Климов последним усилием перевернулся на спину.
Полная темнота. Он даже не понимал, закрыты или открыты его глаза. Только чувствовал, как сверху ему на лицо летит то ли сухая земля, то ли мелкий песок. Крышка погреба скрипнула. Приподнялась, распахнулась. Со свой позиции Климов увидел темный абрис мужской фигуры. Человек встал на колени. В люк просунулась голова в шапке.
– Эй, – сказала голова.
На секунду Климов ослеп, в глаза попала пыль. В лицо пахнуло неземной легкой свежестью. Но что это за человек? Климов не знал, откликаться ли ему на голос или сохранять молчание.
– Эй, эй, вы, – придушенным голосом позвал человек. – Слышь…
Климов открыл рот, но вместо ответа снова зашелся кашлем.
* * *
Маргарита Павловна и Цыганков не спешили закруглять завтрак, потому что торопиться некуда. Они вышли из забегаловки, когда время уже подошло к полудню. Спустились к остановке, проехали три квартала на автобусе, когда вышли, свернули в темный кривой переулок, застроенный гнилыми трущобными домишками.
Цыганков, счастливый и хмельной от стакана водки, от жирной обильной пищи, от свалившейся на голову безграничной свободы, шел сзади женщины, свистел и помахивал дорожной сумкой. Маргарита остановилась возле калики, велела Цыганкову ждать за забором, сама прошла на двор, поднялась на крыльцо и постучала в дверь. На крыльце показался какой-то небритый сумеречный субъект в свитере и душегрейке, сшитой из некрашеных кроликовых шкурок.
Он вернулся в дом, через минуту снова появился на крыльце, проворачивая на указательном пальце связку ключей, спустился с лестницы. Маргарита махнула Цыганкову рукой, мол, иди сюда и пошла за хозяином. Цыганков прошел на участок, свернул за дом. Оказалось, что там, спрятанный от людских глаз, помещался кирпичный гараж на две машины. Мужик открыл ворота, Цыганков увидел вымытую пятидверную "Ниву" цвета молодой травы, по виду почти новую.
– А я уж устал вас ждать, – сказал хозяин и вздохнул. – Думал, не придете.
– Куда же я денусь, если отдала задаток, – ответила Маргарита.
Мужик вошел в гараж, погладил машину по капоту и крылу, погладил нежно, ласково, так не всякую женщину гладят. Снова вздохнул.
– Никогда бы не отдал машину, – сказал он. – Но деньги очень нужны.
– Кому сейчас деньги не нужны? – нетактично влез в разговор Цыганков.
Мужчина неодобрительно покачал головой, будто молодой человек портил ему последние, самые трогательные минуты прощания с родным сердцу автомобилем.
– Я подзарядил аккумулятор, – сказал он. – Шины подкачал. Побегает ещё моя ласточка.
– Какие нежности при нашей бедности, – проворчал Цыганков.
Хозяин открыл дверцу, сел за руль, выгнал машину из гаража. Затем запер ворота, подошел к женщине, вытащил из кармана душегрейки и передал ей сложенную вдвое бумагу. Маргарита пробежала глазами рукописные строчки доверенности, достала из сумочки кошелек, передала хозяину деньги. Тот, обильно слюнявя пальцы, дважды пересчитал купюры и пошел открывать ворота на улицу.
– Водите машину? – спросила Маргарита.
– Вожу, – кивнул Цыганков. – Но права дома оставил. А дом у меня в Подмосковье.
Цыганков в задумчивости поскреб затылок и добавил:
– То есть был в Подмосковье. Сейчас дома нет.
– Сгорел что ли? – заинтересовалась Маргарита.
– Голубятня сгорела со всеми голубями, – кивнул Цыганков. – Дом стоит. Но туда мне все равно нельзя вернуться.
Маргарита устроилась на водительском сиденье, отрегулировала кресло под себя. Цыганков поставил сумку в машину, забрался на заднее сидение. "Нива" тронулась с места, выехала за ворота. Хозяин машины, теперь уже бывший, поднял руку и махал вслед автомобилю, пока тот не скрылся за поворотом.
