Когда артисты выездной бригады филармонии, гастролирующей по кавказским курортам, подняли тревогу, Миловзорова сначала искали там, где он мог делать сольные выступления. Руководитель вспомнил: "Эдик говорил, что его пригласил выступить на дне рождения матери какой-то местный богач".
Быстро вычислили всех, кого можно было назвать "мандариновыми королями", и не только под Пицундой, как указал пропавший Миловзоров, но и вообще по Абхазии – республика невелика, на машине в другой её конец можно доехать за три-четыре часа. Их оказалось немного, в основном люди добывали свой достаток совсем не легко. Однако многие абхазцы имели большие двухэтажные дома с наружными лестницами, круговыми верандами, обширным садом – для советских людей, живущих в средней полосе, уже и это казалось богатством. А Эдуард Охлопин вполне мог просто приврать для солидности. Потому розыскники тщательно проверяли и обеспеченных людей в Пицунде, Гаграх, Гудаутах, Сухуми, в пригородах городов и посёлках. Вывод оказался неутешительным – артиста Миловзорова никто никуда не приглашал. А это значит, он просто соврал. Для чего? Сотрудники милиции взялись за дело с другой стороны – стали выяснять, что собой представлял пропавший, как личность. Одновременно опрашивали сочинских таксистов и частников, показывали им фото Охлопина. Его опознали сразу трое – два шофёра такси и один владелец частного автомобиля. Дважды Охлопин в вечернее время ездил в Гагры, оба раза к международной гостинице "Ориенталь", один раз возвращался в Сочи под утро опять же из Гагр, от того же "Ориенталя". Возможно, поездок было и больше – артисты выступали в Сочи уже неделю. Одна из выявленных поездок произошла как раз накануне исчезновения…
Ясно, что Охлопина влекло в "Ориенталь" что-то одно из двух – дело или страсть. Предположили, что он может заниматься фарцовкой или валютными операциями. Но могла быть и тайная интимная связь – артист Миловзоров был очень хорош собой и невероятно обаятелен… То, что выяснилось, превзошло все ожидания: за личностью Эдуарда Охлопина обнаружился знаменитый "Жонглёр" – неуловимый и невероятно удачливый карточный шулер и катранщик. Тут уж оставалось только дивиться его наглости – взять себе такую откровенную кличку, просто по профессии! "Дело" и "страсть" оказались слиты в одно – карточную игру.
Подпольный игорный дом в "Ориентале" был разгромлен: директора гостиницы, главного администратора и ещё двух служащих арестовали. Нельзя сказать, что о существовании этого притона не знали и раньше – время от времени проводили некое подобие "облав", игроки на время затаивались, но потом всё возобновлялось. Теперь же, когда исчез человек, за "казино" взялись всерьёз – были сняты с должностей даже некоторые партийные руководители в городе. Из допросов тех, кто обслуживал подпольных игроков, выяснилось: "Жонглёр" бывал в крупном выигрыше каждый раз, а в ту ночь, когда он исчез – сорвал особенно большой куш. Напрашивалось несколько предположений. Первое, конечно, – убийство с целью ограбления. Не исключалось и то, что, накопив большую сумму денег, "Жонглёр" решил исчезнуть – начать новую жизнь, не обремененную семьёй и долгами, под новым именем. С фальшивыми документами у таких людей проблем не возникает. Была одна детель – на неё обратил внимание и следователь того времени, и Кандауров сейчас: "Жонглёр" исчез с чемоданом концертного реквизита и сумкой. Из его вещей в номере остались свитер, две нестиранные рубашки, две пары таких же носков, пара уже не новых туфель. Вроде бы – человек собирался вернуться. А, с другой стороны, это были такие вещи, которые и бросить не жалко, в то же время – ни блокнотов, ни документов, ни фотоаппарата, который у него был…
Наверное, на версии "добровольного исчезновение с большими деньгами" следователь бы и остановился. Но недели через три обнаружился труп, и не где нибудь, а именно у самой гостиницы "Ориенталь", в канализационном люке. Идентифицировали его как мужчину приблизительно того же возраста, такого же телосложения, как и пропавший Охлопин. Видимых ран не было, но мёртвый был раздет до нижнего белья, а это косвенно подтверждало версию ограбления. Тело уже сильно разложилось – летняя жара, канализационные воды, – потому установить личность более точно возможности не представлялось. Но совпадений было много, вот только одно – волосы погибшего, казалось, были темнее, чем у Охлопина. Впрочем, сравнить было не с чем, только с фотографиями, которые точного представления всё же не давали… Сотрудники милиции приняли, как рабочую верию, гибель "Жонглёра" при ограблении. Но поскольку сомнений тоже хватало, семье Охлопина о найденом теле не сообщали.
