Луна появилась тоже неожиданно – большая и яркая. Небо вокруг неё казалось пурпурным, в этом освещении чётко проступили силуэты высоких кокосовых пальм, вновь обозначилась белая линия прибоя. У Кости захватило дух от красоты, и тут же нахлынуло почти неуправляемое желание прямо здесь, сейчас упасть рядом с Ингой на этот шелковистый песок, войти в неё – без слов, без игры, сразу, сильно!.. Он только думал об этом, представлял, а его ладони уже сжимали бёдра женщины, гладили их сквозь тонкую материю. Но она, ласково перебирая его волосы, проговорила тихо и тоже взволнованно:
– Нет, милый, погоди! Здесь всё-таки люди!
Костя оглянулся: недалеко на песке расположилась компания, кто-то плескался в пенном прибое. Не сговариваясь, они быстро вернулись к карнавалу – там рядом парковались такси. Взяв машину, Костя и Инга помчались к отелю. Нетерпение, сжигавшее их, казалось невыносимым, но когда они подъехали к "Ройял Гавайян" и поднялись в номер, лихорадочное состояние схлынуло. Медленно, наслаждаясь от каждого прикосновения, они раздевали, ласкали друг друга, приближая и, в то же время, оттягивая миг полного слияния. Инга извивалась и стонала под его сильным и умелым торсом, вскрикивала, откидываясь назад, как амазонка во время верховой скачки, скользила, словно змея, смуглым телом по его распластанному телу…
Потом он лежал, раскинувшись и тяжело дыша, а она, что-то невнятно шепча, почти невесомыми прикосновениями губ нежно и благодарно целовала его плечи, грудь… Костя блаженствовал! Он так любил доставлять удовольствие женщине! Нет, это не точно: он любил видеть блаженство на лице женщины и понимать – до этого состояния её довёл он! Он – великолепный любовник, он умеет это делать лучше всех! Если бы кто-нибудь Костю спросил: "Ты любишь доставлять женщине наслаждение ради неё или ради себя?", он честно бы ответил: "Ради себя!" Да, он так любил слышать страстные стоны женщины, но думал всегда в такие моменты о себе – единственном и неповторимом… Впрочем, никто подобный вопрос никогда не догадался бы ему задать.
С Ингой, однако, у Кости было немного по-другому – и раньше, и особенно сейчас, в этой чудесной комнате с распахнутыми окнами, где колышутся от предутреннего ветерка занавески и слышится мерный рокот близкого океана. С этой единственной женщиной он испытывал не только физическую, но и душевную близость, её радость и наслаждение как бы сливались с его чувствами. Это было сильное и приятное ощущение. И, уже не первый раз за эту ночь, сжимая её содрогающееся тело в объятиях, он с радостью повторял сам себе: "Она моя! Теперь она навсегда будет моей!"
Глава 14
Утром они завтракали на большой открытой веранде. Странно, но большинство постояльцев отеля сидели за столиками в ресторанном зале. Но Инга сказала:
– Мы пойдём на "ланаи", – и засмеялась. – Так здесь называют террасу.
На террасе многие столики пустовали. Двое слуг, по виду китайцев, расставляли в подвесные горшочки с землёй свежие цветы, подвязывали их к бамбуковым палочкам. На нежных лепестках блестела влага, они издавали тонкий аромат. Впереди, не заслоняемый никакими крупными строениями, виднелся океан. Костя, усаживаясь следом за Ингой за столик, не удержался, воскликнул:
– Как всё-таки здесь чудесно! Я бы мог здесь жить годами!
И подумал: "А что! Если захочу – так и будет! Уже скоро… Вместе с ней…"
Они оба чувствовали себя прекрасно, болтали и смеялись – молодые, красивые. Костя, с его привычкой смотреть на себя как бы со стороны, просто не мог скрыть восхищения: они были такой прекрасной парой! Даже то, что вечером ему нужно было улетать, не омрачало его настроения. Там, в Берне, он сделает всё, что нужно для своего сказочно прекрасного будущего! Для того, чтобы эта женщина всегда была рядом, чтобы он мог сам ездить с ней на Гавайи когда вздумается, и не только на Гавайи… Да, к тому же, впереди ещё долгий день рядом с Ингой: она уже сказала, что после завтрака их ждёт респектабельный пляж Вайкики.
