– Ага! Её задача продать себя как можно дороже. Окрутить какого-нибудь богатенького м-мажорика и выйти за него замуж. Много знающая карга никому не нужна, вот поэтому и наивный взгляд, и милая мордашка, и так далее! Поверь, я таких на своём веку столько п-повидал! И всегда после романтичного начала один и тот же финал! Поэтому теперь я им всегда рассказываю о временных денежных трудностях, чтоб слишком губу не раскатывали, но при этом рисую большие финансовые перспективы, дескать, на подходе огромный транш, и когда я его получу, вот тогда начну сорить деньгами.
– Ты опасный тип, Гриша! Ты играешь на чувствах несчастных соискательниц богатых женихов.
– Они ищут миллионеров и не стесняются это говорить, а я ищу любовь на шару, вот и соревнуемся, кто кого обдурит.
– И как? Получается?
– А то! Некоторые по полгода верят, что скоро станут женой олигарха! Некоторые, правда, сразу соображали и…
Ростиславу не хотелось слушать Гришины откровения, смысл которых сводился к одному: алчные, бездушные женщины – причина всех бед отставного майора.
– Ладно, Гриша. Одно я знаю чётко – в амурных делах мне советчики не нужны! Так что давай перейдём к основной теме нашей встречи: "Куда пойти, куда податься?".
– Куда, куда – туда, где деньги! Иди в "Облавтодор" – они бюджетных денег много осваивают, а дорог нет! Значит, где-то деньги в другом месте осели! Хотя странно – у нас каждый год по весне, вместе со снегом исчезают дороги, получается, дорог нет, а дорожностроительное управление есть.
– Чего тут странного? У нас есть целое министерство культуры, которое любыми средствами пытается донести культуру в массы, а все чаще встречаются те, кто использует в своих выражениях слова, означающие либо гениталии, либо половой акт, и я хочу сказать, что это не медицинские термины! Это особый сленг, рожденный самой малообразованной частью населения! Зато многим довольно неглупым людям кажется, что это очень круто!
Говоря эту фразу чуть громче обычного, Ростислав недвузначно обратил свой взор на шумных соседей, однако это никоим образом не сказалось на последних, продолжавших свою разнузданную беседу.
– Да, это есть… – согласился Самосвалов.
– Это такое. Ладно, давай по существу. Кто там командует дорогами?
– Один очень денежный и влиятельный дядя. И я так думаю, что этот к-коммуняка Сельский нам очень нужен! У него очень обширные связи. На нем замыкаются большие контракты, и некоторые из кожи вон лезут, только бы в-втереться ему в доверие. Но! Дядька он не простой! Так просто его раскрутить никто не сможет. Это красавец, честное слово!
– А что, чем знаменит?
– Старый коммунист, ещё с тех времён. Когда-то был подающим надежды инструктором в райкоме партии, но совок неожиданно кончился, а Сельский тем не менее остался в компартии. В своё время он был начальником штаба предвыборной компании к-коммунистической партии области. Причём курировал сразу три направления: областную раду, районную и городскую. Выборы тогда в местные советы придумали проводить только по партийным спискам.
– Да, это был полный маразм. Хотя его и сейчас хватает на местных выборах.
– В-вот тогда Иван Иванович Сельский и прославился.
– Интересно, как?
– Понимаешь, в случае с коммунистами все просто. Пенсионеры всегда за них проголосуют.
– Да, электорат у коммунистов определённый есть.
– Да, это умное слово, которое всё время забываю… А вот денег на рекламу и так далее нет. А деньги нужны! А те, у кого они есть, комуняк с их лозунгами не любят. Вот тут-то Иван Иванович и придумал фортиль!
– Фортель, – аккуратно поправил Ростислав.
