– Я говорил с прокурором. Знаешь, что он думает? Что ты хотела привязать к себе Филиппа из-за твоих проблем с деньгами. Он хотел бросить тебя, поэтому ты наврала ему, что беременна. А так как эту ложь невозможно рассказывать вечно, ты выдумала изнасилование, чтобы объяснить потерю ребенка. В то же время ты хотела сочувствия из-за твоей психической травмы. Но когда заметила, что это не работает и удержать его не получается, ты убила его и стала единственной наследницей.
– Конрад, ты… как… как ты вообще можешь рассматривать такое, меня… то есть. Я же знаю, что произошло. Я ведь не сумасшедшая.
– Нет?
"Нет? Он правда это сейчас спросил?"
Конрад сделал к ней несколько шагов и теперь снова стоял так близко, что Эмме было достаточно поднять руку, чтобы погладить его ухоженную бороду.
– Не надо, – воспротивилась Эмма, когда почувствовала, что Конрад хочет прикоснуться к ней. – Уйди! – запротестовала она, но не энергично, скорее для проформы. И не отвела его ладонь, когда он взял ее за руку.
– Тебя изнасиловали морально, – нежно прошептал он. – Но не физически.
– Да нет же, меня… – Она закрыла глаза. – Меня изнасиловали, а ты прекрати играть Адвоката Дьявола, иначе…
– ЭММА!
Конрад так громко выкрикнул ее имя, что она вздрогнула.
– Открой глаза и послушай меня. Сейчас дело не в тактике ведения допроса. Я говорю с тобой не как адвокат, а как друг. – Он сделал глубокий вдох. – Твой муж надругался над тобой. Но только над душой. Не над твоим телом. И не над телами других жертв.
Эмма застонала.
Нет, нет, это невозможно.
– Филипп не Парикмахер?
– Нет.
Глаза Конрада излучали печальную уверенность. Эмма отвернулась от него. Она не могла вынести этого взгляда, который говорил ей, что Паландт и ее муж – два невинных человека, которых она убила в один день.
Глава 46
– Но тогда кто это был?
Все тело Эммы зудело. Ей так хотелось почесать руки, ноги, живот. А еще лучше – снять с себя всю кожу, в которой она больше не хотела находиться.
– Кто убил женщин, если не Филипп? – повторил ее вопрос Конрад. – Подумай, Эмма, – сказал он, встал и собрал с журнального столика фотографии убитых женщин. Расположил их веером в руках. – Посмотри на все эти жертвы, и ты увидишь связь между ними.
Неохотно она перевела взгляд на снимки.
"Да, они похожи на меня. У них такие же волосы, как когда-то были у меня".
– Они вписываются в модель Филиппа "хищник-жертва".
– Совершенно верно, Эмма, – согласился с ней Конрад. – Но, в отличие от тебя, они проститутки. Твой муж изменял тебе. С каждой из них.
Конрад потряс веером из снимков в руке.
– И эта неверность и есть мотив. Она указывает нам путь к убийце.
У Эммы перехватило дыхание. Она закашлялась, чтобы высвободить застрявший в трахее воздух.
– Что ты сейчас сказал?
– Подумай, Эмма. Кто был так близок Филиппу, что мог узнать о его любовных похождениях? Кто был одновременно настолько обижен и настолько умен, чтобы вынашивать план мести, который был направлен на то, чтобы лишать женщин, с которыми спал Филипп, того, что и пробуждало в нем похоть?
Их волос.
– Ты с ума сошел, – запротестовала Эмма. – Видимо, ты совсем потерял рассудок. Ты серьезно считаешь, что все эти женщины…
– …твои соперницы!
"…были убиты мной?"
Она не смогла произнести это вслух.
