. Тихий, почти шепот.
– Как?
Оба мужчины обернулись к ней.
– У него был специальный номер с чемоданом.
Филипп посмотрел на нее, словно она вдруг заговорила на иностранном языке:
– Что ты хочешь этим сказать?
Что он может так сложиться, что поместится в ручную кладь.
– Он одет? – робко спросила Эмма, хотя и так знала ответ. Другого объяснения не было.
– Что ты имеешь в виду?
– Труп, черт возьми. В коробке для подушек, – почти закричала она. – ОН ОДЕТ?
Потому что только это имело смысл.
Они нашли не новые части тела.
А Дядюшку Длинные Ноги.
Паландта, который сложился вчетверо и в любой момент может выпрыгнуть из коробки…
– Черт, нет… – абсолютно спокойно ответил Филипп и, как иголкой, проткнул своими словами пузырь ее самых страшных опасений.
– Здесь расчлененное тело. Торс. Голова, нога. Все голое. И в червяках!
Но потом он сказал нечто, что все изменило:
– Но здесь лежит одежда, рядом с коробкой.
Командир оперативной группы наклонился и подцепил стволом пистолета куртку.
Черный макинтош с желтыми пуговицами.
Значит, Паландт разделся! Зачем?
В тот момент Эмма еще не разгадала загадку.
Как и потом, когда наверняка уже в десятый раз посмотрела на мусорный бак с наклейкой Берлинской службы по вывозу отходов, с тем самым логотипом с морковкой вместо "и" в слове "Био".
Лишь когда она присела рядом с опрокинутым контейнером и абстрагировалась от вони, шестеренки в ее голове сцепились и заработали, и Эмма приняла единственное здравое решение и полностью сконцентрировалась на дыхании.
Не на своем.
А на дыхании трупа.
У которого сначала шевельнулась грудная клетка. А потом и все голое тело.
Со скоростью, на какую способен только человек, которого раньше называли Дядюшка Длинные Ноги и который сейчас, несмотря на болезнь, пулей выскочил из своего укрытия.
– Он жив! – успела крикнуть Эмма, а потом начался ад.
Глава 39
Три недели спустя
– Семнадцать ножевых ранений.
Конрад опустил раскрытый отчет комиссии по расследованию убийств себе на колени. Чтобы лучше разобраться в показаниях Эммы, он захватил папку с ее делом с письменного стола, когда ходил за водой.
– Три в глаз. Большинство в шею и глотку, только два в лоб и один, последний, в левое ухо.
Эмма пожала плечами:
– Самооборона.
– Хм.
Конрад рассматривал документы по делу, как меню в ресторане, где не может найти ничего по вкусу.
– Самооборона?
– Да.
– Эмма, уже после первого удара он был неспособен сопротивляться. Ты разорвала ему сонную артерию.
– Однако…
– Однако ты была словно одержима кровью. Ковровым ножом ты…
Он на секунду оторвал глаза от отчета и нахмурил брови:
– Как он вообще у тебя оказался?
Все это время Эмма смотрела в окно, изучая низкие темные облака над озером Ванзе. Снег прекратился, и черно-серый цвет неба отражал ее душевное состояние. Теперь она взглянула Конраду прямо в глаза. Их беседа длилась уже почти три часа, но, в отличие от Эммы, адвокат не проявлял никаких признаков усталости. И похоже, обладал мочевым пузырем из бетона. Ей самой очень хотелось пройти в туалет, чтобы облегчиться, но у нее просто не было сил подняться.
В последние недели Эмма узнала, каково приходится людям, страдающим депрессией, чью болезнь люди несведущие часто и ошибочно принимают за сильную грусть. На самом деле человек проваливается в такую глубокую эмоциональную яму, что даже не в силах спрятаться с головой под одеялом. Высокий уровень самоубийств связан, в том числе, с медикаментами, которые снимают симптомы слабости у больных депрессией. Но лекарства возвращают им не радость жизни, а скорее силы наконец-то покончить с ней.
– Ковровый нож лежал на полу, – ответила она на вопрос Конрада. – До этого Паландт пытался им меня убить, помнишь?
– Да. Но извини, пожалуйста, что я это говорю, с юридической точки зрения его нападение давно завершилось. Четверть часа назад. Даже твоя рана была уже обработана.
– А когда он, весь в крови, выпрыгнул из контейнера с трупом? Как это расценивается "с юридической точки зрения"? – Эмма показала пальцами в воздухе кавычки.
– Как побег. – Конрад поднес свои ухоженные пальцы ко рту и коснулся губ указательными пальцами обеих рук.
– Побег?
– Он был голый и безоружный. От него не исходило никакой опасности. По крайней мере, так будет смотреть на это прокурор, к тому же рядом с тобой находился вооруженный полицейский.
– Который не выстрелил!
– Потому что не мог. Ты и Паландт клубком катались по полу. Риск попасть в тебя был слишком велик. К тому же в тот момент опасность исходила не от него, а от тебя…
– Ха! – фыркнула Эмма. – Это же абсурд. Больной мужчина расчленяет тело женщины и засовывает его в контейнер для биоотходов, чтобы затем прикинуться голым трупом. Потом этот тип, который до этого пинал, бил, преследовал и чуть было не снял с меня скальп, выпрыгивает из своего укрытия, а в итоге я оказываюсь на скамье подсудимых?
Ответ Конрада был лаконичный и поэтому вдвойне болезненный.
– Семнадцать ножевых ранений, – повторил он. – Ты словно обезумела. Оба мужчины, твой муж и командир оперативной группы, с трудом оттащили тебя от Паландта. Даже у них были резаные раны, так неистово ты колола вокруг себя.
– Потому что я была вне себя от страха.
– Превышение пределов необходимой обороны. Встречается не так уж редко, но, к сожалению, не является оправданием. В лучшем случае это смягчающее обстоятельство, которое… – теперь уже Конрад рисовал в воздухе кавычки, – "с юридической точки зрения", к сожалению, гораздо более слабый аргумент защиты, чем реальная критическая ситуация.
Эмма почувствовала давление за глазницами и поняла, что вот-вот расплачется.
– Я правда в безвыходном положении? Конрад даже не удосужился помотать головой.
– Но откуда мне было знать, что все это значит на самом деле?
Давящая боль в глазах усилилась. Она вытерла со щеки невидимые слезы. Еще не заплакала. Еще.
– Ты ошиблась. Это свойственно людям, Эмма. В такой ситуации многие из нас сделали бы неправильные выводы и приняли Паландта за преступника.
Конрад закрыл папку и наклонился вперед.
– При этом он не хотел причинять зла. Во всяком случае, вначале. К сожалению, именно поэтому тебя непросто защищать.
Эмма не смогла выдержать его пристального взгляда. Как не смогла смотреть на газовые языки в камине, которые снова взвивались высоко и своим теплом обжигали ее лицо. А может, это был просто стыд.
– Что было дальше? – спокойно спросил Конрад. Лучший в мире слушатель снова нацепил покерное лицо.
– Имеешь в виду, как я узнала, что ошиблась с Паландтом? – Эмма вздохнула, взяла стакан с водой и сделала маленький глоток. – Если бы это была моя самая большая ошибка в тот вечер. – Она еще раз взглянула на озеро и закрыла глаза. Ей было легче рассказывать о своих самых темных часах, когда она блокировала свет и весь мир вокруг себя.
Глава 40
Тремя неделями ранее
Эмма знала, что находится дома, в собственной постели. Она также знала, что после борьбы в доме Паландта – обессилев физически и эмоционально, осознав, что убила человека, – она провалилась в лихорадочный сон.
Так что она понимала, что спит, но это не помогало.
Эмма сидит, скорчившись на полу в ванной комнате отеля, и смотрит наверх, на надпись на зеркале:
УБИРАЙСЯ.
ИЛИ ТЕБЕ НЕ ПОЗДОРОВИТСЯ.
В дверь стучат, но на пороге стоит не русская, а она сама. Она выглядит как после лучевой болезни с лысой, в коростах головой, кое-где покрытой клочками волос, которые напоминают сорняки и которые так и хочется вырвать.
Но самое страшное не то, что есть (запекшаяся кровь на лбу и щеке, неправильно застегнутая блузка), а то, чего нет: выражения на лице. Жизни в глазах.
Все это было уничтожено в темном гостиничном номере. Осталось лишь жужжание в ушах от машинки для стрижки волос и тяжесть в предплечье.
На месте укола, которое сейчас пульсировало, как зуб после лечения.