Костя обиделся на "мальчишку" – он теперь во всех словах и действиях Вадима искал свидетельства снисходительности и пренебрежения к "бедному родственнику".
"Небось, своего Олежку "мальчишкой" не называет! – подумал зло. – Свой же сынок, родной!"
Именно в это время Костя стал часто думать о своём отце, так давно и неожиданно исчезнувшем. Представлял самые разные варианты их встречи…
Совершенно незаметно для самого Кости произошла трансформация его оценок всех действий Вадима. Теперь, чтобы дядя ни делал, племянник непременно видел некую "скрытую" сторону поступка. Если Вадим со своей семьёй ехал летом на море и брал с собой племянника, Костя думал: "Конечно, нужно же кому-то присматривать за Олежкой!" И когда дядя на пляже говорил:
– Костик, сбегай, купи мороженое себе и Олежке, – Костя про себя злорадно усмехался: "Точно, взяли, чтоб была их сыночку нянька!"
Но особенно он радовался – да, именно радовался зло, мстительно, – когда дядя отказывал ему в какой-нибудь просьбе. Костёр подозрения и обиды разгорался в его душе ярче и словно согревал его. Костя специально испытывал дядю: просил купить ему что-то очень дорогое или пойти с ним куда-нибудь именно тогда, когда Вадим был занят. Если Вадим соглашался – а это происходило часто, – Костя радовался дорогой покупке, если отказывал – радовался вдвойне. Правда, это чувство трудно было назвать радостью – скорее, злорадством. Ему даже хотелось получать отказы и утверждать в себе уверенность – Вадим не любит его, притворяется, чтобы использовать.
Сам же Костя, взрослея, совершенно сознательно и на полную катушку пользовался тем, что банкир Барков – один из самых богатых и влиятельных людей города, – его дядя. Лучший колледж, потом институт, поездки в молодёжные международные лагеря, зарубежные туры, собственная квартира, обставленная импортной мебелью и техникой. Теперь Константин вновь был любящим и преданным племянником – с виду. Понимал: всё его будущее связанно с Вадимом, именно дядя вытащит его на самый верх.
Бывали моменты – не часто, но бывали, – когда Костя испытывал что-то подобное угрызениям сосести. Это случалось, когда Вадим проявлял к нему особое внимание, даже нежность, бывал особенно доверителен. И Костя невольно думал: "А, может, я ошибаюсь? Может, он меня и правда любит?" Но тогда, чтобы оправдать себя, заглушить в себе сомнения, он с особой придирчивостью начинал выискивать в поступках и действиях Баркова корысть… Во время второй встречи с отцом Костя услышал слова, полностью освободившие его совесть от сомнений. Эдуард Охлопин, обрисовывая в общих чертах предстоящую экспро-финансовую операцию, сказал, понимающе усмехаясь и похлопывая сына по спине:
– Не жалей, мой мальчик, Вадима, не надо! Он всегда был рационалистом, даже в прежние годы, когда только начинал крутиться в банковской, ещё советской системе. А уж тем более теперь, когда стал большим финансовым китом. Вадим ничего не делает без дальнего прицела. Да, он в тебя вкладывал деньги, и немалые. Но скажи, разве ты сам выбрал сначала колледж, а потом институт? То-то же! Он знал, что скоро ты начнёшь ему отрабатывать его денежки. Что ты и делаешь уже не первый год, так ведь? У тебя, дорогой мой, нет повода быть ему признательным…
Костя поразился: как отец легко раскусил и просто объяснил то, о чём он сам всегда догадывался, но никогда не мог чётко сформулировать! Отец поразительно умный человек! Вот кто его по-настоящему любит, вот кто выведет к самым вершинам богатства, власти, покажет мир… Нет, больше Костя не станет гробиться на Вадима, сделает всё, о чём говорит отец…
Но это прозрение пришло совсем недавно, а до встречи с отцом Костю раздирали противоречивые чувства, и одно, самое сильное – зависть. Как же он завидовал Вадиму, во всём! Тот, конечно, ни о чём не догадывался, но был ещё кузен Олежка – барковский наследничек! Накачанный красавчик, но, по сути своей, – рохля. Однако проницательный паршивец! Не раз Костя встречал его недоверчивый взгляд или откровенно скептическую усмешку. Но однако отцу Олег на двоюродного брата никогда не жаловался – Костя это знал. А о том, что парни друг друга недолюбливают, Барков, наверное, даже не догадывался. Так что на чувства Олега Костя внимания почти не обращал, да и потом тот был ещё мальчишка – на семь лет моложе. А последние два года вообще жил в Англии.
