- Да, если вспомнить, скольких людей он своими лекарствами отправил на городское кладбище, - жалобно проговорила Саския. -Прости меня, Гертджи! - неожиданно в ее голосе послышались мягкие, просительные нотки. - Прости, что я бываю так резка.., это не я, это моя болезнь кричит на тебя!
- Я понимаю, мефрау! - кивнула Гертджи. -Я понимаю и нисколько не сержусь.
- Побудь еще со мной, Гертджи! - Саския схватила служанку за руку, сильно сжала ее. -Побудь со мной, мне так одиноко!
- Потом, мефрау, попозже! - Гертджи резко высвободила руку. - Сейчас должен прийти рыбник, минхейр Сваммер. Нехорошо заставлять его ждать…
Выйдя за дверь спальни, Гертджи замерла на месте, прикрыв глаза.
Сколько еще нужно ждать?
Старая Кэтлин, помнится, говорила, что это произойдет не сразу. Оно и лучше - нехорошо, если это случится прямо при ней. Но все же - полчаса, час, или еще больше?
А потом.., потом можно будет дать себе волю! Окрутить хозяина будет просто, таких мужчин Гертджи повидала на своем веку!
И наконец-то она станет настоящей госпожой, богатой и уважаемой! Мефрау Гертджи Диркс!
Гертджи прикрыла глаза и замерла, наслаждаясь предвкушением счастья.
* * *
- Как вы тут оказались? - слегка отдышавшись, полюбопытствовал Старыгин. - Мы договаривались встретиться гораздо позже…
- Я соскучилась, - сквозь зубы, пробормотала Катаржина, - за те два дня, что мы знакомы, я успела так к вам привязаться, что когда мы расстались ненадолго, мне стало чего-то не хватать…
Старыгин внезапно ужаснулся: только что он видел очередного покойника и едва не догнал убийцу, только что рухнули все его надежды внести хоть какую-то ясность в это запутанное дело, не прошло и пяти минут, как он улепетывал от полицейского, и вот, спокойно сидит в машине и перекидывается с Катаржиной ничего не значащими словами.
Неужели он настолько зачерствел душой, что его не трогает смерть трех человек? Все существо его бурно запротестовало. Просто здесь, в этом колдовском городе, его захватила нереальность всего происходящего. Никак не укладывалось в голове, что те трое были живыми людьми, а не фигурами с картины Рембрандта. Те-то тоже в свое время были живыми, но ведь с тех пор прошло триста пятьдесят лет…
- Вы все же не хотите узнать, что случилось? -Катаржина стала серьезной. - И кстати, как прошла встреча с Войтынским?
- Это ужасно, - выдохнул Старыгин, - но.., вы все равно узнаете. Его тоже убили…
- Что за черт! - машина вильнула, и Катаржина вцепилась в руль. - Этак и в аварию попасть недолго!
- Дело плохо, - вполголоса проговорила она, переезжая на другой берег Влтавы. - Вас разыскивают. Портье в вашем отеле сообщил полиции, что вы преследовали человека, который наутро был найден мертвым. Ну да, тот лысый мужчина. В доме с башней.
- Там, в подвале замка, я почти столкнулся с убийцей Войтынского!
- Значит, дело еще хуже, чем я думала! И еще тот повешенный на Чертовке…
- Но вы-то, по крайней мере, не думаете, что это я их всех убил?
- Не думаю, - Катаржина покосилась на спутника. - Но доказать это будет трудно…
- Я опоздал буквально на минуту! - простонал Старыгин. - Когда я вошел, убийца еще был в комнате! Пан Войтынский что-то хотел сообщить, но не успел… И я…
Он хотел сказать ей, что узнал убийцу, но Катаржина резко затормозила на перекрестке, и слова так и не сорвались с его губ.
- Вам нужно выбираться из города, - деловито заметила Катаржина, - иначе попадете в полицию. Разбирательство долго продлится. Там в багажнике ваша сумка с вещами.
