Один человек, имя которого я не имею права называть полиции. Ну, если вы уже в курсе… Да, это был Георгий Бараташвили, племянник княгини Кето Махарадзе и внук княгини Нины Махарадзе.
Нет, я познакомился с ним уже в Германии. Очень просто: купил в Вене карту и по ней благополучно перешел границу в районе Гармиш-Паттенкирхена. Я даже не заметил, чтобы там была какая-то граница, просто дорожка и вокруг горы и лес. Очень красивые места. Потом я взглянул на указатель возле небольшой деревни и понял, что я уже нахожусь в Германии.
В Мюнхене я сразу же нашел радиостанцию Свободная Европа, на проходной попросил соединить меня с эстонской редакцией, представился и попросил помочь. Ко мне вышел сотрудник редакции и дал мне телефон Георгия Бараташвили. Мы встретились, и все было устроено: я получил крышу над головой, работу и трехразовое питание. Он же обещал мне со временем устроить получение политического убежища… Да, устроил, но не он! Сотрудник мюнхенской полиции инспектор Рудольф Миллер. Сейчас я уже оформил все документы и нахожусь в ожидании.
Нет, я не предъявлял никаких претензий – такова была договоренность с господином Бараташвили: сто марок, работа по силам – и спокойное ожидание возможности подать на политическое убежище.
Да, увольнение было для меня неожиданностью, я не видел никаких резонных оснований для этого.
Да, я был в четверг в гостях у княгини Нины Махарадзе. Я взял машину у своего знакомого из эстонской редакции. В этом нет ничего удивительного: я хороший автомеханик и уже давно присматриваю за его машиной в благодарность за то, что он познакомил меня с господином Бараташвили. Конечно, он спокойно доверил мне ее на один вечер, зная, что с машиной все будет в полном порядке.
Нет, я ничего подозрительного в тот вечер не заметил ни в доме, ни около дома.
Анна, конечно, спускалась вниз – она ходила за бокалами, а больше никто, насколько я это помню.
Я узнал об этом в полиции. Никто из друзей мне ничего не говорил. Я думаю, это был грабитель. Я каждый четверг возил княгиню Кето на прием к баронессе фон Ляйбниц и видел, что она всегда надевает дорогие украшения. Я думаю, что кто-то еще это видел и решил ограбить княгиню.
Как можно ненавидеть такую старую женщину! Я не думаю, что ее убили из ненависти или из мести.
Значит, это было неудачное ограбление: кто-то вспугнул убийцу, и он не успел найти драгоценности княгини. Нет, я этого не знаю. Где-нибудь в укромном месте или в специальном сейфе, должно быть…
Глава 12
Познакомившись с материалами допроса свидетелей, графиня Апраксина отправилась к своим друзьям баронам фон Ляйбниц: она хотела узнать, как прошел прошлый четверговый прием у тетки Генриха и проверить показания Георгия Бараташвили.
В обеденное время графиня и баронесса сидели на террасе и ели простоквашу из глиняных мисочек. Генрих, прозванный в округе "коровьим бароном" за пристрастие к своей небольшой молочной ферме, сам ни молока, ни других молочных продуктов, кроме сыра и масла, не употреблял, а потому сидел рядом и пил апельсиновый сок. Однако он внимательно наблюдал за тем, как Апраксина ест его фирменную простоквашу.
– Ну как, – спросил он, – вам нравится, графиня? Вы ощущаете запах мяты?
– Ну, скажем, что-то такое угадывается. Не совсем запах, но как бы… некоторое веяние…
Баронесса прыснула с полным ртом и забрызгала простоквашей подол своей джинсовой юбки.
– У тебя, дорогая, наверное, какая-то скрытая форма насморка! – обиженно сказал жене барон. – Все слышат, как пахнет мое новое молоко, и только ты одна твердишь, что оно вовсе ничем не пахнет!
– Ну почему же ничем, дорогой? Оно пахнет как обычно – молоком и хлевом. Я бы на твоем месте попробовала кормить коров не мятой, а розами и фиалками.
