Сухие березовые кругляки кололись со звоном. Мусульманин с удовольствием махал топором. Слабость после перенесенной простуды отступила. Видно, организм Халита после ночи с Дарьей добавил тонуса и прогнал остатки хвори. Дров для парной было уже вполне достаточно, но топор в руках мусульманина продолжал расправляться со звонкой березой. Оглядев кучу наколотых дров, Халит сложил часть в поленницу, а часть понес в баньку. В самой бане и предбаннике для одежды пока было так же морозно, как и на улице, но дровосеку после трудов стало жарко и он скинул тулуп и присел возле печи. Повадки огня старый мусульманин знал хорошо и с огнем ладил. Под кучку дров он заложил кусок бересты и когда поднес спичку, береста вспыхнула, словно ее облили керосином. Скоро принялись и дрова. Языки пламени на глазах набирали силу, и в трубе уютно загудело. Халит подвинул к огню скамейку и, усевшись на нее, огляделся.
Два месяца назад в этой бане очень долго торчал ненавистный Халиту воспитанник Дарьи. Мусульманин предупреждал Никитину, чтобы она не пускала в дом злого парня. Но тот приехал на машине, приволок колбасы, шоколада, гостинцев всяких - вот Дарья и растаяла. Халит несколько раз ходил вокруг ее дома, опасаясь, что гость обидит Дарью. Но тот пять часов просидел в бане, а потом укатил. На подоконнике пылилась пустая бутылка коньяка.
Она стояла тут со дня его приезда. Халит знал, что Эдик теперь в тюрьме, и вовсе не сожалел об этом. "Он хуже зверя, и место ему в клетке", - рассуждал мусульманин.
Постепенно в баньке теплело. Оглядев хозяйским оком темные стены, потолок и пол, Халит понял, что скоро надо баньку ремонтировать. Доски потолка прогнулись и требовали замены. Пол тоже почернел и подгнил. Рассматривая его, Халит заметил, что несколько досок на полу у окошка прибиты новыми гвоздями.
"Доски старые, гвоздики новые, - удивился Халит. - Зачем Дарья старые доски приколачивала? Если уж чинить, так надо на новые менять", - думал Халит на родном языке, а вот говорить на нем в России было не с кем.
Он опустился на колени и внимательно исследовал место странного ремонта. "Спрошу Дарью, зачем она это делала", - решил мусульманин.
Когда Дарья проснулась, на дворе давно рассвело. Никитина поглядела в окошко. Под низким зимним солнцем сверкал и искрился снег. Дарья потянулась и встала. На столе пыхтел горячий самовар, но в избе никого не было.
Не успела хозяйка одеться, как явился Халит с корзиной. Сняв тулуп, он принялся выставлять на стол мед, банку молока, масло, сыр, колбасу и бутылку водки.
- Ты что, в магазин успел сходить? - удивилась Никитина. Ближайший магазин от деревни Кресты находился в селе Бронзовицы, в пятнадцати километрах.
- Халит лыжу надел, туда-сюда быстро катал, - сообщил мусульманин. - Еще Халит баню топил. Давай праздник делать, твоя моя праздновать.
- Нашел повод… - проворчала Дарья Ивановна, но сама была весьма довольна. Открытой семейной жизни она раньше не знала, и это новое чувство наполняло женщину умилением и покоем.
- Давай в баню ходить. Моя твоя веником парить. Потом сядем за стол, - предложил Халит.
- Как же это мы вместе в баню пойдем?
Срамота какая… - покраснела Дарья.
- Теперь моя твоя все вместе надо делать, - убежденно ответил Халит. - Твоя без мужчины плохо. Зачем в бане старый доски новым гвоздик прибивал? Халит баню чинить.
Халит пол чинить. Халит потолок чинить.
- Баню давно пора ремонтировать. Я сама знаю. Но не умею. И досок никаких я там не прибивала. С чего ты взял?
- Моя глаза есть, голова есть. Смотрел, новый гвоздик видел, - ответил Халит.
- Баню как отец покойный поставил, так ее никто и не трогал, - настаивала Дарья Ивановна.
- Иди, сама пол смотри, новый гвоздик смотри. Твоя вспоминать будет, - предложил мусульманин.