Море катило к берегу медленные плавные волны, от которых, если долго на них смотреть, кружилась голова. Потом, у самого берега, волна закручивалась белопенной полосой и накатывала с тихим шипением на белоснежный песок. Чуть в стороне поднималась красивая гора – потухший вулкан, который назывался Алмазной Головой. Был разгар дня – самое время купания на Вайкики. По тротуарам вдоль пляжа ходило множество хорошеньких, стройных и загорелых девушек в ярких купальниках. Но Костя поглядывал на них исключительно для того, чтоб потом перевести глаза на Ингу и с новым восторгом вновь и вновь убеждаться: она самая красивая, самая стройная! Она лежала на большом купальном полотенце, а он, сидя рядом, водил рукой по её горячему, смуглому и упругому бедру… А потом Инга повела его к небольшому причалу. Сюда, почти каждые пять минут, приплывали и отсюда отплывали лёгкие лодки-беседки.
– Это "цветочная лодка", – объяснила Инга. – Мне рассказывали, что это – древняя китайская традиция. Такие лодки в старину были чем-то вроде домов свидания. Но то были целые плавучие домики. Эти поскромнее, но очень милые.
Широкая палуба лодки находилась прямо вровень с причалом, ближе к корме высилась беседка, настолько плотно обвитая цветущими гирляндами, что была непроницаема для глаза. Они отворили дверь – зазвенел колокольчик, – и очутились в маленькой прелестной комнате, устланной циновками, украшенной бумажными фонариками и китайскими гравюрами на шелку. Лодка отчалила и неспешно поплыла вдоль береговой полосы, уютно покачиваясь на волнах. Костя и Инга оказались совершенно изолированными от двух сидящих на вёслах гребцов. Молча, глядя друг другу в глаза, они опустились на циновки – их тела, переполненные солнцем, ароматами и ритмами острова Оаху, хотели только одного! Костя успел лишь прошептать:
– Господи, какой одуряющий запах у твоего тела!
А Инга, уже скользя губами по его груди, с коротким, похожим на всхлип смешком ответила:
– Нет, милый, это пахнут цветы… Поинчиана…
Наверное, гребцы привыкли к тому, что "цветочные лодки", по старинному обычаю, всё-таки чаще всего служили местом интимных свиданий. Спокойно и меланхолично два гавайянца, мускулистые и обнажённые по пояс, вскидывали и опускали вёсла, словно не слышали вскриков и стонов, смеха и незнакомой речи из беседки. Потом дверь приоткрылась, и женщина показала им жестами, что пора поворачивать обратно. Они также невозмутимо развернули лодку.
Инга и Костя полулежали на циновках, тянули по очереди через трубочку из пакета манговый сок. Пробиваясь сквозь цветочные гирлянды, солнце причудливо расцвечивало комнату пятнами и полосами. Она положила голову на его плечо, и Костя чувствовал, как, вместе с запахом её волос, входит в него необыкновенное чувство совершенной близости. Словно эта женщина – совсем другой человек! – это тоже он. Не просто часть его – он сам! Никогда в жизни не испытывал Константин ничего подобного. Существовали люди, которые его любили, к некоторым он и сам был привязан. Теперь он узнал отца, восхищался им, может даже любил… Но это всё другое, другое! Инга – совершенно необыкновенная женщина, – растворилась в нём! Или он в ней? Какая разница! Главное, они – одно целое! И так должно быть всегда!
Он нежно взял в ладони лицо Инги и, глядя в её смеющиеся глаза, сказал:
– Скоро, очень скоро мы будем вместе. Только ты и я!
Она, потянув из трубочки сок, насмешливо-ласково хохотнула:
– Ты так торжественен, Костик! Словно хочешь мне открыть великую тайну!
