Но только я собрался уходить, как со мной заговорила соседка. Мы обменялись несколькими словами, и я с удивлением отметил, что эта немолодая дама по-прежнему изъясняется только в рифму, похоже – это у нее долгосрочный проект. Мне тут же вспомнились школьные годы, тогда мы с Эриком, моим лучшим другом, тоже довольно долго так развлекались. И как тут не заметить, что я утратил всякую способность к острословию. Наконец, соседка Тайс ушла к себе в дом.
Я направился к дыре в заборе, через которую столько раз лазил туда и сюда в последние дни, и вдруг почувствовал, что за мной наблюдают. Огляделся – никого. Хорошо бы только не встретить соседа Лаутербаха, он при первой нашей встрече после стольких лет рассмеялся мне в лицо, услышав, что я – Филипп Петерсен.
Я нагнулся, осторожно пролез в дыру, выпрямился. Посмотрел на дорогу. Пойду вперед до главной улицы, а там остановлю такси. Сделал несколько шагов, глубоко вдохнул аромат старых лип и опять почувствовал, что за мной наблюдают. Опять остановился и огляделся, на сей раз повнимательней. Подумал было, что все-таки ошибся, и вдруг – вот она! Приметная пятнистая кошка сидела на обочине дороги и пристально наблюдала за мной. Инстинктивно я присел на корточки и протянул руку, чтобы ее погладить. Но кошка, чуть поколебавшись, все-таки не подошла, а робко двинулась в сторону от меня, вдоль забора. Я попробовал к ней приглядеться, но на расстоянии не мог различить, кто это – Шнапс с одним слепым глазом и рыжеватыми пятнами, или же Шницель – с двумя здоровыми глазами и коричневатыми пятнами.
Отвернувшись, я продолжил путь. Поздоровался с рыжеволосой девушкой, та шла мне навстречу, возвращаясь, наверное, с какой-то вечеринки.
– Вас преследуют! – сказала девушка, нет, почти девочка, и рассмеялась.
Взглянув туда, куда смотрела она, я понял, что кошка идет следом за мной.
– Раньше они всегда бегали вдвоем, – сообщила девушка. – Наверное, они из одного помета, во всяком случае – они были очень похожи друг на друга. Но вторую в прошлом году задавила машина.
Я ничего не ответил, только смотрел на нее, потому что вдруг понял, что мы знакомы и вместе когда-то придумали клички этим кошкам. А девушка лишь пожала плечами и пошла своей дорогой.
Присев на корточки у обочины, я дожидался, пока кошка, наконец, отважится ко мне приблизиться.
– Эй, Шнапс, – сказал я, когда она подошла совсем близко, и я сумел погладить ее рыжеватую пеструю шерстку. – Очень жаль, что так получилось со Шницелем.
Кошка ластилась к моим ногам, каталась передо мной пузом кверху по асфальту, позволяя себя гладить, сколько хочешь, потом перевернулась и опять стала ластиться к ногам. Так, как будто приветствовала своего старого друга.
51
Что-то изменилось, я почувствовала это сразу, едва открыла глаза, прошло однако несколько секунд, прежде чем я сообразила, что же это: холод в костях, неизменно сопровождавший меня все последние дни, ушел. Другими красками засветился мир, словно, наконец, сняли фильтр, какой все это время был наложен на мои глаза. Я нахмурилась, когда через откинутое окно услышала голоса из сада.
– Доброе утро, – произнес мужской голос.
Ему ответил старческий женский, но что – я не могла разобрать. Прислушалась.
– Очень приятно видеть вас снова, – сказал Филипп.
– Какая радость, что вы вернулись. Вот и женушке вашей с сыном ангелы улыбнулись.
Филипп и соседка Тайс, догадалась я.
– Прошу прощения, я не припомню вашего имени, – донеслись до моего слуха слова Филиппа. – Я очень забывчив, право, досадно – ну и ладно, – неловко срифмовал он в ответ.
Потом ненадолго воцарилась тишина.
Я бы многое отдала, лишь бы увидеть сейчас выражение лица госпожи Тайс. Старушка не привыкла к тому, что люди так с ходу подхватывают ее игру в рифмы.
– Моя фамилия Тайс, – сказала она, снова овладев собой. – Вы можете называть меня Маргарет. Но вот мой совет: жаловаться на память негоже. Тренировка – единственное, что вам поможет. Я тренируюсь на рифмах, по деньгам это дело посильное, на мой взгляд, в рифмах есть что-то стильное.
– Отличная идея, не возражаю, – вторил ей Филипп. – Но вопросов так много… что я замолкаю. Кажется, некий Вебер тут жил. Когда он храпел, дом ходуном ходил.
Я повернулась на другой бок, пока соседка объясняла Филиппу, что дом достался ей несколько лет назад, когда господин Вебер отошел в мир иной, после чего Филипп выдал очередную неуклюжую рифму.
Сама того не ожидая, я засмеялась. А потом провалилась в сон без сновидений.
Когда я проснулась и вышла в коридор, то сразу поняла: в доме никого нет. Я прислушалась к тишине, к ее многоголосью. Подумала, что события последних дней, если не все, то почти все, – наверное, сон. И сейчас настало время возвратиться к действительности.
В первый раз за много недель я зашнуровала кроссовки.
Солнце стояло еще достаточно низко, когда я пустилась по своему привычному маршруту. Ветер овевал мои оголенные ноги. Я затрусила по тротуару и на бегу отметила, что хвост на затылке больше не болтается туда-сюда. Я глубоко вдыхала запах лип, погубивший полчища шмелей, лето достигло зенита, и было ясно – первые вестники приближающейся осени не за горами. Свернув в сторону парка и оставив за спиной соседские виллы, я обрела свой темп: левой, правой, левой, правой. Залаял доберман, оберегавший своего хозяина, я промчалась мимо, не обращая внимания на его назойливое тявканье. И вдруг передо мной – сплошная зелень. Я бежала все быстрее и быстрее, через лужайку, к деревьям, переходила на спринт. Чувствовала, как приливают силы. Наслаждалась, слыша биение сердца, казалось, ощущала, как течет по жилам кровь, все мысли наконец-то улетучились.
Запаренная и измученная я вернулась домой почти через час и первым делом направилась в кухню попить. Уже входя, я сразу заприметила на столе записку. Налила стакан воды, сделала глоток, другой, перевела дух. Потом села за стол. Ноги дрожали, трудно сказать отчего – то ли от напряжения, то ли от волнения.
Когда я еще был маленьким мальчиком, лет пяти-шести, мне вдруг вздумалось есть только зеленое. И кроме этого больше ничего. Мама никак не могла заставить меня, ни ласковые уговоры, ни угрозы – ничто не помогало. Я не брал в рот картошку и мясо, помидоры, рыбу, колбасу, морковь, не прикасался к бананам и шоколаду. Но зато ел такие продукты, к которым большинство других детей испытывали отвращение. Салат и шпинат. Брюссельскую капусту. Да что угодно, главное – зеленое. Зеленые яблоки, зеленые тянучки, капусту, эвкалиптовые леденцы. Понятное дело, это была только фаза. И длилась она самое большее недели две, от силы месяц. Но за этот каприз меня в семье прозвали "зеленый юнец". Или как выражалась мама, с детства знававшая нижненемецкий, – "зеленушка". Я не любил это прозвище, потому что в детстве, случись мне совершить какую-нибудь провинность, отец частенько меня поколачивал до синюшно-зеленых синяков, и прозвище это напоминало скорее о порке, чем о невинном чудачестве пятилетнего ребенка.
Я осушила стакан, потом перевернула листок и увидела приписку.
P.S. Я действительно обманул тебя тогда, с девичьей фамилией.
Я невольно улыбнулась. Знаю, подумала я. А я обманула тебя, когда мы выбирали имя нашему сыну.
Стоя под душем, я отчаянно натиралась мочалкой, пока кожа не покраснела, и наблюдала за тем, как вода смывает слезы, грязь и груз последних дней. Я чувствовала легкость, когда, закутанная в белое полотенце, стояла перед зеркалом и вытирала насухо свои короткие волосы.
Потом отправилась по делам.
Купила на рынке фрукты, овощи и букет подсолнухов, для Мириам. Я попросила у нее прощения, поблагодарила, обещав, что скоро мы обо всем спокойно поговорим. Может, как-нибудь за завтраком у меня. Я еще посмотрела, как искусно ставила она цветы в вазу из зеленого стекла, а потом ретировалась, поцеловав на прощание. Я застала Лео вместе с Юстусом в их секретном штабе, устроенном на ветвях дерева, тот, конечно, никуда не хотел идти, но я пропустила мимо ушей недовольное ворчание сына и просто забрала его домой. Потом позвонила Иоганну и объяснилась с ним, изложила все как могла. Извинилась, он тоже извинился, я знала, он ничего не понял из того, что я сказала, но мы ограничились тем, что есть.
С тяжелым сердцем села я за компьютер и стала искать статью о самоубийце, который несколько лет назад на проселочной дороге кинулся на встречную полосу. Я прочесывала архивы региональных газет. Но ничего не находила. Неужели Филипп солгал из жалости ко мне? Я закусила губу.
Позвонила Барбаре Петри. На другом конце никто не отвечал. И это неудивительно. Мне стало стыдно, и я положила трубку. Потом собралась с духом и снова набрала, подождала, пока включился автоответчик, и оставила сообщение. Связалась с домом престарелых и узнала, что Констанция чувствует себя прекрасно, до сих пор с восторгом вспоминает чаепитие, на котором побывала, и сегодня утром заказала завтрак в стихах.
Я снова поговорила с Мирко. Тот признался, что не только телефонный террор, но и некоторые из грязных комментариев в Сети его рук дело. Каждый из нас произнес слова извинения. Мы оба чувствовали неловкость. Молчали в трубку. Потом пообещали, что останемся друзьями, очень хорошо понимая, что этого не будет.
Я снова села за компьютер. Готовиться к первой неделе после школьных каникул.
Попутно начала готовить томатный соус.
Я сняла обручальное кольцо, завернула его в бабушкин носовой платок, какими нынче уже не пользуются, и спрятала в комод.
Продолжила поиски статьи. Наткнулась на страничку в какой-то местной газете, которую ранее упустила. Пришлось зарегистрироваться, чтобы пользоваться архивом. Сгорая от нетерпения, создала аккаунт, логин: Radioheadfan1978, пароль: karmapolice. Набрала в поиске ключевое слово, кликнула тут, кликнула там. И – не прошло и пяти минут – нашла статью.
Филипп говорил правду.
52
Семь лет назад мой муж бесследно пропал.
Потом он вновь появился и почти на три дня вошел в мою жизнь только затем, чтобы опять исчезнуть.
От пыли защекотало в носу, и я чихнула. Здесь, под крышей стояла гнетущая жара, за день чердак нагревался и хранил накопившееся тепло до глубокой ночи. Послание потомкам. Пот мгновенно выступил у меня на лбу. Я открывала коробку за коробкой, но пока безрезультатно. Отодвигала в сторону и продолжала поиски.
Где же теперь Филипп?
Вернувшись после нашей ночной вылазки, мы снова оказались в кухне. Сконфуженно смотрели друг на друга. Оба не знали, что сказать. Два совершенно чужих человека. Сама не зная почему, я надеялась, что Филипп обнимет меня. И чувствовала, что он этого хочет. Спрашивала себя: может обнять его первой – просто шагнуть к нему и прижать к себе. Как это говорится: когда оба хотят одного и того же, но каждый надеется, что другой возьмет инициативу на себя? Некоторое время мы так и стояли, потом Филипп сказал, что ляжет в комнате для гостей, а утром уйдет. Ему нужно побыть одному. И мне наверняка тоже. Я не возражала. Наши глаза снова встретились.
Потом он удалился. А наутро его уже не было.
Вот она, коробка, которую я искала. Большими буквами на ней выведено "Сентиментальное". Я открыла коробку. Сверху лежали фотоальбомы. Фотографии нашей поездки в Лас-Вегас, нашей свадьбы. Первые месяцы после рождения Лео. Даже снимки с той самой вечеринки, где мы жарили на гриле всякие вкусности – один из приятелей вызвался все документировать. Я держала альбомы в руках, хотела вообще-то спуститься с ними вниз и устроиться на диване.
Но вместо этого, не раскрывая, сложила все обратно в коробку и закрыла. Настоящее – только оно у меня есть, и оно останется со мной навсегда. Я спустилась с чердака, вошла в гостиную, села на диван. Мой взгляд упал на коллекцию пластинок, я опять поднялась, подошла к полке, долго искала желанную пластинку, достала ее из конверта, положила на проигрыватель, приобретенный Филиппом незадолго до исчезновения, – дескать, звук на грампластинке гораздо лучше, чем на диске, что мне показалось обыкновенной блажью. Я снова опустилась на диван, музыка набирала силу, это была песня Ника Кейва и "Bad Seeds" "Любишь ли ты меня".
И вдруг я вспомнила то самое длинное слово на "М", которое искала, и в то же мгновение меня осенило: вот какое слово произнес тогда чужак, в надежде, что я, наконец, его узнаю. Это было накануне, в гостиной. Не "Мани, лабил…".
Мамихлапинатапай.
Я вспомнила, что мы вкладывали в это слово и в чем хотели признаться, когда ситуация казалась уже абсолютно безнадежной: "Я все еще тебя люблю, любишь ли ты меня?"
Почувствовала, как стеснило грудь, но стерпела. Я дышала.
Я огляделась по сторонам и подумала о том, сколько же всего в этом доме мы с Филиппом пережили. Я думала о той тьме-тьмущей разногласий, через которые нам пришлось пройти. О ранах и подлостях, о любви, и пока я все это перебирала, Ник Кейв пел для меня. Мысли мои метались, а певец задавал вопрос всех вопросов, "любишь ли ты меня", я увидела перед собой лицо Филиппа и почувствовала, как сердце заныло от тоски.
Я поднялась, чтобы избавиться от нахлынувших воспоминаний, подошла к низкой полке, где стояли мои любимые книги, закрыла глаза, вытянула одну из них и взглянула на обложку.
Джонатан Сафран Фоер. "И все осветилось".
Я всегда помню о том, что сказала однажды моя мудрая бабушка: "Быть счастливым или не быть – решаешь ты сам". А вдруг, подумала я, с любовью точно так же. Вдруг любовь – это мое решение?
Во-первых, много лет назад на концерте "Radiohead" меня чуть не ударило молнией.
Во-вторых, я уже трижды участвовала в триатлоне.
В-третьих, я окончательно переболела Филиппом.
Одно из них ложь.
Я шагаю по улице, под старыми липами. Деревья спят, и от их снов исходит аромат влюбленных шмелей и давно прошедших лет. С каждым сделанным шагом я чувствую, как прибавляются силы. Сейчас ночь. Одно засыпает, другое пробуждается. Я пытаюсь представить, что в какой-то части мира сейчас солнечный день. Я представляла себе это уже тысячи раз, в самые темные ночные часы. Представляла, что где-то на земле в эту минуту светло. Где-то всегда светло.
Я знаю, что нужно делать. Знаю, куда идти. И если все сходится, то Филипп тоже будет там.
53
Ночной вид на Эльбу, открывающийся отсюда, за все прошедшие годы почти не изменился. Я бежала, а теперь, пытаясь выровнять дыхание, глядела на реку. В темноте она кажется громадной экзотической змеей. Вода черная, как нефть, и лишь там, где ее поверхность отражает свет, виднеются размытые желтые пятна. Никого здесь нет, кроме меня. Я стою на нашем месте. Вот тут это было. Именно тут. Наше первое настоящее свидание. И предложение руки – годы спустя.
Первое свидание я и вспоминаю. Ночь много лет назад. Новолуние. Мне оно не нравилось. А Филипп считал, что новолуние – это супер. Так звезды видны лучше. Пикник на ночном пляже у Эльбы и пьяная Зара, которой показалась превосходной идея поплавать в реке. Филипп счел затею безумной, но Зару удержать не смог.
"Только не заходи далеко! Здесь сильное течение".
"Да что ты, я только ноги намочить!"
Вот течение я и помню, и свои замедленные реакции. Но лишь когда я перестала чувствовать дно под ногами, ушла под воду и снова вынырнула, отфыркиваясь, меня охватила паника. В холодной воде я немедленно протрезвела, но было поздно. Я чувствовала, как меня куда-то затягивает, а я не хочу, чтоб меня затягивало, хочу вырваться отсюда, из этого водоворота, хочу на берег, но уже поздно. И попала я не в какую-то быстрину, нет. Это было настоящее глубинное течение, смертельное течение, медленно и терпеливо уносившее меня от жизни. Страх. Тишина.
И тут он вынырнул. Сначала звал откуда-то издалека. Испуганно, раздраженно. А потом каким-то образом оказался рядом. Схватил меня сзади. Тянул и дергал. Барахтался и пыхтел. Мы вместе вступили в борьбу с течением, по чуть-чуть, кряхтя и фыркая, и холодно было, уж так холодно, я чувствовала его руку, но до того устала, просто не могла больше, сама уже не знала – то ли бороться, то ли сдаться, но понимала, что утону не одна, а вместе с ним, и, сделав последнее, предельное усилие, почувствовала дно под ногами. Течение все так же подхватывало и затягивало меня, но я не сдавалась. Я боролась. До тех пор, пока вода не стала мельче, пока вода не перешла в берег, куда нам удалось выбраться и упасть. Дышали. Успокаивались. Лежали. Бледное лицо Филиппа в лунном свете, темные глаза, темные волосы. И ямочки на щеках. Филипп, который любил футбол и серфинг, что вызывало у меня восторг. Филипп, который любил старые фильмы про гангстеров, что вызывало у меня восторг. Филипп, который был вегетарианцем и любил слушать "Radiohead", а еще Леонарда Коэна, Ника Кейва и Тома Уэйтса, что также вызывало у меня абсолютный восторг.
"Еще бы чуть-чуть…" – прохрипел он, когда снова обрел дар речи.
"Да, еще бы чуть-чуть…" – отозвалась я.
"Не лучшая идея – здесь искупаться".
"Да, совсем не лучшая", – согласилась я.
Мы смотрели друг другу в глаза, и что-то такое произошло со мной, сама не знаю – что. Мгновение как будто растянулось, расширилось и охватило все, что когда-либо происходило и когда-либо произойдет, а я как будто обрела дар прозрения. Увидела миллиарды случайностей, обстоятельств и событий, которые привели к тому, что мы существуем, что мы именно такие, как есть, что мы нашли друг друга, что мы находимся здесь, вместе и именно сейчас, в этой бесконечной вселенной, изо всех мест и всех времен – мы именно здесь, именно сейчас и вместе. Я видела нас сверху, какие мы крохотные и притом громадные, я чувствовала все изнутри, я знала все, что позади нас, я знала все, что еще произойдет, я знала, что сейчас все именно так, как должно быть, на один краткий миг я обрела абсолютное познание, я видела все и все понимала, я видела триллионы клеток, из которых состоит Филипп, в своей беспрестанной и неуемной пляске сделавших его таким, какой он есть, и ничуточки не другим. Это невообразимо, думала я. Восхитительно и невообразимо. А потом лицо Филиппа оказалось рядом с моим лицом. Потом наши губы встретились. И я уже ни о чем больше не думала.
Наша первая ночь – сколь драматичной она была. Вокруг нас вода, над нами звезды, мокрые мои волосы покрывалом на моих плечах. Чужой юноша, капли воды в его волосах, тишина, лишь наше дыхание, темнота. Мир вдруг съежился, стал крошечным, так что места в нем хватало только для нас двоих. Кокон из тишины и звезд. И наконец, когда-то – осторожно-осторожно – я ощутила руку на моей голове, в моих волосах.
Я вздрогнула, услышав позади шорох. Филипп! И я обернулась.
Но там никого не было.
Вернувшись домой, я поблагодарила соседку Тайс, которая сидела с Лео в мое отсутствие, распрощалась с ней и стала готовиться ко сну. Только я улеглась в кровать, как раздался стук в дверь.
В испуге я села в кровати, отозвалась:
– Да?
Но ничего не произошло.
– Да, кто там?
И тут дверь стала открываться, невыносимо медленно открываться. За дверью стоял Лео.
– Деточка! – воскликнула я изумленно. – Что случилось, ты не можешь заснуть?
Лео кивнул.