Возле края тротуара беседовал со знакомой девушкой милиционер из дорожно-постовой службы. На ремешке, накинутом на ладонь, болтался полосатый жезл. Холодок беспокойства проник в сердце Цыганкова.
– А если менты тормознут, ксиву спросят? – спросил он. – Что будем делать?
– Попробуем денег сунуть. Или, – Маргарита не успела договорить, утопила в полу педаль тормоза.
Машина дернулась, пронзительно заскрипели тормоза. Зазевавшаяся худая дворняга, оглушенная весной, оттепелью и солнцем, едва успела выскочить из-под колес.
– Или ещё что-нибудь придумаем, – договорила мысль Маргарита.
На черепашьей скорости проехали знакомую улицу, ту же площадь, одноэтажный универмаг с запыленными черными витринами. Фикус, выставленный за стеклом среди манекенов, пожелтел и загнулся от сквозняков и холода. Через четверть часа выбрались из Ижмы. На выезде не попался ни один милиционер или военнослужащий. Теперь можно прибавить ходу.
Отъехав десять километров от Ижма, остановились. Дождавшись, когда трасса опустеет, съехали с дороги в березовые заросли. Здесь предстояло дожидаться вечера.
Маргарита сняла с заднего сидения чехол, нашла среди березок солнечное сухое место. Бросив чехол на землю, села, привалившись спиной к стволу дерева и вытянув ноги. Пахло весной, сухой прошлогодней травой и солнцем.
Цыганков разложил переднее сидение и проспал до позднего вечера, впервые за многие месяцы поднялся свежим и отдохнувшим. Проглотив банку мясных консервов, выпросил у Маргариты полпачки американских сигарет, скурил одну, и выдал выстраданное собственным опытом наблюдение.
– М-да, это давно замечено. Тот человек, кто курит "Мальборо", в полном порядке. Абсолютно полном. Чего не скажешь обо мне.
– Не волнуйся, и вы будете в порядке, – пообещала Климова.
Цыганкову предстояло пешком топать до староверов, издалека понаблюдать за домами и двором, а там действовать сообразно обстоятельствам. Если нет солдат или милиции, нужно найти того старика, кто приютил беглецов. Старик знает, где Климов и Урманцев. Если же менты и солдаты окажутся на месте, нужно набраться терпения и ждать, когда они отвалят.
К вечеру переменчивая погода преподнесла новый сюрприз. Небо заволокло низкими облаками, солнце исчезло, по лобовому стеклу, крыше и капоту застучали мелкие водяные капли. Начался весенний северный дождь, густо перемешанный со снегом. Цыганков потуже затянул шнурки ботинок, сунул в карман банку тушенки и толстый кусок хлеба. Открыл дверь, ступил на размокшую землю, поежившись от ветра, поднял воротник куртки.
Хотел уже идти, но Маргарита окрикнула.
– Павел.
Цыганков остановился. Его давно никто не назвал по имени.
– Павел, – повторила Климов. – Я хочу тебя попросить об одной веши.
Цыганков терпеливо ждал, капли дождя падали на лицо, щекотали подбородок.
– Поклянись, что не скажешь мужу о том, что видел. Там, в доме. Что хозяин меня… Я не хочу, чтобы муж знал об этом.
– Не скажу, – кивнул Цыганков. – Мало приятного если какая-то гнида твою жену… Точно, не скажу.
– Тогда иди, – сказала Климова. – Ни пуха, ни пера.
Цыганков не ответил. Поминать черта к ночи не хотелось.
* * *
Валентина Николаевна Петухова, хозяйка дома, в котором квартировала Климова, проснулась от странного беспокойства.
Сердце словно чувствовало близкую беду. Взглянула на часы: девять с четвертью. Крепко же она спала, глубоко. Еще не зная, что нынче она стала вдовой, Валентина Николаевна переделала обычные утренние дела, вышла во двор, покормила кур. Когда по тропинке возвращалась к дому, бросила взгляд на окно квартирантки.