Зависть у Кости облекалась в совершенно реальные желания: ему хотелось иметь всё то, что имел Вадим! Ему хотелось быть президентом собственного банка, но эта перспектива маячила в отдалённом будущем. Теперь же он одевался в тех же модных магазинах, что и Вадим, шил индивидуальную обувь в той же мастерской, убедил дядю купить ему такой же "Мерс"… Когда Вадим впервые представил Ингу, как свою невесту, Костя сразу решил: эта женщина станет его любовницей! Она и сама по себе была достойна внимания, но как избранница дяди обретала в его глазах не только особую прелесть, но и пробуждала упорное, завистливое чувство – желание обладать. Это уже потом Костя прикипел к Инге сердцем, а тогда, вначале, ему больше всего хотелось иметь то же, что имел Вадим.
После встречи с отцом Костя понял, каким был глупым и наивным мальчишкой. В его жизни всего будет гораздо больше, всё будет гораздо лучше – вселенского, а может и космического масштаба. Вадиму такое и не снилось! Костя уже поверил в реальность своего прекрасного будущего. И вдруг всё рушится! Господи, да как же это может быть? Глупая, упрямая женщина, которой он открылся, которую готов возвести на небеса – она готова всё перечеркнуть, потому что, видите ли, "любит Вадима"! Что она там говорит о подлости и неблагодарности? Это же просто слова, пустота, воздух, они ничего не значат! Но именно они, эти невесомые и ничего не значащие слова могут в одно мгновение свести на нет уже почти совершившееся чудо – уже почти возведённое здание Костиного будущего!
Они уже полчаса, как вошли в номер гостиницы. Инга соизволила сказать ему несколько гневных и презрительных фраз и ушла в другую комнату переодеваться. Она знала, что у Кости самолёт через три часа, потому бросила на ходу:
– Особенно не задерживайся здесь, подождёшь в аэропорту.
Костя пошёл было за ней, ему всё казалось: она не поняла его, не прочувствовала всю гениальность плана, не оценила всю его глобальность. Он стал было ей объяснять, но Инга бросила:
– Я с подлецами и предателями дела не имею!
И захлопнула перед ним дверь.
Костя сел в кресло: перед глазами плыли круги, сердце бешенно колотилось. Вот так, с вершины блаженства и величия упасть в пропасть! Нет! Он вскочил, пробежался по комнате. Он уже понял – Инга сделает то, что обещала, всё расскажет Вадиму. Какой же он, Костя, дурак! Зачем открылся этой женщине – кто она ему, почему он решил, что она его поймёт и пойдёт за ним? Смазливая, упрямая идиотка! Как же он её ненавидит! И ведь не уговорить её, не умолить! Только остановить…
Чисто теоретически Костя знал, что в экстремальных ситуациях способности человека мыслить, анализировать, делать выводы и принимать решения убыстряются в сотни раз. Никогда не думал, что с ним случится подобное. Правда, по-настоящему он это понял гораздо позже, когда летел обратно самолётом в Берн. В те же считанные минуты всё, что он делал, диктовалось ему как-будто бы из вне: мгновенно вспомнил одну историю из своего детства, мгновенно спроэцировал её на нынешнюю ситуацию, мгновенно понял как и что нужно делать. Вскочил на ноги, крикнул в сторону комнаты Инги:
– Я пошёл в ванную! Недолго, минут десять…
Глава 17
