Алена машинально развернула его – и не поверила своим глазам. Это оказалась новая абракадабра! Новое шифрованное письмо.
Ну и ну. Какие конспираторы здесь жили в былые годы!
Разумеется, Алена Дмитриева бросила все дела и принялась за расшифровку. Теперь продираться сквозь криптограмму стало значительно легче, и она затратила всего несколько минут на то, чтобы прочесть записку – на сей раз не пугающую, а веселую:
"Дорогая Маргарит, как прекрасно началось утро! Я не думаю о войне, я чувствую себя такой же девчонкой, как тогда, в школе, когда мы придумали писать шифрованные записки. Бонифас сделал мне сегодня предложение. Конечно, я дала согласие! И ты будешь подружкой на моей свадьбе, помни это! Ты первая узнала эту новость. Целую тебя, твоя Одиль".
Ага, теперь понятно, почему мадам Бланш так легко расшифровала записку. Если ее сестра Одиль переписывалась с Маргарит таким образом, Одетт, конечно, не могла об этом не знать. Забавно. Наверное, все дети в мире придумывают шифры и пишут ими друг другу письма. Кстати, пару лет назад Алена нашла в своих старых детских книжках школьную шифровку, но прочитать ее не смогла – забыла, какой знак что значит. А вот мадам Бланш запомнила, умница!
Значит, загадочный Рицци, приславший Одиль пугающее письмо, был в курсе этой переписки и этого шифра. Возможно, он дружил с Одиль или Маргарит, вот та или другая рассказала о шифре и ключе к нему…
Однако время шло, и наша героиня продолжила уборку. Закончила она работу уже на грани дня и понесла накопившийся мусор в пубель. Собственно, каждый поход туда – это прогулка, потому что приходится пересечь чуть ли не всю деревню и лишний раз ею полюбоваться. А если кто-то думает, что мусорка в Муляне – это несколько зловонных ящиков среди неаккуратно вываленного мусора, то он ошибается. Площадка, на которой стоят четыре контейнера (для пищевого мусора, для бумажного и пластика, для металла и для стекла), заасфальтирована, вокруг нее – засаженные полевыми цветами лужайки. По другую сторону дороги простираются наполовину сжатые поля. Солнце светит, небо сияет, плывут белые облака, щебечут птицы, вдали шумит комбайн – вовсю идет жатва. Деревенская идиллия как она есть!
Вдруг Алена оглянулась на приближающийся рокот мотора. Мимо пронесся серебристо-серый мотоцикл и исчез за поворотом.
При виде этого механического коня Алене снова вспомнился тот конь, о котором шла речь в таинственном письме, адресованном покойной Одиль.
В чем же все-таки смысл этих слов: ""Серый" конь. Левый задний"?
"Левый задний" – это может быть место, где стоит, вернее, стоял какой-то серый конь Руэн. Может быть, там спрятано то, что должна была вернуть Одиль какому-то Рицци?
Лошади стоят в конюшнях, стойлах, возможно, в сараях, в амбарах. Хотя нет, амбары – это для хранения зерна. Ладно, ограничимся стойлами, конюшнями и сараями. Ни один из этих объектов не может быть левым задним – прежде всего потому, что существительные "конюшня", "стойло" и даже "сарай" во французском языке женского рода.
Алена на всякий случай уточнила это по словарю в своем мобильнике – да, она не ошиблась.
Лошадей еще могут держат в денниках, но по-французски это тоже stalle, стойло, и тоже женский род. Если бы речь шла о них, написали бы "левая задняя". Что же может быть левым задним – мужского рода, причем иметь отношение к лошадям? Манеж? Лошадей тренируют в манежах. Да, это слово мужского рода. Загон, пастбище, луг? Это тоже существительные мужского рода, но… Левый задний манеж, левый задний загон, левое заднее пастбище, левый задний луг? Слабо верится.
