"Мы исходим из того, что фрау Штайн доверится вам. При этом ей будет очень сложно солгать своему близкому другу. Тем более в обстановке, в которой она всегда чувствует себя в безопасности. Сегодня мы не можем объяснить себе многих вещей: действительно ли на фрау Штайн напали в гостиничном номере, или она сама где-то поранилась. Или как именно дело дошло до убийств. Был ли это умысел или неосторожность? Если вы, профессор Луфт, побеседуете с ней как адвокат, и мы сможем понаблюдать за разговором, у нас появится уникальная возможность проанализировать показания Эммы Штайн с точки зрения психиатрии".
Конрад посмеялся и осмотрелся в поисках какой-нибудь из скрытых камер, через которые за ним с Эммой наблюдали последние несколько часов.
"Вы хотите воссоздать мое бюро целиком? Да вы шутите!"
"Ничуть, и если вы поищете информацию обо мне, то узнаете, что иногда я выбираю нетрадиционные пути, чтобы…"
"Подождите-ка, стоп!" – перебил его тогда Конрад и, опершись обоими локтями на свой письменный стол, посмотрел на Ротха сверху вниз:
"Вы всерьез предлагаете мне обмануть свою подзащитную? Нарушить адвокатскую тайну?"
Ротх энергично замотал головой:
"Мы с вами товарищи по несчастью. Ваша подзащитная – моя пациентка. Это означает: ваша адвокатская тайна совпадает с моей врачебной. Эмму Штайн обвиняют в убийстве Антона Паландта и своего мужа Филиппа. В то же время кажется, что она страдает от сильной паранойи, возможно, даже псевдологии".
"А с моей помощью…"
"Мы сможем убить двух зайцев одним выстрелом. Выясним, что на самом деле произошло, и, возможно, найдем подход не только для защиты, но и для лечения. Но все это реально только с вашей помощью. Она есть "непременное условие". Это ведь юридический термин, верно?"
"Conditio sine qua non" , – подтвердил Конрад.
"Ваша беседа с подзащитной одновременно будет и психотерапевтическим анализом. Разговор послужит как выяснению обстоятельств, так и лечению. И ничего из сказанного не дойдет до ушей посторонних и не сможет навредить Эмме. Все записи будут доступны только нам двоим. Нет никаких операторов. Только встроенные объективы".
Вот эта речь в конце концов и убедила Конрада, хотя он взял выходные для размышления. То, что он согласится, стало ясно ему самому в тот момент, когда на прощание он коротко уточнил у доктора Ротха:
"Вы хотите перевезти весь мой кабинет?"
"Только мебель, – спокойно ответил психиатр, словно речь шла об обычной услуге, которую покрывает государственная медицинская страховка. – Все остальное мы построим".
Так Эмму усыпили в ее палате, пообещав встречу со старым другом, который может спасти ее от тюремного заключения. И после мнимого переезда она проснулась в специально выстроенном для нее бюро.
"Но стоило ли все это таких усилий?" – думал Конрад.
Он услышал глухой стук, удививший его, потому что дверь в спортзал, рядом с которой они сидели, была из стекла. К тому же за ней никого не было.
– Что это было? – спросил Конрад, когда звуки повторились, правда сейчас они напоминали топот. Он повернулся к монитору.
Эмма.
Она не лежала на кровати или на диване, а стояла посередине комнаты и топала правой ногой. Неловкая медсестра попыталась взять ее за руку, но Эмма без труда стряхнула ее.
– Звук! – потребовал Конрад своим испытанным в судебных залах командирским голосом, и главный врач схватился за пульт управления на тумбе под монитором. Голос Эммы стал громче.
– Конрад? – позвала она несколько раз, поворачиваясь по кругу. Конечно, она догадалась, что ее снимают и прослушивают, но пока не знала, где расположены микрофоны и камеры.
– Конрад, ты слышишь меня?
– Да, – ответил он, хотя Ротх объяснил ему сегодня утром: декорации так хорошо звукоизолированы, что, даже если разбить здесь тарелку, в "бюро" ничего не будет слышно.