"Как она умудрилась так много успеть за такое короткое время? - удивился Старыгин. Ведь прошло не больше часа… Прихватила его сумку, сама переоделась и ожидала совсем в другой стороне от главного входа в замок". Он покосился на свою спутницу - сейчас у нее был совершенно неприметный дорожный вид. Коротенькое пальтишко из ворсистой ткани в клетку, джинсы. И кепка, надвинутая на лоб. Солнце убежало за тучку, и Катаржина сняла темные очки.
Старыгин задумался, машинально глядя по сторонам.
Вдруг он схватил Катаржину за руку:
- Стойте!
- Черт! - она едва справилась с управлением и резко затормозила:
- Никогда так не делайте! Мы могли разбиться!
- Что там, на углу? - возбужденно проговорил Старыгин. - Что за магазинчик мы только что проехали?
- Аптеку, - Катаржина пожала плечами. - Почему это вас так взволновало? Вам что - срочно нужно лекарство от нервов? Мы по дороге заедем в какую-нибудь другую аптеку…
- Аптека! Ну да, конечно, аптека! - Старыгин рассмеялся. - Как же я сразу не догадался! Разумеется, аптека! Шары.., разноцветные шары в витрине…
- Да что с вами такое? Объясните, наконец! Или у вас от перенесенных невзгод началась истерика?
- Да нет, я в порядке, - отозвался Старыгин и вкратце рассказал о том, в каком положении обнаружил он пана Войтынского.
- Так вот, я сначала не понял, что изображено на старинных часах, до которых Войтынский пытался дотянуться. Весы, монах, склонившийся над больным.., травы.., и наконец разноцветные шары! А теперь все встало на свои места! Весы это главный инструмент аптекаря, лечебные травы - здесь все понятно, именно травами всегда пользовались целители, а шары с глубокой старины были символом аптекарей, шары помещали в окна аптек и вешали над их входом. И те же шары были в гербе семейства флорентийских правителей Медичи. Именно потому, что Медичи по-итальянски - это и значит медики, лекари, и предки правителей когда-то держали аптеку.., так что эти часы наверняка принадлежали когда-то герцогам из семейства Медичи!
- Медичи! - как эхо, повторила Катаржина, и на ее лице появилось какое-то странное выражение. - Ведь история семейства Медичи на несколько столетий стала историей Флоренции. Восхождение рода началось с Козимо Медичи, банкира, который за тридцать пять лет сумел подмять под себя все банки и стал некоронованным правителем Флоренции. И вы хотите сказать, что те часы принадлежали Медичи?
- Да, герцогам Медичи! - повторил Старыгин. -Поскольку над шарами была герцогская корона, украшенная виноградными листьями. И именно на это хотел перед смертью указать Войтынский. То есть он считал это чрезвычайно важным…
- А "Ночной дозор" перед Прагой побывал во Флоренции, в музее Уффици! - подхватила Катаржина. - Так что именно туда уходит след! Нам нужно ехать в Италию!
- Вряд ли это получится, - Старыгин помрачнел. - Вы же сами сказали, что меня разыскивают! Надо мной висит подозрение в убийстве, а теперь, возможно, и в двух!
- Тем более, вам нужно покинуть Чехию, - не уступала Катаржина. - И чем скорее, тем лучше!
- Меня задержат в аэропорту, при проверке документов!
- Значит, не нужно пользоваться самолетом! Поедем на машине, это проще всего!
- Вы хотите сказать, что на дороге документы проверяют не так тщательно?
- Да их, можно сказать, вовсе не проверяют. Единственное место, где могут попросить паспорт - это на границе Чехии с Австрией, а австрийско-итальянскую границу можно проехать почти не снижая скорости! Это же Евросоюз, можно сказать, одна страна!
За разговором они миновали пригороды Праги, и вдоль дороги потянулись ухоженные поля, расчерченные на геометрически ровные прямоугольники. Вдали, на горизонте, промелькнула невысокая гора, увенчанная хорошо сохранившимся замком с зубчатыми башнями, словно срисованным с детской книжки про спящую красавицу. Затем за окном машины пролетели аккуратные домики небольшой деревни, кирпичное здание пивоварни с высокой трубой, нарядные палисадники. Справа появилось белое двухэтажное здание придорожного ресторанчика или, скорее, трактира - яркие резные ставни, кружевные занавески в окнах, реклама местного пива над входом.
