– Ну вот, Викуль. Голодной не ходи, бери в холодильнике все что захочешь. На улице даже не показывайся. Если свежего воздуха захочется, здесь в конце коридора есть балкон. Впрочем, я не думаю, что они средь бела дня на что-то отважатся. Ну, а я еще Иваныча попрошу проследить за домом.
Вика молча кивнула, с потерянным видом стоя у комнатной двери.
– Викуль. – Осторожно, ожидая встретить яростный отпор, Андрей коснулся ее плеча. – Я все понимаю. И с переездом. И… с портретом тоже.
– Ничего ты не понимаешь, Смирнов. Откуда? – Вика не стала стряхивать его руку, просто отошла от него подальше к окну. И, глядя за стекло, вдруг призналась: – Лучше бы он к другой ушел, но остался жив! Я бы знала тогда, что хотя бы иногда смогу его увидеть, а может, и шпильку мимоходом воткнуть. А он… Он бы со своим ребенком встречался хоть иногда. "И ко мне бы заезжал", – чуть не добавила она, но это было и так очевидно.
Смирнов замялся, как будто хотел сказать что-то, но потом просто попрощался:
– Ладно, не скучай, Викуль. Вечером привезу к тебе Лену. А сейчас сам дверь на ключ запру, чтобы тебе со мной вниз не спускаться.
Он ушел, а Вика осталась. Посидела на кровати, потом вышла на балкон. На улице заметно потеплело, ветер довольно быстро гнал по небу облака, пока еще белые и разрозненные, но уже наливающиеся снизу синевой и обещающие привести за собой настоящие тучи. Балкон выходил на стриженый газон с беседкой и колодцем. Дальше, за чисто символическим заборчиком, разделяющим участки двух закадычных соседей, был виден рублевский сад и вдоль него парники, где на грядках сейчас копался Иваныч. В очередной раз разогнувшись, он посмотрел на смирновский дом, увидел на балконе Вику и помахал ей рукой. Она тоже помахала в ответ. Он подошел поближе, перешагнув через невысокую внутреннюю оградку, и спросил снизу:
– Викуль, редисочки свеженькой не хочешь?
Есть не особо хотелось, но отказывать Иванычу, такому милому, с его добрым, изрезанным морщинками загорелым лицом, хотелось еще меньше. Поэтому Вика ограничилась заявлением:
– Меня Смирнов запер.
– Так ты изнутри отопри, замок-то у него двусторонний. А я сейчас. – И Иваныч припустил назад на грядки.
Отступать было поздно, и Вика дождалась его, стоя на крыльце.
– Вот. – Он принес не только редиски, но и всякой зелени, упругой и ароматной. – Салатик себе порежешь.
– Спасибо, – кивнула она. – А вы, может, зайдете на чай? Заодно покажете мне, где что лежит, вы-то тут ориентируетесь, в отличие от меня.
– Ну, коли так, то зайду, – застенчиво улыбнулся Иваныч. Вымыл руки, пока Вика мыла зелень, потом они вместе нарезали салат, от одного аромата которого у нее даже скулы свело. А она-то думала, что есть совсем не хочет! Иваныч помял зелень толкушкой, чтобы усилить аромат, присолил и капнул несколько капель уксуса. Поперчили, полили маслом.
– Изумительно! – Вика захрустела салатом, жмурясь от удовольствия. – Спасибо, Иваныч!
– Так весенняя зелень – она самая вкусная, – улыбнулся Иваныч. – Мы с Андрюхой такие салатики частенько режем. Как гости к нему приезжают, я уж не лезу мешаться, а вот когда он один, мы с ним здесь вот так, как сегодня с тобой, хозяйничаем.
– Иваныч, а что, жена от него правда гуляла? – спросила вдруг Вика. Получилось неожиданно даже для нее самой, как будто кто за язык дернул. С чего бы? И не думала ведь!
– Было дело, – нахмурился Иваныч. – Я-то всего не видел, потому что появился тут уже под конец их семейной жизни. Но она была девка очень видная, яркая, звонкая вся такая. И до мужиков охочая… Они к ней так и слетались. А на кого сама вешалась. И Андрюхины-то приятели тоже не смогли устоять… Друзья, называется! – Иваныч символически сплюнул.
