- Вот что, Владимир Владимирович, давайте сойдемся на следующем. Этот, с позволения выразиться, "протокол" я у Вас сейчас забираю. В дело его подшить, конечно, никак нельзя, но я покажу его помощнику прокурора, может, мы что-то и придумаем. Черновые записи вскрытия тела Прознанского Вами сохранены?
- Да-да, разумеется.
- Возможно, мы попросим Вас восстановить этот документ. В любом случае, я с Вами в ближайшее время еще увижусь. Хочу предупредить Вас на будущее, но… делать этого не стану. Полагаю, Вы сами уже все поняли.
- Да, господи, конечно, я сам все понимаю… Накуролесил! А ведь сам молодежь учу как должно документы составлять!
Шумилов убрал в свой портфель бумаги и уже собрался было уходить, но в дверях остановился и задал вопрос, без ответа на который не мог расстаться с анатомом:
- Владимир Владимирович, а в каком часу, по Вашему мнению, скончался Николай Прознанский?
Пашенко задумался, тяжело вздохнул (Шумилов понял, что услышит сейчас что-то неприятное) и начал издалека:
- Задача анатома, производящего вскрытие тела, точно описать состояние всех частей и органов покойного. Задача судебно-химического исследования - представить точные данные об обнаруженных во внутренних органах вредоносных веществах, назвать пути их проникновения в организм и зафиксированных концентрациях. Анализ всех этих данных будет осуществлять судмедэксперт. Мой протокол не претендует - и не может претендовать! - на полноту экспертного заключения, но как специалист, понимающий все тонкости этого дела, могу сказать…
Пашенко запнулся и перескочил на другое:
- Я мог бы Вам точно назвать час смерти Николая Прознанского, если бы сразу приступил к вскрытию тела. Я мог бы наблюдать развитие трупного окоченения - а это точнейших показатель. Окоченение начинается спустя примерно 2–3 часа с момента смерти и развивается на протяжении первых суток, захватывая всё новые части тела от челюстей к икрам, т. е. сверху вниз. Впоследствии, примерно на третьи сутки с момента смерти, окоченение в обратном порядке станет пропадать. Наблюдая процесс снятия окоченения также можно довольно точно определить время смерти.
Шумилов заподозрил, что Пашенко собирается прочитать ему целую лекцию.
- Владимир Владимирович, я всё это знаю, - заметил Алексей Иванович, - Что Вы можете сказать по существу?
- Когда я в шесть часов пополудни приступил к вскрытию тела Николая Прознанского оно полностью было сковано окоченением. А снятие окоченения я не смог наблюдать, поскольку на третьи сутки состоялись похороны. Так что… - Пашенко развел руками.
Шумилов чуть не сплюнул от досады.
- То есть смерть наступила никак не позже шести-семи часов утра 18 апреля, - подытожил он.
- Вот именно. А по-видимому, гораздо ранее, ближе к полуночи. Еще могу сказать, что желудок покойного был пуст, что свидетельствует о том, что с момента последнего принятия пищи прошло не менее четырех часов. Об этом есть запись в бумагах, что Вы у меня забрали.
- Что ж, спасибо.
- Вам это хоть как-то помогло? - преглупо спросил Пашенко. Он, видимо, чувствовал свою вину и не знал как ее загладить.
- Если б я знал, Владимир Владимирович, что мне теперь может помочь!
Шумилов приехал в прокуратуру после обеда и сразу направился в кабинет Шидловского. Помощник окружного прокурора если и воспринял с досадой сообщение Шумилова о разговоре с патологоанатомом, то никак это не показал, что для человека холерического темперамента (а именно таковым был Шидловский) выглядело весьма странным. Он лишь рассеянно пробормотал: "Оставьте протокол аутопсии мне, я подумаю куда его приладить" и более к этой теме не возвращался. Вадим Данилович был явно поглощён какими-то своими мыслями, что, впрочем, вскоре и объяснил:
- У Вас там сидят графологи. Но сидят они уже долго, так что скоро закончат. Сейчас они переписывают заключение набело. Шульц принес основные тезисы, которые там будут, посмотрите-ка!
Алексей Иванович взял в руки поданные Шидловским листы писчей бумаги, усеянные мелким бисером текста с многочисленными следами правки и дописок. Все почерковеды сходились во мнении, что по первой части поставленного перед экспертизой задания - сличения манеры написания анонимки с контрольными образцами - "есть несомненное сходство приемов исполнения сравниваемых объектов". В частности они подчеркнули схожесть в начертании 3-х букв. Весьма любопытной оказалась фраза, которую изумленный Шумилов перечитал несколько раз, прежде чем понял ее смысл: "в анонимном письме встречаются буквы такой формы, какую дают им только одни французы". "Что же это за форма такая особенная?" - подумал про себя Алексей Иванович. Но ответа на этот вопрос в черновике заключения не нашлось.
Довольно любопытно оказалось заключение и по второй части задания - исследованию стиля и лексических особенностей текста анонимки: "Слог анонимного письма неправилен, встречаются совершенно французские выражения, причем неправильные обороты речи и грамматические ошибки сделаны как бы умышленно. Вместе с тем, вместе с чисто французскими фразами попадаются и такие, которые никогда не употребляются французами". "Хм, - задумался на минуту Шумилов, - и что это нам даёт? Что писавший был образованным человеком, который пытался скрыть свои языковые познания? Мариэтта Жюжеван вполне соответствует этому описанию. Её образованность и ум отмечали многие."
Выражение, привлекшее его внимание, Шумилов прочитал Шидловскому вслух и от себя добавил:
- В Петербурге на нескольких языках говорят тысяч сто, если не больше, мужчин и женщин. Каждый из них сможет написать текст, про который наши эксперты скажут то же самое.
Шидловский молчал, а Шумилов развил свою мысль:
- Ловко наши графологи выразились - "… выражения, которые никогда не употребляются французами…". Они сами-то верят, что такие выражения существуют?
- Речь об идиомах, - заметил Шидловский.
- Это понятно, они говорят о выражениях, не переводимых и не понимаемых буквально. Матерная брань из той же категории. Ну, а если, скажем, у француза была русская няня? Или этот человек, прожил в Петербурге лет, эдак 15, да не на Невском, а возле Сенной или на Лиговке? Такой француз, по их мнению, не выучит русских идиом? Да даже попугай справится в такой задачей!
Шидловский в полемику вступать не стал.
Далее эксперты, взвешивая все за и против, сделали вывод, что хотя анонимное письмо написано на 2-х языках (основная часть на французском с русскими оборотами, заключение - полностью на русском), автором его, как и предоставленных для сличения образцов, является один человек. Поскольку автором последних была Мариэтта Жюжеван, то и авторство анонимки также приписывалось ей. Разумеется, оно рассматривалось как "возможное", но эта оговорка в общем контексте просто терялась, как щепка в лесу.
Алексей Иванович сидел как громом пораженный. Получалось, что анонимное послание, разоблачавшее молодых радикалов сочинила-таки она! У Шумилова не шла из головы их беседа и то сочувствие, которое он испытал тогда к этой уже немолодой женщине, зарабатывающей свой хлеб воспитанием чужих отпрысков, зачастую не всегда умных и почти всегда неблагодарных. За последние дни Шумилов повидал несколько в высшей степени характеристических типажей такого сорта. У Жюжеван не было ни семьи, ни своих детей, она не имела достаточных средств к существованию, приличествующему ее уму и образованности. Шумилов допускал, что его можно обмануть, он не считал самого себя провидцем и собственное суждение не было для него истиной в последней инстанции. Но сознание собственной ошибки всегда тяжелым камнем ложится в душу. И вот сейчас он почувствовал внутри такой камень.
Постучавшись, вошёл Никита Шульц, принес переписанное набело заключение, протянул его Шидловскому:
- Господа эксперты-с просили Вас ознакомиться и сообщили, что готовы ответить на вопросы, если таковые возникнут.
Помощник прокурора нацепив пенсне внимательно прочитал полученный документ. Вопросов у него, видимо, не возникло, потому что закончив чтение он поднялся и пригласил Шумилова с собой:
- Пойдемте, Алексей Иванович, попрощаемся с нашими специалистами.
Через пять минут, пожав руки графологам и сказав приличествующие случаю слова, они вернулись в кабинет Шумилова. Вадим Данилович выглядел чрезвычайно удовлетворенным:
- Чудненько! так я и думал. Анонимку в канцелярию градоначальника она писала! Полковник Прознанский зря говорить не станет! Итак, что мы имеем.
Помощник прокурора задумался, потом принялся загибать свои крупные, плохо гнувшиеся пальцы:
- Первое: морфий дала Николаю именно Жюжеван. Сделано это было под видом микстуры от кашля. Второе: она состояла с ним в продолжительной аморальной любовной связи. Тому есть свидетели - отец видел интимные детали, прислуга слышала признание из ее собственных уст, потом была эта история с подолом рубашки, наконец, друзья-приятели Николая подтверждают сие. Аморальность отношений Жюжеван с покойным усиливается от того, что любовники принадлежали к разным конфессиям: он - православный, она - католичка.
- Какое это имеет значение, ведь вопрос о браке вообще не ставился, - выдавил из себя Шумилов. От разглагольствований шефа у него голова шла кругом. Он был готов возразить по каждому предложению, изреченному Шидловским, и лишь усилием воли сдерживал себя.
- Вот именно, - парировал замечание Шумилова помощник прокурора, - Они как бы консервировали свои отношения, не предполагая их дальнейшего развития, что лишь подтверждает слабость их религиозного чувства. Но не будем отвлекаться. Третье: у Николая был платонический роман с м-ль Пожалостиной, из чего можно заключить, что связь с Жюжеван он намерен был порвать. Или даже уже порвал, точнее нам расскажет сама Жюжеван. Вот Вам и мотив - потеря любовника, месть, гнев по этому поводу. Очень даже по-женски! Четвертое: анонимку написала она. Возможно для того, что подготавливая убийство, она озаботилась наведением возможного расследования на ложный след. Все! Круг замыкается, по-моему! Ее надо арестовывать. Ты, Алексей Иванович, отправь-ка ей с курьером вызов на допрос, прямо сегодня же. Пригласи ее назавтра часам, эдак, к десяти утра. Я озабочусь ордером. Когда приедет, тут мы ее и заберем.
С этими словами Шидловский закрыл папку с делом, для пущей убедительности прихлопнул её ладонью сверху и стремительно встал. Был он чрезвычайно доволен собою. Шумилов же в отличие от начальника пребывал в самом мрачном расположении духа.
На следующее утро Мариэтта Жюжеван пунктуально явилась в прокуратуру для допроса к десяти часам. Время тянулось для Шумилова медленно и томительно. Он с неодолимым внутренним трепетом ждал минуты, когда придется сказать этой даме о подозрениях в ее адрес, боясь даже предполагать какой именно окажется ответная реакция. Уже за полчаса до явки Жюжеван Вадим Данилович Шидловский показал Шумилову постановление о взятии её под стражу. Помощник прокурора тоже находился в некоем нервном состоянии, но совсем не в том, что Шумилов. Шидловский был похож на гончую на охоте, почуявшую дичь, он предвкушал конфликт как истинный гурман ожидает любимого блюда.
Наконец, м-ль Жюжеван появилась в коридоре и Шумилов пригласил ее в кабинет Шидловского. Там же в коридоре уже сидела пара конвоиров, которым предстояло доставить арестованную в женское отделение тюрьмы на Шпалерной улице, но Жюжеван никак не отреагировала на людей в синей суконной форме с зажатыми между коленями укороченными палашами в ножнах; видимо, женщина никак не связала их присутствие с собой. Пока Жюжеван усаживалась на стуле, Алексей Иванович вглядывался в её лицо, пытаясь понять эмоциональное состояние женщины. Мари казалась встревоженной и несколько напряженной, её глаза вопросительно смотрели то на Шидловского, то на Шумилова, но руки, сжимавшие маленькую бархатную сумочку, оставались спокойны. Жюжеван медленно опустилась на предложенный стул перед столом Шидловского, расправила складки велюрового платья и замерла в ожидании вопросов.
Молчание прервал Вадим Данилович:
- Мадемуазель Жюжеван, Вы приглашены для официального допроса по известному Вам делу, для чего нам необходимо выполнить все формальности, поэтому прошу назвать себя.
- Мариэтта Жюжеван, девица. Французская подданная.
- Отвечайте, пожалуйста, только на поставленный Вам вопрос, - наставительно поправил её Шидловский, - назовите свой возраст на 18 апреля 1878 г.
Если бы Жюжеван знала законы Российской Империи она бы немедленно насторожилась. Анкеты, заполняемая при допросах свидетелей и обвиняемых, сильно между собой различались; если свидетель перед допросом отвечал на пять обязательных вопросов о себе, то обвиняемый - на восемнадцать. Вторым ему всегда задавался вопрос о возрасте на момент совершения инкриминируемого преступления. Поэтому лица, хоть раз сталкивавшиеся с законом и побывавшие под следствием, по тому, с каких вопросов начинался допрос безошибочно определяли в каком качестве они предстают перед прокурором. Жюжеван нюансов таких не знала, это было заметно по ее реакции на замечание Шидловского, вернее, по отсутствию всякой реакции.
- Я родилась в августе 1835 года, значит в апреле 1878-го мне полных 42 года, - ответила женщина.
Далее вопросы посыпались в раз и навсегда установленном порядке: место рождения, место приписки, постоянное место жительства, рождение ("Рождена в браке", - ответила с достоинством Жюжан), звание, народность и племя. Шидловский задавал вопросы не задумываясь, поскольку знал их очередность наизусть, Жюжеван отвечала с серьезным лицом и безо всяких затруднений. Впрочем, дважды она улыбнулась: при ответе на двенадцатый вопрос допросной анкеты ("подверженность привычному пьянству") и семнадцатый ("отбытие воинской повинности").
Покончив с анкетой, Шидловский перешёл к основной части:
- Мадемуазель, дабы не тратить Ваше и свое время, я сообщаю Вам, что следствию известно о существовании интимных отношений между Вами и покойным Николаем Прознанским. Кроме того…
- Это неправда, - Жюжеван перебила Шидловского, - таковых отношений не было.
- Хорошо. Тогда начнём с самого начала. Вы отрицаете существование интимных отношений с покойным?
- Категорически.
Шидловский кивнул Никите Шульцу, согбенному над конторкой в углу и тот заскрипел пером.
- Мы располагаем официальными показаниями друзей покойного, которые из его уст слышали признание факта существования таковых отношений. Желаете ознакомиться?
- Желаю.
- Жюжеван предъявлены фрагменты допросов Петра Спешнева и Сергея Павловского, - эти слова Шидловского предназначались Шульцу; Вадим Николаевич подозвал женщину к своему столу и открыл перед нею дело в нужных местах, благо закладки были заложены загодя.
Жюжеван прочитала указанные фрагменты быстро, вернулась на свое место и сказала решительно:
- Я верю, что молодые люди не лгут. Им незачем лгать. Но я не знаю, для чего лгал Николай. Таковых отношений не было, повторяю Вам.
- Следствию известно, что полковник Дмитрий Павлович Прознанский, отец покойного, около двух лет назад застал Вас в момент интимной близости со своим сыном. Позволю себе выразиться определеннее: Вы удовлетворяли 15-летнего Николая рукой.
- Что за чушь! - закричала Жюжеван, её лицо сделалось пунцовым, а глаза налились слезами, - Что Вы несёте?! Вы хотите сказать, что такое… что такую… что этот чудовищный наговор сделан его превосходительством?!
- Да, такое заявление полковника Прознанского нам известно.
Шумилов по уклончивому ответу Шидловского догадался, что в письменном виде заявления Прознанского не существует. Помощник прокурора ссылался на информацию, полученную в устной беседе и не закрепленную официально. Впрочем, Жюжеван была неспособна в данную минуту понять этот нюанс.
- Я Вам повторяю: никаких интимных отношений с Николаем Прознанским я не имела никогда, ни единого раза, ни в какой форме! Всё! - заявила она.
Шидловский посмотрел на Шульца:
- После ознакомления с предъявленными фрагментами показаний Спешнева и Павловского, мадемуазель категорически отвергает содержащиеся в них указания на интимный характер её отношений с покойным Николаем Прознанским.
Фраза эта предназначалась для внесения в протокол допроса. Слово "мадемуазель", употребленное Шидловским, являлось эвфемизмом и до поры до времени заменяло собой слово "обвиняемая". Помощник прокурора пользовался этим приёмом для того, чтобы не настораживать раньше времени Жюжеван. Шульц же, хорошо осведомленный в юридической казуистике, прямо писал в протоколе "обвиняемая", прекрасно понимая, что допрос закончится выдвижением формального обвинения.
- Я согласен, что продемонстрированные Вам свидетельские показания грешат тем недостатком, что сделаны с чужих слов. Но помимо показаний Спешнева и Павловского следствие располагает заявлениями горничной Матрёны Яковлевой и няни Алевтины Радионовой, которые в один голос утверждают, будто Вы признавались им в существовании интимной связи с покойным Николаем Прознанским, - продолжал Шидловский, - Желаете ознакомиться?
- Желаю.
Помощник прокурора открыл дело в нужных местах и дал Жюжеван прочесть, затем продолжил:
- Что Вы можете сказать о прочитанном?
- Это просто какой-то заговор! Меня оговаривают. Не могу понять зачем, - отозвалась Жюжеван. Она вдруг сделалась очень задумчива.
- Вы отвергаете факт подобного разговора?
- Да, отвергаю. Такого разговора никогда не было. Я вообще мало общалась с этими женщинами. Не понимаю, что побудило их возвести на меня такую напраслину.
- Пишите, Никита Иванович, - Шидловский покосился на секретаря, - Можно даже дословно… Так, посмотрим, что там у нас далее. Мадемуазель Жюжеван, я предъявляю Вам анонимное, то есть без подписи, письмо, полученное канцелярией петербургского градоначальника второго апреля 1878 года, - продолжал Шидловский, - Ответьте на вопрос: знакомо ли Вам это письмо?
Жюжеван вновь приблизилась к столу помощника прокурора и впилась взглядом в показанный ей документ. Она прочла его от начала до конца, молча вернулась на своё место. Тишина в кабинете сделалась мучительной.
- Первый раз его вижу, - проговорила, наконец, она.
- Не Вы ли его писали?
- Нет, конечно. Я поражена, я шокирована. Молодежная организация, изучение ядов! Это чудовищно!
Шидловский вновь стрельнул глазами в сторону Никиты Шульца:
- По предъявлении подлинного анонимного письма мадемуазель категорически отвергла своё авторство. Что ж, идём дальше. Мадемуазель Жюжеван предъявляется для ознакомления заключение экспертной почерковедческой комиссии от 29 апреля 1878 года.
Жюжеван опять приблизилась к столу и, неловко склонившись, принялась читать давеча составленное заключение экспертов. Женщине было неудобно стоять и Шумилов поймал себя на мысли, что помощник прокурора намеренно действует таким образом, чтобы создать у женщины ощущение собственной приниженности. При желании вполне можно было предложить ей переставить стул к столу и читать предъявляемые документы сидя.