А у самой лошади что может быть – левое заднее мужского рода? Нога, копыто, вот и все. Хвост у нее сзади, но он все же ни правый, ни левый, а как бы средний. Кроме того, слово "хвост" по-французски женского рода.
А, да, у коней еще есть тестикула, проще говоря, яичко. Тестикула в русском языке женского рода, а во французском – мужского, тестикюль, с ударением на последнем слоге. Тестикулы в самом деле бывают правые и левые, но вот насчет задних и передних – сомнительно. Они как бы все задние по определению.
В любом случае части лошадиного тела вряд ли могут иметь отношение к письму. Не может же его автор требовать вернуть ему левую заднюю ногу коня по имени (кличке?) Руэн, левое заднее копыто или, извините, левый тестикюль!
Смех и грех, честное слово. Даже голова от всего этого разболелась.
Алена неспешно побрела к дому, любуясь золотистой солнечной сетью, которая медленно опускалась на Мулян. Дневная жара спала, аромат цветов стал крепче, к нему добавились запахи свежего сена – кое-где на лужайках застрекотали триммеры.
Навстречу попалась рыжеволосая девушка в майке и джинсах. Она несла большую полиэтиленовую сумку, набитую старыми газетами и еще какими-то бумагами.
Вдруг ручка у сумки оторвалась, и часть бумаг вывалилась на асфальт.
Девушка, сердито бурча под нос, принялась их собирать. Алена тоже подняла несколько газет и подала ей. Девушка буркнула что-то отдаленно напоминающее "мерси", подхватила сумку под мышку и пошла дальше.
– Эппл, подожди, забери и это! – раздался возглас, и Алена увидела мадам Бланш, которая семенила от своего дома, держа еще две сумки: одну большую, с бумагами, другую маленькую, в которой что-то позвякивало.
Эппл?
Так это и есть служанка-мигрантка?
Никакая не сиамка, не вьетнамка, не китаянка и ни разу не сенегалка. Европейский тип лица. На итальянку похожа, если бывают рыжие веснушчатые итальянки. Но не идут итальянцы в прислуги во французских деревнях. Раньше португальцы брались за любую работу, но это было давно.
Вручив служанке сумку с бумагами, мадам Бланш заметила Алену, запнулась, как бы собравшись попятиться, но тут же улыбнулась и помахала ей своей бренчащей сумкой:
– Собралась варить варенье и разбила сразу три банки! Ужасно глупо!
Алена сочувственно улыбнулась.
Старая дама пошла вслед за Эппл к пубели, а Алена повернула к бывшему maison blue и внезапно вспомнила: мадам Бланш утром, пока еще была в полусознании, допустила одну очень ценную обмолвку, о которой наша героиня совсем было забыла.
Она сказала: "Тот серый конь Руэн давно сгорел во Френе".
Вот куда нужно пойти, вот где можно попытаться поискать разъяснения – во Френе! Там конюшни, там школа верховой езды, там можно узнать и насчет пожара, и о чем-то "левом заднем".
Рвануть, что ли, прямо сейчас? Вернуться домой, надеть шорты, кроссовки – и вперед?
Алена покачала головой и с сожалением взглянула на меркнущее небо. До Френа пять километров. Это час пути. Вряд ли удастся найти кого-то в это время в конюшнях школы верховой езды, кроме сторожа. И вряд ли от разговора с ним будет толк. А возвращаться придется в темноте по полям, по лесам. Дороги, ведущие через лес, конечно, заасфальтированы, но фонарные столбы на них не предусмотрены. А в лесах водятся не только косули и барсуки, но и кабаны… Как-то не готова Алена к внезапной встрече в темноте с лесным зверьем и даже с безобидной косулей.
Лучше отложить поход во Френ до завтра. Жаль, что он в противоположной стороне от Нуайера, а между здешними населенными пунктами не ходит никакой общественный транспорт. Вообще-то в нем нет надобности: здесь в каждом доме не по одному автомобилю, да еще велосипеды, багги и мотоциклы.
Это прекрасно, но хорошо бы, чтобы весь этот автопарк не мотался по ночному Муляну и не мешал спать.
Из "Воспоминаний об М.К."
Все русские цесаревичи, начиная от Павла I, завершив курс наук, отправлялись в путешествие по России и Европе. Однако Николаю Александровичу устроили грандиозное морское и сухопутное турне и по тем землям, где прежде не ступала нога ни одного наследника российского престола. Первым пунктом на пути числилась Вена, затем – Триест и Афины. Там к нему присоединился кузен – принц греческий Георгий, которого чаще звали Джорджи. Это был большой оригинал, обладатель самых экстравагантных пристрастий. Первым делом он заявил Ники, что намерен сделать себе настоящую японскую татуировку и переспать с настоящей японской гейшей. Ники тоже загорелся, только он еще не знал, отважится ли и на то и на другое. Впрочем, до прибытия в Японию оставалось много времени – предстояло посетить множество городов Индии и Китая, Цейлон, Сингапур и остров Ява.
И вот наконец 15 апреля 1891 года шесть судов русского флота подошли к Нагасаки.
Считалось, что цесаревич будет находиться в Нагасаки инкогнито. Разумеется, для всех чиновников это являлось секретом Полишинеля, однако для всех прочих Николай оставался всего лишь одним из многих европейцев.
Наконец Ники и Джорджи решили осуществить свои намерения относительно гейш и татуировок. Результатом этого решения было появление на "Азове" трех господ в длинных кимоно, разукрашенных иероглифами. При виде их смешливый Джорджи не смог не фыркнуть от смеха: волосы у визитеров были длинные, заплетенные в косы, но на затылках набекрень сидели модные английские шляпы-канотье. Господа представились как самые известные татуировщики в Нагасаки и в доказательство предъявили папки с эскизами, коробки с красками, карандаши и связанные в пучок тоненькие иглы с блестящими острыми кончиками.
После долгих совещаний кузены решили запечатлеть на своих дланях по дракону с черным телом, желтыми рогами, красным брюхом и зелеными лапами.
Татуировщики качнули канотье в знак согласия и предложили господам лечь, обнажив правые руки. Далее в течение полутора часов молодые люди принуждены были вытерпеть бесчисленные неуловимые уколы в кожу. При виде изредка выступавших капелек крови Ники бледнел и отворачивался. Наконец работа была закончена. Полюбовавшись делом своих рук, татуировщики заявили, что это будет выглядеть восхитительно, получили плату и откланялись.
– Первая часть наших планов исполнена, – радостно сказал Ники. – Теперь – к гейшам!
Вдруг дверь распахнулась. На пороге стоял доктор Рамбах – личный врач русского наследника престола на время путешествия.
– Ваше высочество! – воскликнул он, с ужасом глядя на распухшую и покрасневшую руку цесаревича. – Ваше высочество! Как вы могли на это решиться, не сказав мне ни слова? Я думаю, император будет очень недоволен.
– Поди отсюда, Рамбах! – сердито сказал Ники, которому только что пришло в голову, что отец, пожалуй, придет в ярость при виде татуировки, а от матушки жди обморока. Удовольствие было испорчено как минимум наполовину. – Что ты со мной как с младенцем!
– Господа, я слышал, вы упомянули о женщинах, – с видом мученика сказал Рамбах. – Ваши императорские высочества, помните, что во всех портовых городах женщины – первые разносчицы заразы. Не унижайте ваши семьи и ваших подданных известиями о том, что наследники русского и греческого престолов оказались рабами низменных желаний и принуждены были после этого пройти известный курс лечения!
Джорджи и Ники уныло переглянулись. В словах доктора был резон.
– Ну вот, никакой экзотики! – разочарованно протянул будущий греческий король, а будущий русский император только вздохнул.
– Примите один совет, господа, – сказал Рамбах, который мигом смягчился, видя, что его слова произвели впечатление. – Вы можете пообщаться с гейшами – это умные дамы, которые поют, танцуют и разговаривают с гостями, не вовлекая их в низменные развлечения.
– И как их узнать? – спросил Джорджи. – Как отличить гейш от обычных проституток?
– Для опытного взгляда нет ничего сложного, – объяснил Рамбах. – Во-первых, пояс у проституток всегда завязан спереди – чтобы проще было развязать. И они еще непременно чернят зубы.
– Брр! – передернулся Ники. – Целоваться с чернозубой! Какой кошмар!
– Однако какой же ты брезгливый, кузен, – усмехнулся Джорджи, когда дверь за доктором закрылась. – Чернозубые шлюхи ему не нравятся, вида крови боишься!
– Трусость совершенно ни при чем, – буркнул Ники обиженно. – Просто мне противно видеть кровь, вот и все.
– Любую? – лукаво спросил Джорджи. – И мужскую, и женскую?
– А что, у женщин кровь отличается от мужской? – вытаращился на него Ники.
– Девичья – отличается, – хихикнул Джорджи. – Девственная. Понимаешь, о чем я?
Ники отвернулся и с пристальным вниманием принялся разглядывать татуировку. Кожу чуть пощипывало, но боли не было.
– Или ты еще не спал с девушками? – удивился Джорджи.
– А ты, что ли, спал? – недоверчиво огрызнулся Ники.
– Конечно, – гордо кивнул кузен. – И ты знаешь, не могу понять, почему мужчины так гоняются за этой дурацкой девственностью. Меня, честно скажу, чуть не стошнило, когда я увидел, что испачкан кровью. Так что с девственницами я больше не вожусь. И еще терпеть не могу неопытных девочек, которых всему надо учить. Нет, конечно, жена должна быть невинна и неопытна, с этим никто не спорит, – оговорился Джорджи, – но любовница… Она должна знать что-то такое, что неизвестно мне, понимаешь?
Ники слушал, чуть не рот открыв от внимания. Каждое слово Джорджи стало для него откровением!
"Дурак я дурак, почему я не подумал об этом раньше!"
Вдруг он вскочил:
– Сегодня какой день?
– Вторник, а что?
– Завтра среда! Завтра чуть свет отправляется фельдъегерь с почтой! Хорошо, что я спохватился! Мне надо срочно написать письмо. Иди теперь, Джорджи! Я буду писать!
– Да что это тебя разобрало? – изумился кузен. – Завтра и напишешь.
– Нет, мне надо сейчас, мне надо сосредоточиться… – пробормотал Ники, глядя отсутствующими глазами. – Иди, Джорджи, миленький, ну иди…
Джорджи с недоумением пожал плечами и вышел.
Бургундия, Мулян, наши дни
Читала наша героиня тем вечером "Воспоминания об М.К." через строчку – больше думала не о любовных приключениях скандальной балерины, а о таинственной записке. Наконец она отложила книгу и предалась размышлениям.
Забегая вперед, следует сказать, что вернется Алена к книге только спустя некоторое время, поскольку будет занята. А ведь продолжи она чтение, ответ на многие свои и чужие вопросы могла бы получить раньше, чем они будут заданы…
Итак, она отложила "Воспоминания об М.К." и снова принялась размышлять, почему человеку, положившему странное послание на ограду мадам Бланш, понадобилось писать на состарившейся бумаге и с помощью старой машинки.
И смысл письма… Как бы до него докопаться?
У Одиль, ныне покойной, есть что-то, она сама знает что. Возможно, эта вещь краденая? Произошла кража, конечно, очень давно, и сам вид послания – намек на то время, свидетельство того, что этот человек тоже явился из тех давних времен. Или вообще записка была написана еще тогда, а подброшена только теперь, и она просто напоминает о чем-то, но не угрожает?
Ответить, когда именно послание было напечатано, мог бы лишь специалист – причем специалист не только по качеству бумаги, но и машинописной ленты. Скажем, он мог бы сказать, напечатан текст давно или недавно, но на машинке со старой, истертой лентой. Как такое исследование называется – спектральный анализ, что ли? Ему подвергают палимпсесты, старинные рукописи, гравюры и картины, если возникает сомнение в их подлинности или надо установить их возраст.
Кто бы мог провести этот анализ? Эксперт-антиквар. Или полицейский эксперт высшего разряда. Знакомый антиквар у Алены есть – Маршан. Полицейского эксперта, строго говоря, тоже можно было бы раздобыть, если напрячь старые связи с поджарым, как гончий пес, злым, неистовым, неутомимым и неумолимым испанцем Диего Магластадором и нелепым, занудным Жоэлем Ле Пеплем, носителем самых дурацких бакенбард на свете. Эти бравые лейтенанты жандармерии должны быть немало благодарны нашей героине за помощь – неоценимую! – в раскрытии кражи письма королевы Марии-Антуанетты и убийства в замке Танле. Впрочем, оба считали, что эта русская больше мешала им, чем помогала, но это, само собой, исключительно из сексизма. А Жоэль – еще из сексуальной озабоченности, можно сказать, одержимости той самой русской.
Ничего, ради дела господа жандармы как-нибудь потерпят.
Надо найти их телефоны в справочнике мобильника и позвонить.
Но тут Алена вспомнила, что толку от этих звонков будет мало: материалов для исследования у нее нет. Письмо-то она вернула мадам Бланш.
Какая жалость! Хоть бы на часик раздобыть его снова.
Но каким образом?
Алена мигом вообразила, как она
1) под покровом ночи прокрадывается с фонарем в дом мадам Бланш и шарит по всем укромным уголкам в поисках письма,
2) проделывает то же, но днем, выждав, когда хозяйка и прислуга куда-нибудь уйдут,
3) подкупает Эппл, и та приносит ей письмо.
При обдумывании последнего пункта Алене вспомнилась рыжая итальянистая служанка, которая несет в пубель две пластиковые сумки, наполненные бумажным старьем. Что, если среди этого старья была и записка? Что, если она сейчас в мусорном ящике?
Вектор работы воображения нашей героини сменился. Теперь она представила себя – в резиновых перчатках для мытья посуды (как раз вчера в Тоннере купила целых три пары), с фонариком, нацепленным на лоб (где-то у Мориса был такой фонарик), в куртке, наброшенной на пижаму (из-под куртки виднеются кружавчики на розовых штанишках) – роющейся в мусорном ящике на окраине села и замирающей при каждом постороннем звуке: вспорхнет ли ночная птица, мелькнет ли ночная кошка или промчится какой-то ночной мотоциклист, вроде того, который вторую ночь подряд рассекает мулянские улочки.
Да-да! Снова взревел мотор, приблизился рокот, отдалился, начал приближаться…
Алена погасила бра, подскочила к окну и сквозь щель в жалюзи разглядела, что мотоцикл обогнул maison bleue слева. Спустя некоторое время мотор стих.
Это ее озадачило. Куда же он поехал? Рядом с домом Детур – дом Франсуазы и Бернара (фамилию их Алена не знала), дальше небольшое сельское кладбище и старая, всегда запертая церковь, часы на башне которой сначала бьют девять, что означает семь, а потом девять, что означает девять.
Что можно делать в запертой церкви ночью? Тайно молиться на паперти?
А на кладбище? Общаться с призраками?
А на пастбище? Красть овец, что ли?
Но, может быть, ночного мотоциклиста интересуют оплетенные плющом и диким виноградом развалины давным-давно сгоревшего дома? В этом доме, говорят, обитала некогда какая-то русская графиня или княгиня. В этих развалинах Алена несколько лет назад познакомилась с бесконечно обаятельным наемным убийцей. Это была странная и трагическая история, о которой Алена не любила вспоминать. В памяти она оплела случившееся такими же зарослями плюща и дикого винограда, как те, что на развалинах.
Надо надеяться, человек, приехавший на мотоцикле, в них не полезет. Там и днем ничего не стоит ноги переломать.