- Погоди, Халит. Когда Эдик парился, он гвозди зачем-то спрашивал, - напрягла память Дарья Ивановна.
Халит задумался.
- Твой Эдик тюрьма сидит. Твой Эдик бандит. Он баня мог автомат прятать, пистолет прятать, взрывчатка прятать. Халит смотреть надо. Баня жар-пар сильный. Взорвать может.
- Ты прав. Эдик меня обманул. Он не бизнесменом, а настоящим бандитом стал. Спасибо, хорошие люди внучку от тюрьмы сберегли. От него все можно ждать, - согласилась Никитина.
Халит кивнул, взял топор и пошел в баню.
В печи тлели угли, после мороза горячий воздух парилки обжигал. Мусульманин разделся до трусов, присел на корточки и начал топором потихоньку поднимать доски пола. Халит насчитал четыре доски, приколоченные новыми гвоздями. Рыхлое подгнившее дерево под топором крошилось. Подцепить и поднять доски было трудно. Халит провозился долго. Он старался не портить баню. Потом решил, что доски все равно придется менять, и взялся за дело смелее. Первую доску пришлось расковырять. Три остальные вынулись легко. Под досками ничего не оказалось. От того, что работать пришлось в духоте, Халит вспотел и решил ополоснуться, но на всякий случай запустил руку в образовавшийся проем и потрогал грунт. Под поднятыми досками он был подозрительно мягким. Мусульманин накинул полушубок и сбегал в сарайчик. Снова напугав кур, он схватил лопату и вернулся в баню.
Через пятнадцать минут лопата уперлась в жесткий предмет. Халит отложил лопату, разгреб землю руками и осторожно вынул что-то, завернутое в целлофановый мешок. Положив находку на скамейку, Халит аккуратно, стараясь не ударить, смел березовым банным веничком с нее остатки грунта.
Под прозрачным целлофаном открылся плоский чемоданчик. Мусульманин долго сидел не двигаясь. Отдохнув, он развернул целлофановый мешок. В нем оказался кожаный кейс, запертый на два замочка. Халит взял топор, дрожащими руками втиснул лезвие топора под крышку и нажал. Кейс открылся.
Ни бомбы, ни автомата в нем мусульманин не обнаружил. Но то, что он увидел, напугало Халита не меньше оружия. В кейсе лежали пачки долларов, драгоценности, конверт с бумагами и два паспорта.
Халит закрыл кейс, спрятал его обратно в целлофановый пакет и опустил назад в землю. Засыпав ямку грунтом и разровняв его, он приладил назад половицы Одна из них была сильно попорчена топором, но Халит уложил ее к стене, поменяв доски местами. Возле стены следы топора стали почти незаметны. Покончив с этим, мусульманин снял трусы, окатил себя из шайки и быстро оделся.
Дарья сидела возле самовара и напряженно смотрела в окно. Увидев Халита, она вскочила:
- Я уж стала бояться. Нашел чего?
- Не нашел. Пустой там место. Совсем пустой, - ответил Халит и открыл бутылку водки. - Вот жену себе моя нашел. Давай пять капель за это пить будем.
Дарья усмехнулась и подставила свой стакан.
9
Подполковник беседовал с актрисой второй час. Проскурина перестала плакать. Она очень старалась вспомнить все свои встречи с Анваром. Но встреч этих было немного.
- Вы можете не верить, Петр Григорьевич, - взволнованно говорила примадонна, - он даже мне ни разу свидания не назначил. Цветы присылал, деньги присылал, но в записках своего имени не ставил. Подписывался "От друзей Руслана". Последний месяц ни одного моего спектакля не пропустил.
Даже где у меня ролька на пять минут была, все равно всю пьесу высиживал. А в гримерную ни разу так и не заглянул. Я не знаю, любил он меня или еще что. Скрытный был.
Чувствовалась какая-то за ним тайна. А при последней встрече так и сказал: "Я на этом свете гость. Со мной связываться нельзя".
И такая тоска у него в глазах проявилась, что у меня сердце сжалось. Я не вру. Если бы он меня в койку пригласил, я бы не отказала.
Хоть чем-нибудь его отблагодарить была бы рада. Но он гордый. Он особенный был. Такого человека убить только последний гад мог.