Через час полёта Костя успокоился, и ему захотелось вспомнить всё, что произошло в номере у Игни. С Ингой… До этого он наоборот, гнал мысли об этом, усилием воли гасил такие яркие картинки, звуки. И когда покидал, стараясь быть одновременно спокойным и незаметным, гостиницу, и когда брал такси, пройдя пешком три квартала, и в аэропорту – оформляя билет, ожидая посадки. И потом, уже в воздухе – слушал информацию, заказывал еду и напитки, глядя в иллюминатор на удаляющийся остров Оаху… Но вот в салоне наступила умиротворённая тишина, пассажиры, угомонившись, отдались плавному течению полёта, внизу поплыл безбрежный монотонный океан. Костя, откинувшись на сидении, прикрыл глаза: так сильно, почти до боли, захотелось всё вспомнить – каждое слово, каждое действие. А главное – её, Ингу! Последний взгляд, последний вскрик…
– Я пошёл в ванную! Недолго, минут десять…
За несколько секунд до того, как он крикнул это, Костя вспомнил случай из своего детства. В пятом классе у одного его одноклассника трагически погиб отец. Мужчина купался, вода в ванной показалась ему холодной, а добавить горячей он не мог – горячую воду как раз отключили. Тогда он стал нагревать воду кипятильником, сидя в ванной. Произошло замыкание, и сквозь воду – прекрасный проводник, – прошёл ток… Через два года Костя стал заниматься в кружке юного техника и тогда понял, как именно погиб отец одноклассника. Теперь, через много лет, в далёком Гонолулу ему не случайно вспомнилось это происшествие. Подсознание подсказывало – вот он, выход! Обшарпанная ванна в старенькой "хрущёбке" его города и джакузи в шикарном готеле "Ройял Гавайян" на Гавайях не слишком-то отличаются друг от друга по сути, вода везде вода и прекрасный проводник тока.
В ванной комнате Костя быстро взял с полочки фен для сушки волос. Он обратил внимание на него ещё вчера вечером: тогда он улыбнулся, припомнив привычки Инги. Она очень любила нежиться в джакузи – не стоять под душем, а именно лежать, включив имитацию волн. И непременно мыла голову – даже если два или три раза в день принимала ванную. А вымыв, сушила её феном там же, в ванне, продолжая подставлять массажным струям тело… Как хорошо, что Костя знал такие интимные подробности действий своей любовницы! Он не сомневался: сейчас, после пляжа, Инга непременно пойдёт в ванную. Пройдёт некоторое время, и она возьмёт в руки электрофен…
Костя закрыл за собой дверь на магнитный замочек. Потом быстро достал из кармана миниатюрный перочинный ножик – любимую перламутровую игрушку, с которой не расставался. Маленьким острым лезвием ловко ослабил два винтика на корпусе фена. Теперь, если уронить включённый в розетку прибор в ванную, вода тут же проникнет в середину корпуса, а там – клемы с оголёнными проводами. Разряд такого напряжения будет смертелен! Но это ещё не всё: джакузи установлена на специальном защитном пластике, значит надо сделать так, чтоб эта бело-розовая махина, в тот момент, когда будет полна воды, оказалась ещё и заземлённой. Но это уже совсем не проблема для знающего мастера! Костя сдёрнул с шеи массивную, но очень элегантную серебряную цепочку. Один её конец обернул вокруг ножки ванны, второй зацепил за водопроводную трубу: аккуратно вмурованная в стену, она всё же один краем выходила наружу, у самого плинтуса. Для верности защёлкнул цепочку на замок, отошёл на шаг… Отлично – идущая у самого пола, цепочка была совершенно незаметна!
Он сделал всё настолько быстро, что когда выскользнул из ванной, Инга всё ещё оставалась во второй комнате. Костя сел в кресло, принял вид растерянно-задумчивый. Инга, распахнув дверь и проходя мимо него, бросила коротко:
– Ты ещё здесь? Уходи!