– Поставь себя на его место, Эмма. Филипп знает, что Парикмахер охотится за женщинами, с которыми у него сексуальные связи. Преступник глумится над ним, посылая посылки с трофеями ему домой, как будто хочет сказать: "Посмотри, что я делаю с женщинами, с которыми ты спишь". Если бы твой муж сообщил об этом и передал следователям улики, стало бы известно, что он тебе изменяет. Он этого не хотел. Значит, он должен был заняться этим сам. Он изучает в своей лаборатории улики, начинает собственное расследование, не догадываясь, что Парикмахера нужно искать в своем ближнем круге. Он знает, что изнасилований не было, но делает ошибку и ищет мужчину. Хотя каждый ребенок знает, кто в качестве оружия выбирает яд, которым были отравлены проститутки.
"Это женское оружие. Оружие слабого пола".
Эмма заложила руки за голову. Рваная рана, за которую она должна благодарить Паландта, болела, пульсировала и зудела, но Эмма подавила желание почесать лоб.
– А тогда зачем он показал мне эти фотографии в подвале? И прикинулся, как будто никаких волос не существует? Он пытался свести меня с ума?
Конрад кивнул.
– Признаться, это особенно обеспокоило меня, когда я готовился к нашему разговору. И будет нелегко убедить суд, что Филипп использовал твое душевное состояние в собственных целях.
– В каких целях?
– Полагаю, он хотел добиться ограничения твоей дееспособности.
– Чтобы стать моим опекуном?
– Говоря простыми словами – да.
– Но это же бессмысленно, – запротестовала Эмма. – У Филиппа были деньги, у меня нет.
– Именно поэтому, – ответил Конрад. – Твой муж владел состоянием, а так как брачного договора не было, в случае развода он потерял бы половину. Если только не получил бы полный доступ к деньгам, как твой опекун, пока ты лежишь в специализированном лечебном исправительном учреждении с психиатрическим уклоном.
"Мотив. Измена помогла выявить его. И все-таки…"
– Ладно, ты сказал, это не Филипп убивал женщин. Он их даже не насиловал, а просто спал с ними. И что другой, Парикмахер, сбривал им волосы и посылал трофеи Филиппу, чтобы дать ему понять, что знает о его неверности по отношению ко мне. И ты утверждаешь, что Филипп использовал этот психический шантаж, чтобы уничтожить меня.
Конрад кивнул:
– Примерно так.
– И ты думаешь, что Парикмахер…
Слова Эммы повисли в воздухе, и Конрад подхватил незаконченную фразу:
– Я думаю, что на такой поступок способен лишь крайне ревнивый человек. Тот, кто хочет единолично владеть Филиппом и не выносит даже мысли, что должен делить его с кем-то.
– Я ничего не знала об изменах Филиппа, – сказала она Конраду. – Я не знала этих проституток. Так что я их не убивала.
– Ты? – озадаченно спросил Конрад. Мягким виноватым голосом сказал: – О, мне очень жаль, Эмма. Ты все это время считала, что я говорю о тебе?
Глава 47
Все закружилось у Эммы перед глазами.
"Конрад не считает меня убийцей? Он говорил вовсе не обо мне? Но… о ком же тогда?"
Она задумалась над вопросами, которые ее давний друг только что задал.
"Кто был близок Филиппу? Кто был настолько умен, чтобы продумать женский план мести? И кто, если не собственная жена, больше всего страдал от секса с девушками из эскорта?"
– Его любовница! – выдавила Эмма и закрыла лицо руками.
– Правильно, – подтвердил Конрад, к которому вернулась прежняя самоуверенность. – Не проститутка, а женщина, которая была для него важна. Которая была близка ему, потому что он часто с ней виделся.
У Эммы по телу побежали мурашки, а волоски на руках встали дыбом.
– Сильвия? – прошептала она.
Конрад кивнул.
Эмма начала истерично смеяться, покрутила у виска, потом снова закрыла лицо руками.
– Не-е-ет! Это же абсурд. Не может быть. Она умерла, когда…
– …когда ты была у Филиппа в подвале. Это правда. Она любила его, Эмма. Так сильно, что не могла простить ему легкомысленных выходок и измен. Ты же сама выяснила: не существовало никакого Петера. Мужчина, от которого она хотела детей, был Филипп.
В ушах у Эммы зашумело. Высокий звон словно старался заглушить все звуки в помещении, и прежде всего голос Конрада.