– Конрад? – снова позвала Эмма, и крупные слезы потекли у нее по щекам. Из маленьких колонок раздался ее дрожащий голос: – Пожалуйста, вернись, Конрад. Я должна тебе кое в чем признаться.
Глава 49
Из палаты Эммы открывался красивый вид. Не такой элегантный, как из его бюро, зато настоящий, думал Конрад.
Если бы Эмма стояла рядом с ним у окна, то могла бы наблюдать за маленьким заячьим семейством, которое в свете пузатого фонаря пропрыгало через заснеженную лужайку парка, оставляя за собой следы, и скрылось в темноте.
Она бы также увидела его старый "сааб-кабрио", на котором раньше он иногда подвозил ее в университет, но для этого ей нужно подняться, а в настоящий момент она была слишком слаба. Автомобиль, покрытый толстым слоем снега, стоял на маленькой парковке, предусмотренной для главврачей. Ротх уступил ему свое место.
– Ты все проверил? – спросила Эмма со своей больничной кровати. Она была шире и удобнее, чем та, на которой ее несколько часов назад привезли в его фиктивное бюро.
– Да, – подтвердил Конрад.
По ее просьбе он обыскал всю комнату на наличие скрытых камер и микрофонов, и сделал это очень тщательно, хотя Ротх заверил его, что наверху в палатах ничего нет. Он бы не решился вторгаться в интимную сферу своей пациентки подобным образом.
– Мне очень жаль, – сокрушенно сказал Конрад, и не лукавил. Позже в учебниках о докторе Ротхе наверняка с гордостью напишут, что он вылечил мнимую лгунью с помощью ее собственной лжи. Но все это не изменит того факта, что Конрад обманул свою лучшую подругу и подопечную.
– Нет, это мне жаль, – вяло возразила Эмма. Голос ее звучал отрешенно, кожа вокруг глаз казалась какой-то смятой, словно от обезвоживания.
– Возможно, будет лучше, если мы продолжим разговор завтра. Ты выглядишь уставшей, милая.
– Нет.
Она похлопала ладонью по одеялу рядом с собой.
– Пожалуйста, подойди. Поближе.
Он отошел от окна и в два шага оказался рядом с ней. Он искал ее близости. Сейчас, когда ему больше не нужно соблюдать наигранную профессиональную дистанцию, Эмма перестала быть его подзащитной и снова превратилась в маленькую любимую подопечную.
Конрад отодвинул ночной столик чуть в сторону, чтобы сесть на матрас.
– Я хотела поговорить с тобой здесь, наверху. В моей камере, – прошептала она.
– Ты имеешь в виду, в твоей палате.
Она улыбнулась, словно он пошутил.
Ротх тут же согласился перевести Эмму в ее палату. Декорации бюро выполнили свой долг. Обнаружив высокотехнологичный муляж окна, Эмма поняла, что иногда человек теряет способность различать фикцию и реальность. Конрад не мог оценить психиатрическую пользу этого открытия, но разделял мнение директора клиники, что в своей больничной кровати Эмме будет лучше, чем внизу, в спортзале.
– Я не хотела говорить тебе это внизу. Перед камерами. И микрофонами.
Конрад кивнул.
Он взял ее за руку. Рука была сухой и легкой, как лист бумаги.
– Нас никто не должен слышать, – с трудом произнесла Эмма, словно во рту у нее была горячая картофелина. Она еле ворочала языком. Ротх дал ей успокоительное, которое начинало действовать, и попрощался, сказав, что будет ждать в коридоре.
– Тебе нужно отдохнуть, – посоветовал Конрад и нежно сжал ее ладонь.
– То, что я хочу сказать, предназначено только для твоих ушей, – произнесла она в ответ.
Конрад ощутил укол в сердце – так было всегда, когда он чувствовал, что кому-то из близких людей плохо, и не знал, как помочь. На юридическом поле битвы, сражаясь со статьями закона, он всегда имел под рукой нужное оружие. Когда же дело касалось личных проблем, он часто бывал беспомощен. Особенно с Эммой.