– Вот видишь! – Он обхватил её руками, крепко прижал к себе. – Ты понимаешь меня с полуслова! Я и правда расскажу тебе тайну. Я скоро буду богат, очень богат! Но главное – передо мной откроются такие возможности… Перед нами с тобой! Ты даже не подозреваешь… Слушай же!
Он стал рассказывать ей: всё – начиная со встречи в Вене с отцом, о Рудольфе Портере, о предложении отца доказать свою пригодность стать их партнёром, и о том, какую великолепную комбинацию придумал он, чтобы заполучить деньги – свой стартовый капитал… Инга всё также полусидела, опираясь плечами на стену беседки, её волосы переплелись с листьями и цветами гирлянд. У Кости перехватывало дух: и от необыкновенной красоты этой женщины, и от собственного рассказа – он вновь и вновь переживал чувство триумфатора. Ему так хотелось, чтоб Инга оценила его необыкновенную фантазию, настоящий талант предприимчивости, его рискованную смелость.
– Ты представляешь, дорогая, Вадим попался на мою выдумку! Да и как он мог не поверить – я так всё круто завернул! Теперь он сам горит желанием поскорее выложить миллион зелёных! Впрочем, мне не привыкать водить его за нос – с твоей помощью! Так ведь?
Он, счастливый, нагнулся и поцеловал Ингу, даже не заметив, что её дрогнувшие губы не раскрылись ему навстречу, остались крепко сжатыми. В это время лодка мягко ткнулась о причал, и Костя вскочил на ноги, протягивая женщине руку. Но Инга осталась неподвижно сидеть, смотрела на него, чуть вскинув подбородок. В её глазах переливались странные, глубинные блики – словно накаты волн. Но вот она легко встала, не опираясь на руку Кости, распахнула дверь беседки. Но прежде чем ступить на причал, она оглянулась и спросила, очень спокойно и чётко:
– За что ты, Костя, так ненавидишь Вадима?
Глава 15
Никогда в жизни Инга не испытывала такого сильного стыда и ненависти к себе. Много разных неприятных вещей приходилось ей переносить, не раз поступать… как бы это выразиться? – аморально. Неоднократно идти против совести и против собственных желаний, а иногда наоборот: отдаваться чувству вопреки разуму. Но предательницей ей пришлось стать впервые, причём дважды предательницей! Господи, как же это омерзительно!
За свою прежнюю связь с Костей ей и раньше бывало немного стыдно, но лишь чуть-чуть. Образ жизни, который она вела, допускал подобные вещи. И потом: она ведь оборвала это, и кроме как с Костей, ни с кем Вадиму не изменяла. То, что вчера не удержалась, поддалась очарованию этого невероятно обаятельного парня, за это тоже себя не казнила – до последнего момента. Убедила себя, что имеет право на небольшое развлечение: сколько уже времени на Гавайях – и всё одна! А здесь магнетизм страсти так и разлит в воздухе, в тягучих гавайских ритмах, в пьянящих запахах!.. И потом: изменить мужу с тем, с кем уже однажды изменяла – это как будто бы даже и не изменить… Во всём этом Инга легко убедила себя и совершенно не переживала с самого момента появления Кости в её номере. Но несколько минут назад её словно плетью стегнуло – стыд и брезгливость перехватили дыхание. Теперь они катили на такси в отель, сидели молча. Она не видела, каким странным взглядом Константин поглядывает на неё. Она думала о своём…
Очень рано, наверное лет в двенадцать-тринадцать, Инга поняла сразу две вещи. Первое – она очень красивая девочка. А быть красивой, это не только с удовольствием крутиться перед зеркалом или слышать, как на школьном вечере родители в зале аплодируют и говорят друг другу: "Что за прелесть эта девчушка, само очарование!" Приятно, конечно, но это ерунда! Главное то, что ты нравишься мальчикам и даже взрослым парням. Мальчишки-одноклассники, дурачки, умели только толкаться, забрасывать снежками, вырывать из рук портфель. Зато некоторые ребята из старших классов пропускали её без очереди в школьной столовой, решали ей задачки по физике и алгебре, приходили в спортивный зал, якобы потренироваться, как раз тогда, когда там занималась секция баскетбола, куда ходила Инга. Несколько десятиклассников обязательно прохаживались во время перемены по её этажу, поджидали на крыльце после занятий, и потому глупые мальчишки, выражающие свои чувства тычками, скоро оставили девочку в покое – рядом всегда оказывался солидный защитник. Кто-то из девочек, конечно, завидовал ей, но Ингу это не волновало. Две её близкие подружки, простенькие и незаметные, жили её чувствами, переживали все её приключения. А летом, когда Инга отдыхала в пионерском лагере, в неё даже влюбился пионервожатый – студент педагогического института. Красивый молодой человек, совершенно взрослый – ему, наверное, было уже целых двадцать лет! Он сделал так, чтоб Ингу выбрали председателем отряда. Потому часто, во время дневного сна, он разрешал ей не спать, уводил в красный уголок, где они решали какие-то важные отрядные дела. Причём изо всех сил старался быть серьёзным и деловым. Но однажды там, в красном уголке, он её поцеловал. Инга совсем не испугалась, когда его губы ткнулись ей в щёку. Она подняла лицо, улыбнулась, и он прижался губами к её приоткрытым губам. Её очень понравилось, но парень вдруг почему-то тихо застонал, быстро отстранился и вышел из комнаты. Больше он её не целовал, хотя ей очень хотелось, и даже старался не оставаться с ней наедине. Однако сам приносил Инге добавку в столовой, в походах забирал у неё рюкзак, в конкурсах ставил ей самые высокие оценки. А однажды случайно она узнала, что он, после отбоя, до поздней ночи сидит на лавочке под окнами именно той палаты, где спит она… Впрочем, до конца лагерного заезда красивый пионервожатый не доработал – его отозвали. Ребята, от которых ничего не скроешь, сразу же прознали, что это из-за того, что он был влюблён в Ингу: кто-то узнал, догадался, донёс руководству… Девочка поначалу переживала, что у студента будет плохая оценка за педагогическую практику. Но очень скоро она о нём забыла.
С ощущением своей красоты и власти над мальчиками забрезжила перед Ингой и другая догадка: вся её будущая жизнь может быть совершенно особенной – весёлой, беззаботной, богатой! Сначала это было что-то вроде грёз и фантазий. Но девочка быстро взрослела, и к шестнадцати годам эфимерные мечтания обрели совершенно реальное и очень практическое воплощение. То есть, появилась цель – встретить и привязать к себе накрепко такого мужчину, который сумеет сделать её жизнь сказкой. Умом природа также не обделила Ингу. Девушка очень хорошо понимала: надеяться только на красоту не стоит. Пример у неё был перед глазами – её мать. Виолетта Витальевна пела в городском оперном театре, правда не солировала, а в хоре. Когда она в незнакомой компании говорила, что работает в оперном, все сразу предполагали, что она балерина. Стройная, грациозная, необыкновенно очаровательная, она, казалось, должна блистать на сцене. Возможно, так и случилось бы, продолжи мать учёбу в консерватории после окончания музыкального училища. Её, как одну из наиболее способных выпускниц, пригласили в труппу оперного театра. Это было лестно, интересно, и Виолетта пошла работать, уверенная в том, что через год, уже с рекомендацией театра, поступит в консерваторию. Однако не прошло и месяца, как она уже была беззаветно влюблена и так же страстно любима.
Отец Инги был в то время скрипачом в театральном оркестре. Он, как раз, год как окончил консерваторию, дважды становился лауреатом престижных международных конкурсов, признавался талантливым, перспективным. Солировал в оркестре, выступал и с сольными концертами. Весёлый, доброжелательный, остроумный Игорёк Матвеев – будущее светило на мировом музыкальном небосводе… Инга помнила отца и добрым, и остроумным. Но чаще – с полупьяной улыбкой и заплетающимся языком, с мгновенным уходом в сон на диване, прямо в одежде… Глядя на жизнь своей мамы, Инга рано поняла: любить и быть счастливой – это разные вещи. Виолетта Витальевна любила мужа, даже презирая, даже ненавидя порой, всё равно любила. Но если и была с ним счастлива, то, может быть, первые год-два. А потом просто положила жизнь и судьбу на алтарь служения человеку – очень неплохому, но совершенно её не достойному.
Она до преклонных лет оставалась красавицей – с гордой осанкой, миндалевидными глазами на матовом лице, обрамлённом чуть волнистыми тёмными волосами. Как-то она говорила дочери, что корни её старинного дворянского рода идут из Индии. Видимо, индийская кровь настолько сильна, что проявляется во внешности даже отдалённых поколений… В Виолетту Витальевну влюблялись мужчины, и очень сильно. Инга, например, и сама знала про одного поклонника матери – высокопоставленный офицер, который сейчас возглавляет военное министерство. Он овдовел, когда ещё служил в их городе, а, познакомившись с артисткой, умолял её уйти к нему, стать его женой. Говорил: "Моя Наталочка и твоя Инга ровесницы. Станут подружками, сёстрами! А я буду любить их одинаково, ты никогда не заметишь разницы, не упрекнёшь меня!"
– Но как же я могла оставить Игорька! – говорила мама, рассказывая уже взрослой Инге эту историю. – Он такой хороший и такой беспомощный! Он без меня пропадёт…
А Инга смотрела на заснувшего отца – газета, которую он пытался читать, свалилась на пол у дивана, – и чувствовала чуть ли не осязаемо, как в сердце переплетаются злость и жалость, а ещё – обида на мать. Ведь могла же, могла она переменить не только свою, и жизнь дочери! Что же это за любовь такая, зачем она нужна! Вон генерал этот мелькает в телевизионных программах, а рядом с ним его вторая жена – пышнотелая крашенная блондинка. Наверное, после отказа Виолетты, он подсознательно выбрал женщину – полную её противоположность.
Нет, нет, Инга теперь точно знала: быть красавицей – очень мало для того, чтобы стать счастливой. Нужно иметь определённые взгляды на жизнь и определённый характер. Это не просто, если от матери и от отца, да и от более отдалённых предков ты унаследовала чувствительное сердце, отзывчивую душу, не умение поднять руку на человека – даже для обычной пощёчины подлецу. Интеллигентка Бог знает в каком поколении! О, нет, она в себе вытравит эту интеллигентскую пресловутую мягкотелость! Она воспитает в себе жёсткость и чувство цели, потому что любви и жалости поддаться очень легко – Инга и сама уже успела испытать это. Но сильнее оказался страх очутиться в таком же положении, как мама. На всю жизнь!
Когда Инга уже училась в институте, мать увезла отца в маленький провинциальный городок. Там через своих знакомых – а их у неё в театральных кругах было много, по всей стране, – она организовала любительскую оперу, стала её директором и режиссёром, сама пела, а отец стал руководить таким же любительским оркестром. Инга, конечно же, с ними не поехала – взрослая самостоятельная девушка, студентка! К тому же ей, после размена их большой квартиры, досталась прелестная уютная одинарка. Она сразу почувствовала себя уверенной, свободной, готовой к битве за жизненные блага. Наверное потому, что не стало перед глазами родителей – и её сердечной боли, и её злой раздражительности, и жалости, которой она невероятно стеснялась… Там, в том городке, родители жили и по сей день. Мама писала, что, оторванный от здешней пагубной среды и привычной компании, отец перестал пить, увлечённо работает, что их театр пользуется успехом, они с триумфом отыграли "Кармен", "Риголетто", "Иоланту", сейчас репетируют "Евгения Онегина"… Очень хотелось бы Инге верить в то, что отец не пьёт, но уж слишком часто мама повторяет в своих письмах это, словно не только дочь хочет убедить, но и саму себя…