– А он что? Не замечал ничего? Или так ее любил, что вовремя отворачивался?
– Андрюха? Нет, не думаю, чтоб отворачивался. Он не из той породы, что даст ноги о себя вытирать. Любил ее – это да. И поэтому, наверное, просто верил своей женщине, как себе. А когда понял, что верить нельзя, то сразу одним махом все концы обрубил, выгнал ее и подал на развод. Она-то еще приезжала, пыталась мириться, а он и разговаривать с ней не стал. Потом только долго стоял за баней возле растущей там рябины. Обхватил ее, да нет-нет лбом о ствол и стукнется. Хотел я к нему подойти, но потом передумал: ну что в такой ситуации скажешь? А так перегорит да утихнет. И ушел я потихонечку, не стал показываться ему на глаза. Вот с той поры вместе и живем.
– Ясно, – кивнула Вика, снова опуская глаза к салату. За окном внезапно громыхнуло, и она вздрогнула всем телом. Чуть вилку с перепугу не уронила. Иваныч только улыбнулся:
– А вот и первая весенняя гроза пожаловала! Наконец-то! Давно пора! Грядки я не успел дополоть, но ради такого случая позже все доделаю.
Он чуть отодвинул занавеску, выглянул в окно. Дождя еще не было, но ветер поднялся такой силы, что клонил яблони в рублевском саду, словно былинки, срывая и сразу же унося прочь наименее крепкую листву. Потом резко потемневшее небо озарилось вспышкой, снова громыхнуло, уже ближе. И еще раз. Залп за залпом, почти без передышки. Будто артиллерийская канонада, только несущая не разрушение и смерть, а напротив, обозначающая, что долгожданное лето наконец-то вступает в свои права. Этакий приветственный салют! А потом хлынул дождь. Без всякого предупреждения, сразу стеной, которая одним махом будто обрезала ветер.
– Ну, Иваныч, теперь вы со мной тут надолго, – улыбнулась Вика.
– Ой, только б курочки мои в сарай забежали! Совсем я про них забыл! – всполошился он. – Ну-ка, хоть взгляну, – и побежал по лестнице на второй этаж.
Вика поднялась туда с ним за компанию. Кур они так и не высмотрели. В сарай – не в сарай, но укрытие себе птицы где-то все же нашли. Зато, просто так выглянув в то окошко, что было обращено на улицу, Вика случайно увидела проезжающую мимо ворот машину. Темная иномарка ехала медленно под сплошными потоками дождя. Кое-как держащаяся на месте водительская дверца у нее была изрядно помята. У Вики екнуло сердце. Она распахнула окно, высунувшись из него наполовину под дождь. Но высокий наружный забор помешал ей рассмотреть номера удаляющейся машины.
Вечером приехали Смирнов с Леной, и почти вслед за ними Рублевы, оставившие сына и кошку на попечение родственников. Вечер был такой тихий и солнечный, что пролетевшая буря казалась накатившим и исчезнувшим наваждением. И лишь вдали, на востоке, еще кучерявились белоснежные, слепящие глаза башни облаков.
– С первой грозой! – громогласно поздравил с порога Матвей.
– Угу, – кивнул Смирнов. И саркастически добавил: – После третьей грозы купаться можно будет.
– Ну, ты свой сезон уже открыл, – с усмешкой пробасил Матвей.
– Не я один. Викуля еще раньше моего почин положила. Причем дважды.
– А те, кто нас к этому вынудил, похоже, и здесь меня выследили, – сообщила Вика. И рассказала о машине. О той самой или очень похожей.
– Так, – сразу стал серьезным Матвей. – Андрюха, с камерами не будем тянуть до выходных. Завтра же с утра пришлю своих парней, чтобы установили все в срочном порядке и на высшем уровне. Кстати, насчет камер у бокса: со вчерашнего дня там появилась пара кадров, но нечетких, наши приятели подло обманули мои надежды. Но я все-таки отвез запись следователю. Объяснил, что на ней надо искать и почему. Может, и удастся что-то из нее выжать.
– Матвей, а те записи, что с Климом? Ты их случайно не привез? – спросила Вика.
