М-ль Жюжеван коротко взглянула на Шумилова и, устремив затем взгляд прямо перед собой, нехотя заметила:
- Была одна пассия… Она помучила его вдоволь и дала отставку. Я мельком слышала обрывок разговора: Спешнев, приятель Николя, такой маленький и очень гадкий на язык юноша, как-то раз с насмешкой сказал, дескать, что-то не помогает тебе твоя химия заполучить Царицу Тамару - это они так называли м-ль Веру Пожалостину. Николя очень болезненно переживал то, что она предпочла ему другого. Он, конечно, старался не подавать вида, но я-то знала!..
- А откуда Вы это знали, если не секрет?
- Ну, когда при упоминании имени девушки молодой человек краснеет, а при ней не смеет глаза поднять, то догадаться несложно… Ее брат учится вместе с Николя на юридическом, и она иногда вместе с братом бывала у Прознанских.
- Скажите, а как протекала его болезнь? Ведь это вы за ним ухаживали?
- Он заболел в начале апреля. Время шло, а ему становилось все хуже. Его очень беспокоили распухшие лимфатические узлы. Я предлагала вызвать другого доктора, но от меня только отмахнулись. Накануне смерти он был в таком подавленном настроении, что я даже хотела послать за его приятелем Федором Обруцким, он всегда мог развеселить Николя.
- А когда в последний раз вы давали ему лекарство?
- Это было вечером 17-го, в 9 часов. Я дала ему 2 ложки микстуры, как предписывал доктор.
- А кто доставил лекарство из аптеки?
- Да я сама и заказывала, и доставляла. И не только лекарство для Николя, а и для других членов семьи.
- А какие отношения были у Николая с братом и сестрой?
- Он не был с ними особенно близок, относился… как это… снисходительно, как к маленьким, особенно к Наде. Говорил… такое странное слово, фонвизинское - недоросли. Точно!
- М-ль Жюжеван, скажите, а в доме был морфий?
- Да, в кабинете у полковника, под замком. Вернее, он сначала просто так стоял в шкафу, но после истории с папиросами полковник его убрал под ключ.
- А что это за история? Расскажите.
- Да в общем ничего особенного. Это произошло второго апреля. У Николя собралась обычная компания - Спешнев, Штром, Сережа Павловский, Владимир Соловко… Я разливала чай. Николя закурил папиросу и говорит: "Какой-то странный вкус". А я точно помнила, что последнюю партию папирос сама крутила на папиросной машинке, ну, и удивилась, закурила сама. И тут что-то такое случилось - мне стало дурно. Настолько, что я села на пол и чуть не потеряла сознание. Такого никогда не было ранее. Меня тут же уложили в постель и я 3 дня была настолько слаба, что не могла выйти из дома. Пригласили доктора, он осмотрел папиросы и сказал, что папиросную бумагу кто-то предварительно пропитал раствором морфия. Дмитрий Павлович страшно рассердился, устроил домашнее расследование, построил всех в шеренгу, да-да, не смейтесь, он в иные минуты превращается в сущего Торквемаду! Домашний сыск плодов не дал; это, видимо, была первоапрельская шутка кого-то из детей. Просто они не ожидали, что получится такой эффект. В общем, как раз после этого случая Дмитрий Павлович и упрятал морфий под замок.
- А куда делись остальные "первоапрельские" папиросы? - Шумилов был чрезвычайно заинтригован услышанным.
- Полковник лично их уничтожил.
- Скажите, м-ль Жюжеван, а вам не доводилось ничего слышать о некоей молодежной радикальной группе, к которой мог примыкать покойный Николай? Может, кто-то из приятелей Николая упоминал о чем-то подобном или он сам говорил?…
- Нет, никогда. А что, была такая группа?
- Как вы думаете, м-ль Жюжеван, у Николая были враги? Может, кто-то хотел его смерти?
- Вы все-таки думаете, что его убили? - она метнула испуганный взгляд на Шумилова. И замолчала. Чувствуя, что Шумилов ждет ответа, проговорила сумрачно:
- Нет, мне неизвестны его враги.
За разговором они подошли к дому Прохорова. Протянув на прощание руку в тонкой перчатке, м-ль Жюжеван пообещала заехать на следующий день в прокуратуру и подписать протокол. После чего она скользнула под козырек крыльца, оставив у Шумилова необъяснимое сожаление от того, что конечная точка маршрута оказался так близко. "Незаурядная женщина, - думал Алексей Иванович, - умна, наблюдательна. Однако не все в ее рассказе стыкуется с показаниями Софьи Платоновны. И почему это Прознанские - старшие не рассказали об истории с папиросами?" Но даже не это смутило Шумилова: самым настораживающим было то, что папиросы, пропитанные морфием, появились в доме Прознанских на следующий день после того, как канцелярия столичного градоначальника получила анонимку с рассказом о радикальной студенческой группе.
Долговязый продавец за дубовым аптечным прилавком помчался за провизором еще до того, как Шумилов успел к нему обратиться. Урок, стало быть, пошел впрок. Иван Цизек вышел к Шумилову в торговый зал в своем неизменном гуттаперчевом переднике и с полотенцем через плечо.
- Ал-лексей Ивановитч, вот сегодня Вам не удастся отказаться от моего кофею, - улыбнулся вместо приветствия немец.
До этого они не виделись почти год, но то, что Шумилов на протяжении двух дней дважды его беспокоил, казалось, нисколько Цизека не смущало.
- А я и не стану, Иван Францевич. Напротив, я попрошу кофею и не меньше получаса Вашего времени.
Провизор увел Шумилова к себе, в небольшую комнатку на втором этаже, обставленную старомодной и довольно ветхой мебелью. Пока хозяин колдовал над спиртовкой и закупоренной колбой, в которую предварительно насыпал молотого кофе, Шумилов вымыл руки под рукомойником и вытер их белоснежным накрахмаленным полотенцем, повешенным тут же. Немец был аккуратистом во всем и полотенце его разве что не хрустело. Шумилову пришло в голову, что если его уронить на пол, полотенце это останется стоять как солдатский яловый сапог.
- Я Вам предложу кофе с красным перчиком и корицей, - пообещал Цизек.
- Замечательно, главное, чтобы без морфия. Я Вам, Иван Францевич, в свою очередь предложу почитать рабочий журнал человека, увлекавшегося химией. Журнал этот является документом, приобщенным к уголовному делу, поэтому я не могу его оставить Вам на сколь-нибудь продолжительное время. Вообще-то, строго говоря, я не должен его вообще выпускать из рук. Но мне интересно Ваше суждение.
Шумилов извлек из своего портфеля две тетради Николая Прознанского с записями химических опытов молодого человека. Провизор тем временем разлил кофе, выставил на стол печенье и сахар.
- А чего Вы ждет-те от меня? - спросил он.
- Я хочу, чтобы Вы охарактеризовали уровень научной подготовки человека, писавшего журнал, и область его интересов в химии.
Цизек скурпулезно, страница за страницей, пролистал обе тетради. Он не особенно спешил, иногда останавливался и вчитывался в текст; до тех пор, пока Цизек не закончил листать, он не проронил ни слова. Изучение записей Николая Прознанского заняло у Ивана Францевича ровно 22 минуты: Шумилов засек время по часам. Наконец, аптекарь захлопнул последнюю тетрадь:
- Эт-то писал не химик, не вратч, не аптекарь и даже не студент, изучающий химию. Написавший этот журнал допускает ошибки в латинских названиях, что никуда не годится даже для студента. Вернее, не так: ему латинские названия просто неважны, поэтому он не только в них ошибается, но и допускает их сокрасчения, что совсем уж нетерпимо и против правил науки.
- Замечательно, Иван Францевич, - похвалил провизора Шумилов, - Что-нибудь еще?
- Автор занимался изутчением получения взрывчатых веществ. Его записи фактически являются конспектом, по которому можно наладить кустарное производство чёрного пороха. Вместе с тем, я не нашел указаний на то, что автор действительно его получал. Мне кажется, он сделал эти записи "на всякий слутчай", без конкретной цели.
- Ясно.
- Автор этих записей странным образом зациклен на ядах. Он изучал свойства мышьяка и сурьмы. Семечками, опрысканными раствовром мышьяка, он кормил синиц и ежей, купленных на Сенной. Он сделал весьма ценное наблюдение, впротчем, хорошо известное и без него: отравленные мышьяком испытывают сильнейшую жажду и сильно страдают. Сколько лет было автору, когда он сделал эти записи?
- Ну, полагаю, шестнадцать-семнадцать.
- Довольно странное увлетчение для вполне развитого юноши, не находите?
- Нахожу, - согласился Шумилов.
- Но если интерес к мышьяку еще как-то объясним, поскольку этим ядом можно устроить потраву мышей и крыс в доме, то кое-что другое понять совсем трудно. Дело в том, что автора чрезвытчайно занимала мысль выделения чистого морфия. Он отчэнь пытался получить морфий из однопроцентного аптечного раствора, так сказать, повысить его концентрацию. Скажу сразу, у него ничего не вышло.
- Понятно.
- Нет, Алексей Ивановитч, ничего-то Вам непонятно. Автор этих записей всё-таки полутчил чистый морфий. Да такой, что чище не бывает, в кристаллах.
5
Вернувшись в прокуратуру, Шумилов обнаружил, что из лаборатории Департамента полиции уже доставили заключение экспертизы о найденных в квартире Прознанских химических препаратах и лекарствах. Алексей Иванович приказал принести себе чаю, а сам углубился в чтение тонкой папочки. Отчет пестрел формулами и химическими выкладками, которые Шумилов не очень-то понимал и потому не хотел в них вдаваться; он пробегал текст глазами, задерживаясь только на окончательном выводе по каждому пункту. Все детали отчета, показавшиеся ему интересными, он выписал на отдельный листок, получив наглядный, но весьма озадачивающий результат:
1. Раствор, изъятый из кабинета полковника, имел большую концентрацию морфия и в случае его употребления целиком был безусловно смертелен для человека;
2. В пузырьке, из которого в последний раз Николай Прознанский получил "лекарство," тоже был раствор морфия, однако его концентрация отличалась от того, что хранился в кабинете отца. Она была гораздо выше. Исходя из предположения, что первоначально пузырек был полон, полицейский химик определил величину растворенного в нем морфия в не менее, чем 10 грамм. Шумилов без труда сосчитал, что подобное количество вещества при единовременном приеме оказалось бы смертельным для 500 человек;
3. Капли от бессонницы, которыми пользовалась мать покойного, тоже содержали морфий, но ввиду его малой концентрации в растворе (одна десятая процента) и незначительного количества самих капель этот раствор по существу был безобиден.
4. Среди реактивов химического шкафчика находился цианистый калий. Самый сильный и быстродействующий из всех известных ядов.
5. Среди реактивов покойного было найдено значительное количество аммиака.
Перед пятым пунктом Шумилов поставил латинское "nota bene" ("особое внимание"), а перед вторым - "not in esse" ("несуществующий").
"Да, странное было у жандармского полковника представление о безопасности - морфий упрятал под замок, а цианид преспокойненько оставил в распоряжении сына. А может, он просто не знал о нём? - думал Шумилов, - Выходит, именно Жюжеван дала яд вместо микстуры. Но зачем? Занятия с молодыми Прознанскими давали ей основной источник существования. Да и не похожа она на злодейку! О Николае говорила с большой теплотой и даже любовью. Вот-вот, любовью… А может всё совсем не так, как кажется на первый взгляд?"
Алексей Иванович взялся за остывающий чай и, попивая его маленькими глотками, продолжал размышлять, нанизывая мысли словно бусы на нитку: "Необходимо поговорить с приятелями Николая. И поинтересоваться именно тем, что они знали о Жюжеван со слов покойного. И хотя француженка так непохожа на злодейку, все же следует помнить, что не все злодеи похожи сами на себя. Яд - это женское оружие. Женщины не любят насилия и вида крови: они скорее придушат подушкой или отравят, нежели ударят ножом или выстрелят. Отравление - это тихое убийство; преступник все время остаётся на виду, зачастую в самом эпицентре событий, и наслаждаясь лихо закрученной интригой, предоставляет следствию тыкаться наобум, словно слепому котенку. Это, конечно, как-то по-книжному, но зато очень по-женски. Да, - вдруг осенила Шумилова мысль, от которой он чуть не подпрыгнул на стуле, - как же я позабыл про ротмистра Бергера? Ведь это именно он сообщил Жюжеван о смерти Николая и привез ее к Прознанским утром 18 апреля!".
Наспех допив остывший чай, Шумилов собрался уже было выходить, как услышал в коридоре громкий голос Вадима Даниловича. На сей раз помощник окружного прокурора никого не распекал, из чего Шумилов сделал вывод, что день у Шидловского прошёл гладко, а посему настроение шефа должно было быть благодушно-располагающим.
- Алексей Иванович? - увидев подчиненного, просиял Шидловский, - Вы уже успели съездить к Прознанским (Шумилов кивнул)? Ну-с, тогда давайте ко мне, доложите все обстоятельно, голубчик.
Они прошли в кабинет помощника окружного прокурора, где Вадим Данилович поспешил опуститься в свое удобное кожаное кресло, за многие годы принявшее форму его тела и как бы сроднившееся со своим хозяином. Он вытянул ноги в глянцевито блестевших туфлях, положил пухлые, с отполированными розовыми ногтями руки на пузатые подлокотники и в такой расслабленной позе приготовился внимательно слушать Шумилова. Последний кратко доложил о своем посещении квартиры Прознанских, но подробно остановился на пересказе истории с отравленными папиросами. Шидловский, выслушав Шумилова, переменился в лице, но ничего не сказал, кивком предложив тому продолжать. Ещё более обстоятельно Шумилов взялся пересказывать результаты исследования веществ и лекарств, изъятых в доме покойного. Содержательную часть этого документа Шидловскому непременно следовало разъяснить, поскольку из самостоятельного прочтения тот бы ровным счетом ничего не понял.
- В целом, полицейский химик подтвердил, что содержимое всех пакетов и банок с опасным содержимым соответствует надписям на этикетках. Единственное исключение - пузырёк, из которого Жюжеван поила микстурой Николая Прознанского вечером 17 апреля. В этом пузырьке найден высококонцентрированный раствор морфия - более 10 %. Такой раствор невозможно приобрести ни в одной аптеке, ни в одной больнице. Можно сказать, что таких растворов не существует в природе.
- Однако, он оказался в доме Прознанских, - заметил Шидловский.
- Тут начинается самое интересное. Изучение записей покойного, касающихся его химических опытов, с очевидностью продемонстрировало давнее желание Николая Прознанского получить в своё распоряжение высококонцентрированный морфий. Еще весной прошлого года он попытался найти способ повысить концентрацию аптечных растворов, но у него ничего не вышло. Тогда Николай пошел другим путем - он решил повторить опыты Фридриха Зертюрнера, немецкого аптекаря, выделившего в 1830 году чистый морфий из экстракта опийного мака. Для этого ему был нужен аммиак. Как видно из списка, аммиак у Николая Прознанского имелся.
- А экстракт?
- Ваша жена, Вадим Данилович, часом не высаживает мак на даче? - спросил в свою очередь Шумилов.
- Высаживает. Представьте себе, прямо перед домом. Она очень любит этот цветок.
- Считайте, что и у Вас есть экстракт опийного мака. Его очень просто получить, делая надрезы на коробочке.
- В самом деле? - искренне изумился Шидловский.
- Представьте себе. Затем из этого экстракта можно восстановить кристаллический морфий. Судя по всему, Николаю Прознанскому это удалось. Во всяком случае, в доме появилось значительное количество морфия, о котором родители покойного юноши ничего не знали. Либо делали вид, что не знали. Мы можем быть уверены в том, что Николай был отравлен не тем морфием, который от него спрятал отец.
- По крайней мере это снимает подозрения с отца, - выдохнул Шидловский.
- Боюсь, это слишком категоричное утверждение, - заметил Шумилов и замолчал, давая время своему шефу обдумать услышанное.
- Хорошо, - перескочил на другое Шидловский, видимо, недовольный последним замечанием подчиненного, - Подумаем над другим вопросом: почему Николай был отравлен мышьяком в то время, как в доме находился цианид, яд во всех смыслах более быстрый и эффективный?
- Позвольте, я закончу с химическими записями покойного, - предложил Шумилов, - А то мы потеряем тему.
- Да-да, извините, Алексей Иванович, продолжайте…
- Помимо очистки морфия покойного Николая Прознанского интересовало получение взрывчатых веществ. Об этом свидетельствуют его записи. Однако, из тех записей видно, что он не предпринимал практических шагов по их получению. Его экскурсы в данную тему носили умозрительный характер.
Шидловский даже в лице переменился:
- Что он, в самом деле, бомбы что ли собирался снаряжать?
- Помимо морфия, Николай Прознанский изучал свойства минеральных ядов - мышьяка и сурьмы. Мышьяком он даже травил мелкую живность - птичек и ежей, которых специально для этого покупал на Сенной площади. Вместе с тем, должен отметить, что ни мышьяка, ни сурьмы среди химикатов Прознанского не найдено. Можно предполагать, что их запасы либо закончились, либо были выброшены, либо… - Шумилов примолк.
- Либо не найдены нами, - мрачно закончил его мысль Шидловский, - Да-а, Алексей Иванович, эко все как поворачивается. Скверно дело оборачивается.
- Да уж, Вадим Данилович, чем дальше в лес…
- Ну, а почему убийца не воспользовался цианистым кальцием, можешь предположить?
- Могу, Вадим Данилович. Потому что в случае использования цианида следствию легко будет установить момент смерти.
- Вот именно, - Шидловский аж даже ладонью прихлопнул по столу, - Цианид себя моментально проявит, убьёт жертву меньше, чем за минуту. А морфий часом раньше, часом позже, никто и не хватится, уснул человек - и все. Убийца на другой конец города уедет и только руками разведет, дескать, не было меня тогда на месте преступления. А в нашем случае кого не было на месте преступления в момент обнаружения трупа?
Шумилов понял к чему клонил начальник и промолчал.
- Правильно, - закончил свою мысль Шидловский, - Француженки не было. Вечером она уходила и Николай был жив-здоров, с папенькой попрощался перед сном, маменьку поцеловал. А утром труп в кровати, да только француженка вроде как ни при чем получается.
- Боюсь, это преждевременное суждение, Вадим Данилович.
- Да я тоже боюсь. Я ничего не утверждаю пока, просто рассуждаю на заданную тему.
Шумилов рассказал помощнику окружного прокурора о своем разговоре с швейцаром Сабанеевым. Это событие повернуло беседу в новое русло.