– Ладно, я попробую: у тебя в саду достаточно роз и фиалок.
– Но-но! Моими фиалками и розами ты своих коров кормить не будешь, даже и не мечтай! Они мне самой пригодятся на варенье!
– Варенье из фиалок? – удивилась Апраксина. – Это шутка?
– Вовсе нет! К несчастью, у меня не осталось ни ложечки от первой пробной банки.
– Напротив, это ваше счастье, графиня! – возразил все еще обиженный Генрих. – Вы даже не представляете, что это за гадость! Впечатление такое, будто сварили в сахаре старую чайную заварку и заправили ее не слишком дорогими цветочными духами. Бр-р-р…
– Генрих! Я не мешаю тебе проводить эксперименты над нашими гостями, скармливая им молоко и простоквашу от твоих "мятных коров", так не мешай и ты мне угощать их моими "цветочными вареньями"! А то я больше не выдам тебе ни одной бутылки из моего винного погребка!
– А там уже ничего не осталось.
– Это правда… Ты не представляешь, Лизавета, как они надрались в четверг с племянником покойной княгини Махарадзе! Несчастный Георгий не то что убить вашу злосчастную "пиковую даму", а комара у себя на лбу прихлопнуть был неспособен! Я его спрашиваю: "Неужели вы сможете доехать до дома в таком состоянии?", а он отвечает: "Может быть, и доеду, если смогу дойти до машины!" Правда, я ушла спать раньше и не представляю, какими они были оба в конце своей дружеской попойки.
– Мы выпили кофе и значительно протрезвели, – невозмутимо ответил Генрих.
– Он так и поехал на машине? – спросила Апраксина.
– Ну да! А я ехал следом, сопровождал его на всякий случай. Не мог же я выпустить его на дорогу одного!
– Тоже герой… – фыркнула баронесса. – Надо было просто уложить его спать до утра.
– Я пытался. Но он не соглашался, уверяя, что его ждут какие-то важные дела поутру.
– И вы проводили его до самого его дома?
– До какого-то дома я его проводил и подождал, пока его туда не ввели.
– Кто его вводил в дом?
– Какая-то особа женского пола. Я не приглядывался, поскольку она была в почти прозрачной ночной рубашке.
– В пьяном виде Генрих становится особенно целомудренным, поскольку однажды ему это дорого обошлось – именно в таком виде он сделал мне предложение, – насмешливо сказала баронесса.
– В чем ничуть не раскаялся, когда протрезвел и вспомнил, – галантно сказал Генрих и поцеловал руку жене, вслед за тем получив той же рукой по лбу.
– А где это было, в Блаукирхене? – спросила Апраксина.
– Нет. Это было где-то недалеко от Тегернзее. Мне запомнился указатель на Тегернзее.
– Понятно. Ну что ж, выходит, что алиби у господина Бараташвили действительно есть.
– Есть-есть! В таком виде старушек не мочат! – сказала баронесса.
– Ну а как прошел тогда вечер у вашей тетушки?
– Благодаря тебе не так скучно, как обычно, когда нам не удается от него отвертеться. Мы наблюдали за княгиней Махарадзе и чувствовали себя при деле.
– Мы даже вели при ней провокационные разговоры с гостями, – поддержал барон. – Альбина спросила, не знает кто-нибудь хорошего и недорого садовника, а я сказал, что ищу временного работника на ферму. Но княгиня на это не клюнула и никак не прореагировала.
– А как она вообще вела себя в тот вечер?
– Как обычно – в основном злословила, – пожала плечами Альбина.
– Бедняга! – вздохнула Апраксина. – Если бы знать заранее, в какой день нас ожидает смерть…
– В любой, – философически ответил Генрих. – Единственный способ не попасть впросак – думать именно так.
– Вы правы, дорогой Генрих, – сказала Апраксина, ласково взглянув на барона.
– Хотя нет, я клевещу на покойницу! – сказала Альбина. – Один раз ей удалось сказать нечто доброе: она похвалила новые пирожные Генриховой тети. Та предложила рецепт, но княгиня отказалась. И в самом деле, зачем тебе рецепт, если ты уже уволила кухарку?
