- Я ему первому сказала и призналась, что боюсь говорить тебе. Он меня отругал и приказал рожать девчонку, а он будет крестным.
- Пора мне познакомиться с твоим Алексеем, - усмехнулся подполковник. - И спросить, на каком основании он заказывает пол моего будущего ребенка?
- Я тоже так думаю, - рассмеялась Надя.
- Ты там без меня справишься? - заволновался Петр.
- А ты больше и не нужен. Все что мог, ты уже сделал. Но все равно, приезжай поскорей.
Я соскучилась до чертиков.
- Постараюсь, моя дорогая девочка. Твой легавый пес, кажется, взял след.
Ерожин завел двигатель и медленно покатил по заснеженной улочке. Движение в городе замерло, и через пять минут он уже парковался возле гостиницы. В "Интуристе" портье долго выискивал ключ от его номера и не нашел.
- Ваш ключ забрали, - наконец-то сообразил он.
- Как забрали? - не понял Ерожин. Он поселился в одноместном номере, и кроме него там находиться никто не мог.
- Ваша жена забрала, - вспомнил портье.
Подполковник пожал плечами и пошел к лифту. Подойдя к двери, он на минуту остановился, потом взялся за ручку. Дверь открылась. Петр вынул из внутреннего кармана маленький английский пистолет, снял предохранитель и, опустив оружие в карман куртки, вошел в номер.
- Почему так поздно? - спросила Таня Назарова. Она по-домашнему улеглась на диване и рассматривала журнал мод.
19
Марк Захарович сидел в ложе и, опустив голову, внимательно прислушивался к каждой реплике своих артистов. Играли ребята превосходно и режиссера радовали. Сегодняшний спектакль особенно волновал Тулевича. В зале сидел его учитель Георгий Андреевич Барсов.
Восьмидесятилетний корифей продолжал руководить известным московским театром и, не смотря на возраст, сохранил острый критический ум. Вообще, к мнениям коллег Марк Захарович относился спокойно. Но оценку учителя ждал трепетно. Метр высказывал в лицо любому самые нелицеприятные суждения, и ждать от него снисхождения не приходилось.
Сценическое действо двигалось к финалу.
Пока все шло без накладок. Зритель в зале сидел напряженно, и каждое слово артиста до него доходило. Тулевич знал этот нерв, протянутый со сцены в зал.
- Я, я заказал убийство тележурналиста!
Этот подонок копал под мои деньги, но он мертв, а я богат! - сладострастно докладывал Маргарите очередной гость "Бала Сатаны".
- Мы в восхищении! - отвечала Нателла репликой своей героини.
Марк Захарович взглянул на сцену и невольно залюбовался Проскуриной. Трудно было поверить, что девица, жеманно вздыхающая в мелодраме Щербатова, и сегодняшняя Нателла - одно и то же существо.
"И Кастровский молодец, - с благодарностью подумал Тулевич о своем художнике. - Для того чтобы выпустить на сцену голую девчонку, создав при этом полную иллюзию театрального костюма, нужен талант". Малюсенький Кастровский свои спектакли никогда не смотрел. Он появлялся за полчаса до начала первого акта и, покачиваясь, направлялся в уборную к Проскуриной. Там художник без единого слова раскрывал свой чемоданчик с красками и ждал, пока актриса разденется. Затем так же молча, продолжая с трудом удерживать равновесие, расписывал ее тело и уходил. Марк Захарович знал, что все время, пока театральный художник не имеет новой работы, он пьян. Но стоило тому приступить к эскизам другой постановки, мастер завязывал с выпивкой и до премьеры в рот спиртного не брал.
- Пил Кастровский в Доме актера. Пил тихо, в одиночестве. Коллеги давно знали особенности характера маленького сценографа и за столик к нему не подсаживались.
"Надо подумать о репертуаре для Проскуриной. Хороша баба", - неожиданно решил Тулевич. Мысль о том, что он хочет с Нателлой делать очередной спектакль, зрела у режиссера подспудно, а сформировалась только сейчас.