– Подожди, не гони! – Он стал перед ней, стараясь выглядеть покаянно, но не переигрывать. – Ты меня просто распяла своим презрением. Я не знаю, что думать! Мне казалось, это обычная комбинация, Вадим не обеднеет. И, в конце концов, всё ведь блеф, я никого не убивал…
Видя, что Инга собирается повернуться и уйти, Костя с жаром схватил её за руку:
– Но ты мне открыла глаза! Наверное, это и в самом деле мерзко! Дай мне подумать! Я ещё не решил… трудно очень… Но я признаюсь Вадиму… может быть…
Взгляд стоящей напротив женщины слегка смягчился, губы дрогнули. Костя понимал: она сейчас видит перед собой ошеломлённого, сбитого с толку человека, пытающегося переоценить свои действия. Может быть, она не до конца ему верит, но всё-таки допускает возможность раскаяния.
Инга отдёрнула руку – с некоторым опозданием, отметил довольный Костя, – сказала, демонстративно оглядев его с головы до ног:
– Хорошо, сиди, думай!
И ушла в ванную. Несколько минут Костя напряжённо прислушивался, потом с облегчением вздохнул: так и есть – не закрылась на замок! Он знал эту привычку своей любовницы – она никогда никого не стеснялась, даже наоборот – любила поболтать, лёжа в клубах пены. Но сейчас обстоятельства изменились, могла и закрыть за собой двери. Но не сделала этого – привычка есть привычка!
Вместе с чувством облегчения, Костя испытал и другое. Ему пришлось вновь сесть в кресло – ноги вдруг ослабли. И сразу же стала колотить предательская нервная дрожь, потому что теперь, в эти минуты, ему пришлось наконец прямо подумать о том, что произойдёт буквально через считанные минуты. И не просто произойдёт – ему придётся сделать! Ведь сама Инга ронять фен в воду не станет – зачем! Значит, Костя войдёт и "поможет" ей это сделать. Он с самого начала знал, что должен будет это сделать сам. Знал, когда ослаблял винты, когда прикручивал цепочку – да только блокировал своё сознание от этой мысли. Но другого выхода нет, особенно теперь, когда всё подготовлено! Он должен войти, сначала что-то сказать ей… Или не говорить? Ударить по руке, чтобы она от неожиданности выронила фен? Или вырвать и самому бросить в воду?.. Картинки, такие живые, мгновенно сменяли одна другую. Вот Инга поворачивает голову, вот вскрикивает, хватает ртом воздух, вот её лицо уже под водой…
Костя вздрогнул: из ванной комнаты раздавалось тихое жужжание – работал фен. Как быстро пролетело время, раз Инга уже сушит волосы! Он вскочил и в ту же секунду почувствовал – нет ни капли волнения! Он собран, энергичен, тело слегка напряжено, как у спортсмена перед стартом. Да, психика не подвела и на этот раз: Костя знал, что может комплексовать и мандражить до поры до времени. Но в решающий момент все страхи улетучиваются, мысль ясна, движения точны!
Воздух в ванной благоухал каким-то сладким ароматом. Инга любила добавлять в воду разные масла, соли… Пены уже не было – прекрасное тело женщины нежили прозрачные голубые мини-волны. Она полусидела в специальном углублении-ракушке так, что из воды выступали лишь плечи – волны лизали их и отступали, оставляя капли на смуглой коже… Всё этот Костя увидел сразу, в одно мгновенье, и замер на это мгновенье. Но тут Инга повернула голову, удивлённо вскинула брови – точь в точь, как только что в его воображении.
– Я тебя не звала, – сказала жёстко. – Если хочешь поговорить, жди, когда выйду.
Включённый фен она продолжала водить над волосами, уже почти сухими.
– Инга, милая, – сказал он дрогнувшим голосом, шагнув к ней. – Не могу ждать! Ты всё во мне перевернула… Я должен тебе сказать прямо сейчас!