Папку с делом Эдуарда Охлопина Кандауров отдал Антону Ляшенко только на следующее утро. Тот взял и, пытливо всматриваясь в лицо подполковника, спросил:
– Есть идея?
– Идея всё та же, – Викентий прищёлкнул пальцами, – но она получила обоснование. Тебе не кажется странным совпадение: старший Охлопин бесследно исчезает и вскоре обнаруживается труп, который, вроде бы, можно принять за него. Через двадцать с небольшим лет то же самое происходит с младшим Охлопиным: он исчезает и остаётся труп, который мы должны принять за него… Как тебе аналогия?
– И правда, похоже! Но, если я правильно понял, Константин Охлопин исчез в критический момент, когда вы ему почти наступать стали на пятки. Правда, я всего не знаю…
Антон состроил наивно-обиженное выражение лица, но Кандауров предпочёл этого не заметить:
– Ты хочешь сказать – у Охлопина-старшего, судя по материалам дела, никакого критического момента не было? Однако, у него ведь была вторая жизнь, да ещё какая! Знаменитый "Жонглёр"! Его искали и, кто знает, может быть ему показалось, что тоже наступают на пятки? Времени прошло много, сейчас уже точно не установить.
– Костя Охлопин исчез в сторону заграницы… – Антон сделал паузу.
Глаза у Кандаурова заблестели:
– Молодец, капитан, я уловил твою мысль! Если продолжать нашу аналогию дальше, то можно предположить, что и Охлопин-старший в своё время тоже скрылся за рубежом… Постой-ка!
Викентий достал из своего стола блокнот, начал быстро листать, что-то ища в своих записях.
– Так, так! Когда Константин последний раз был в командировке за границей? Где-то я это записывал… А, вот! В октябре прошлого года он ездил в Вену, в Австрию, а через месяц – в Берн. Именно в Берн! А потом закрутилась вся история – не сразу, через пять почти месяцев, но ведь и время для подготовки нужно было…
– Какая история? – спросил вкрадчиво Ляшенко.
Но Кандауров отмахнулся:
– Потом, Антоша, потом я тебе всё расскажу, до мелочей. Сейчас для меня главное другое! Я думаю: а не встретились ли отец с сыном там, в Берне? И начали совместную "комбинацию"? Они ведь оба на это мастаки!
– Смелое предположение!
– Да. – Викентий запустил пальцы в волосы, на минутку застыл так. Потом усмехнулся. – Ты прав, это только предположение. Но даже если я ошибаюсь насчёт тандема отца и сына, то насчёт самого Кости – вряд ли! Его искать надо именно в Берне. Если ещё не поздно…
Подполковник Кандауров вёл официальное расследование автокатастрофы, в которой погиб Константин Охлопин, однако докладывал об этом деле лично начальнику Управления, генералу Саенко. Между генералом и банкиром Барковым была договорённость: пока дело не завершено, оно будет вестись совершенно конфедициально. В прежние времена о подобном, конечно, не могло быть и речи. Но теперь, когда в Управлении не хватало часто средств даже на бензин для оперативных машин, просьбу такого щедрого спонсора, каким был президент банка "Премьер", игнорировать не приходилось. К тому же, генерал признавал, что могут существовать семейные тайны: он знал, что Кандауров негласно расследовал гибель Инги Барковой и понимал – между смертями жены и племянника банкира возможна связь… Поэтому, когда Кандауров положил перед ним рапорт о служебной командировке в Швейцарию, он сразу спросил:
– Поездку финансирует Барков?