- Мы в восхищении! - прозвучала финальная реплика героини, и зритель, как и на прошлых спектаклях, затих. Казалось, что пауза между последней фразой, брошенной со сцены, и громом оваций в зале длится бесконечно. Сегодня эта пауза особенно затянулась.
Марк Захарович уже заволновался. "Неужели провал?! Ведь спектакль шел превосходно и реакцию зрителя он чувствовал шкурой".
Наконец в мертвой тишине партера кто-то.: резко и громко крикнул: "Браво!"
Тулевич вздрогнул. Этот резкий голос он прекрасно знал. Так мог крикнуть только учитель.
И зал прорвало. Казалось, что от шквала оваций обрушатся стены и потолок. В артистов полетели цветы. Зрители вскочили с мест и стали рваться к рампе. Тут уже режиссер испугался по другой причине. "Не случилось бы давки. Хватит убитого грузина". Но беды не произошло.
Зрители остановились и стоя аплодировали.
Нателла, безжизненно опустив руки, застыла. На поклоны у нее не осталось сил. Грустные глаза, нарисованные на грудках актрисы, удивленно смотрели в зал, стройные ноги, на которых Кастровский изобразил извивающихся змей, с трудом удерживали ее. Воланд Поляков набросил на героиню халат и поддержал ее за талию.
- Режиссера! - услышал Тулевич и опять узнал знакомый резкий голос учителя.
Он поднялся с кресла, вышел из своей ложи и, обойдя по, фойе партер, поднялся на сцену.
Артисты, завидев его, схватили, подняли и под восторженный рев зрителей принялись подбрасывать вверх. Минут двадцать длилась вакханалия. Народ начал расходиться лишь после того, как в зале и на сцене стали выключать свет. Учитель пришел за кулисы и, обняв Тулевича, выкрикнул реплику Проскуриной:
- Мы в восхищении! Теперь веди меня в уборную к своей примадонне. Я должен выразить ей восхищение лично.
Обнаженная Нателла терпеливо ждала, пока костюмерша Зина смоет с нее "театральный костюм".
- Нателлочка, роднуша. Знакомься, Григорий Андреевич Барсов, собственной персоной, - представил Тулевич учителя.
Зина не успела смыть роспись с тела Нателлы до конца. Один глаз с ее груди исчез, а второй остался и жалобно взирал на мэтра.
Часть змеи на бедре продолжала высовывать свой ядовитый раздвоенный язычок, а на животе черной кляксой извивался хвост от недомытого черного кота.
Высокого красивого старика Проскурина узнала. Шесть лет назад, когда она начинала обучаться сценическим премудростям, Барсов вел в театральном институте параллельный курс. Начинающие студенты ходили смотреть на знаменитого режиссера. И, представ сейчас перед корифеем в таком виде, Проскурина ужасно смутилась.
- Не красней, детка. Поздравляю. Ты актриса! - ободрил ее Барсов. Потом, оглядев Нателлу с головы до пят, повернулся к Тулевичу:
- Марик, кажется, ты по-прежнему не женат?
- Да, Георгий Андреевич. Семья и сцена трудно сочетаются, - ответил режиссер.
- Не морочь мне голову. Я лучше знаю, что с чем сочетается, - ответил Барсов и обратился к Нателле:
- А ты, детка, замужем?
- Нет. Незамужняя я, - громко сообщила Нателла.
- Вот что, Марик, делай при мне своей примадонне предложение. Я буду шафером на вашей свадьбе, - строго приказал метр.
Зина выронила губку, которой стирала грим с примадонны.
- Какое предложение? - не понял Тулевич.
- Обыкновенное. Руки, сердца. Не знаешь, как это делается? Бери с показа и повторяй за мной, - усмехнулся Барсов и ловко опустился на колено перед Проскуриной. Марк Захарович растерянно моргал своими глазами навыкате. После переживаний за спектакль и волнений за артистов он соображал плохо.
- Чего стоишь? Делай, как я, - потребовал учитель.