Батюшки, одно стекло в правой раме на месте, а второго почему-то не хватает. Хозяйка подошла ближе, чтобы лучше разглядеть окно, может, обозналась. Точно, стекло стоит во внутренней раме, во внешней раме стекла нет. Валентина Николаевна наклонилась, под ногами лежали мелко разбитые осколки. Встав под окном, подала голос.
– Маргарита. Слышь, Маргарита.
Ни ответа, ни привета. Может, спит еще? Или за бочковым молоком убежала? Неосознанное беспокойство острой занозой укололо душу. Валентина Николаевна ещё несколько раз позвала квартирантку и, рассердившись неизвестно на кого, вернулась в дом.
На этот раз в глаза бросилось то, что синяя мужнина куртка из непромокаемой ткани, в которой тот ходит на работу, почему-то висит в сенях на гвозде. И новая шапка тут же. А старого ватника, что Сергей Сергеевич надевает, когда работает во дворе или что-то ладит по хозяйству, нет на месте. Но муж не носит на службу старый ватник. Сергеич следит за собой, со двора не выходит в рваной телогрейке, а у себя в котельной снимает верхнюю одежду, переодевается в робу. Странно…
Валентина Николаевна заварила чай, но беспокойство в душе росло, а темные мысли роились в голове, как густой рой помойных мух.
Она вышла в сени, стала барабанить кулаком в комнату квартирантки. В эту минуту Петуховой казалось, что ответы на все её вопросы находятся именно за дверью Маргариты. Так подсказывало сердце, и сердце, как всегда, не ошибалось. Хозяйка снова вернулась в свою комнату, усевшись на стул, стала глядеть в окно. Вчера вечером муж обещал придти на обед раньше. А может, квартирантка из магазина вернется.
Прошел час, другой. Но на тропинку, протоптанную от калитки к дому, так и не ступила человеческая нога. Терпение хозяйки кончилось. Она открыла дверцу самодельного бельевого шкафа, приставила табурет. Забравшись на него, пошарила ладонью по краю верхней полки. Обнаружив ключ от комнаты Маргариты, сунула его в карман фартука. По уговору с квартиранткой, хозяйка не имела права держать у себя ключ от её комнаты, тем более не могла соваться туда без спросу.
Но какие к черту уговоры, чего они стоят, когда женское сердце болит, не переставая, словно прищемленное дверью? Хозяйка вышла в сени, просунула ключ в замочную скважину, повернула на два оборота.
Она толкнула дверь, сделала робкий шаг вперед и замерла на пороге. На полу валялись разбитые чашки, блестели бутылочные осколки, пара вилок, ложка. Господи, ковер со стены пропал. Любимый ковер с волшебными белыми лебедями и царевной на берегу пруда. Что же случилось? Неужто ограбили? Хозяйка подавила рвущийся из груди стон.
Она прошла на середину комнаты. В дальнем углу два мягких чемодана квартирантки. Один из блестящей коричневой кожи, другой из плотной, богато вышитой цветными нитками ткани. Таких шикарных чемоданов, за которые, видимо, плачены немыслимые деньжищи, Валентине Николаевне, меняющей седьмой десяток лет, за долгую жизнь даже трогать руками не доводилось. Значит, грабежа не было, раз вещи Маргариты целы.
Завороженная видом роскошных пухлых чемоданов, Петухова не сразу обратила внимание на бесформенную бордово-черную лужу у самых ног. А когда, наконец, глянула под ноги, икнула и прошептала помертвевшими от страха губами:
– Кровь… Господи, спаси и помилуй.
Ноги сами собой подкосились то ли от страха, то ли от нахлынувшей слабости. Петухова повалилась коленями на кровяное пятно, нагнулась. С этой позиции можно было разглядеть большой вытянутой сверток, напоминающий огромный мешок. Как это же пропавший со стены ковер, а в него что-то завернуто.
Петухова подползла к кровати, ухватившись за край ковра, что есть силы, потянула его на себя. Тяжелый какой. Пыхтя, она вытащила сверток и вздрогнула, словно от удара.