– Она любила Филиппа и ненавидела всех женщин, с которыми он спал. Недостойных шлюх, заслуживающих смерти.
– Но меня она оставила в живых?
Какая-то бессмыслица.
– Ей не нужно было убивать тебя, милая. С тобой он мог расстаться. Вероятно, он обещал Сильвии, что бросит тебя. Говорил, что хочет от нее детей. С той ночи ты ведь ни разу не прикоснулась к Филиппу. Как бы мне ни было жаль, но боюсь, в ее глазах ты больше не была конкуренткой. В отличие от проституток. Сильвия хотела воспрепятствовать любому сексуальному контакту Филиппа с другими женщинами. Поэтому и посылала ему трофеи. Чтобы показать: "Я знаю, с кем ты общаешься. Каждая, с кем ты спишь, умрет".
Эмме казалось, что она падает и никак не может приземлиться.
Поэтому Филипп так странно отреагировал, когда она упомянула в подвале имя Сильвии. Она спросила его, зачем он убил и ее, в то время как он ничего не подозревал о ее предсмертной агонии.
Конрад снова подошел к дивану и присел к Эмме.
Нежно коснулся ее щеки.
– Моралист сказал бы, что все эти женщины на совести твоего мужа, но он их не убивал. Сильвии он тоже ничего не сделал. Она пыталась дозвониться до Филиппа, когда уже приняла сверхдозу снотворного.
– Звонок был криком о помощи? – спросила Эмма.
Она отвела назад руку, которую попытался взять Конрад, и посмотрела на камин. Газовые языки пламени светились фиолетовым и голубым и напоминали о синяках от ран, которые никогда не затянутся.
– Но зачем она навестила меня в тот день? Почему кричала, что я подменила ей таблетки, чтобы не дать забеременеть?
Конрад вздохнул:
– Она была неадекватной, Эмма. Ты не можешь оценивать поведение серийного убийцы по обычным меркам. Но в твоем вопросе уже есть ответ, который ты ищешь.
– Я не понимаю.
– Вообще-то это очевидно: не ты, а Филипп подменил гормон беременности на таблетки следующего дня.
Бах.
Еще одно откровение упало на нее, как гильотина.
– Потому что он не хотел, чтобы она забеременела, – в ужасе прошептала Эмма.
– Именно это и поняла Сильвия после встречи с тобой. И ей стало ясно, что Филипп не хочет иметь с ней детей. Она испугалась, что вопреки обещанию он никогда не оставит тебя. В пользу чего говорил и тот факт, что ради тебя он прервал свой семинар.
Мир перед глазами Эммы расплылся за пеленой слез.
– Возможно, все так, – всхлипывая, выдавила она. – Но в этой истории есть одна огромная ошибка. Я, наверное, страдаю паранойей и в случае с Филиппом отреагировала слишком бурно. Но причина в том, что Парикмахер сделал со мной в гостиничном номере. И это была не Сильвия.
– Почему?
Теперь пришла очередь Эммы выкрикивать каждое слово с восклицательным знаком.
– ПОТОМУ! ЧТО! МЕНЯ! ИЗНАСИЛОВАЛИ! – кипела она. – Я это чувствовала. Женщина чувствует такое.
Конрад словно врос в пол своего кабинета. Совершенно спокойно, и виду не подав, он спросил:
– Ты абсолютно уверена, Эмма?
– Да. На сто процентов. – Она повернулась к окну и натянуто улыбнулась. – Возможно, у меня бурная фантазия. Иногда я выдумываю, да. Но в этом я уверена! Это был мужчина. Внутри меня. Поэтому я потеряла ребенка. Я все еще чувствую, как он…
Эмма задохнулась. Перед глазами плыло, мелькали мутные полосы, как будто она долго смотрела на солнце, а не на зимний ландшафт Целендорфа за окном.
– Что с тобой? – спросил Конрад. Его голос звучал не столько озабоченно, сколько заинтересованно.
– Свет, – сказала Эмма и показала на Ванзе.
"Разве сейчас не должно быть намного темнее?"