Тулевич осторожно опустился на колено рядом с Барсовым.
- Повторяй за мной, салага, - приказал Георгий Андреевич. - Я, Марк Захарович Тулевич, прошу вас, Нателла Проскурина, стать моей законной женой. Ну, чего молчишь?
- Я, Марк Захарович Тулевич, прошу вас, Нателла, стать моей женой, - повторил режиссер и вопросительно посмотрел на учителя.
- Отвечай ему, детка, - бросил Барсов Нателле.
- А что отвечать? - спросила Проскурина.
- Господи, как вы работаете, если двух слов сымпровизировать не можете… Отвечай: "Я согласная".
Непонятливость артистов старика начинала раздражать. Он любил легкость в актерской игре и жизни.
- Я согласная, - повторила Проскурина и опять покраснела с головы до ног.
Барсов встал с колен, отряхнул свои брюки, поднял выроненную костюмершей губку, вложил ее в руки Тулевичу и сказал Зине:
- Ты, милая, свободна. Остаток краски жених с невесты смоет сам. Пошли отсюда. Мы им больше не нужны. - После этого Барсов взял Зину под руку и повел из гримерной. Уже в дверях он обернулся и сказал Тулевичу:
- Ты, Марик, со свадьбой не тяни. Чтобы на следующей неделе расписались. Учитель у тебя стар, может не дождаться. А из этой девочки ты мне вырастишь великую актрису, - и, подтолкнув за дверь Зину, вышел сам.
20
Петр Григорьевич снял куртку, повесил ее на плечики в стенной шкаф и нерешительно остановился в центре своего номера.
- Ты так и будешь торчать, как истукан? - спросила Таня, откладывая журнал.
Ерожин сел в кресло и вопросительно взглянул на незваную гостью. Назарова откинула край простыни, и Петр увидел, что одежды на девушке нет.
- По-моему, у тебя роман с моим сыном, - сказал он, стараясь не смотреть на мраморную грудь с соблазнительным розовым соском.
- Господин подполковник, уж от тебя я этого не ожидала, - кокетливо пожурила Таня, приподнимаясь на постели.
- Чего ты от меня не ожидала? - обреченно поинтересовался Ерожин.
- Ханжества не ожидала, - уточнила Назарова Ерожин не ответил. Он посмотрел, как гостья положила подушку себе под грудь и перевернулась на живот.
- Ты сегодня неприступный, как монах, - издевалась Таня.
- Мне вовсе ни к чему делить тебя с сыном. Я никогда не был извращенцем, а уж на старости лет не стоит экспериментировать, - устало ответил подполковник, но взгляда от спины и бедер Тани не отвел.
- Браво! Ты теперь верный муж, паинька и кроме собственной жены никаких женщин…
- Что ты от меня хочешь? - наивно поинтересовался сыщик.
- Разве я не заслужила немного внимания? Это ведь я нашла тебе училку музыки.
Сколько бы времени ты потратил, чтобы ее отыскать? Молчишь? Неблагодарный ты мужик. - Назарова медленно встала, потянулась и подошла к Петру:
- Я тебе совсем не нравлюсь? Посмотри, я красивая. Я совсем послушная, ручная. - Она уселась на колено Петра и стала расстегивать ему рубашку. - Делай со мной все, что захочешь. Все твои желания исполню. - Девушка наклонилась и поцеловала его.
- Ну зачем ты так? - Ерожин давно завелся. Хоть мысли о беременной жене и охлаждали его, Петр понимал, что долго сопротивляться не сможет. Он всем своим кобелиным организмом чувствовал гладкую и нежную кожу Назаровой, видел ее соблазнительный, немного втянутый животик со светлым пушком между ног, и мысли о жене уплывали.
- Я так тебя ждала. Так скучала. Я не могу без тебя, Петька. Я и с сынком твоим связалась, потому что парень на тебя похож. Но он ребенок. Хороший, красивый ребенок, а я хочу мужика, г-шептала Таня, раздевая и целуя Ерожина.
- Ты повзрослела за эти несколько месяцев, девочка, - прорычал Петр и сгреб Таню в охапку, поднял ее, бросил в кресло и быстро скинул с себя одежду.
Таня смотрела ему в глаза немигающим взглядом. Она, не двигаясь, дождалась, пока он поднял ее на руки, сел в кресло и опустил ее на себя.
- Ой, какой же ты большой и сильный, - прошептала Таня и закрыла глаза.
Ерожин озверел. Он не знал, что сделать с этим красивым податливым телом, чтобы насытиться, и понес Таню на диван. Гостиничное ложе скрипело так, что, казалось, с их четвертого до первого этажа все номера содрогаются, как от землетрясения. Тогда он скинул одеяло на пол, бросил туда девушку и накинулся на нее. Петр снова вертел ее, кусал Танины губы, мял грудь и никак не мог получить того, что желал.
- Я больше не могу, - взмолилась Назарова. Но Петра ее мольбы только разжигали.
Желание в нем смещалось с яростью и злостью на себя и молодую женщину, которую он брал.
В конце он чуть не сломал Тане позвоночник.
Она вскрикнула, и Ерожин отвалился.
- Какой же ты дикарь… - прошептала Таня, освободившись от его тяжести.
- Сама виновата, - ответил Ерожин, поднялся и отправился в душ. Таня перебралась на диван, натянула на себя простыню и заплакала.
Совсем не такой встречи ждала она с москвичом. Ей хотелось, отдав себя, получить взамен любовь и нежность, а получила она жадного безразличного кобеля.
Петр Григорьевич вернулся из душа и, обнаружив Татьяну в слезах, очень удивился:
- Ты чего, Танюха? Обиделась? - спросил подполковник, присев рядом. Он хотел погладить Таню по волосам, но она отдернула его руку, вскочила и стала быстро одеваться.
- Куда ты собралась? На дворе ночь, - забеспокоился Ерожин.
- Не волнуйся. Ты забыл, что я лейтенант милиции? Управление рядом. Ребята, на, дежурной тачке отвезут домой, - сухо успокоила его Назарова и вышла.
Подполковник подумал, что надо ее остановить, но в последний момент передумал. Оглядев свой номер, Петр покачал головой и быстро навел порядок. После чего улегся в постель и потушил свет. Сон не шел. После ухода Назаровой осталось раздражение и чувство вины. Ерожин на себя злился. Хотя он легко нашел аргументы, оправдывающие свое мужское поведение, но неприятный осадок в душе оставался. Он снова зажег свет, встал и, облачившись в пижаму, сел за стол. Где-то по соседству на этаже шла пьянка. Ерожин слышал дурацкий смех мужчин и визгливые выкрики женщин. Он достал свой блокнот, две фотографии из книжек Чакнавы, сами книжки и конверт с телефонными счетами. Разложив все это на столе, он задумался, затем встал и вышел из номера. Внизу, у сонного администратора, добыл телефонный справочник, закупил в баре по умопомрачительной цене плоскую бутылочку дрянного коньяка, нарезку свиной грудинки и хотел вернуться в номер. Но что-то его задержало. Ерожин внимательно оглядел усатого парня за стойкой, словно увидел его только сейчас:
- Ты грузин?
- Я мегрел, - ответил бармен.
- По-грузински понимаешь?
- Как можно не понимать родной язык? - не без обиды ответил бармен.
- Сумеешь мне перевести несколько грузинских слов? - попросил Ерожин.
- Давай. Клиентов все равно нет, - охотно согласился парень.
Через пять минут Ерожин принес фотографии и книги. Сначала он показал бармену титульный лист с портретом породистого музыканта и его автограф:
- Кто этот человек и что Он написал на своей фотографии?
Лицо на портрете бармен узнал мгновенно.
- Это наш великий пианист Гоги Абашидзе, - не без гордости сообщил мегрел. Автограф же он разбирал довольно долго.
- Что, не можешь понять почерк? - начал терять терпение подполковник.