Из ковра высовывались ноги Сергея Сергеевича, обутые в стоптанные сапоги с обрезанными голенищами.
Через десять минут Валентина Николаевна, покрывшись липким холодным потом, размотала ковер и едва узнала в обезображенном покойнике своего мужа. Лицо покрыто корочкой засохшей крови. Губы отечные, разбитые, видимо, перед смертью Сергеичу хорошо досталось. На горле зияет темная продолговатая дырка, живот распорот, из него торчит острый кончик бутылочного осколка. Русые с сединой волосы, обильно смочены кровью, слиплись клоками и встали дыбом, будто на голове Сергеича несколько пар рогов выросло.
– Маргарита, сволочь, что же ты наделала? – прошептала Петухова – Как же ты, сука, могла?
Вопрос остался без ответа. Только Сергеич своими голубыми широко раскрытыми глазами смотрел на Валентину Николаевну с какой-то немой укоризной, с упреком, мол, как же так, ты была рядом, за стенкой, и допустила мою гибель. Петухова поднялась на ноги, перекрестилась и вытерла уголком косынки набежавшие слезы.
Сергеич готов, преставился, светлая душа, теперь ему не поможешь. Тут в самую пору о себе подумать, о том, как теперь одинокой женщине, лишившийся мужа, жизненной опоры, коротать вдовий век на скудную пенсию. Да и похороны любимого супруга ещё в какую копеечку вылезут. Страшно подумать. Петухова вздохнула, на минуту задумалась и пришла к логическому выводу, что преступница жиличка сюда больше не вернется.
Петухова пошла в угол комнаты, приподняла кожаный чемодан. Тяжелый. Должно быть, дорогих вещей в нем немало. Если по-тихому таскать шмотки на барахолку и перепродавать, торгуясь за каждую копейку, получится добрый приварок.
Валентина Николаевна, собрав оставшиеся силы, еле вынесла чемодан в сени, затем волоком перетащили его в свою комнату, засунула в бельевой шкаф, а сверху закрыла простынкой. Вернувшись на половину жилички, прихватила второй чемодан, верхняя крышка которого отделана вышитой тканью, перенесла чемодан в свою комнату.
Засунула дорогую вещь под супружеское ложе, сверху укрыла тряпками, снова вернулась на прежнее место. Быстро обшарила шкаф, полки, даже под матрас кровати заглянула. Не оставила ли Маргарита ещё что ценное.
Набралось немного, в основном мелочи. Нижнее белье, куртка от тренировочного костюма, две пары женских брюк, перчатки тонкой кожи, какие-то склянки с косметикой и духами. Петухова покидала добычу в большую наволочку, справедливо рассудив, что во вдовьем хозяйстве никакая вещь лишней не будет. Одевшись в старое пальтецо, она заперла дом и побежала на соседнюю улицу, в дом, который занимал участковый Стаднюк.
Несмотря на субботний день, дома милиционера не оказалось, пришлось пилить до отделения милиции, где тоже никого не оказалось кроме милиционера водителя, караулившего на дворе казенную машину. Петухова рассказала о преступлении водителю, тот помрачнел, зашел в дежурную часть и накрутил номер какого-то телефона, пересказал сообщение старухи начальству.
Закончив разговор, водитель нахмурился ещё сильнее.
– Праздник у них там, – сказал он. – Отмечают праздник. Поняла, старая?
Валентина Николаевна ничего не поняла, но головой кивнула. Что за праздник? И по какому случаю? Впрочем, тут и думать нечего, у милиции каждый день праздник. При таких-то зарплатах, взятках и поборах можно без перерыву за воротник заливать.
– У меня в доме муж убитый лежит, – сказала она. – А у вас все праздник, когда ни зайдешь.
Водитель велел Петуховой отправляться домой, ждать начальство. Уронив пару бесполезных слезинок, Валентина Николаевна поплелась обратной дорогой, скинув пальто, села у окна и уставилась на калитку.