– Привез, Викуль. Они у меня в машине. Хочешь посмотреть?
Вика только кивнула в ответ. И вскоре уже сидела у Рублевых в гостиной на диване перед большим телевизором. Остальные тоже составили ей компанию: вдруг кому-то удастся что-нибудь разглядеть? Запись была темноватой, черно-белой. Камера у Матвея срабатывала на движение, и большей частью запечатлелись пустяки: пролетевшая птица, прошмыгнувшая мимо кошка, да не одна. Потом прошел человек, но вдали и мимо.
– Сторож несколько раз попал в кадр, – прокомментировала Таня. – Работает человек, регулярно совершает обход территории.
– Сторож, – повторила Вика, глядя, как тот, не останавливаясь, проходит мимо их с Климом бокса. – Ничего плохого сказать о нем не хочу, но… А не мог ли он тоже быть в сговоре с теми тремя?
– С чего ты взяла, Викуль? – удивилась Таня.
– Не знаю. Наверное, паранойя начинается. Но если у троицы был сообщник на станции, то сторож лучше всего бы подошел на эту роль.
– Викуль, он возле вашего бокса ни разу не притормозил. И самый главный вопрос – как внутри него оказалась взрывчатка? – остается открытым. Твою версию с проломом стены уже не проверишь. От самой стены ничего не осталось, а ворота соседнего пустующего бокса в зону видимости нашей камеры, как выяснилось, попадают не полностью. Хотя теоретически все возможно… А вот наконец и Клим.
– Вижу! – Вика подалась вперед, жадно вглядываясь в экран, на котором была видна сдающая задом к воротам бокса их с Климом машина. Даже в таком ракурсе – чуть сверху и сбоку – Вика сразу узнала ее.
Клим остановился, чуть не доехав до ворот, вышел и открыл их. Вика замерла, жадно ловя каждое его движение. Ах, если бы он лицом повернулся! Милый, родной, единственный! Но он не глядел по сторонам, занимаясь делом. Подогнал внедорожник к уже открытым воротам вплотную, снова вышел из него, открыл багажник и начал вытаскивать что-то действительно очень тяжелое и громоздкое. Но что именно – невозможно было сказать даже приблизительно, потому что одна створка ворот составляла вместе со стоящей рядом машиной надежный заслон от камеры. Зона видимости ограничивалась сверху лишь узкой полосой между открытым багажником и боксом, виднелись макушка и плечи Клима, и судить о выгружаемом предмете приходилось только по его движениям. Вот он с натугой тащит что-то из багажника. Вот наконец-то вытащил и пошатнулся. Не уронил, а позволил грузу соскользнуть на землю. А потом нагнулся и поволок его внутрь, ухватив за край.
– Вот, собственно, и все, – развел руками Матвей. – Долго мы с Танюхой гадали, что там может быть, но даже приблизительно ничего не смогли придумать.
– Что-то мягкое, – высказала свое мнение Лена. – Судя по тому, как его Клим подхватил и как предмет земли коснулся.
– Или большой мешок, набитый какой-то тяжелой мелочью, не обязательно мягкой, – выдвинула версию Таня. – Эх, звук бы еще к этому изображению! Тогда хоть услышали бы, может, оно звякнуло или бумкнуло. А так…
– А если это была взрывчатка? – предположила Лена. – Может, Клим хотел ее использовать против своих недругов, да что-то у него не получилось? Не смог соблюсти необходимых мер безопасности, вот она и рванула не вовремя?
– Леночка, целого мешка хватило бы на то, чтобы не только два бокса, а всю станцию разнести, – усмехнулся Матвей. – Нет, мимо.
Лена с Таней принялись гадать, что же все-таки Клим мог привезти в бокс накануне своей гибели. Для них самая интересная часть записи осталась уже позади. Но не для Вики. Прислушиваясь к разговору лишь краем уха, Вика продолжала смотреть запись, стараясь не упустить ни секунды. Вот Клим вышел из бокса, закрыл багажник. Вот отогнал машину от ворот, чтобы закрыть их тоже, и снова вышел. И пусть на записи почти не видно лица, фигура, походка, макушка в шапке густых и темных волос – все было Вике до боли знакомо и безумно дорого. Каждое движение. Последняя запись в его жизни. Вика даже не заметила, как стихли Лена с Таней и как слезы катятся у нее по щекам. Опомнилась, лишь когда зашмыгала носом, но тут и запись подошла к концу: Клим закрыл ворота, сел в машину и уехал.