- Я не могу понять смысл. Тут очень странная запись. Вот смотри, эти слова любви и поклонения могут относиться только к женщине, а Гоги посвящает их мужчине. Я и задумался.
Ерожин видел, что бармен и впрямь озадачен.
- Как фамилия мужчины, которому посвящен этот странный автограф?
- Мужчину зовут Нодар Местия. Редкая фамилия. Местия - это столица наших сванов. Небольшой городок высоко в горах. Скорее всего Нодар сван, - предположил бармен.
- А что за народ сваны? Можешь мне рассказать? - попросил Ерожин и, оглядев стойку, предложил:
- Давай выпьем с тобой по сто грамм. Я хлебну из бутылочки, что у тебя купил, а себе за мой счет налей что хочешь.
- Спасибо, друг. Ты верни мне этот напиток. Для друзей у меня есть "Греми" - очень хороший грузинский коньяк. И вот лобио из дома. Жена готовила. Покушай. А я на работе и, с твоего разрешения, выпью сока. - Сказав все это, бармен забрал у Ерожина бутылочку с коньяком и вернул деньги.
- Спасибо, - улыбнулся подполковник.
Бармен не соврал. "Греми" оказался и вправду хорош. Петр выпил одним глотком половину порции и быстро опорожнил тарелочку с лобио. Кроме чая у мадам Блюм он с утра во рту ничего не держал.
- Теперь расскажи мне о сванах, - напомнил любознательный клиент.
- Что о сванах рассказывать. Живут в горах. Имеют дома и в каждом - башню-крепость. Земля у них бедная. Погода холодная.
Горы. У грузин есть такая поговорка: "Сван задом всю Грузию обошел".
Петр Григорьевич не понял сути.
- Почему задом?
Бармен улыбнулся:
- Русский крестьянин лопатой землю копает. Грузин - тяпкой. Лопатой копаешь, вбок идешь. Тяпкой тяпаешь, назад пятишься. Понял?
Про лопату и тяпку Ерожин понял. Про свана нет.
- Ну сам подумай, я тебе сказал, земля у свана плохая. Чтобы семью кормить, он вниз на равнину должен спускаться и наниматься в работники. Одному огород тяпкой вскопал, другому вскопал, третьему вскопал…
- Понял, - прервал Ерожин, испугавшись, что мегрел продолжит счет огородов до сотни. - Таким образом, твой сван всю Грузию и обошел задом.
- Молодец. Соображаешь! - похвалил Ерожина бармен.
- Выходит, что сваны - народ темный, земледельцы? - предположил Петр Григорьевич.
- Почему темный? Это поговорка очень старинная. А в начале века, еще до революции, сваны своих детей в Париж учиться отправляли. Потом их пастухи с коровами по-французски говорили. Сваны во всей Грузии живут.
Они детей в институтах обучают. В деревне в горах теперь больше остались старики. Вот только обычай кровной мести у них сохранился. До сих пор друг друга убивают.
Ерожин насторожился, но вида не подал.
- Теперь скажи, что в автографе вашего знаменитого пианиста тебя удивило. Что он такого Нодару Местия пишет?
Бармен снова уткнулся в книжку:
- Пишет: "Дорогому и любимому Нодару Местия, от его учителя и обожателя". Понимаешь, по-русски это звучит, а по-грузински так мужчине сказать нельзя. Только женщине.
Ерожин кивнул и подал бармену свадебную карточку обратной стороной:
- Можешь фамилии тут разобрать?
Молодой человек наморщил лоб, потом полез в карман и достал лупу.
- Лупу держишь, чтобы чаевые разглядеть? - сострил Ерожин.
- Зря смеешься. Иногда деньги фальшивые дают. Без лупы не поймешь. А фамилии тут такие. Опять Местия Нодар и Нателла.
И еще двое Ахалшвили. Карло и Отарий.
Ерожин записал фамилии в блокнот и подал бармену вторую фотографию, где был изображен известный пианист Гоги Абашидзе.
- Тут еще один автограф вашей знаменитости. Переведи, и больше приставать не буду.