– Ну да. Он распространил среди бизнесменов средней руки информацию о продаже мест в партийных списках, причем совершенно недорого. Мол, денег в партийной казне мало, вот и продаём места, чтобы поправить ф-финансовое состояние. Первые места – это, конечно, партийная верхушка, а далее по определённой таксе в зависимости от места. Сомневаться в том, что все пройдут, не приходится, мы ведь сейчас популярны! Нашлось много тех, кто захотел во власть за небольшие деньги. Люди вдруг написали заявы в партию, начали ходить на собрания. И тут, вдруг, однажды узнают, что они уже не в первой двадцатке, а чёрт знает где! А Иван Иванович спокойно отвечает, что он и сам не ожидал такого ажиотажа вокруг к-коммунистической партии. Оказывается, нашлись люди, которые троекратно переплатили выше тарифа и за это потребовали места в первой двадцатке. Тех, кто там был, естественно, пришлось подвинуть. Деньги он вернуть не может, так как это всё неофициально, и вообще, на эти средства уже приобретена рекламная продукция. Деньги, как ты понимаешь, принимались в виде добровольных пожертвований, так что жаловаться некому. Дальше срабатывает эффект жлоба, заплативший копейку платит ещё и рубль, чтобы копейка не пропала. И триумфаторы возвращаются на свои места в партийных списках. Многие из них, после выборов, все же стали депутатами различного уровня. Рекламную продукцию он не покупал, конечно, молодёжи она не нужна, а ветераны партии и так проголосовали "за". Одним словом, деньги ушли в неизвестном направлении.
– Умница какой. А как же он в "Облавтодор" попал?
– Мало того, что он надул этих жлобов, так они ещё, в знак благодарности, сумели добиться его назначения на должность директора ДП ОАО "Государственные дороги Украины". Вот он там и развернулся. С одной стороны, ворует по-чёрному, а с другой – в к-коммунизм верит и с тоской по старым временам рассуждает. А кликуха у него знаешь какая?
– Неужели "Городской"? – предположил Ростислав.
– Двуглавый анус! – тихо Гриша произнес с видом заговорщика.
– Что? Может, двуликий Янус?
– А, да, точно, точно! Двуликий Янус! Перепутал м-манеха.
– Да, интересная личность. Еще что-нибудь?
– Говорят, вечно злой. Орет на всех, не уважает никого. Зашугал народ. Боятся его все.
– Одним словом, третирует коллектив…
– А? Да. Наверное.
– Ну! Тогда завтра утром я сойдусь с этим "железным человеком".
Иван Иванович Сельский действительно был человеком, воспитанным в духе старой партийной системы. Здесь совершенно не надо указывать, в какой именно, так как старой может называться только одна – коммунистическая. При всех своих политических убеждениях он действительно оставался нечистым на руку чиновником. Хотя на это у него были свои весомые причины: во-первых, он не считал нынешнюю власть легитимной, а, стало быть, воровать у шайки расхитителей – дело праведное; во-вторых, современная коммунистическая идеология вовсе не отрицала накопление материальных ценностей, глядя на жизнь партийных лидеров из столицы. Поэтому Иван Иванович по-тихому урезал затраты на ремонт и строительство дорог, зато быстро увеличивал собственный достаток. К тому же ужасные дороги, считал он, могут привести к новой революции, после чего все обратно вернётся на круги своя, априори историческому – плохие дороги ведут только к плохой революции. Однако самой главной отличительной чертой руководителя Сельского, так сказать, изюминкой было вовсе не склонность к хищениям, а стиль руководства вверенной ему организацией. Нет, полным самодуром в общепринятом значении Иван Иванович, конечно, не был, но в плане деспотичности вполне мог занять свое место в энциклопедии тиранов.