– Конечно, – Викентий пожал плечами. – Иначе я не стал бы об этом и заикаться.
Генерал иронично прищурил глаз:
– А, может, ты вообще пойдёшь к нему в личные сыщики?
– Вы же не отпустите, Максим Богданович!
– А что? Вон наших футболистов, я слышал, стали продавать зарубежным клубам, на западный манер. Говорят, хорошие деньги берут! Так я тебя сдам Баркову в аренду за очень большую сумму – ты же ведь первоклассный специалист! А на эти деньги хоть современную технику нашим ребятам куплю, не хуже чем у их подопечных бандитов… Да, вот какие шутки шучу невесёлые!
Генерал написал на рапорте свою резолюцию, кивнул:
– Что ж, езжай. С языком, насколько я знаю, у тебя проблем не будет. Там ведь французский в ходу?
– В большей степени немецкий, но процентов двадцать говорят по-французски. Впрочем, немецкий я тоже немного понимаю.
– Значит, договоришься… Я тебе необходимые документы и рекомендации для швейцарских коллег и Интерпола выправлю. А остальное пусть уж господин Барков даёт. Когда думаешь отбыть?
– Господин Барков выездные документы мне уже оформляет. Говорит – послезавтра вылечу. Тянуть нельзя!
Послезавтра был четверг – день недели, когда из городского аэропорта рейс отправлялся прямо в Берн. Вечер накануне отлёта Викентий провёл с Ольгой. Она наконец сумела преодолеть своё гипертрофированное чувство долга перед сыном, да и то, наверное, потому, что Тимофей устроился работать в одну из коммерческих радиопрограмм, стал там главным музыкальным редактором, хорошо зарабатывал и не часто жил дома – у него была женщина с квартирой в центре города. Во всяком случае, в последние несколько дней Ольга тоже перебралась к Викентию.
Они сидели на диване, Ольга в голубом махровом халате, поджав ноги и положив голову на плечо Викентия. Он гладил её волосы, светлые, слегка вьющиеся и ещё влажные после душа. Рядом на маленьком столике стояли бокалы с красным вином, лёгкая закуска, апельсины.
– В далёкий край товарищ улетает… – Ольга чуть наклонила свой бокал к его бокалу, раздался чудесный хрустальный звон. – Ты нынче всё по далёким краям путешествуешь.
– Если бы ты знала, как на Гавайях я часто жалел, что тебя нет рядом, что ты не видишь эту красоту! И Катюша… В Швейцарии тоже не раз пожалею, уверен.
– Не хочешь ли ты сказать, что вообще жалеешь о поездках?
– Ну уж нет! Наоборот, я благодарен Баркову. Когда б я ещё слетал в Гонолулу, а в Швейцарию? Но ничего, когда вернусь, мы-таки поедем в Крым.
Раздалась трель мобильного телефона. Ольга поморщилась: её слух музыканта и преподователя музыки коробило это стилизованное исполнение нескольких тактов из Шопеновской "Элизе". Она говорила, что Викентий не мог узнать эту мелодию именно потому, что она практически неузнаваема.
Звонил Барков. Он сказал Викентию, что все нужные документы ему подвезут прямо в аэропорт за час до отлёта. Повисла небольшая пауза, и Кандауров почувствовал, что Вадим Сергеевич хочет о чём-то спросить. Но, немного помолчав, Барков просто пожелал собеседнику счастливого пути и повесил трубку. Викентий был благодарен ему за это. Он чувствовал, насколько полное доверие испытывает к нему Барков. Ещё по возвращении из Гавайских островов, он сказал, что хотел бы пока подробности своего расследования не разглашать. Барков согласился. Так же и с поездкой в Швейцарию – Кандауров попросил: "Вадим Сергеевич, по возвращении я дам вам полный отчёт, но теперь не расспрашивайте". Барков долго молчал, а потом осторожно спросил: "Вы хотите сказать – дело будет закончено? Всё станет известно?". Викентий кивнул: "Именно так. Думаю, что в чём-то обрадую вас. Во всяком случае – удивлю".