– Что у тебя на сердце? – спросил он ее.
– Знаешь, я постепенно начинаю сомневаться, что вообще была в этом отеле.
Он нежно улыбнулся ей:
– Это хорошо, Эмма. Хорошо, что ты это говоришь. И поверь мне, никто не упрекнет тебя. Мы сделаем все, чтобы ты выздоровела.
– Психотерапия не знает такого понятия "выздоровление", – возразила она.
– Помощь.
– Ее я не хочу.
– Нет? Тогда чего ты хочешь?
– Умереть!
Глава 50
Реакция Конрада была мощной.
Его ладонь до боли сжала руку Эммы, и по дрожащей нижней губе она поняла, что он пытается вернуть самообладание.
– Ты шутишь.
– Нет. Я серьезно.
– Но почему?
– По многим причинам. Из-за своей паранойи я убила Паландта и Филиппа. И не дала спасти Сильвию.
– Но не намеренно, – энергично возразил Конрад. – В этом нет твоей вины.
Эмма покачала головой. Ее глаза были покрасневшими, но ясными. Она больше не плакала.
– Филипп… – сказала она. – Без Филиппа моя жизнь не имеет смысла. Я любила его. Какой бы свиньей он ни был. Без него я ничего не стою.
– Без этого изменника ты стоишь намного больше, – произнес Конрад неожиданно громким голосом. – Если кто-то и виноват в твоем жалком состоянии, то неверный, самолюбивый супруг. Мало того что он при жизни изменял тебе и уделял мало внимания, так еще и после смерти повергает в глубокое отчаяние. – Конрад снова ослабил хватку и понизил голос, что стоило ему немалых усилий. – Ты невиновна, Эмма. Это была самооборона.
Она вздохнула:
– Даже если ты убедишь в этом судей, я все равно не хочу больше жить. Ты должен это понять, Конрад. Я психиатр. Я видела ужасные падения людей, и мне было невыносимо заглядывать в эти бездны. А сейчас я сама на дне.
– Эмма…
– Ш-ш-ш… пожалуйста, послушай меня, Конрад. Я уже не знаю, что мне думать. Я была так уверена, что меня изнасиловали. А теперь? Это не жизнь, когда не можешь отличить бред от правды. Для меня это не жизнь. Я должна окончить ее. Но без твоей помощи я не справлюсь. Ты наверняка знаешь кого-нибудь, кто может достать мне средство, название которого я тебе напишу.
– Ты просто…
– Сумасшедшая. Именно.
– Нет. Я не это хотел сказать.
Конрад помотал головой. Еще никогда Эмма не видела его таким грустным и беспомощным.
– Это правда. У меня дефект.
– Просто живая фантазия, милая. И стресс. Большой стресс.
– Другие тоже в стрессе, но у них нет галлюцинаций об изнасилованиях в воображаемых гостиничных номерах.
– У них нет твоей силы воображения, Эмма. Вот подумай: в тот вечер у тебя был сложный доклад, тебе пришлось защищаться от публичных нападок коллег. Вполне понятно, что в такой исключительной нервозной ситуации ты потеряла контроль. Полагаю, что по телевизору ты видела сообщение о Парикмахере и с твоей буйной фантазией представила себя одной из его жертв. Потребуется много времени, но вместе с доктором Ротхом мы обязательно найдем выход.
– Я не хочу этого.
Конрад снова сжал ее руку, словно это насос, которым можно закачать в нее новую волю к жизни.
– Эмма, подумай. Тебе уже однажды помогли. Тогда, в детстве, когда твоя фантазия выкидывала номера.
"Артур".
Эмму охватила неожиданная меланхолия, и она вспомнила о своем выдуманном друге детства, которого вначале так боялась. Многое стерлось из памяти. Только мотоциклетный шлем и шприц в руке Артура преследовали ее еще много лет после терапии, которая – как теперь представлялось – все-таки была не такой успешной.