- Вы хотите, чтобы я нашел убийцу? - спросил Ерожин, дождавшись, когда Нателла смолкла.
- Да, я этого хочу. Вы не думайте, я готова оплатить вашу работу. Анвар вложил деньги в нашу постановку. Наш Бог, ну, Яков Михайлович Бок, сказал, что ему полагаются проценты с прибыли, и то, что Анвар вложил, вернет мне. Я эти деньги и отдам на вашу работу. На "Бал Сатаны" билеты по триста рублей покупают. Уже на пять спектаклей вперед все места проданы. Так что не сомневайтесь насчет оплаты. Вы убийцу Руслана нашли и этого выродка найдете. Я вам верю.
- Может быть, господин директор и наша клиентка сделают перерыв и немного закусят? - приоткрыв в кабинет дверь, спросила Надя.
- Давайте, Нателла, откликнемся на просьбу сотрудников, - поддержал жену директор.
Проскурина не знала, как ей поступить, но Петр Григорьевич протянул примадонне руку, помог подняться с кресла, и актриса послушно перешла в другую комнату.
Один из столов офиса Грыжин, Глеб и Надя превратили в кафетерий. На белой скатерти стояли тарелки с закуской и кофеварка. Когда все уселись, генерал выставил бутылку коньяка и рюмки.
- Ты нас извини, дочка, - обратился он к Проскуриной. - Но так уж получилось, что сегодня у нас первый рабочий день и ты наша первая клиентка. Мы за тебя обязаны выпить. - Иван Григорьевич редко говорил сразу так много слов, поэтому устал и, замолчав, стал сосредоточенно открывать бутылку.
Ерожин взглянул на этикетку. Коньяк был грузинский.
- Чего смотришь? "Ани" не нашел. Он есть только в магазине "Армения". Не ехать же туда, - заметив взгляд подполковника, проворчал Грыжин.
Нателла коньяк лишь пригубила, но чашку кофе выпила и пару бутербродов съела.
Присутствующие удовлетворенно отметили, что после этого их первая клиентка вернула себе нормальный цвет лица и похорошела.
- Чувствую, Глеб, придется нам опять новгородские земли посетить, - сказал Ерожин, когда трапеза подходила к концу.
- Слушаюсь, товарищ подполковник, - ответил Михеев.
- К тому же у нас там еще одно дело есть.
Пора до деревеньки Кресты добраться, - сказал Ерожин, вставая из-за стола:
- Ас вами, Нателла, мы сейчас поедем в театр. Мне надо поговорить с вашим директором Боком и режиссером Тулевичем.
Глеб подал Ерожину палку и пошел к машине. Надя крепко пожала актрисе руку и пожелала успеха.
- Мы обязательно посмотрим ваш спектакль, - пообещала она.
Проводил актрису до дверей и Грыжин.
Пожав ей руку, он наклонился к уху подполковника.
- Ты после театра возвращайся. Все-таки надо, Петро, отметить начало работы бюро сыщика Ерожина. Мы с твоей Надюхой пока подготовимся.
- Понял, товарищ консультант, - сказал Ерожин, и они с Проскуриной покинули офис.
Сыщикам повезло. В театре они застали и директора, и режиссера. Бритый наголо директор что-то доказывал Тулевичу, грива которого рядом с головой Бока выглядела поистине львиной.
- Кто из вас Петр Григорьевич Ерожин? - спросил директор.
- Ерожин - это я, - ответил подполковник.
- Я сейчас еду в банк, и времени вам уделить не могу. А завтра в пятнадцать часов буду рад вас видеть. Мне надо подписать с вами контракт, - сообщил Яков Михайлович Бок, поднимаясь с кресла.
Ерожин хотел выяснить, о каком контракте идет речь. Играть на сцене он не собирался.
Но Бок уже исчез за дверью. Когда директор вышел, Тулевич устало спросил:
- Что вы хотели бы, мри родные, услышать?
- Меня интересует все, - ответил Ерожин и, заметив удивленный взгляд хозяина кабинета, поспешил добавить:
- Все о господине Чакнава, убитом в зале театра во время спектакля.
- Мы с ним несколько раз беседовали в Новгороде, - начал Марк Захарович, предложив сыщикам занять кресла.