Барков согласился, а ведь это так непросто – довериться вслепую! Но и сам Кандауров испытывал к банкиру симпатию, зародившуюся ещё два года назад при беглом знакомстве. Олег же, Барков-младший, ему просто очень нравился.
Когда он отключил телефон, Ольга засмеялась:
– Дорогой, а, может, ты пойдёшь к Баркову частным сыщиком? Сейчас ведь это можно, я читала, что подобные сыскные агенства уже появляются.
– Вот-вот! Генерал мне вчера то же самое предложил. Шутя, конечно.
– А я серьёзно! Почему бы и нет? Уж во всяком случае, зарабатывать бы стал по-настоящему. Взял бы меня в секретарши, и мы бы вместе ездили за преступниками по всему свету!
– Перспектива прельстительная! Но знаешь, Оленька, я по натуре своей скорее комиссар Мэгре, а не Эркюль Пуаро. И потом – я продолжаю наследственную линию служению государству. Мой прадед, Викентий Павлович Петрусенко, вполне мог бы вести частный сыск – и возможность у него была, и слава. Но он всю жизнь прослужил в департаменте полиции, а потом и в советской милиции. У деда и отца, конечно, такого выбора не было, но они своей службой в органах не тяготились. Так что привыкай, дорогая моя, к тому, что больших денег нам с тобой не видать!
– Спасибо, что предупредил!
Они посмеялись, а потом Ольга вопросительно заглянула в глаза Викентию.
– Ты веришь, что отыщешь своих в Швейцарии? Это так интересно!
– Сделаю всё… – Викентий помолчал немного, его взгляд и даже выражение лица смягчились и стали по-мальчишески мечтательными. – Бабушка не успела, а я сделаю.
Ольга знала – он рассказывыал ей, – историю своей семьи. И теперь он вновь думал о том, как необычно переплелись судьбы Петрусенко, Кандауровых и князей Берестовых, при каких захватывающих и трагических событиях это происходило, как потом жизнь далеко разбросала всех его родственников… О многом Викентий знал из рассказов бабушки Елены – в девичестве княжны Берестовой. Дед, Дмитрий Кандауров, погиб рано, в 38-м году при ликвидации знаменитой в то время банды, а жена его Елена Романовна дожила до начала шестидесятых годов. Викентий хорошо помнил её – седоволосую, с внимательными серыми глазами, которые так красиво оттенялись тёмными бровями, стройную и лёгкую в движениях, с прекрасной осанкой. Викентий очень любил бывать с ней. С самого его рождения бабушка разговаривала с ним по-французски, пела песенки, учила стихам. Когда он подрос и совершенно свободно говорил с ней на этом языке, она стала учить его писать и читать – у неё было много французских книг. С бабушкой ему было легко, как с ровестницей, и, в то же время, вовсе не хотелось шалить или капризничать, а хорошие манеры вдруг проявлялись в нём как бы сами собой. А ещё с ней было необыкновенно интересно! Она придумывала необычные игры, фантазировала всесте с ним, сочиняя разные истории, но особенно интересно рассказывала о знаменитом сыщике Викентии Павловиче Петрусенко – прадеде, в честь которого Викеша был назван. До сих пор Викентий не уверен – всё ли правдой было в тех бабушкиных рассказах, уж очень они иногда походили на выдуманные приключения или мелодрамы с запутанными интригами.
Викентий всегда представлял, что они с бабушкой связаны какими-то особыми узами, ведь у них обоих была родовая отметка – родимое пятно. Неровный треугольник на левом плече, ближе к лопатке. У отца не было, только у бабушки и у него.
– Хоть ты и Кандауров, но это тебе досталось от Берестовых, – говорила бабушка. – Знак того, что ты под особым покровительством Бога и своих предков.
Долгое время Елена Романовна почти ничего не знала о своём младшем брате Всеволоде Берестове и его жене Кате Петрусенко – ещё очень молодыми, только-только поженившись, они эммигрировали во Францию. Знала, что живы, у них есть дети. Были также смутные известия о том, что перед самой оккупацией Франции Гитлером Берестовы перебрались в Швейцарию… Когда началась хрущёвская "оттепель", бабушка послала через швейцарское посольство запрос и получила ответ. Одиннадцатилетнему внуку она с радостью сказала, что и её брат, и его жена живы, у них есть дети, внуки.
– Твои кузены, дорогой! – говорила она, обнимая Викентия. – Старший твой ровестник! Я непременно поеду к ним, надеюсь меня пустят!
Но Елена Романовна не знала о том, что уже неизлечимо больна. Вскоре она умерла, а Викентий, пока был мальчишкой, всё мечтал поехать в Швейцарию, к своим кузенам. Поэтому и не забывал французский язык, продолжал читать книги, разговаривать с отцом… С годами желание поехать в Швейцарию потускнело, забылось – как-то всё было не до того. Но судьбе известно, что человеку нужно сделать, а что не обязательно – Викентий не раз убеждался в этом. По всей видимости, ему с самого начала суждено было найти своих родственников Берестовых.
Глава 32
– Вот это и есть мост Кирхенфелдбрук, мсье, – сказал шофёр, оглянувшись и вопросительно глядя на своего пассажира. – Остановить?
– Да, пожалуйста!
Викентий расплатился и вышел на мостовую. В аэропорту он нашёл информационное бюро, купил там карту города. Где находится комиссариат полиции Берна, он узнал ещё до отлёта, потому по карте быстро сориентировался и, когда брал такси, назвал водителю не сам адрес, а недалёкий мост через Ааре. Хотелось как можно скорее пройтись по бернским улицам, вдохнуть воздух, пахнущий альпийскими ветрами…
Дышалось и правда легко, а на мосту, не дойдя до середины, он невольно остановился. Открывался прекрасный вид на город: величественные старинные здания, высокий Кафедральный собор, Парламент. По реке медленно плыло небольшое судно, и вообще казалось, что движение и время в Берне течёт очень спокойно, размеренно, даже поток машин шёл, не раздражая глаз. Викентий ничуть не удивился тому, как легко он здесь ориентировался: сказывались и профессиональный опыт, и знание языка, и чёткие таблички с названиями, которые всегда оказывались в нужном месте. С улицы Марктгассе он свернул на Крамгассе, шёл под крытыми зелёными аллеями старинных домов, мимо фонтанов и фонтанчиков с забавными фигурками. Ему здесь очень нравилось.
В комиссариате его встретили приветливо, без удивления. Начальник международного криминального отдела сразу объяснил:
– Увы, наша страна всегда была привлекательна для разных авантюристов, а сейчас, в последние годы, к нам хлынул из вашей распавшейся страны самый разный криминальный контингент.
Они начали говорить по-немецки, но почти сразу перешли на французский язык, которым Кандауров владел в совершенстве. Полчаса хватило, чтобы обговорить дело в общих чертах: кого должен разыскать Кандауров, по каким обвинениям, почему именно в Швейцарии.
– Я прекрасно осознаю, мсье Шлегель, что этот человек мог уже покинуть Швейцарию. Но улетел он именно сюда, так что поиски начинать всё равно нужно здесь. И потом… У меня есть надежда, что он может быть ещё здесь.
– Я дам вам в помощь своего сотрудника, – кивнул швейцарец. – И вы можете пользоваться нашими лабораториями, информационными данными, всем, что вам понадобится.
– Благодарю… У меня к вам есть личная просьба, если позволите.
– Говорите, не стесняйтесь!
– Я хочу найти своих родственников. Они – эмигранты первой волны, если вам это что-то говорит.
– Конечно! Русские аристократы, дворяне?
– Да. В начале шестидесятых годов моя семья получила сведения, что они живут в Швейцарии. Старинный княжеский род – Берестовы.
У его собеседника удивлённо изогнулись брови:
– Берестов, вы говорите? Подождите-ка, я узнаю…
Он снял телефонную трубку, стал набирать номер. Викентий понял: фамилия тому была знакома. Замерев в напряжении, он ждал, хотя не верилось, что всё окажется так просто. Между тем, Шлегелю ответили, и он спросил:
– Это ты, Венсан?