У Эммы закрывались глаза, и она больше не боролась с усталостью, за которой следовали обрывки воспоминаний – предвестники сновидений.
Слова ее отца: "Немедленно убирайся. Или тебе не поздоровится".
Голос из шкафа: "Он так сказал?"
Крики матери, когда она потеряла ребенка на четвертом месяце беременности.
Таблетка следующего дня.
Ее собственный голос, кричащий на Сильвию: "Меня обрили и изнасиловали. В моем номере был мужчина…"
"Да. Как и Артур в твоем шкафу…"
Эмма резко открыла глаза. Выбралась из дурманящего тумана на поверхность.
– Что с тобой? – спросил Конрад, который все еще держал ее руку.
– Откуда она знала его имя? – По ощущениям язык весил несколько килограммов. Она с трудом им шевелила.
– Прости?
– Артур. Откуда Сильвия знала его имя?
– Ты говоришь сейчас о том призраке? Она посмотрела на растерянного Конрада:
– Видишь, я даже тебе никогда не называла его имени. Ты сегодня услышал его в первый раз, когда я рассказала о моей ссоре с Сильвией. Как она пришла ко мне домой и обвинила в том, что я не хочу, чтобы у нее был ребенок. Потом она еще говорила, что я уже в детстве лгала. Когда выдумала Артура. Но я познакомилась с Сильвией уже после терапии. И никогда не рассказывала ей об этом.
Конрад пожал плечами.
– У нее была связь с Филиппом, – буркнул он. – Наверное, он рассказал.
Эмма заморгала.
– Да послушай же. Даже Филипп ничего об этом не знал. Я молчала об Артуре. После сеансов психотерапии в моей юности я не хотела произносить его имя вслух, это было суеверие. Я думала: если не буду называть его, то Артур больше никогда не придет, понимаешь?
"Я рассказала о нем только родителям и психиатру. Откуда тогда Сильвия знала его имя?"
Эмму трясло. На долю секунды ей показалось, что она знает ответ. И этот ответ указывал на такую ужасную правду, что Эмме хотелось с криком выбежать из палаты.
Но потом ответ исчез, вместе с ее способностью оставаться в сознании.
И единственное, с чем Эмма погружалась в сон, было чувство страха – намного хуже, чем в тот день, когда она приняла посылку для соседа.
Глава 51
Доктор Ротх был рад. Эксперимент, который он по большей части финансировал из собственного кармана, прошел очень успешно.
Он почти сожалел, что не может продолжить его, но занятый им реабилитационный спортзал был срочно нужен, а декорации вряд ли могли пригодиться для чего-то еще.
– Значит, на этом все? – спросил его Конрад, который стоял рядом и бдительно наблюдал, как два грузчика выносят из зала его диван. После беседы с Эммой адвокат хотел подышать свежим воздухом и какое-то время гулял по парку. Сейчас он выглядел отдохнувшим.
– Шарада закончилась?
Адвокату по уголовным делам пришлось говорить громче, потому что со всех сторон жужжали шуруповерты, с помощью которых демонтировали декорации. В воздухе пахло свежими древесными опилками. Ротх с детства обожал этот запах. Он ходил в школу с художественным уклоном. Столярные работы были обязательным предметом. Возможно, этим и объяснялась его склонность к креативным методам.
– Да, полагаю, на этом все, – ответил Ротх. – Только если фрау Штайн не рассказала вам чего-то, что может быть важно для моей работы.
– Адвокатская тайна, – улыбнулся в ответ Конрад, но потом покачал головой. – Нет, серьезно. Она совершенно потеряна. У нее появились суицидальные мысли, вы обязательно должны обратить на это внимание.
– Не волнуйтесь, мы к этому готовы. – Ротх почесал одну из проплешин. – К сожалению, такая реакция была ожидаема.
– Почему?
– Мы глубоко потрясли фрау Штайн, перевернули ее мир.
Ротх указал на книжный стеллаж с собранием сочинений Шопенгауэра. Одна из камер все еще торчала в корешке тома "Мир как воля и представление".
– И ей кажется, что восстановить его невозможно.
– Эй, эй! Пожалуйста, осторожно! – Конрад извинился и подошел к грузчику, который пытался вытащить круглый ковер из-под журнального столика.
– Это не мусор, его нужно сдать в химчистку.
– Это Энсо ? – спросил Ротх, последовавший за ним.
Конрад с уважением взглянул на него:
– Вы разбираетесь в символике дзен?
– Немного, – улыбнулся Ротх и указал на черную окружность на белом ковре. – Энсо , то есть круг, в дзен-культуре рисуют одним плавным движением. Художники дзен считают, что лишь тот, кто внутренне собран и находится в гармонии с самим собой, может нарисовать пропорциональный Энсо. Поэтому по качеству выполнения такого круга можно увидеть состояние сознания рисующего.
– Снимаю шляпу, – рассмеялся Конрад. Рабочий между тем исчез с журнальным столиком под мышкой. Другие грузчики тоже удалились с разными предметами мебели, так что Конрад и Ротх ненадолго остались наедине. – Не знал, что в вас пропадает философ.
Ротх рассеянно кивнул. Его пальцы еще раз сжали волокна ковра Энсо, затем он поднялся. В последний раз он окинул взглядом бутафорский кабинет и как бы между прочим спросил Конрада:
– Вы не могли расстаться с ней, верно?
– Простите?
– Вы хотели, чтобы она всегда была с вами. Всегда рядом.
– О чем вы вообще говорите? – спросил слегка раздосадованный Конрад.
Вместо ответа, Ротх посмотрел на ворсинки в своей руке, которые он только что поднял с ковра. Они были темно-коричневого цвета и казались необычно тонкими для ковра. Почти как волосы.
– В лаборатории Филиппа были найдены трофеи всех жертв. Кроме Эммы, – сказал психиатр и посмотрел Конраду прямо в глаза.
Защитник побледнел и словно постарел за секунду. Самоуверенность, которая не оставляла его ни на минуту, лопнула как мыльный пузырь.
– Что, черт возьми, вы хотите этим сказать?
Ротх ответил ему встречным вопросом:
– Вас не удивляет масштаб работ, профессор Луфт? – Психиатр развел руки, делая вид, что сам впервые видит все вокруг. – Бутафорское бюро, телевизор с разрешением UHD, скрытые камеры и микрофоны. И это все для того, чтобы помочь пациентке, страдающей паранойей, избавиться от ее галлюцинаций?
– Что здесь происходит? – тихо спросил Конрад. Его взгляд беспомощно скользил по декорациям в поисках выхода.
И прежде чем он нашел его, Ротх опустил на него гильотину правды:
– Мы наблюдали не за Эммой, а за вами!
Глава 52
Эмма плыла по дну иссиня-черного озера, борясь с приступами морской болезни. При этом волны, которые нарушали ее чувство равновесия, раскачивались в такт какой-то странной мелодии.
В такт голоса, который то шептал, то смеялся.
Голоса сумасшедшего.
Голоса Конрада.
"Я люблю тебя, Эмма".
Эмма почувствовала невероятную тошноту, открыла глаза, и ее вырвало прямо рядом с больничной кроватью.
Все еще с помутненным сознанием, она видела мир словно через матовое стекло, но знала, кто она (изнасилованная женщина), где находится (в Парк-клинике) и что Конрад сказал ей.
– Не волнуйся, я позабочусь о тебе, – говорил он, держа ее за руку. Глубокий сон Эммы он принял за состояние полного беспамятства. – Я буду защищать тебя, как всегда это делал.
Волны забытья уносили ее все дальше. И каждый раз голос возвращал ее обратно.
Ее вырвало до того, как медикаменты успели полностью подействовать, но Конрада давно уже не было в палате.
Зато его голос остался в ее голове. Зловещий монотонный шепот воспоминания.