Внешностью начальник был наделён вполне заурядной. Среднего роста, средней упитанности, лобно-затылочная лысина с буйными, непослушными кудряшками в височной части и огромными густыми бровями. Необычным во внешности был только взгляд. Взгляд, которым смотрит директор школы на курящих старшеклассников, армейский прапорщик на пьяных солдат, швейцар на посетителя, не соответствующего дресс-коду, отец юной незамужней беременной дочери на виновника ситуации, неохотно соглашающегося стать роднёй. Этакий слегка лихой, удивлённо-возмущенный взор из-под сдвинутых бровей. С таким лицом начальник автодора умудрялся каждый день приходить на работу, ввергая сильных духом сотрудников в депрессию, а слабонервных – в состояние, близкое к обмороку. По понятной причине во время его прихода на работу коридоры огромного здания словно вымирали, встретить Сельского считалось плохой приметой. Больше всех его боялось ближайшее окружение, этим людям по долгу службы прятаться было нельзя, поэтому каждый день они шли на работу, как на Голгофу. Молчание Ивана Ивановича в сторону подчиненного считалось поощрением, но чаще всего приходилось выслушивать укоры.
– Что вы здесь собрались у меня в приёмной? – вместо приветствия выпалил директор собравшимся у его кабинета. – Смотрю, работы никакой нет?! Я вам найду! Немедленно расходитесь по своим местам! Видите, меня нет – идите, работайте, узнавайте у секретаря о моем приходе.
Пришедшие за ценными указаниями подчиненные дружно высыпали в коридор.
– А свет почему не включили? Стоите здесь в темноте, как дети подземелья!
Произнося эти слова Сельский сам, лично щелкнул выключателем.
– Так, что у меня сегодня утром? – строго задал вопрос своему секретарю Елене Владимировне, миловидной женщине, вокруг возраста которой не прекращались споры. Не услыхав моментального ответа, тут же рявкнул:
– Лена! Очнись, ты на работе!
– Сегодня в 8.30 планерка в вашем кабинете.
– Отлично, давай на 8.30 всех ко мне.
– Уже 9.00. Вы только что всех отправили по рабочим местам.
– Правильно отправил! Если меня нет – надо работать, а не стоять здесь. А если я вообще не приду, они целый день тут стоять будут?
Через минуту разогнанные до того клерки рассаживались в кабинете, пытаясь занять место как можно подальше от дубового стола. Главный бухгалтер, мужчина преклонного возраста в очках с толстыми линзами, предугадывая замечание шефа, включил освещение в кабинете, не дожидаясь команды.
– Вам плохо видно здесь, Евгений Владимирович! – очень спокойно задал вопрос директор.
Вопрос застал врасплох бухгалтера.
– Здесь как-то темновато, я подумал…
– Подумал! – скептически повторил последнее слово директор. – Здесь достаточно светло, здесь три окна, не надо включать свет. Надо думать об экономии!
Особого удивления эти маленькие капризы шефа ни у кого не вызвали. Это привычное настроение директора в начале рабочего дня.
– У меня первый вопрос сразу к главному инженеру, к моему заместителю по ремонту и эксплуатации дорог, к начальнику дорожно-ремонтного управления, одним словом, ко всем причастным: при въезде на центральную площадь со стороны собора огромные ямы на дороге! Делали-делали этот участок и до ума не довели! Почему не доделали? Это же сердце города! А вам, я вижу, всё равно. Где сейчас работают люди?
Даже если вопрос адресован целому коллективу, молчать в такой ситуации было нельзя, Иван Иванович не любил долгие паузы. Если ему сразу не ответить, то заставить выслушать потом уже невозможно. Самым смелым оказался начальник дорожно-ремонтного управления:
– Мы сняли все силы и бросили на въезд в город со стороны столицы, латать ту часть дороги, которую вы назвали "болотный кочкарник".
– Почему сняли?
– Вы приказали снять и отправить туда на прошлой неделе, говорили, что там лицо города и это самое важное. Вот и переехали.
– Я правильно вам сказал! А вы, недоделав одно, бросились делать другое! Вы что, совсем не соображаете? Думаете, можно бросить все вот так, не доделав, и съехать? В конце концов, есть утвержденный план проведения ремонтов, графики! А это черт знает что! Думали, я не узнаю? Немедленно исправить все и доложить!
На практике это означало, что бригада дорожных рабочих со всем своим инвентарём: катками, передвижными котлами для топки битума, вагончиком для рабочих и так далее, неделю переезжавшая из центра на окраину, теперь будет переезжать неделю обратно, а потом снова. Вот, оказывается, почему иногда появляющиеся на улице рабочие в оранжевых спецовках исчезают, так и не приступив к работе.
– У меня ещё вопрос! – не унимался Иван Иванович. – Какой идиот догадался строить из дерева новое ограждение по периметру базы материально-технического обеспечения? Это мы так меняем облик нашего хозяйства?
– Я спрашивал у вас, – дрожащим от страха голосом заблеял директор вышеупомянутой базы, – каким должен быть новый забор, вы сказали: "Таким, как был!".
– Идиоты! Я имел в виду цвет! А сама конструкция ограждения должна быть из железобетонных панелей! Это даже детям понятно! Сейчас только идиоты из дерева строят. Дерево быстро гниет, и через пару лет придется строить заново! А вы вообще думать не хотите!
– Иван Иванович, – нерешительно обратился к патрону ещё один из присутствующих, директор асфальтобетонного завода, – на асфальтном ограждение разрушено, я дал уже команду готовить под новое панельное ограждение.
– Куда это вы так торопитесь? Вы у меня спросили? Вам там и деревянного хватит!
– Так ведь сгниет через пару лет…
– Хорошо покрасите – не сгниет! Вы на окраине промзоны – там никто не видит.
Двойные стандарты в похожих ситуациях – вполне привычное дело для Сельского. Предугадать мнение шефа не удавалось даже самым ярым подхалимам. Правильное мнение в этой огромной организации могло родиться только у босса, все остальные, по его мнению, недалёкие, глуповатые бездельники, занимающие свои должности исключительно благодаря доброму сердцу чуткого руководителя. Без одобрения шефа, к примеру, руководители структурных подразделений не решались даже на устную похвальбу в отношении простых рабочих. О принятии каких-либо более серьёзных решений самостоятельно – не могло быть и речи. Все только с предварительного разрешения шефа, даже в мелочах. От этого организация выглядела слегка парализованной, невозможность самостоятельно действовать превратила топ-менеджеров подвластных структур в заторможенных исполнителей.
– А где этот… как его?.. э-э-э! Гурман?.. с гранитного карьера?
Босс пробежал глазами по присутствующим в кабинете и, обнаружив интересующую особу, остановил свой знаменитый взгляд на потенциальной жертве.
– Шо у нас за перебои с добычей? Шо у вас там вообще происходит? Почему карьер не работает?
– Месяц тому мы сделали огромный задел вперёд по заготовке на складе щебня. Я задумался о профилактике оборудования и техники на карьере…
– Шо сделал?.. Задумался!.. Чем!?.. Чем вы там могли задуматься? Вы что, хотите сорвать нам работу?! Он задумался!!! – возмущение шефа становилось неистовым.
– Щебень есть, его много, еще надолго хватит, – лепетал в свое оправдание Гурман, – а мы уже заканчиваем с ремонтом и скоро начнем добычу.
– А если не хватит? Вы со мной посоветовались? Заадуумался он! – продолжал лютовать Сельский, – Задумчивый, што ли?
Перепуганный и униженный Гурман молчал, понимая, что это единственно правильная модель поведения в ситуации с разбушевавшимся шефом, позволяющая не только выжить, но и уйти с минимальными потерями. Доказывать, что заготовленного щебня хватит, и процесс производства дорог не пострадает – бесполезно. Самостоятельные решения карались беспощадно.
– Значит, так! С такими вот задумчивыми я буду бороться серьёзно! Иначе так мы никогда не наведем порядок! Если вы не научитесь работе в коллективе, то нас ждет крах! Вместо того, шобы посоветоваться со мной и поступить правильно… "Я задумался…", – сильно повысив голос на последнем слове, перекривил подчиненного Иван Иванович. – Задумчивым здесь не место! Задумчивые пусть улицы подметают! У нас здесь вопросы поважнее.