– Держи, Викуль. – Лена без лишних вопросов протянула ей салфетку. Вика с благодарностью кивнула, спрятав в салфетке нос. Как только смогла говорить, попросила:
– Матвей, ты не мог бы сделать копию этой записи? Для меня?
– Возьмешь эту, Викуль. – Он вытащил диск. – Все равно нам на ней разглядеть больше ничего не удастся, уже вытянули из нее все, что смогли.
– Спасибо. – Вика стиснула футляр с диском. Очень хотелось посмотреть на Клима еще раз, прямо сейчас, но неудобно было об этом просить.
– А пойдемте-ка чайку треснем! – Иваныч первым нашел, чем разогнать повисшую в гостиной гнетущую тишину. – Не успели ведь после ужина. Я сейчас заварю с травками.
– Ой, а я булочек из города привезла, в машине оставила, – спохватилась Таня. – Матвей, неси их сюда!
Остаток вечера провели очень даже неплохо. За душистым чаем беседа плавно перетекла опять в рассказы о похождениях Матвея со Смирновым. В основном рассказывала Таня. Частью с их слов, частью – то, что видела сама. Например – историю шрама, украшающего Матвеев подбородок:
– А случилось это тихим зимним вечером. Напраздновались друзья, отмечая что-то, да так, что Матвеюшка в тот вечер отключился. То есть вообще. Такое с ним, наверное, раз в жизни всего и было. А Андрюшенька оказался настолько пьян, что ему хватило ума не садиться за руль, но не хватило на то, чтобы вызвать такси. И так как пьянствовали наши герои не дома, а на далекой чужбине…
– На какой чужбине! – возмутился Матвей. – В трех кварталах от дома.
– Вот я и говорю: на очень далекой чужбине, – невозмутимо подтвердила Таня, – то Андрюша не придумал ничего лучшего, как забросить Матвеюшку себе на спину, и, напрягши всю свою молодецкую силушку, тащить павшего в бою с зеленым змием героя домой. Долго ли, коротко ли нес Андрей-царевич богатыря Матвея к дому родимому, а только свалился у того с чела шлем богатырский.
– Шапка меховая у Матвея с головы упала, – уточнил Андрей. – И почти сразу, как только из ресторана вышли.
– Это в первый раз, – кивнула Таня. – Еще больше напряг Андрюшенька свою силушку, нагнулся кое-как, поднял шапочку-то упавшую, водрузил другу обратно на хмельную головушку. Распрямил со стоном свою спинушку, грузом тяжким обремененную, и дальше стал путь свой нелегкий держать. Долго ли, коротко ли…
– Да с десяток шагов, – уточнил Смирнов.
– Во, он еще и считать был способен! – восхитилась Таня. – В общем, через десяток шагов снова свалилась шапочка. Еще больше закручинился добрый молодец Андрей-царевич, но снова поднял шапочку, надел обратно и, собрав все свои силушки, продолжил путь свой нелегкий.
– А Матвей и в самом деле тяжелый, зараза, как медведь, – вставил Смирнов. – Кто не верит, можете сами его потаскать.
– Ну, кто первый? – басовито захихикал из кресла Матвей.
– Верим на слово, – ответила Таня за всех. – Так вот, пронес Андрюшенька богатыря еще немного к дому родимому…
– Как опять свалилась шапочка, – догадалась Лена.
– Именно, – кивнула Таня. – В третий раз нагнулся Андрей-царевич за ней с грузом тяжким на плечах своих.
– Разогнулся кое-как и чувствую: в четвертый раз точно разогнуться не смогу, – вспоминая, вздохнул Смирнов. – А шапка дорогая, жалко бросать. И что делать? В руки не взять: обе заняты, друга бесценного держат, чтоб со спины не соскальзывал. – Андрей усмехнулся, поймав себя на том, что начинает подражать Таниной манере повествования.