Массивная фигура режиссера, его проницательные глаза, манера общаться - все в нем Петру Григорьевичу сразу понравилось. Тулевич задумался, вспоминая свои встречи с горцем, поправил привычным движением руки свою гриву и признался;
- Анвар на меня произвел впечатление.
- Деньгами? - предположил Глеб и, заметив недовольный взгляд Ерожина, замолчал.
- Вовсе нет, родные мои. На денежные мешки я нагляделся, - не обращая внимания на иронию молодого человека, спокойно ответил Тулевич и задумался.
Петр Григорьевич не торопил, понимая, что собеседник ищет в памяти те штрихи, которые могут показать особенности характера убитого.
- Он тонко чувствовал театр, - начал Тулевич, собравшись с мыслями. - Мы с ним общались на одном языке. Согласитесь, что для работника банка, родненькие мои, это по меньшей мере редкость. Он даже музыку к спектаклю предложил. Представляете, посоветовал Стравинского! Ни больше ни меньше. - Тулевич взглянул на Ерожина и Глеба, как бы оценивая уровень интеллекта сидящих перед ним детективов. Михеев старался понять, но молчал, опасаясь ляпнуть что-нибудь не то, а Ерожин все понял.
- Вы хотите сказать, что Анвар был знатоком театра и музыки?
- Что-то вроде этого, роднуша вы мой. Это был душевно тонкий человек и не профан в наших делах. Когда он взялся за Проскурину, я, грешным делом, подумал, что тут типичный провинциальный адюльтерчик. Богатенький дружок оплачивает свою пассию. Я видел Нателлу в ее шлягере. Кошмар! Пьеска Казимира Щербатого, родненькие мои, это мрак. Но и Нателла там мне не показалась.
Глеб просиял. Он сам был в ужасе от постановки, на которую попал, выслеживая Зойку Куропаткину. И теперь обрадовался, что мнение профессионала и его сходятся.
- Ну вот что, родные мои, меня удивило, он не сразу решился финансировать постановку, - продолжал Тулевич. - Грузин отсидел все спектакли, где была занята Проскурина, и только после этого принял решение. У нас состоялся очень серьезный разговор. Он произошел сразу после того, как Анвар закончил изучать Проскурину на сцене. Я был поражен! - Тулевич замолчал и снова задумался. Петр Григорьевич видел, что режиссер мысленно восстанавливает свою встречу с Анваром.
- Я был поражен, - повторил Тулевич, - как точно и профессионально он разобрал все ее роли. Это были оценки, родные мои, не просто любителя театра. Это был критический анализ профессионала.
- Вы думаете, что Анвар Чакнава имел театральное образование? - уточнил Петр, доставая блокнот.
- Нет, роднуша вы мой, не могу утверждать. Но думаю, что образование он получил гуманитарное. По некоторым терминам, фразам, словечкам скорее всего, родненькие мои, тут что-то с музыкой связано. Не знаю почему, но мне так кажется.
- Значит, Анвар вас убедил доверить Нателле серьезную роль? - подытожил подполковник, что-то записывая.
- Не просто убедил, а доказал, роднуша вы мой, что она ее по праву заслуживает, - улыбнулся режиссер.
- Не жалеете? - улыбнулся в ответ Ерожин.
- Мы выиграли спектакль. Анвар оказался на сто процентов прав. У Нателлы не хватает интеллекта, но у нее дьявольское актерское чутье. А если попросту, родные мои, - талант Но чтобы его раскрыть, надо не один пот из режиссера выгнать.
- Меня больше интересуют причины, побудившие грузина вложить деньги в Нателлу.
Он ее любил? Или ожидал коммерческого успеха? По словам Проскуриной, Анвар не стремился к близости. Может, решил заработать на девчонке?
Режиссер снова задумался:
- Это и для меня загадка. Когда грузин говорил о Нателле, тон у него был странный. Так может говорить отец о дочери или старший брат о сестре. Хотя иногда глаза у него, родненькие мои, вспыхивали…
Петр Григорьевич поблагодарил Тулевича и уже на прощание спросил:
- У вас какие-нибудь мысли об этом убийстве не появились? Может, версия какая возникла? У людей искусства должно быть чутье.
- Признаюсь, я ломал голову, но ничего, родные мои, не придумал, - ответил Марк Захарович. - Но загадка в парне, поверьте моему режиссерскому нюху, несомненно, была.
Ерожин и Глеб пожали Тулевичу руку и покинули театр.
- Я сидел как истукан и очень старался разобраться, о чем говорит этот мужик, но понял мало. Видно, образования не хватает, - пожаловался Михеев.
- Поднатаскаешься, родненький ты мой, - успокоил Ерожин помощника.
На Чистые пруды они подкатили, когда уже стемнело. Петр Григорьевич вышел из машины, подождал, опираясь на палку, пока Глеб закатил "Сааб" передними колесами на тротуар, и они вместе зашагали к офису.
- У вас есть карточка? - спросил Глеб шефа. - Какая карточка? - не понял Ерожин.
- Карточка, которая открывает замок вашего бюро.
Карточки у Петра Григорьевича не было.
Грыжин не успел вручить ее директору, потому как был занят с клиенткой. Михеев сунул карточку в щель замка, и дубовая дверь открылась. Петр Григорьевич вошел в свой офис, услышал громогласное: "Ура директору!" - и получил огромный букет.
Такую толпу народа подполковник в офисе увидеть не ожидал.
Петр Григорьевич отдал Наде палку, затем цветы и стал пожимать протянутые к нему руки Ерожина усадили за его директорский стол и первое, что он на нем обнаружил, была бутылка армянского коньяка "Ани". Петр отыскал глазами Грыжина и увидел, что генерал самодовольно ухмыльнулся.
10
Шура из окна кухни наблюдала, как муж расчищает дорожку возле гаража от снега, и думала о своем письме. Уже после того, как она решилась отправить послание Петру Ерожину, женщина осознала, что поступила дурно.
Прямых оснований подозревать Алексея в измене Шура не имела. Муж не скрывал своей симпатии к Наде Ерожиной. Всегда сообщал о контактах с ней. Даже описал меню в ресторане "Прага", где они вместе обедали в Москве.
Но Шура продолжала ревновать и сомневаться. "Недаром говорится: седина в бороду, бес в ребро", - думала она. Часто подолгу разглядывая себя в зеркало, чего раньше никогда не делала, Шура с грустью отмечала признаки старения на своем лице. Косметикой она раньше пользовалась редко. Только когда они с Алексеем выезжали из дома в театр или в гости. Теперь она стала часто подрисовывать себе лицо без всякого повода.
Алексей покончил с дорожкой, раскрыл ворота гаража и выгнал из него микроавтобус.
Шура знала, что сейчас он оставит машину с работающим двигателем, чтобы, пока прогреется мотор, успеть ополоснуться и переодеться.
Ростоцкий дома завтракал редко. Обычно он выпивал стакан кефира или чашку кофе. Серьезнее Алексей трапезничал часа через два на фирме. Обедать, когда позволяло время, он приезжал домой.
Новый приступ ревности накатил на Шуру после отъезда Гриши Ерожина. К парню Шура привязалась, Ерожин-младший ей нравился.
Нравился тем, что был по-взрослому прост и по-детски непосредственен.
"Теперь и телефон звонит редко", - думала Шура, вспоминая, как обрывали телефон девчонки, пока Гриша гостил у них. Сын Ерожина легко и органично вписался в их семью.
Незнакомые принимали его за сына Алексея, поскольку Гриша был таким же белобрысым и улыбчивым. Парень сразу подружился с Антоном, Ниночкой и их приятелями и с увлечением работал на фирме мужа. Через неделю казалось, что Гриша жил с ними всегда.
Когда он уехал, в доме стало пусто.
- Опять голодный поедешь? - сказала Шура Алексею, наблюдая, как он на ходу выпил стакан ряженки.
- Ты же знаешь, Шурка, не лезет с утра ничего в глотку, - ответил Алексей, надевая свой пуховик.
- Обедать ждать? - поинтересовалась супруга.
- Не жди. Сегодня понаедет тьма заказчиков, и я с ними буду крутиться до ночи. Придется кормить обедом, ну и сам перекушу заодно, - ответил Алексей, чмокнул Шуру в губы и вышел из дома. Шура проследила, как он закрыл за собой ворота, сел в машину и газанул в сторону шоссе.