Каждая сказанная фраза, каждое слово, произнесенное шефом автодорожников в собственном офисе, обречены на гениальность и признание в коллективе. Цитировать босса все чаще становилось признаком принадлежности к когорте особо приближенных, а поэтому и разделяющих мнение Ивана Ивановича. В разговорах слово "задумчивый" с того дня превратилось в оскорбительное для всех работающих в "Облавтодоре" и синонимом для таких понятий, как "медленно соображающий, неадекватно воспринимающий действительность", одним словом – просто дурак. При этом произносившие закатывали к потолку глаза и сильно кривили рот, по-своему трактуя состояние крайней задумчивости.
Рабочие будни для постоянных заседателей утренних совещаний превратились в каторгу, но настоящим адом стал досуг, который Сельский, как современный руководитель, шагающий в ногу со временем, проводил с коллективом, устраивая незамысловатые корпоративные вечеринки по сценариям советского времени.
– Есть одна радостная новость! – торжественно заявил Сельский. – Ремонт нашей сауны закончен, и сегодня все присутствующие вечером после рабочего дня приглашаются попариться.
Он обвел взглядом всех присутствующих, даже маленькие признаки воодушевления на лицах не проскочили. Коллектив безмолвствовал. Возможно, у кого-то были совершенно другие планы на вечер, кто-то не любил париться, а кому-то и вовсе доктор запретил – это не имело никакого значения для Сельского, отрицательный ответ он мог расценить как личное оскорбление, что, в свою очередь, могло привести к вечной опале. Для самого Иван Ивановича посещение бани носило культовый характер, а сама парная, будь то русская баня, финская сауна или восточный хамам, служила храмом, в котором, по его мнению, очищаются и душа и тело, любое другое мнение расценивалось как еретическое инакомыслие. Отремонтированная старая баня, естественно под личным патронатом Иван Иваныча, заметно расширилась и приобрела роскошный вид. Внутреннее убранство поражало дорогой отделкой и современным дизайном, каждое помещение имело свое предназначение и сильно отличалось по стилю от других. Сельский предусмотрел все: шестиметровый бассейн, комната отдыха, бильярдная, сигарная комната и, наконец, сама парная, отстроенная с размахом, способная разместить в себе взвод солдат.
Вечером вся компания в том же порядке расположилась за столом в банной комнате отдыха. Выражение своих лиц присутствующие унаследовали от утреннего совещания, изменилась только форма одежды, которая превратилась в неприлично демократическую. Иван Иванович связал два смежных угла простыни и в образовавшееся отверстие просунул голову и правую руку, так чтобы узел оказался на левом плече, он усмотрел в этом фасоне сходство между собой и самим Юлием Цезарем. Остальные, как по команде, проделали то же самое, резонно рассудив, что безопаснее копировать шефа, чем провокационно выделяться. Сборище больше напоминало заседание Римского сената, нежели отдых раскрепощенных мужчин в сауне. Тишину нарушил Сельский:
– Вова, Гурман, пока мы тут посидим, ты за температурой следи, дровишки подбрасывай, как только поднимется до комфортной, сразу зови. Да, кстати, а шо это у тебя за прическа? Идиотская какая-то. Кто у тебя парикмахер? Какие-то вихри враждебные. Называется: "Я упала с самосвала, тормозила головой". Вот какая должна быть прическа.
Иван Иванович погладил себя по голове. Сам он предпочитал выстригать остатки былых кудрей под сантиметровый "ёжик", правда, делал это раз в полгода и считал данное решение оптимальным. Мужская часть коллектива "Облавтодора" волей неволей следовала этому примеру, дабы не стать предметом пристального внимания шефа, и втайне молилась, чтобы последний вдруг вовсе не облысел.
Начальник гранитного карьера покорно удалился в топочную под легкие смешки оценивших юмор шефа.