- Пожалуй, надо поесть и отдохнуть, - проговорила Катаржина, сворачивая на подъездную дорожку.
В зале было почти пусто, только пара краснолицых толстых немцев за угловым столом поглощала пиво и громко обсуждала достоинства чешских женщин. Одна из этих самых женщин, рослая голубоглазая блондинка в клетчатом платье и крахмальном переднике, подошла к посетителям и предложила им меню.
- Что вы предпочитаете? - спросила Катаржина.
- Только не кнедлики! - усмехнулся Старыгин, вспомнив комочки клейкого теста, которые ему подавали в самолете.
- Зря! - Катаржина покачала головой. - Как раз кнедлики здесь неплохо готовят!
- Лучше какую-нибудь рыбу.
- Могу предложить пану карпа, запеченного в шпике, - проговорила официантка.
Карп действительно оказался очень хорош, ароматная корочка буквально таяла во рту. Катаржине принесли большую круглую котлету с молодым картофелем и отдельно - что-то красное.
- Это наш местный сыр, называется "Хермлин", - пояснила она, - он очень хорош жареный с брусничным вареньем.
Старыгин только пожал плечами. Он так устал и измучился, что совершенно не интересовался изысками чешской кухни. Он отказался от пива, и Катаржина попросила принести белого вина.
- Вам надо расслабиться, - сказала она, притушив голос до мягкости. - То, что с вами происходит, кого угодно может выбить из колеи…
Он поглядел в темные глаза и подумал с благодарностью, что первое его впечатление об этой женщине было не правильным. Несмотря на резкий голос и внешнюю угловатость, пани Катаржине не чужда некоторая мягкость и заботливость, как и всякой женщине. За редким исключением, конечно.
Старыгин слегка опьянел от сытной еды и от вина, окружающие звуки стали как-то глуше, впрочем в ресторане было тихо и пустынно, немцы уехали на своем "Мерседесе".
Завершив обед чашкой крепкого кофе, Катаржина подозвала официантку и спросила, нет ли при ресторане комнат.
- Мы хотели бы отдохнуть, нам сегодня еще долго ехать…
Старыгин удивленно взглянул на спутницу, но ничего не сказал.
- Одна свободная комната есть, - сообщила официантка с двусмысленной ускользающей улыбкой, и через минуту принесла ключ.
Не слишком твердо ступая по шатким ступеням, Старыгин поднялся вслед за Катаржиной по лестнице, захлопнул дверь маленькой уютной комнаты, большую часть которой занимала огромная кровать, повернулся к своей попутчице…
Дальнейшее было для него полной неожиданностью.
Доктор Катаржина Абст притянула его к себе и впилась в его губы долгим жадным поцелуем. Обняв его левой рукой, правой она повернула ключ в замке. Старыгин выронил дорожную сумку, неуверенно покосился на дверь, за которой раздавались удаляющиеся шаги официантки, и обнял Катаржину. Она торопливо расстегивала его куртку, гладила горячими руками шею, запустила пальцы в волосы, затем мелкими острыми зубами прихватила ухо…
Старыгин забыл обо всем на свете, подхватил Катаржину и понес к кровати. Отдельные детали одежды разлетались по комнате, как осенние листья в бурю.
Действительно, все происходящее напоминало бурю своей стремительностью, неожиданностью и бешеным темпом. Катаржина жадно и безжалостно набрасывалась на любовника, впивалась в его тело горячими неутолимыми поцелуями, раздирала его кожу острыми ногтями. Во всем этом было больше боли и борьбы, чем любви и наслаждения.
И, как всякая буря, это быстро кончилось.
Они лежали рядом, потные и изможденные, как выброшенные волнами на берег жертвы кораблекрушения, и темные короткие волосы Катаржины щекотали шею Старыгина.
Тут он несколько пришел в себя и с удивлением подумал, что же все это значит.
До сих пор он не замечал в своей спутнице ни малейшего проявления женского интереса, да и она, признаться, была не в его вкусе - угловатая, резкая, насмешливая… Дмитрий Алексеевич предпочитал женщин мягких, нежных, романтичных.
