50
Ночь много лет назад. Ночь, ставшая сюжетом всех моих кошмарных снов.
Мы возвращаемся из домика на озере. В городе что-то случилось с Лео, и мы тут же сели в машину. И разумеется, переругались. Настолько, что утратили контроль над собой.
Я по-настоящему пришла в бешенство. На секунду отвлеклась от дороги, покосилась на Филиппа, на его самоуверенное лицо, проорала какую-то чушь, и он ответил тем же, а затем вдруг воскликнул: "Смотри вперед, чтоб тебя!" И тут раздался глухой удар, я инстинктивно выжала тормоз, резко остановилась, автомобиль дернулся и замер на месте, и вдруг стало очень, очень тихо. Сбила или наехала, думала я. Взглянула на Филиппа, а тот таращился на меня широко распахнутыми от ужаса глазами.
"Может, это косуля?" – спросила я.
"Не знаю. Я не видел дорогу".
Посмотрела в зеркало заднего вида, но не разглядела ничего. Вылезла из машины. Услышала, что и Филипп вылез следом за мной. Обогнула машину, и тут увидела его. В красноватом свете задних фонарей.
Человек. Мужчина. И сразу поняла – этот человек мертв.
"Боже мой, – запричитал Филипп. – Боже мой, боже мой, боже мой".
И еще спросил:
"Он умер?"
Собрав все свое мужество, я подошла к лежавшему на земле. Стояла темень, и лицо мужчины лишь угадывалось, глаза закрыты. Одет он был в темное, лежал на боку. Казалось, стоит только приблизиться, как он меня схватит, но он не шевелился. Я попыталась нащупать пульс – ничего. Совсем ничего. И только убрав руку, заметила, что она вся в крови. Смотрела на руку, смотрела, а потом вытерла ее о штаны. И услышала стон. Взглянула на Филиппа, но тут же догадалась, что этот стон издала я сама.
Отошла на несколько шагов от страшного темного куля и подтвердила:
"Да. Он умер".
Это я его сбила на дороге.
"Откуда он вдруг взялся?" – В голосе Филиппа слышалась паника.
"Не знаю. Вот так просто появился, и все".
Стала присматриваться к лесу по обе стороны дороги. Разглядела, что там есть тропа, вот отсюда он и вышел. Зачем, зачем я ехала с такой скоростью?
"Надо звонить в службу спасения", – сказала я и сама заметила, как пронзительно прозвучал мой голос.
Филипп вытащил было мобильный телефон, но вдруг засомневался:
"Ты уверена? Мы ведь оба выпили".
А человек все равно уже мертв, подумала я.
Я колебалась. Но в конце концов скомандовала:
"Давай, звони".
Филипп принялся нажимать на кнопки своего мобильника. Кажется, целую вечность он то подносил телефон к уху, то опять нажимал на кнопки и, наконец, сообщил:
"Нет сети".
"Как?!"
"Вот так. Мертвяк".
"Ты что, идиот? Думаешь, это смешно?"
"Сорри, я просто…"
"О’кей, – сказала я. – Тогда мы едем домой. Полицию и "Скорую" можно вызвать и оттуда".
Мы вновь забрались в машину, и пока мы удалялись от злополучного места, я старалась не смотреть в зеркало заднего вида. Побег с места дорожно-транспортного происшествия, – стучало у меня в мозгу. Авария со смертельным исходом. Под влиянием алкоголя. Побег с места происшествия. Пока ехали через лес, нам навстречу не попалось ни одной машины. Лишь ближе к городу движение стало более оживленным.
Приехали домой, а Лео уже стало значительно лучше. Ложная тревога. Я его укачала, он уснул. А я, сев на диван, поглядывала то на телефон, то на спящего Лео, то опять на телефон. Наконец, встала, держа малыша на руках.
"Прошу тебя, не звони, – послышался голос Филиппа, и я обернулась. – Он мертв. Этого ты не можешь изменить".
Молча я вышла из комнаты, положила Лео в его кроватку. Почувствовала, что Филипп, последовав за мной, стоит теперь позади. Почувствовала его руку на спине, между лопатками. Ох, как же хотелось ее оттолкнуть. Это что, жест мне в утешение? Если бы он меня не отвлекал, так ничего бы и не случилось.
"Все домик этот проклятый, – заговорила я. – Вот уж дурацкая идея. С самого начала у меня было недоброе предчувствие из-за того, что мы оставили Лео".
"Ага, это я, значит, во всем виноват? – вспылил Филипп. – Я тебя не заставлял напиваться под завязку".
"И все-таки я была трезвее, чем ты! – закричала я. – Иначе я ни за что не села бы за руль".
"Однако именно ты села за руль! И я подумал, естественно, что ты способна вести машину!"
"Так оно и было! Но никто на свете не может следить за дорогой, если рядом сидит другой и поливает его грязью! И как это типично, что ты пытаешься спихнуть всю вину на меня. Какая же ты тряпка, в конце-то концов!"
Ну, и так далее. Лео плакал, мы ругались. До самого рассвета.
А наутро продолжили. И Филипп повторил то, что сказал еще в машине, мол, мама его была права, я его не люблю и никогда не любила. В ответ я сообщила, что он не ошибся, если я и любила его когда-то, так это давным-давно прошло, и лучше уж сразу умереть, чем любоваться на него и дальше. Каких только гадостей не наговорили мы друг другу, но одного мы не сделали: не обратились в полицию.
С той самой ночи все пошло по-другому. Все предметы вокруг меня как будто ожили, стали плести заговоры за моей спиной, чтобы усложнить мою жизнь и наказать меня – избежавшую справедливого наказания, каждую секунду напоминать о том, что я совершила, и о том, что отныне я нахожусь во враждебном окружении. Ящики выскакивали из стола прямо мне на ноги, корни вырастали из-под земли, чтобы я споткнулась, каштаны падали с деревьев непосредственно мне на голову.
В ванной поскользнулась на крошечной лужице геля для душа, нарочно собравшейся на дне, чтобы я свернула себе шею. Бритвой порезала икру, потом пребольно ударила большой палец ноги о край душевой кабины, которая почему-то стала шире на несколько сантиметров, чем раньше. В общем, я все-таки выбралась живая из ванной комнаты и, на грани слез, все так и видя перед глазами безжизненный куль, встретила в коридоре Филиппа, и тот спросил меня, что случилось, а я ответила: ничего.
Потом мы – ради Лео, как говорили мы оба – помирились, и нам обоим стало ясно, что по прошествии столь долгого времени с той роковой ночи мы уже не позвоним в полицию, мы попросту уже не можем позвонить в полицию, и я заявила Филиппу, что не желаю больше говорить о случившемся. Он возражал, считая необходимым возвращаться к этой теме как можно чаще, ибо по-иному вести себя было бы ненормально, и вообще, дескать, он устал от моей жесткости, от молчаливости, он уже не раз задавался вопросом, на ком он женат – на женщине или на устрице в ракушке.
– Так мужчины себя ведут, – добавил он как будто бы в шутку, но я не доставила ему удовольствия – не рассмеялась. Я настаивала на том, чтобы ни слова больше мы не произнесли об этой проклятой ночи, об этом треклятом лесе, об отвратительном стуке, о глухом ударе, и Филипп сдался. Я молчала, и он молчал вместе со мной.
Несколько недель подряд, пока не наступил тот самый вечер. Когда Филипп вошел в кухню, я как раз собиралась кормить Лео.
– Знаю, знаю, что мы договорились об этом не вспоминать, но… – начал он, между прочим, со мной даже не поздоровавшись.
Я вздрогнула, бросила на него исполненный злости взгляд.
Встала и с Лео на руках пошла вон из кухни:
– Больше не желаю об этом ничего слышать.
– Остановись хоть на секунду!
Но я не остановилась. Не хочу, не могу, я просто его не выношу!
Еще дважды он попытался завести этот разговор, уж не знаю, зачем. Как он утверждал, не вспоминать об этом – ненормально. Как я считала – чтобы меня помучить. Так или иначе, но я его не слушала.
Он пришел в ярость. Ну и пусть, мне все равно.
Вскоре он сообщил, что на несколько дней улетает в Южную Америку, вот уж я обрадовалась.
…Внезапно я вернулась к реальности: Филипп притормозил, поехал со скоростью пешехода, затем остановился. Мы находились на уединенной дороге посреди леса. Куда ни глянь – никого, мы совершенно одни. Я повернула голову – а рядом со мной чужак! Адреналин ударил мне в кровь, мне мигом стало ясно, что я совершила смертельную ошибку! Никто не знает, что я нахожусь здесь. Никто меня не найдет. У меня нет оружия. Ни пистолета, ни ножа, ни баллончика с перцем, могущих меня спасти. Чужак повернул голову. Филипп посмотрел на меня. Прочитал ужас на моем лице.
– С тобой все в порядке?
Я вдохнула и выдохнула. Мне понадобится еще много времени, чтобы соединить того человека, который наводил на меня страх и ужас в последние дни, и моего мужа. Мне понадобится еще много времени, чтобы привыкнуть к тому, что он вернулся.
Я осмотрелась.
Да, именно здесь это произошло, подумала я.
Почему он поступает так жестоко, зачем он привез меня сюда?
Неужели он снова и снова будет заставлять меня каяться?
Филипп вылез из машины. Я последовала за ним. Эхо захлопнутых дверей отдавалось у меня в голове пистолетными выстрелами. Желудок свело. Луна освещала лесную опушку бледным светом, но ему не удавалось выхватить из темноты размытые силуэты. Лес тихонько шумел. Филипп направился прямо по лесной тропе, и уже через несколько метров тьма поглотила его. Я заторопилась вслед за ним.
Вдруг рядом послышался шорох и хруст, я вздрогнула, повернула голову вправо и чуть не завопила, увидев два больших и блестящих глаза, уставившихся на меня из-за деревьев. Я замерла на месте, точно как косуля, которая стояла там на тонких своих ногах и печально на меня смотрела, а потом исчезла где-то в подлеске. Шум деревьев, крики сов, шуршание каких-то птах в траве – как все зловеще, темно, близко. Кровь стучала у меня в ушах, окрашивая ночной лес темно-красным цветом, деревья словно нашептывали что-то свое, и мне приходилось сдерживаться, чтобы не зажать уши ладонями, как делают испуганные дети. Я едва не натолкнулась на Филиппа, который неожиданно остановился.
– Вот здесь это было, – произнес он. – Лесная тропа. Мы думали, он вышел отсюда – человек, которого ты сбила. Ты помнишь?
В знак согласия я кивнула. Так оно и было.
– Ты зачем привез меня сюда?
– Здесь все началось, – объяснил он. – Здесь мы потеряли друг друга.
Я опять кивнула, хотя не была уверена, что оно так. Я часто задавала себе вопрос, когда начались все наши проблемы. После свадьбы или еще до нее? Когда мы въехали в этот слишком большой и слишком дорогой дом, который я по правде никогда не любила, или раньше? После первого выкидыша? После второго? Из-за язвительной Констанции? Вместе с рождением Лео? Намного позже? Значительно раньше? Или действительно здесь? Ответа я не знала.
– Что мы тут делаем, Филипп?
– В последние годы я особенно сильно ощущал свое одиночество, – заговорил он, не глядя на меня. – Иногда я тебя проклинал. Чаще всего я по тебе тосковал. По нам. По тому, как оно было прежде. Иногда я думал, мы могли бы вновь обрести то, что потеряли.
Неужели он из-за этого привез меня сюда?
– Я завидую нам, прежним.
Неужели он думает, что мы можем начать все снова?
– Но как же все непросто… – произнес он. – Только теперь я это понял.
– Ты об этом хотел мне сказать?
Филипп отрицательно покачал головой. Набрал побольше воздуху в легкие. И задал вопрос:
– Ты хорошо помнишь ту ночь?
Слишком хорошо, подумала я.
– Ты помнишь, как тот человек вдруг появился на дороге?
– Нет, – выдавила я из себя. – Как же мне помнить, когда я не смотрела на дорогу? Мы ведь в очередной раз поругались.
И едва не расплакалась.
– Я тоже не видел, как он возник перед нами, – сообщил Филипп.
Ну и что? Что все это значит? Мне невыносимо здесь находиться, прочь отсюда!
Филипп продолжал:
– Я тоже его не видел. Мы думали, что не видели его, так как он вышел на дорогу по этой вот тропе. Но это ошибка. Он не выходил из леса и не выбегал на дорогу. И по дороге он не шел нам навстречу. Он уже лежал там.
Я наморщила лоб.
– Что?!
– Когда мы его переехали, он уже был мертв.
Колени у меня подогнулись.
– Ты лжешь.
Филипп покачал головой.
– Норман К., 41 год, не женат. Незадолго до того потерял работу. В тот вечер, когда мы были в домике на озере, он покинул свою квартиру и пошел вот по этой дороге, видимо, намереваясь покончить жизнь самоубийством. Его сбила машина, он погиб. Водитель скрылся с места происшествия.
– Да, это была я!
– Нет! – воскликнул Филипп. – Не ты. Говорю же, когда ты на него наехала, он был уже мертв. Ты наехала на мертвое тело.
– И откуда тебе это известно?
– Мне попалась статья в газете, там говорилось, что водитель, скрывшийся с места происшествия, заявил об этом в полицию. Я никак не мог успокоиться при мысли о том, что мы в ту ночь не позвали на помощь и поддались обстоятельствам. Моя вина здесь не меньше твоей, как я постепенно осознал. Мы взяли да оставили этого несчастного лежать на дороге. С этим я не мог просто так смириться. И когда мне стало ясно, что речь идет о том самом человеке, о нашей жертве, я решил провести дополнительное расследование. И выяснилось, что водитель, который сбил и оставил лежать на дороге Нормана К., проезжал здесь за полчаса до нас, или даже больше. Через пару дней он явился в полицию. Однако наказания не понес, поскольку нашлись доказательства того, что по телу Нормана К. проехали несколько автомобилей…
Вся эта информация, все его слова будто летели в меня камнями. Филипп давно уже замолчал, а я так и стояла, не двигаясь с места. В полном шоке. Стояла и плакала.
– Но почему же ты раньше ничего мне не сказал? – заговорила я наконец.
– Я пытался… – Филипп вздохнул и беспомощно развел руками. – Пытался сказать раза два или три, но ты не желала ничего слышать про ночь , как ты выражалась. Я был в ярости. А потом подумал: нет, так нет. Ну и поживи еще несколько дней с сознанием того, что ты убила человека. Я хотел причинить тебе боль. Хотел наказать тебя. Хотел наказать и себя. Нельзя, неправильно было просто поехать дальше. Нельзя было не обратиться в полицию.
Я закрыла глаза.
– Ну, а потом я улетел в Южную Америку, – продолжал Филипп. В лесу что-то громко хрустнуло. – Я собирался тебе все это сообщить, – тут Филипп опустил глаза, – после моего возвращения.
Мне казалось, тело мое онемело полностью. Мы сидели в машине на пути домой, Филипп был за рулем, я в оцепенении глядела на дорогу.
Дорога. Молчание. Конус света от передних фар. Опушка леса, разные оттенки серого. Шум мотора. Тяжелые веки. Рассвет.
– А кто это – Винсент? – вдруг спросила я.
– Друг, – ответил Филипп. – Мой лучший друг в лагере.
Я кивнула.
Дорога. Молчание.
Про себя я подумала, что Винсента, может, нет в живых, но спрашивать ни о чем не стала. Пусть Винсент станет темой разговора в другую ночь.
– Почему ты настаивал на том, чтобы я не обращалась в полицию? Я просто опозорилась бы, да и все.
– Не хотелось привлекать внимание. В первую очередь в этом дело. Ну, и еще – а вдруг ты после стольких лет заявила бы о побеге с места аварии? Можешь себе представить, какая шумиха бы поднялась?
Это я приняла к сведению, но спросила другое:
– А два дня? Ты все время говорил про два дня.
Тут я наконец на него взглянула. Ответ прозвучал так:
– Мне сказали, что через два дня станет известно, было похищение организовано и оплачено в Германии, или нет.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в смысле этих слов.
– Значит, ты рассчитывал через два дня узнать, замешана ли я в этом деле.
Филипп кивнул.
Вопрос так и вертелся у меня на языке, но я сдержалась. Не хочу я знать, как поступил бы он, если бы ему сообщили, что я всему виной. Вместо этого я спросила:
– А почему мама называет тебя Зеленушкой?
Филипп вздохнул:
– Это долгая история. Расскажу как-нибудь в другой раз.
– Ты каждый раз так говоришь!
Он, криво усмехнувшись, произнес:
– Позволь и мне тебя кое о чем спросить.
– Ну, да…
– Мы сидели в саду, и ты вспоминала про свои выкидыши да про то, как идеально вел себя твой муж. Помнишь?
Я неуверенно кивнула.
– Но ведь все было по-другому, – продолжал Филипп. – Хотел бы я так себя вести, но – увы.
Вдалеке показался город.
– Почему ты так сказала?
Гамбург уже совсем близко.
– Потому что тебе так запомнилось?
Мы едем к себе домой.
– Или тебе просто хотелось, чтоб так оно все и было?
Вместе – после стольких лет.
– Или и то, и другое?
Я не ответила.
Мы едем дальше, молчим.
Встает солнце.
Незнакомец
Я готов к выступлению. Двигаюсь тихо, ни в коем случае не хотелось бы разбудить Зару. Мне надо уйти отсюда, надо побыть одному. Еще не знаю, куда направлю путь. Исчезну в людских толпах Токио? Найду уединение в канадских лесах? Стану в Таиланде смотреть на море? Второй ключ я положил на стол в кухне, где прошлой ночью мы сидели вдвоем с Зарой, стал искать бумагу для записки, в ящике нашел блокнот и карандаш. Сел за стол и осмотрелся. Замер, увидев детские рисунки Лео, прицепленные к дверце холодильника, и быстро отвел взгляд. Сколько времени потеряно, и нет никакой надежды его вернуть.
Я начал писать.
Вскоре я уже стоял у входной двери, дорожная сумка на плече, дернул было за дверную ручку, но вдруг снова передумал, пересек весь нижний этаж и вышел через другую дверь в сад. Еще раз – в сад. Шел по высокой траве. Зара позволяет траве расти, как придется. Наклонился к кусту смородины, сорвал несколько красных блестящих ягод и весь скривился, почувствовав их кислый вкус во рту. Такая тишина, такой покой, кажется, весь мир принадлежит мне одному. Жара оставила город. Вернулся ветер, и Гамбург снова стал Гамбургом.
Присел ненадолго в траву, поежился от холода, когда влажные стебельки коснулись моих голых рук. Мне и дела нет до этой влаги, до темных пятен, которые сразу появились у меня на джинсах, я наслаждаюсь покоем.
Хотелось бы вот так просто здесь посидеть, да нельзя, надо уходить.
Вернуться домой после стольких лет отсутствия, после этого похищения – поистине сверхъестественный опыт. Как будто ты умер лишь ради того, чтобы потом восстать из мертвых и убедиться в том, что земной шар и без тебя продолжает вращаться. Что твоего отсутствия никто по-настоящему и не заметил. Что ты здесь не только ненужный, но даже лишний.
А вообще-то просто не может быть такого. Чтобы я ее по-прежнему любил? Наверное, чувство, которое я испытываю, – лишь отголосок прошлого. Как пятно, оставшееся на сетчатке глаза, если долго смотреть на солнце. Пора идти отсюда.