– А как получилось, что вы пригласили Георгия Бараташвили продолжить вечер у вас?
– Это вышло почти случайно. Тетка запрещает курить в гостиной, и мы с ним одновременно вышли на балкон и сели в кресла возле столика, специально отведенного для курильщиков. Поскольку сидеть рядом и молчать было бы неловко, мы начали разговор. Точнее, он первый заговорил со мной: пожаловался на традиционную "четверговую скуку" и на тяжкую судьбу "единственного и, увы, любимого племянника старой тетки". При этом он позволил себе шутку, которая стоит вашего внимания, графиня! Он сказал: "И мне предстоит еще долгие годы опекать мою тетушку, ведь мы, грузины, известные долгожители – это у нас в генетике!"
– Значит, он думал, что его тетка проживет еще долго! – сказала Альбина.
– Или хотел, чтобы другие думали, что он так думает, – заметила Апраксина. – А о чем шел разговор здесь, за прекрасными наливками и настойками Альбины?
– Они оба несли такую жеребятину, что уже через час я не выдержала и смылась, ушла спать. Этот племянник знает невероятное количество малоприличных анекдотов, он их просто выстреливал один за другим. Генрих сначала спасовал, а потом опомнился и тоже подключился. Откуда ты-то знаешь столько похабщины, Генрих? Ты же вроде бы учился в привилегированном заведении?
– Оттуда и знаю. Это специфика закрытых учебных заведений для мальчишек! А ты заметила, в каком он был восторге от моего буршества?
– Ну еще бы! Он даже пытался заносить их в записную книжку, пока еще мог держать в руке не только рюмку, но и авторучку.
– И что потом? – спросила Апраксина.
– А потом я иссяк, и он стал собираться домой. Так что приходится признать, что ваше задание мы провалили, графиня.
– Зато обеспечили Георгию Бараташвили сокрушительное алиби на всю ночь! – сказала Альбина.
– Как знать, как знать, – возразила Апраксина. – Во всяком случае, ваши наблюдения за племянником во многом снимают подозрения на его счет: ведь если рассуждать по принципу "кому выгодно", то смерть княгини Кето была выгодна в первую очередь ему как наследнику.
– А почему вы думаете, что наследник именно он? – спросила Альбина. – Уже известно содержание завещания?
– Нет, пока никакого завещания не найдено. Во всяком случае, у адвоката княгини Кето Махарадзе его нет. А почему ты думаешь, Альбина, что у княгини может оказаться другой наследник?
– Сама не знаю. Я вдруг вспомнила о женихе нашей Марго: он ведь стал наследником своего сына, и я подумала, что наследницей княгини Кето, если не будет найдено никакого завещания, скорее всего станет княгиня Нина Махарадзе, свекровь покойницы.
– Бабушка Нина? – улыбнулась Апраксина. – А в самом деле, почему бы и нет? Ай да Альбина, я вот до этого не додумалась!
– И тогда, следуя системе "кому выгодно", вы заподозрите бедную старушку в том, что она задушила невестку своими цепкими старушечьими ручками? – насмешливо спросил Генрих.
– Почему обязательно "собственными"? – задумчиво спросила Апраксина. В эту минуту ей вспомнились сильные смуглые руки Анны-Авивы, складывающие втрое записку с телефоном инспектора Миллера. Странная манера складывать бумажки! Но именно так было сложено объявление из газеты "Русская мысль", обнаруженное в кармане "русалки из бассейна".
– Ты меня прости, Лизавета, но по-моему, это ни в какие ворота не лезет! – сказала Альбина. – Разве такие древние старухи бывают убийцами?
– Случается. Для убийства требуется не столько сила, сколько сильная страсть и некоторые организаторские способности.
– Согласен с графиней! – сказал Генрих. – Мой знакомый врач-психиатр говорит, что на свете нет более хитрых людей, чем сумасшедшие и выжившие из ума старики.
– Выжившие из ума старики – ладно, ну а при чем тут сумасшедшие, Генрих? – спросила Альбина.
– А разве само по себе убийство не есть свидетельство психического расстройства? – спросил Генрих, обращаясь к Апраксиной.
– Мысль не новая, – кивнула та. – Некоторые гуманисты от психиатрии пытались на этом основании оптом оправдать всех убийц, ну не оправдать, так вывести их из-под кары: они утверждали, что человек с нормальной психикой не станет и замышлять подобное. Свихнувшиеся самаритяне!
– А самаритянин-то тут при чем?
– Есть такой анекдот на библейскую тему, в духе времени. Лежит на дороге избитый и ограбленный разбойниками путник. Идут мимо самаритяне и спрашивают его: что случилось? Он объясняет. Тогда самаритяне говорят друг другу: "О! У этих несчастных людей большие социально-психологические проблемы, мы должны им помочь!" – и бегут разыскивать бедных разбойников. Не смейтесь, в этой шутке большая доля истины! Я согласна с Генрихом, что убийства из ревности или мести, под влиянием гнева или страха совершаются по большей части в состоянии помрачения рассудка и психики. А вот убийства из корыстных целей или с целью грабежа чаще всего совершаются по хорошо продуманному плану. Что же касается физической слабости или старческой немощи, то это никак не снимает подозрений, если они есть. Ох, сколько же я знаю случаев, когда хрупкие, физически слабые женщины в состоянии аффекта убивали здоровых и сильных мужчин, а потом и сами не могли понять, как это им удалось. Убийства из ревности, например.
Баронесса вдруг громко и заливисто рассмеялась.
– Ты что, Альбина, представила себе, как убиваешь меня из ревности? – спросил барон и тоже засмеялся.
– А вот ты попробуй мне изменить – тогда ты не будешь смеяться, это я тебе обещаю! Но нет, я просто представила себе, как наша страстная и любвеобильная Марго убивает одного из своих великанов!
– Для этого ей пришлось бы вооружиться автоматом! – усмехнулась Апраксина.
– С разрывными патронами! – снова покатилась со смеху баронесса.
– А давайте спросим ее саму, что она думает про убийство из ревности? – сказала Апраксина. – Вот она идет сюда.
По дорожке, ведущей от "скворечника" над гаражом к дому, к ним медленно приближалась Птичка. Она была бледна и шла пошатываясь, как в полусне, на ее лице были видны следы обильных слез.
– Все кончено! – сказала она, поднимаясь на террасу. – Я убила его! – Она упала в кресло и уставилась в пространство невидящими глазами.
Все трое на мгновенье опешили. Первой опомнилась баронесса и спросила:
– Хочешь простокваши, Птичка?
– Простокваши? Хочу! Но только той, которая не пахнет мятой. И с сахаром, пожалуйста!
– Вот видишь, Альбина, – встрепенулся Генрих, – Марго тоже чувствует запах мяты в моем молоке!
– Не в твоем, а в коровьем! – отрезала Альбина. – Так кого ты там прикончила, Птичка?
– Я убила моего главного героя, графа Убараксина. – Марго достала из кармана своего теплого стеганого халата совершенно мокрый скомканный носовой платок и вытерла набежавшие слезы. – Вы были правы, Елизавета Николаевна, именно он и оказался убийцей! Но мне не хотелось его арестовывать: следственная тюрьма, суд, снова тюрьма – это так тяжело и так банально! Я заставила его забраться на башню старого замка и броситься оттуда. Он упал прямо в цветник, и вот он лежит там один, среди роз и фиалок, всеми презираемый и никем не оплаканный!
– Почему же никем не оплаканный? – участливо спросила Альбина.
– Да потому что единственную женщину, которая его искренне любила, он до того уже успел убить! – И она снова залилась слезами.
– Перестань так рыдать над ним, Марго, он того не стоит! Ешь-ка лучше простоквашу. У тебя нос так распух от слез, что запаха мяты ты не почувствуешь. Вечная история! Как только убьет кого-нибудь в своем романе, так целый день сама не своя.
– Нормальная писательская реакция, – сказала Апраксина. – У Флобера болел живот, когда он отравил госпожу Бовари. Кстати, а вы заметили, друзья мои, что Птичкин герой граф Убараксин – типичный "великан"? Крупный красавец, соблазнитель наивных женщин и не дурак поживиться за их счет. Птичка моя, неужели тебе жаль этого негодяя?
– Надо полагать, – сказала презрительно Альбина, – что он к тому же и никакой не граф, а просто проходимец!
– Ты думаешь? – с интересом спросила Марго, перестав есть простоквашу.
– Ну, это легко угадать по его предыдущим деяниям.
– О, так ты тоже читала рукопись романа Марго? Поздравляю, Птичка! Круг твоих почитателей все время растет.
– Нет, она не читала, я просто делилась с нею замыслами, – сказала Марго. – Я сегодня или завтра допишу последние страницы и всем вам дам прочесть мою рукопись! Если, конечно, вы хотите…
– Изнываем от нетерпения, – кисло сказал Генрих.
– А можно мне первой получить законченный роман? Я ведь прочла уже больше половины, – попросила Апраксина.
Альбина оживилась, а Генрих даже похлопал в ладоши и бодро сказал:
– Марго! Это настоящий большой успех: известный детектив Апраксина рвется прочесть твой детектив!
– Можно сказать, что в нашем доме твой роман уже стал бестселлером, – добавила елея Альбина.
– Я думаю, это лучший мой роман, – скромно согласилась Марго. – Но следующий будет еще увлекательней. Представьте себе такой сюжет, опять, кстати, из великосветской жизни: живут две старухи, две сестры, две Великие княгини из Дома Романовых…
– Ну, Птичка, это ты уже слишком высоко залетела! – укоризненно пробасила Альбина. – И чего это тебя в большой свет потянуло? Это же не модно, в конце концов! Почему бы тебе не сделать героями простых людей, которые окружают тебя в жизни?
– Это меня окружают простые люди?! – возмутилась Марго. – Да вы-то кто, мои дорогие?
– Подожди, Альбина, не губи в зародыше ее творческие замыслы. Ну-ну, Марго, что же дальше с этими сестрами из Дома Романовых?
– Она вечно стрижет мне крылья! – пожаловалась Птичка. – Ну, значит, живут они себе, живут, эти Великие княгини… И вдруг одну из них утром находят мертвой! Полицейские следователи допрашивают многочисленных наследников убитой княгини, чтобы узнать, кому выгодна ее смерть.
– Опять та же схема! – заметила Альбина.
– Не мешай, Альбина! – остановила ее Апраксина. – И кому же она выгодна?
– А вот это и должен угадать мой детектив, моя несравненная Гала Хлоба! Чтобы слышать допросы подозреваемых, моя героиня выдает себя за сербку-эмигрантку и устраивается в полицейское управление уборщицей. Она слушает все допросы по делу Великой княгини и делает свои выводы, абсолютно не совпадающие с выводами следователя! А читатель гадает, кто же из них прав?
– Ну, это можно сказать заранее: полицейский следователь у тебя будет болван болваном, которому мышь в мышеловку не изловить, не то что преступника, а Гала как всегда окажется на высоте, – сказала баронесса.
– А вот и нет! – взлетела Птичка. – Сначала она тоже будет искать убийцу среди молодых наследников Великой княгини и только потом, сопоставив многие улики, поймет, что ведь и сестра – тоже ее наследница. Вот она-то и убила! – торжествуя, сказала сочинительница.
– Очень оригинально! – заметила баронесса, поглядывая на Апраксину. Генрих слушал их, поблескивая глазами от удовольствия.
– Гм… Да, конечно, в этом определенно что-то есть, – пробормотала Апраксина. – Желаю тебе успеха Марго! А мне надо срочно кое-что записать… Где же моя записная книжка? Давно собираюсь купить книжку самого большого размера и в ярко красной обложке, чтобы сразу ее находить…
Апраксина начала выкладывать на край стола всевозможный хлам из своей объемистой сумки. Все с интересом смотрели на растущую на краю стола груду самых неожиданных предметов.