Поэтому налетевшая на них буря африканской страсти очень удивила его.
Он смотрел на ее тело - длинное, мускулистое, покрытое смуглой матовой кожей, и она казалась ему загадочной, непостижимой, как египтянка с древнего барельефа.
Катаржина почувствовала его взгляд, приподнялась на локте и ответила долгим изучающим взглядом - без улыбки, без нежности, с каким-то непонятным любопытством, и вдруг нежно и страстно поцеловала в ямку в основании горла.
- Ты как вампир, - охрипшим от волнения голосом проговорил Старыгин и обхватил темную, коротко стриженную голову.
- Почему - как? - проурчала она, покрывая его тело поцелуями, спускаясь все ниже и ниже. - Я и есть вампир.., точнее - вурдалак, ты разве не знал, что Чехия - родина вурдалаков? Я сейчас выпью твою кровь, и ты тоже станешь вурдалаком…
Старыгин задохнулся и потерял голову.
На этот раз все было гораздо медленнее, прозрачнее, полнее. Они смаковали каждое прикосновение, каждый поцелуй.
Когда все завершилось, Старыгин почувствовал себя легким и опустошенным, как будто Катаржина действительно выпила всю его кровь. Он бережно обнял ее левой рукой и начал засыпать, перед глазами поплыли какие-то цветные пятна, смутные образы прошедшего дня, но легкая рука потрепала его по щеке, и хрипловатый волнующий голос проговорил:
- Эй, соня, пора вставать! Нам действительно нужно ехать! Уже много времени!
- Ехать? - сонно пробормотал Старыгин. -А как же.., мы хотели.., немножко поспать…
- Поспишь в дороге! - Катаржина ущипнула его. - Вставай, лентяй! Нам нужно проехать пол-Европы!
- Ты неутомима, - проворчал он, нехотя поднимаясь. - У тебя что - внутри батарейка?
- Я же тебя сказала - я вурдалак, а у вурдалаков неисчерпаемый запас энергии! Я же напилась твоей крови и теперь отлично себя чувствую! Ну ладно, отдохни несколько минут, я первая пойду в душ!
Через час, расплатившись, они покинули трактир и покатили дальше по прекрасной европейской дороге.
Старыгин задремывал, окрестные пейзажи сливались перед его глазами в мешанину цветных пятен и таяли в солнечных лучах.
- Спишь? - повернулась к нему Катаржина. -Вот теперь делай вид, что действительно спишь, не вздумай просыпаться! Мы подъезжаем к границе!
От этих слов сон моментально слетел со Старыгина, он подскочил и уставился на приближающуюся пограничную будку.
- Я сказала - спи! - сквозь зубы прошипела Катаржина, не поворачивая головы.
Старыгин закрыл глаза и откинулся на сиденье.
Катаржина затормозила, опустила стекло и проворковала:
- Пан офицер, какая прекрасная погода!
- Попрошу паспорта! - отозвался пограничник, приложив руку к козырьку.
- Вот мой паспорт, - Катаржина подала ему книжечку. - Я еду к брату, он живет в Вене, у него завтра день рождения.., представляете, пан офицер - в Вене никто не умеет как следует приготовить кнедлики! Так что я сама буду их готовить для брата!
- Кнедлики? - переспросил пограничник, у которого от ее болтовни спутались мысли. - Пани, хорошо умеет готовить кнедлики?
- О, меня научила моя бабушка, а уж как она их готовила - просто пальчики оближешь!
- А тот пан, - пограничник кивнул на Старыгина. - Кто тот пан? Где его паспорт?
- То мой муж, - пренебрежительно махнула рукой Катаржина. - Перепил пива, и теперь его не разбудить! Уж я его знаю! Говорила я ему - не пей так много, хватит тебе! Но разве же мужчины когда слушают умных советов? А куда он засунул свой паспорт.., кто же его знает.., так рассказать пану офицеру, как я готовлю кнедлики? Для начала нужно взять молодую картошечку…
Сзади за машиной Катаржины стоял огромный грузовик. Водитель грузовика высунулся из кабины и прокричал:
- Вы что там застряли? У меня груз скоропортящийся, яйца, мне долго ждать нельзя! Кто будет платить, если яйца протухнут?