… В самолёте, на большой высоте, неотрывно глядя в бесконечный океанский простор, Костя вспоминал… Только сейчас он проанализировал свои действия там, в ванной комнате. Почему он стал разговаривать с Ингой? Ведь прекрасно понимал: если произойдёт всё так, как задумано, через минуту, а то и раньше, эта женщина перестанет существовать. Можно ничего не говорить, тем более не объяснять – молча ударить её по руке… Но Инга смотрела прямо ему в глаза, и Костя совершенно подсознательно боялся, что даже в эти последние секунды она догадается, поймёт, увидит в его взгляде приговор себе! Да, да, именно это его пугало – увидеть её понимание, смертный ужас в её глазах, пусть даже на несколько секунд! А ещё была и другая мысль, вернее, еле уловимая тень мысли. Тогда он не отдавал себе в этом отчёта, только через несколько часов признался себе – да, была! Вдруг он не сумеет Ингу убить, в таком случае она не должна понять, что он это делает специально. Случайность, всё должно выглядеть, как случайность! Потому, продолжая что-то бормотать, Костя вдруг крикнул:
– Да выключи ты этот фен!
Протянул руку и схватил жужжащий приборчик. И словно обжёг руку: вскрикнул и разжал пальцы. Одновременно с ним вскрикнула от неожиданности и разжала пальцы Инга… Время словно сгустилось: как в замедленной съёмке Костя видел – фен падает в воду, входит в неё, поднимая то ли синие брызги, то ли синие искры. Несильный, но режущий слух треск сливается с коротким и резким криком. Тело женщины словно силится вырваться из воды, руки со скрюченными пальцами вскидываются, лицо с разинутым ртом перекашивается… Костя, почти не контролируя себя, отшатывается, тоже кричит, отворачиваясь к стене и закрывая лицо руками…
Жуткое воспоминание! А потом ему пришлось посмотреть на Ингу, убедиться в том, что она мертва. Об этом он даже через время думать не хочет. Зато всё, что он делал после – достойно похвалы: спокойно, методично, расчётливо. Снял с джакузи и без всякого содрогания надел себе на шею свою серебряную цепочку, осмотрел комнаты, проверяя – не осталась ли какая-нибудь его вещь. Протирать дверные ручки и другие предметы Костя не стал: полное отсутствие отпечатков сразу же вызовет подозрение. Мало ли кто мог наследить в номере отеля – горничные, официанты, носильщики… Кому придёт в голову идентифицировать неизвестные отпечатки пальцев с его отпечатками? Абсурд! Он – близкий родственник погибшей, да ещё находящийся в другом конце света! А вот когда Костя полез в шкафчик, откуда накануне Инга при нём доставала деньги, он обернул ладони полотенцами. Всё не взял – только сумму, затраченную на обратный билет, как и планировал с самого начала. У Вадима не должно было возникнуть вопросов о неизвестных затратах, особенно в теперешней ситуации…
Из отеля Костя вышел незамеченным, легко вписавшись в компанию других постояльцев, поскольку никаких вещей в руках у него не было. Казалось бы, всё обернулось не так плохо, как могло быть. Но ведь не так, не так он представлял свою поездку к Инге! И не для того летел к ней на Гавайи, чтобы убить!
Убить! Бог мой! Костя откинулся на спинку сидения, достал платок и вытер лоб, покрывшийся испариной. Поймал сочувственный взгляд сидевшей через проход дамы, улыбнулся ей с лёгким жестом: мол, что поделаешь – немного укачало. Она сочувственно покивала милому молодому человеку… Он убил Ингу, убил по-настоящему! До сих пор его "убийства" были лишь мифологическим вымыслом для Вадима. Великолепным блефом, невероятно остроумной комбинацией…
Через месяц после первой встречи с отцом Костя встретился с ним ещё раз – в Берне. О своём приезде сообщил по электронной почте – отец дал ему адрес. Он думал, отец его встретит, но в аэропорту знакомой фигуры не увидел. Сердце его сжалось от обиды и разочарования, он ведь весь прошедший месяц, изо дня в день мечтал об отце, вспоминал его голос, улыбку. Так трудно было скрывать от близких эту неожиданную перемену в свой жизни! Но не даром он был сыном актёра и сам обладал артистическим талантом. Он испытывал к отцу сильную привязанность, может быть даже любовь. Во всяком случае летел в Берн в сильном волнении – радостном, будоражащем. И вот!.. Распаковывал вещи в номере и чуть ли не плакал, как мальчишка! Вот тут как раз распахнулась дверь и вошёл отец! Обнял его, засмеялся, увидев изумлённый взгляд: