Как можно поспешнее и как можно тише я отошла от двери, скользнула по лестнице наверх, вбежала в спальню, закрыла за собой дверь. Села на кровать. Надо было все обдумать, но я не успела, я вновь услышала шаги.
Самозванец постучал в дверь и почти в ту же секунду открыл ее, не дожидаясь ответа. Встал посреди комнаты с поникшими плечами, не глядя на меня. Долго молчал, как будто подыскивая слова. И наконец, посмотрел мне прямо в лицо и изрек следующее:
– Ладно, а теперь слушайте. Вы ошибаетесь, если думаете, что я вам враг.
Прозвучало это настолько абсурдно, что я едва не рассмеялась. И ответила так:
– Вы только что в очередной раз мне угрожали. Если вы мне не враг, то кто же вы?
Он не ответил.
– Вы – мошенник! – воскликнула я. – Вы проникли в мой дом, вы мне угрожали. – Я намеренно это повторила. – Так кто же вы, как не мошенник?
– Не я выбрал для себя эту роль.
– Думаете, это меняет дело к лучшему? – Не дожидаясь ответа, я решила выложить козырную карту. – Я знаю, что вы действуете заодно с Иоганном Кербером.
Вдруг я заметила, что он теперь слушает меня очень внимательно. Взгляд темных глаз стал острым, настороженным.
– Деньги, которые он вам обещал, вы можете получить и от меня!
Воцарилась тишина, но ненадолго. Чужак устало покачал головой:
– Не все так просто.
Мне тут же вспомнились его интонации в разговоре, который я только что подслушала, и страх, столь явно звучавший в его голосе.
– Отчего же?
Он не ответил.
– Говорите, вы не сами выбрали для себя эту роль? Что ж, я готова вам помочь.
– Вы хотите мне помочь? – рассмеялся он.
– Я хочу, чтобы вы ушли. И я готова за это заплатить. Я вас не обману.
– Об этом речь не идет.
– Но тогда о чем же идет речь?
Он колебался. Мои нервы вибрировали от напряжения.
– Разрешите мне дать вам совет? – произнес он, наконец.
– Какой же?
– Запаситесь терпением, – таков был ответ.
Только тут я заметила, что он прекратил мне тыкать.
– Весь этот кошмар скоро прекратится, – добавил чужак.
– Вы сейчас о чем говорите? – поинтересовалась я.
Он сел и, не глядя на меня, пояснил:
– Еще всего два дня. Два дня, и вы от меня избавитесь. Два дня, и все будет хорошо. Для вас. И для вашего сына. Если вы будете вести себя спокойно.
Посмотрев ему в лицо, я – против всех доводов рассудка – почувствовала, что он говорит правду.
– Я хочу знать, что произошло с моим мужем.
– Вы все узнаете. Дайте мне два дня.
Тут уж я совсем перестала понимать, что происходит. Не могла сообразить, отчего этот человек вдруг решил действовать со мной сообща, отчего так важен названный срок в два дня. Почему я должна ему доверять? Очень хотелось бы ему поверить, и надежда манит, розовая и сладкая, как соблазнительный плод. Но что, если я утихомирюсь на два дня, а он потом смотает удочки, унеся с собой все сведения о Филиппе?
– Поверьте мне, – продолжал он, – я не намерен причинить вам вред. Я просто мужчина, который старается ради своей семьи.
Я разглядывала его профиль, ибо он снова отвернулся, и не могла понять, лжет он или нет. Все-таки спросила:
– А что будет через два дня?
Он не ответил. А мне вспомнился тот человек, которого я случайно увидела в городе, в толпе.
– Жив ли Филипп?
Чужак не ответил.
– Жив ли мой муж?
Молчание.
– Умоляю вас… Скажите только это.
– Два дня, – повторил он. – Всего два дня. Дайте мне два дня, и я сообщу вам всю информацию, какую вы хотите получить. – С этими словами он повернулся ко мне. И еще добавил: – Я вам обещаю.
Пытаясь это принять, я сказала:
– Я верю вам.
Хотя нельзя сказать, что я действительно ему поверила. Некоторое время мы оба молчали. Потом я заговорила вновь:
– Два дня?
Он кивнул. Еще немного поколебавшись, я приняла решение.
– Что ж, если мне придется провести еще два дня под одной крышей с человеком, которого я совершенно не знаю и который выдает себя за моего мужа, то уж скажите мне, по меньшей мере, как вас зовут.
Снова в комнате стало тихо, и только тиканье настенных часов выдавало, что жизнь продолжается. Я уж было подумала, что чужак мне так и не ответит, но вдруг он откашлялся и заговорил. И впервые мне показалось, что голос его звучит искренне.
– Винсент, – сказал он. – Меня зовут Винсент.
Незнакомец
В комнате воцарилась тишина. Женщина смотрит в пол.
Правильно я сделал. Я все сделал правильно. Так я думаю.
Взглянув ей в лицо и распознав полное изнурение, я со всей ясностью понял, что пришло время изменить тактику. Надежда, подумал я. Надежда – единственная наживка, на которую она теперь клюнет. Вот я и решил испробовать что-нибудь новенькое. Отныне никаких провокаций. Отныне совсем другое: успокоить.
После телефонного разговора с Гриммом я осознавал: мне обязательно нужно выиграть время. Нельзя допустить, чтобы эта женщина поддалась панике и попросту сбежала. Тогда мне нипочем не удастся опять оказаться с ней рядом. Еще два дня. И очень даже неплохо будет, если ситуация хоть чуточку разрядится.
Восстанавливаю в памяти разговор с Гриммом.
Здорово я разозлился, заметив, как затряслись у меня руки, когда я задал ему самый главный вопрос:
"Так это была она? Или не она?"
"Не могу сказать вам со всей уверенностью, однако…"
Я перебил Гримма:
"Когда я получу ответ на мой вопрос? Точный и окончательный ответ?"
Гримм помолчал. А потом все-таки ответил:
"Дайте мне два дня".
"Два дня?! И как вы предлагаете мне еще целых два дня разбираться с этой ситуацией?"
"К сожалению, ничего другого я вам не смогу сейчас сказать".
И вот тут, на этих словах Гримма, я догадался, что женщина подслушивает за дверью. Я тотчас сообразил, какой ошибкой было бы резко оборвать разговор и тем самым растревожить ее еще больше. И решил использовать шанс, то есть допустить в свою речь импровизацию.
"Не думаю, что она пойдет в полицию", – произнес я четко и внятно.
"Не понимаю", – ответил Гримм.
"Но я и сам не знаю!" – воскликнул я.
Гримм от удивления замолчал.
"Это мне, по правде говоря, трудно предугадать", – импровизировал я.
"Что вам трудно предугадать?" – Гримм продолжал удивляться.
"Если она обратится в полицию, то навредит в первую очередь самой себе…" – пояснил я, вполне уверенный в том, что она все так и подслушивает за дверью.
"А, понятно, – догадался Гримм наконец, – вы сейчас не можете говорить!"
"Не думаю, что в этом есть необходимость…" – подтвердил я.
"Вот именно. Мы и так успели все обсудить".
"Я не стану…" – Я как будто бы начал следующую фразу.
"Всего хорошего", – решил распрощаться Гримм.
"Вы понимаете, с кем вы разговариваете? Этого я делать не стану!" – Эти слова я произнес во весь голос.
В это время мой собеседник повесил трубку, раздались частые гудки.
"Забудьте об этом, я не стану этого делать". – Я будто бы продолжал разговор.
Частые гудки.
"Никакого насилия – такой был договор!" – Я придал своему голосу оттенок негодования, затем выдержал паузу якобы для реплики собеседника и продолжил: "Я попробую поговорить с ней вразумительно".
Пауза.
"Но попробовать-то стоит, не так ли?"
Пауза.
"Обещайте мне, что с Зарой и ее сыном ничего не случится, если я добьюсь успеха".
Не переборщил ли я? Впрочем, какая разница.
"Вы это обещаете?"
Пауза.
"О’кей. О’кей, спасибо. До свидания".
До чего же безобидной умеет выглядеть эта женщина. Но все равно я ей не сочувствую. Пусть льет крокодиловы слезы, сколько хочет. Я знаю, что к ней ни за что нельзя повернуться спиной. Знаю я ее. Возможно, лучше, чем она сама себя знает.
Два дня. Через два дня все будет ясно. И если предположения мои подтвердятся, то помоги ей Бог. Вот так я думаю.
Но я не позволяю своим мыслям проявиться, вырваться наружу. Сижу себе там, смотрю на нее и надеюсь, что она это съест. Иначе у меня не будет иного выхода, кроме наступления.
37
Долго и внимательно я на него смотрела, изучала. Ему действительно удалось застать меня врасплох. Значит, Винсент. Конечно, так ведь и написано в книжке, попавшейся мне, когда я рылась в вещах этого человека.
Впрочем, не имеет значения, действительно ли его зовут Винсент, нет ли. Суть в другом: он всерьез решил заставить меня не открывать рта в течение двух дней. И он не собирается ради этого просто шарахнуть меня чем-нибудь по голове и оставить где-нибудь валяться, истекая кровью, пока меня не найдут, а он не исчезнет с концами. Если вообще найдут. Странным образом меня вся эта перспектива совершенно не успокоила. В мыслях моих засел один-единственный вопрос: что будет через два дня?
– Два дня, – повторил он. – О’кей?
Я не ответила.
– О’кей?
Я кивнула.
– Хорошо.
Я все еще пыталась собраться с мыслями, как вдруг внизу зазвонил телефон. Несмотря на телефонный террор последних нескольких дней, первая моя мысль – о Лео. Как бы с ним чего не случилось, вот бывают ушибы и раны, которые следует немедленно зашивать, бывают переломы костей, да и вообще любые катастрофы. Вскочив, я оставила чужака в одиночестве, новая информация переваривалась, прямо скажем, с трудом, и я понеслась к телефону. Слышала, что этот следует за мной, и схватила трубку.
– Алло!
В трубке чье-то дыхание.
– Алло! – повторила я.
Полная тишина.
– Кто это?! – закричала я.
Раздался щелчок, на другом конце провода положили трубку.
– Кто это звонил? – поинтересовался чужак, то есть Винсент.
– Ошиблись номером, – ответила я.
Тут телефон зазвонил снова. И опять высветилось: номер неизвестен. Я поспешно подняла трубку.
– Алло!
В ответ снова чье-то дыхание, потом частые гудки. Разъединились. В ярости я поставила трубку на базу. Этот мистер Икс решил со мной шуточки шутить, так?
Чужак вопросительно смотрел на меня, а я только плечами пожала.
– Попробуйте заснуть хоть ненадолго, – посоветовал так называемый Винсент. – Завтра тоже будет день.
Филипп терпеть не мог такие банальности, всегда посмеивался надо мной, если мне случалось высказать что-либо похожее. Скоро хорошо не бывает. Ругает – значит, любит. В спокойствии сила. Завтра тоже будет день.
– Вы очень бледны, – сказал чужак. – Может быть, вам что-то принести? Стакан воды? Или чаю?
Я с трудом заставила себя не засмеяться по поводу того, что Винсент, или как там его зовут, предлагает подать мне чай. Но обрадовалась возможности от него избавиться.
– Чаю… – И я устало опустилась на диван, а сама смотрела, как он удаляется в сторону кухни.
С тех пор как он появился в моей жизни, я ломаю голову над тем, какова его цель. Просто не могу больше. Сколько ночей я не спала, три? Или уже четыре?
Надо бы съесть хоть что-нибудь, когда я ела в последний раз? В последний раз после того, как меня во время визита Барбары Петри вырвало остатками завтрака. А это когда было, вчера? Или, может, позавчера?
Да не важно, суть не в том. Давай-ка, сконцентрируйся. Вот в чем суть: ты принимаешь условия игры этого Винсента и веришь тому, что спустя два дня весь этот кошмар закончится? Или ты вызываешь полицию?
Решайся, Зара! Доверься ему или вызывай полицию. Но если ты хочешь вызвать полицию, то сделай это немедленно.
Поднявшись с дивана, я взяла телефонную трубку. Взяла, хотя и неуверенно. Набрала номер Мириам. Хотя бы кого-то надо посвятить в это дело, хотя бы с кем-то надо поделиться.
– Ты что это надумала? – возмутился чужак.
А я и не услышала, как он вернулся. Зато он сразу догадался, в чем дело, бросился ко мне, попытался отобрать телефон. Я отскочила в сторону, и ему не удалось меня схватить, однако я неудачно споткнулась и сама-то не упала, а вот трубка выскользнула у меня из рук и бесшумно приземлилась на ковре. Мы одновременно наклонились, чтобы ее взять, но он, оказавшись чуточку сноровистее, ее заграбастал и завопил:
– Это что такое значит, Зара?
Он не в первый раз вот так кричал. И в вопле его слышалось отчаяние, да куда там – слышалось безумное отчаяние.
– Что же ты намерена рассказать полиции? Что у твоего мужа объявился двойник? Или злобный брат-близнец? Ты сама-то себя послушай! Ты сама-то на себя посмотри, ты же просто в безумии! Кто тебе поверит?
Он был просто вне себя, на каждом слове плевался слюной, и брызги летели прямо мне в лицо. И что мне было делать? Я стояла на месте, уставившись на него, с таким ощущением, будто я заглянула хищному зверю в самую глотку, во влажную и горячую ее тьму.
– Ты вообще понимаешь, что ведешь себя как буйнопомешанная? Бегаешь тут по округе, ночью с криками выскакиваешь на улицу. Сотрудникам в министерстве, которые по иностранным делам, плетешь какую-то чепуху про самозванца! Да еще у тебя хватило наглости замешать в этот бред бедную безвинную старушку. Ты совершенно себя не контролируешь. Скорее это мне следует вызвать полицию! Откуда мне знать, может, ночью ты проберешься в кухню и возьмешь там самый острый нож. А что? Да, может, это мне следует вызвать полицию! И пусть они с тобой разбираются!
От ярости у меня в глазах потемнело. Наконец-то он это произнес, наконец-то он во всем по-настоящему признался. Вот о чем речь: пусть со мной разбираются! Опять я потянулась за телефоном, попыталась вырвать трубку из рук этого человека. Даже потасовка началась, я старалась выхватить телефон, а он не давал, вцепился в него крепко-накрепко. И я сдалась, отступила, еле держась на ногах.
– Неужели ты в самом деле думаешь, что сможешь от меня избавиться? – переведя дыхание, прохрипел он. – Что ты выгонишь меня отсюда? Так, да?
Я не отвечала, стояла в оцепенении.
– Ты просто психованная! – выкрикнул он. И замер, набирая воздуха в легкие. А затем произнес: – Зара, кто же тебе поверит?.. – Прозвучало это не как вопрос, а как утверждение. И он повторил, на сей раз язвительно, с побагровевшим от ярости лицом: – Кто же тебе поверит?.. Твоему маскараду я и сам не поверил нисколько. Тебе придется заплатить за все, что ты совершила!
И он повернулся, собираясь уйти, а я в полной растерянности смотрела ему вслед. Но вдруг он остановился и опять повернулся ко мне лицом, как мне показалось – очень и очень медленно. Что-то переменилось в его лице, бесследно исчезла ярость, он, похоже, совершенно успокоился. Гневная складка на лбу как будто вмиг разгладилась, рот уже не искажала ненависть, да и все лицо его напоминало гладкую поверхность озера при полном безветрии, ничем не выдавая ни течений, ни водоворотов на глубине. Мне с трудом удалось выдержать его взгляд, он как будто меня испытывал.
Долго, долго стоял он, не шелохнувшись. А потом приказал:
– Вспомни худшее из того, что ты когда-либо сделала.
Время разом остановилось.
И вдруг возникло передо мною нечто… Большое, тяжелое и мрачное.
В темноте я могла различить лишь силуэт, очертаниями напоминающий башню, которая внезапно словно выплыла из темноты.
Дверь моего ночного кошмара – она открылась.
Свет фар во тьме.
Ночные мотыльки на лобовом стекле.
Кровь.
Филипп и я, и глухой удар.
Этот проклятый удар.
Я медленно опустилась на пол.
Голос того человека эхом отдавался у меня в голове.
Вспомни худшее из того, что ты когда-либо сделала, худшее из того, что ты когда-либо сделала, из того, что ты когда-либо сделала, ты когда-либо сделала, когда-либо сделала, когда-либо сделала, когда-либо сделала…
И я вспомнила.
38
Сначала – только обрывки, не связанные между собой картины.
Чужак еще раз посмотрел мне в лицо, потом молча повернулся и тяжелым шагом пошел вверх по лестнице. Я услышала, как где-то наверху дверь защелкнулась на замок. А мне все равно. А мне все равно. Я внезапно поняла, что должна принять вызов прошлого, если хочу выстоять в настоящем.
Провела ладонью по лицу, по глазам, попыталась внутренним взором увидеть все происшедшее, но воспоминания вновь и вновь ускользали от меня.
Легкий шелестящий звук привлек мое внимание. Не сразу я поняла, откуда он исходит. А потом вдруг увидела, как крупная ночная бабочка бьется о стену своими широкими темными крылышками. И вспомнила, как Филипп однажды поймал ночную бабочку, вот просто так поймал, руками, и выпустил за окно, в темноту. И вспомнила, как мы ехали ночью, как вся ночная живность – и мотыльки, и жучки, и комарики, и какие-то неведомые букашки – с противным хрустким звуком билась в лобовое стекло моей машины. Да, я вспомнила.
И прошлое с настоящим соприкоснулись, робко и нерешительно, как юные влюбленные.
Но очень скоро осколки соединились в одно целое. Поначалу неуверенно, как бы против воли, как бы стараясь от чего-то защитить мою память.
Асфальт.
Темнота.
Мы.
Кровь.
Ощущение такое, будто чары разрушились. Видения, мучившие меня прошедшей ночью, преодолев барьер между сном и явью, настигли меня теперь, когда я бодрствовала. И никак не получалось их отогнать, они так и лепились ко мне, окутывали меня, как кокон окутывает бабочку.
Я закрыла глаза.
Передо мной ночная дорога.
Дорога, поблескивающая чернотой, как лакрица.
Я знаю эти места. И я не одна: со мной Филипп.
А кругом темнота. И лес.
Я всегда боялась леса, я и теперь боюсь. Его тишины. Она напоминает мне о той тишине, какая наступает прямо перед тем, как случится нечто страшное. До чего же стары леса, до чего нам чужды. Не могу представить себе ничего более жуткого, чем движение по ночному лесу. Кто его знает, что скрывается в этом лесу. И что тебе вдруг нашепчут на ухо.
До предела я жала на педаль газа, автомобиль мчался сквозь темноту. Свет пучком скользил по опушкам, по густому подлеску, по древесным стволам, то и дело выхватывая из тьмы пару горящих глаз – так мне казалось. Всякий раз, как в молочном свете фар показывался изгиб дороги, я вынуждена была резко тормозить, чтобы не выйти из поворота.
Филипп возражал, как мог, то и дело высказывался против такой манеры езды, но я игнорировала его мнение. Если бы он не всегда старался настоять на своем, мы уже давно были бы дома, с нашим сыном, а не в этом лесу, чью враждебность я ощущала почти физически.
Мы направлялись домой с озера, некогда принадлежавшего родителям Филиппа, а ныне перешедшего к нам. Романтический вечер. Мы наедине друг с другом. Впервые с самого рождения Лео мы оставили его на всю ночь с няней. Идея Филиппа. Не моя.