– Тогда зажал Андрей-царевич шапку бобровую в зубушки свои белые, – нараспев подхватила Таня. – И понес друга своего бесценного уже без остановок. Долго ли, коротко ли шли они по тропе тернистой…
– Если б по тропе, нам бы эти девки не встретились! – проворчал Матвей.
– И повстречались им на пути девицы красные, – тут же продолжила Таня. – И стоят они, гадают, что за диво-то перед ними такое: то ли друг верный богатыря на спине несет, то ли конь снизу богатырский, да о двух ногах и неровной поступью идет.
– Стоят и ржут, заразы, – перевел Смирнов. – И кричат мне: "Брось, комиссар, не донесешь!" А мне что делать? Ответить не могу, шапка в зубах. А молчать до чего же обидно! Но если шапку выплюнуть да высказаться, как того душа просит, то поднять ее точно сил не хватит. А девчонки закатываются! А этот, гад, – Андрей кивнул на Матвея, – очухался слегка, лежит на моей спине и бубнит мне прямо в ухо: "Андрюха, ну-ка, скажи им пару ласковых!" Как будто я без его подсказок не сказал бы, если б мог! Нет бы самому не мне над ухом, а девчонкам все высказать, у него ведь рот не занят! Тут меня такое зло взяло, что – откуда только силы взялись? – встряхнул я висящего на спине Матвеюшку, чтоб хоть он заткнулся, да так встряхнул, что у него аж зубы клацнули. И тут у нашего богатыря наконец-то голос прорезался! Как заорет на всю улицу: "Тпру-у!!!" Я второй раз подскочил и буквально оглох. Но девчонок и так уже не было слышно – они где стояли, там и полегли, пополам согнувшись. А я в наступившей тишине снова пошел с ношей своею тяжкой к дому родимому. Дошел, кое-как затащил этого медведя на этаж. Тот, как свое веское слово сказал, так и висел у меня на спине с той минуты ковриком. Ну, снял я его и приставил всего на минуточку к стеночке снаружи, чтоб в дверь-то позвонить – домофон у них в тот вечер почему-то не работал. А когда Танюха мне открыла, я на минутку еще отвлекся.
– Понял, что бить будут, – ехидно подсказал Матвей. – Мне-то было до лампочки, у меня анестезия наступила полная, а вот у этого чувствительность местами еще сохранялась.
– В общем, не успел я шапку выплюнуть, – игнорируя его, продолжил Смирнов, – как Матвей наконец-то додумался до того, что мог и сам девчонкам ответить. И как ломанется с лестницы обратно! Два-то шага сделать успел по площадке до первой ступеньки, а дальше, как в мультике, сложился ласточкой, головой вперед, и проехался подбородком по перилам до следующей площадки. Голова только вверх-вниз, вверх-вниз. Ни одной ступеньки не пропустил! Так подбородок себе расквасил, что Танюхе и добавить уже было нечего – наоборот, лечить пришлось сердечного.
– Я ему рану обрабатываю, а он непонятно с чего орет на всю квартиру: "Врешь! Комиссар не бросит! Комиссар донесет!" – со смехом сказала Таня. – Благо, еще не слишком поздно было, соседей с ума не свели. Андрюху я в тот вечер ночевать у нас оставила. Он как Матвея занес обратно по лестнице, так и сел под дверью со словами: "Танюха, все, больше не могу!" Я обрадовалась вначале, решила, что он пить завязывает.
– Да не так уж часто у нас такое бывает, – заявил, оправдываясь, Матвей.
– Редко, – кивнула Таня. – Но очень-очень метко. Каждый раз просто ну в самое яблочко. А историю про прорубь… как-нибудь в следующий раз расскажу, – прервала сама себя Таня, взглянув на часы. – А то снова мы засиделись! Уже двенадцатый час. Как в хорошей компании время быстро летит…
– И выпивка кончается, когда она есть, – вкрадчиво поддакнул Матвей.
– Сиди там! – замахнулась Таня.
– Ну, а мы пойдем. – Андрей поднялся. – Вы, Танюш, с нами или у себя сегодня?
– Я бы здесь остаться хотела, надо же хоть иногда в собственном доме ночевать, чтобы он окончательно жилой вид не утратил.