– Сколько я уже здесь у тебя в… в…
Она снова не смогла закончить предложение. На этот раз дело было в мужчине на набережной. И в его доге на поводке. Собака раскрыла пасть, словно хотела поймать языком снежинки.
– …у тебя в бюро? – пробормотала Эмма. У нее возникло абсолютно иррациональное ощущение, что она попала во временную петлю.
Она наблюдала не только похожую, но абсолютно идентичную декорацию, как и в начале сеанса.
Эмма встала с трудом, но на этот раз нашла силы удержаться на ногах.
– Что здесь происходит? – спросила она и подошла к окну.
За спиной Конрад начал с кем-то говорить, хотя в комнате больше никого не было.
– Теперь пора, – строго сказал он. – Я повторяю, пора.
Эмма услышала приближающиеся из коридора шаги. Снова уловила запах свежей краски и прочих ремонтных работ, когда подошла ближе к стеклу. И в тот момент, когда двери позади нее открылись, а она как раз собиралась коснуться кончиками пальцев стекла, озеро исчезло перед ее глазами. А с ним и гуляющий мужчина, снег, дог, набережная, вообще все. Даже окно.
Осталась только черная дыра в стене.
– Фрау доктор Штайн? – обратился к ней чужой мужской голос, который она проигнорировала.
– Но я же знаю, кто я, – сказала она и расплакалась, услышав электростатический треск телевизора, к экрану которого прижалась лбом.
– Не бойтесь, фрау доктор Штайн, – сказал мужчина, но когда она обернулась и увидела рядом с Конрадом своего лечащего психиатра в белом халате и двух медсестер, то почувствовала именно это: страх, который овладел каждой клеткой ее организма и, казалось, навеки поселился в ней.
У Эммы закружилась голова, колени задрожали, а перед глазами потемнело. Она искала какую-нибудь опору, но не находила.
Глава 48
За кулисами. Парк-клиника
– Великолепно. Вы великолепно справились.
Доктор Мартин Ротх указал на экран на мобильной тумбе перед ними, делая звук тише. На экране была видна комната, где Эммой занимались две медсестры. После короткого обморока она снова пришла в себя и сейчас лежала с согнутыми ногами на диване. Если бы Конрад не знал, то правда поверил бы, что они смотрят на его собственное бюро на Ванзе. Невероятно, как идеально столяры и отделочники сделали свою работу и воссоздали интерьер.
А техники!
Он до последней минуты сомневался, но в итоге они оказались правы: картинку на телевизионном экране с высоким разрешением уже невозможно отличить от реальности.
Во время эксперимента он сам то и дело ловил себя на мысли, что смотрит из "окна", и лишь потом вспоминал, что "вид" из его бюро – всего лишь фильм в разрешении UHD, который был так обработан современной кинопроекционной техникой, что угол зрения менялся в зависимости от того, где находится смотрящий.
– Конечно, нельзя быть абсолютно уверенным, но шансы, что сегодня мы достигли прогресса в лечении, очень неплохие.
Доктор Ротх попытался подбодрить Конрада широкой улыбкой. Но адвокат не обратил на похвалу психиатра никакого внимания.
Почти четыре часа он слушал Эмму, расспрашивал, пытался при этом придерживаться указаний врача. Возможно, по нему не было видно – он не позволял себе проявлять слабость на людях, – но после такого марафона у Конрада кипели мозги, и ему хотелось чего угодно, только не вести беседу со слишком молодо выглядящим врачом, чья репутация в профессиональных кругах была, однако, легендарной. Уже десять лет назад доктор Мартин Ротх якобы сумел вылечить пациента с шизофренией с помощью его же собственных галлюцинаций и тем самым заложил основу своей репутации. Ради благополучия пациентов он иногда выбирал необычные методы терапии.
Вот как сегодня.
Чтобы добиться желаемого прогресса у Эммы Штайн, доктор Ротх воссоздал бюро Конрада в масштабе один к одному – в маленьком спортзале клиники, где психотерапевты проводят занятия по реабилитации.
Все эти усилия были необходимы, потому что они не получили разрешения суда допросить Эмму за пределами клиники, а, с другой стороны, Эмма отказывалась от любых контактов в учреждении.