- Потом нужно взять хорошего шпика, совсем немного… - как ни в чем не бывало, продолжала Катаржина. - И немного припустить его на слабом огне…
- Ладно, пани, проезжайте! - отмахнулся от нее пограничник. - На обратном пути расскажете!
- Непременно, пан офицер! - широко улыбнувшись, Катаржина нажала на педаль газа.
- Ты, наверное, регулярно возишь контрабанду, - вполголоса проговорил Старыгин, когда граница осталась позади. - У тебя это так естественно и профессионально получилось - сразу видно, что не первый раз!
- Ну конечно - я и вурдалак, и контрабандист, усмехнулась Катаржина. - И вообще, я глава мафии! Лежи, не шевелись! Мы еще не очень далеко отъехали!
- Вот еще что меня интересует, - не умолкал Старыгин. - Что значит - припустить на слабом огне?
- Понятия не имею! - Катаржина фыркнула и пожала плечами. - Ты что же, думаешь, что я действительно умею готовить кнедлики?
- А что - разве нет? Ты так убедительно об этом рассказывала, что я тебе поверил! Вот, думаю, идеальная получится жена - даже кнедлики готовить умеет!
Катаржина хихикнула и покосилась на спутника:
- Я же - искусствовед, а главное, чему должен научиться искусствовед - убедительно и красиво рассказывать о том, чего он совершенно не умеет делать.
* * *
Мейстер Рембрандт вернулся с похорон в отвратительном настроении.
Само собой, похороны жены - это не самое веселое занятие, но дело было не только в том, что он потерял Саскию. Хотя, конечно, у них были хорошие времена, но жена долго и тяжело болела, и Рембрандт понемногу привык к мысли о ее смерти.
Дело было не только в смерти как таковой.
Дело было в тех неожиданных и неприятных переменах, которые эта смерть принесла в его жизнь.
Во-первых, он с горечью узнал, что Саския незадолго до смерти переписала свое завещание, назначив своим наследником маленького Титуса. Правда, она назначила мужа единственным опекуном девятимесячного сына, но тем не менее, как ни крути, фактически она лишила Рембрандта наследства.
И кроме того, на похоронах Хендрик ван Эйленбюрх, родственник покойной, посмел предъявить мейстеру Рембрандту какие-то неуместные претензии. Он заявил свои права на часть имущества покойной, говорил о ее драгоценностях..
Нет, нет и нет! Жадные родственники не получат ни гульдена, ни крошки из наследства Саскии! У него и без того хватает долгов!
- Гертджи! - раздраженно выкрикнул Рембрандт. - Гертджи! Где тебя черти носят?
- Я здесь, минхейр! - служанка возникла в дверях со странной, блуждающей улыбкой на пухлых губах.
- Принеси мне вина! - потребовал хозяин. -Того, ты знаешь.., того, что прислал мне минхейр Домер…
- Сию минуту, хозяин… - Гертджи опустила глаза и исчезла.
Пожалуй, и правда надо будет написать ее портрет.., у чертовки красивая кожа…
Но что же делать с деньгами? Подходит срок очередного платежа по закладной.., правда, тот странный человек заплатил ему пятьсот гульденов, но от них уже почти ничего не осталось.., деньги имеют обыкновение таять с необычайной скоростью.., конечно, он купил тот античный мрамор, но это ведь для дела…
Гертджи беззвучно вошла в комнату, поднесла хозяину бокал с темно-красным вином, склонилась к нему, как бы нечаянно прикоснувшись высокой грудью.
Рембрандт взволнованно сглотнул, поднял глаза, встретился с жарким, пристальным взглядом служанки. Ее мягкие губы что-то прошептали. Бокал с громким, обиженным звоном упал на черно-белые плиты пола, разбился на сотни мелких кусков, темно-красное вино обрызгало все вокруг, как кровь.
Как кровь Саскии, почему-то подумал Рембрандт.