– А сейчас мне нужно пиво, – заявил Конрад и притянул к себе раскладной стул. Здесь, прямо за стеной-декорацией, которая со стороны Эммы представляла собой идеальную иллюзию его бюро в Целендорфе, все напоминало классическую стройплощадку.
Стружечные плиты были укреплены грубыми подпорками. Провода для скрытых микрофонов и мини-камер (почти все располагались на книжном стеллаже) паутиной тянулись по линолеуму спортзала.
Вообще почти все напоминало съемки фильма. На раскладном столе стояли соки, баранки и упакованные сэндвичи. Эдакий кейтеринг для шоу "Конрад-и-Эмма" – доктор Ротх со всеми удобствами наблюдал отсюда за своей пациенткой.
– Прохладное пиво и сигара, – дополнил Конрад свое желание.
– Вы заслужили и то, и другое, – согласился Ротх и вытащил радиотелефон из поясной сумки своих белых джинсов. – В Парк-клинике действует строгий запрет на курение и алкоголь, но, думаю, как директор я могу сегодня сделать исключение.
Он нажал на кнопку и сделал соответствующий заказ, вероятно, у кривоногой ассистентки главврача, с которой Конрад часто созванивался в последнее время, чтобы согласовать детали. Дама была воплощением скуки и медлительности. Если она будет организовывать пиво и сигару с той же скоростью, с какой заказывала перевозку мебели из его бюро в клинику, то он сделает первую затяжку только завтра утром, а первый глоток через неделю.
– Так, заказ будет готов через пять минут.
"Хм. Кто бы поверил".
Ротх быстро сделал пару заметок в своем блокноте и, тоже подтянув к себе складной стул, уселся прямо напротив Конрада спиной к монитору.
– Я уже думал, что все кончено, когда Эмма опрокинула чашку и хотела убрать пятно, – сказал он, улыбаясь.
Конрад согласился:
– Да. Мы были на волосок от провала, если бы она решила пойти в несуществующий туалет.
Воспроизведение этой детали бюро было невозможно по санитарно-техническим причинам. Имитация туалета – да, но действующий унитаз со сливом и проточной водой? Для таких инсталляций помещения не были предназначены. Если бы Эмма подергала дверь декорации, то немедленно разоблачила бы потемкинские деревни, то есть потемкинское бюро. На самом деле это было даже запланировано, чтобы открыть ей глаза на ее состояние, но не так рано, а в качестве драматичной кульминации и как можно ближе к концу.
– Как вы себя сейчас чувствуете? – спросил доктор Ротх с упором на слово "сейчас", потому что вначале Конрад активно сопротивлялся таким эксцентричным методам лечения.
– Я все еще чувствую себя некомфортно из-за того, что мне пришлось обмануть Эмму и разыграть перед ней иллюзорный мир. Хотя и не могу не согласиться, что ваша необычная идея возымела желаемый эффект.
Ротх кивнул.
То, что Эмма отказывалась принимать кого-либо в клинике, поставило ее доброжелателей практически перед неразрешимой задачей. Она не давала показаний и не делала никаких заявлений; не было ничего, на чем можно было бы построить защиту. В распоряжении прокуратуры, наоборот, имелось видео, на котором Эмма в подвале своего дома перерезает горло собственному мужу, пролепетав какие-то обвинения.
Ротх тоже не особо продвинулся с лечением, пока ему не пришла мысль, как одним выстрелом убить двух зайцев и одновременно вытянуть из Эммы показания и подтолкнуть ее к терапевтической беседе. По его оценкам, Эмма открывалась лишь немногим, и особенно своему старшему другу.
Но одного этого было недостаточно. Для откровенного рассказа ей нужна была знакомая обстановка.
"Если пациент не может прийти к горе, тогда нужно передвинуть гору", – сказал он Конраду десять дней назад, холодным пятничным вечером. На тот момент Эмма находилась у него на лечении меньше двух недель. Конрад хорошо помнил, как засомневался во вменяемости доктора Ротха, когда тот конкретизировал свой план: