- Гопота, шпана какая-то навалилась, избила, ограбила - вот тебе и вся рапсодия! А что он, скажи мне, не мог ей охрану обеспечить?! То-то и оно: пожадничал сынуля для дражайшей мамули лишних сто-двести бачков в месяц выделить на постоянное сопровождение - вот и вся мораль! А она тоже, поди, трещала: мой сыночек, мой богатенький! Сын, понимаешь, миллионер, новый русский, чуть ли не в президенты России метит, а маманю теперь ни за какие бабки оживить не сможет! Вот она, жисть-то! - Корней вперился прыткими глазами в Весового, отбросил сигарету, запахнул жёлтое лицо умершей и изготовился продолжить свой путь. Он толкнул каталку и стал удаляться, на ходу продолжая негромкую речь: - А мне её тащить, что, тоже за бесплатно? Тут же всё самому приходится вершить: и тела ворочать, и мыть их, и марафетить. Ну деньжонки, правда, на постоянке имеются, не стану зазря врать, - но труд-то какой?! А вонища?! Да разве при такой плюсовой температуре околеванцев убережёшь? Киснут, как мороженое! Эх, закопать бы тебя здесь, дорогая мамаша, аккурат у ног Ильича! Тоже, понимаешь, будет тебе Стена плача!
Потеряв Корнея из виду, Стас расслышал его смех, который тоже постепенно стал неразличим. Весовой решил тотчас ехать домой и там, приняв душ, определить свои планы на этот безумный день, сменяющий не менее безумную ночь.
Глава 22
Плата за ночлег
Ночью, когда закрывается метро, а постовые на Московском вокзале становятся придирчивее, на остановке напротив вокзала появляется осанистый мужчина, которого уже вполне можно назвать пожилым. Здешние завсегдатаи кличут его Носорогом. Для клички есть повод - нарост на лбу мужчины в форме заострённой к вершине шишки.
Носорог чувствует себя своим среди обитателей ночного города. Иногда ночные мытари, особенно младшие, обращаются к Носорогу: "дядя Витя". Это происходит в случае просьб, особенно клея "Момент", а ещё - ночёвок. Сам же дядя Витя приходит на остановку исключительно ради молодого поколения. В его карманах всегда имеются гостинцы для детей: клей "Момент", немного "аптеки", сигареты, даже что-нибудь спиртное. Дети же знают, что если нынче они не успеют на метро и им не повезёт на колее удачный вариант, то они вполне могут рассчитывать на своеобразное гостеприимство Носорога: заведёт к себе домой, даст "подышать" до "глюков" или попотчует "аптекой", ну а потом…
* * *
Квартира дяди Вити - на последнем этаже. Его парадная - во втором дворе здоровенного старого дома на Лиговском. Из его окон видны вокзал и железнодорожные пути. В квартире, даже при закрытых окнах, слышны сирены поездов и их тревожное громыхание. Эти звуки заглушают речь, смех и даже плач детей.
Носорог приглашает к себе домой не всех ребят, а только самых проверенных - тех, которые не подведут. Их у него - человек десять. Две девочки, остальные - мальчики. Причём девочкам, допущенным на ночлег, приходится благодарить хозяина исключительно таким же способом, что и мальчикам.
Когда никто из обычных гостей Носорога не появляется на остановке, ему приходится искать новых друзей. Необходимые в таких случаях знакомства Носорог совершает, по его мнению, очень осторожно и новичков старается не вести в первый раз к себе домой, а увлекает их в парадные, подвалы или на чердаки.
Иногда, никого не дождавшись. Носорог отваживается на обход вокзала. Здесь могут оказаться те, кто ещё ничего не знает ни о нём, ни о "Моменте", ни о том, как его придётся оплачивать. Обходы вокзала Носорог старается делать быстро, не привлекая к себе внимания милиционеров. Он очень хорошо знает, чем может окончиться его пьянящая охота…
* * *
Стоя ночью на трамвайной остановке, Виктор Казимирович с напускной суровостью оглядывает своих соседей: какой только шушеры он здесь не встречал, причисляя, впрочем, и себя самого к тяжким грешникам, обречённым на вечные муки в аду. Неужели не найдётся кого-нибудь, пусть даже такой же твари, как он сам или все эти ночные монстры, чтобы лишил их всех столь никчёмной, кромешной жизни, а его самого, мерзкого Носорога - в первую очередь.
- Да, пусть убьёт меня! - неожиданно для себя вслух, благо ещё что негромко, выпалил Сучетоков. Огляделся: твари выкобенивались друг перед другом, смердя и рыгая.
- Господи! - потупил глаза Носорог, хотя следовало бы их воздеть к ночному небу. - Почему я не могу отказаться от содомского греха? За что проклят и скоро ли отойду, чтобы принять заслуженные адские муки?
- Дядь Вить, - послышался сиплый мальчишеский голос. - У тебя чаво есть?
- Есть, Коленька. И подышать, и выпить, - Носорог изобразил свою скверно-сладкую улыбку. - Пойдёшь со мной?
- Пойду, дядь Вить, - отозвался Махлаткин.
- Пойдём, сынок, я сегодня один, так я тебя в ванночке помою…
Редкие прохожие могли принять мужчину, бережливо ведущего мальчика за руку, за отца и сына, может быть, даже за деда и внука.
- Дядь Вить! - Махлаткин смотрел прямо перед собой. - А водки сколько можно врезать? Граммов двести дашь? Ну чтоб забрало, а то я сегодня, в натуре, не очень…
- Ты бы взял да сразу, по-мужски, отказался: сегодня - нет, ни в какую. А ты что? Теперь, вообще, непонятно, зачем я с тобой иду? Я бы лучше кого другого снял, кто без капризов. Не все ведь такие, как ты, что человеческой доброты не понимают.
- Да ладно, дядь Вить! - спохватился Махлаткин. - Всё! Нет базара! Я ж не против. Только забыться охота. Ну пойми ты меня!
- Пойму, малыш, - Носорог обнял спутника за худенькое тельце. - Теперь как обычно. Отсюда я иду один и жду тебя у двери. Ты пока куришь, а как сигарета кончится - за мной. Только не шуми, а то мало ли что. На, покури.
Виктор Казимирович сунул мальчику сигарету и пошёл вперёд. Колька с упоением закурил и подумал о том, не грохнуть ли этого стеклореза или, может быть, сдать его каким-нибудь бандюкам, чтобы они с ним сами разобрались, а ему всего лишь его долю заслали.
День второй
Глава 23
Утро бывает разным
Утро Дениса начиналось с двух давно привычных, но всё же мучительных чувств - голода и холода. Эти давнишние спутники, которые мальчик помнил столько же времени, сколько себя самого, часто воплощались в героев его кошмарных снов. Один из таких снов, наиболее частый, Нетаков-младший выучил наизусть. Каждый раз, когда сон повторялся, мальчик силился проснуться, гадая, к нему ли приходит это страшное кино, или он сам отправляется в путешествие за пределы своего жилища?
"Повторный сон", как называл его про себя Денис, начинался с того, что мальчик, к своему позору совершенно голый, оказывается на эскалаторе метро, ползущем вверх. Людей здесь головокружительно много, они располагаются пугающе плотно, но почему-то не задевают Нетакова. Часть пассажиров одета в ветхие и пыльные зимние пальто, запах от которых готов вот-вот оглушить Дениса. Другие люди тоже голые, но мальчик не может рассмотреть их подробно - что же они собой представляют?
Если пассажиры окончательно сомкнутся, опасается Нетаков, то неизбежно его задавят. Да и дышать тогда станет нечем. Ну вот, уже тяжело и почти невозможно набрать в себя воздуху. Денис обращает отчаянный взгляд наверх и различает дыру, из темноты которой спархивает белый, искрящийся снег.
Снежинки колко касаются его нагого тела и тотчас тают, обращаясь в капли.
Смущённый своим беззащитным и вызывающим видом, Нетаков решает быстрее подняться по вяло тянущейся лестнице. Но вопреки всем усилиям он остаётся на месте, а вместо ребристой ленты эскалатора под его ногами скользят ледяные глыбы с заострёнными краями. Денис боится поскользнуться и порезаться, но с ним происходит и то и другое.
Ледяные лезвия срезают со стоп кожу, будто нож кожуру с картофеля. Мальчик с трепетом и любопытством ждёт появления крови, но взамен из ран исторгается прохладительный напиток: то ли херши, то ли растворённый инвайт. Ноги становятся похожи на желе, которым Нетаков-младший любуется иногда в продуктовом магазине.
Денис не может удержаться на льду и падает навзничь: медленно и плавно. Невероятным и при этом ничуть не удивительным образом его поддерживают облака. Мальчик озирается - на облаках насыпано полно лимонов. Часть плодов нарезана дольками. Ему хочется отведать кислых фруктов, и, не касаясь их, он ощущает во рту слюну, будто бы уже приступил к еде. Вдруг его до обморока поражает запах жареного мяса, какой частенько исходит из иллюминаторов подлодки, превращённой в плавучий ресторан "Косатка".
Мясо может превратиться в рыбу, мелькает в голове мальчика, и он ощущает, как ложится на воду, вспоротую скользкими рыбьими хребтами. Вода вдруг уходит. Нетаков лежит на влажном, холодном песке, а его ноги срастаются в рыбий хвост.
На этом превращении мальчик обычно просыпался, но не сразу открывал глаз, а прислушивался и принюхивался, готовый сам, как рыба, прыгать и биться на песке, чтобы только уцелеть. Потом Денис осмысливал: светло ли за его закрытым веком? И только затем, достаточно уведомленный о времени суток, он открывал свой единственный зрячий правый глаз и изучал окружение.
Если обоняние, слух и зрение не улавливали опасности, Нетаков начинал переговоры с жестоким, коварным, беспощадным существом, поселившимся в его желудке, - Голодом.
- Пойди, придурок, чёрных накрути, чтоб они больше за работу максали! - обращался мальчик к Голоду. - Ну что ты, гад, хлеба хочешь? Будет тебе хлеб! Я тебе и пивка накачу, чтобы ты им, падла, залился до смерти!
Денис по-всякому стращал своего давнего супостата. А иногда, особо мучимый резями в животе, мечтал даже принять хитрый яд, чтобы отравить ненавистного спутника. Ну так, чтобы Голод-то подох, а он, Нетаков, остался жить.
Было время, Денис мечтал научиться оборачиваться в различных птиц или зверюшек: голубя, ворону, кота, крысу, собаку, тогда бы он мог найти себе пропитание, а позже, наевшись, вновь возвратиться в свою человечью шкуру.
Да и рыбой быть неплохо, рассуждал мальчик, глядя с моста через реку Смоленку на стайки кабзды, проворно снующей между мотающимися, словно бабьи волосы на ветру, водорослями: они там у себя в воде тоже, поди, голодными не бывают - ловят чего-то своими немыми, как у Трошки, губами.
Вообще-то, Денис знал несколько средств от голода. Первое - хлебать воду. Ложась спать, он часто ставил около своего лежбища банку с водой. Второе - курить. И это средство он тоже применял тягучими ночами, когда боль и спазмы вырывали его из цветных сновидений. Третье - представить, что ты ешь или только что набил пузо.
К сожалению, все эти уловки действовали недолго: потом голод свирепел. Мальчик начинал шевелить занемевшими конечностями, старался поглубже вздохнуть, садился, вставал, шёл в туалет, в котором уже давно не было унитаза: вначале его разбили, потом и вовсе сняли, поэтому и хозяева, и гости справляли нужду прямо в фановую трубу, прикрытую для уменьшения вони пустой коробкой из-под конфет с унылой девчонкой на крышке, сидящей на замшелом камне посреди пруда.
* * *
Проходя мимо родительского дивана, Нетаков-младший всегда с надеждой окидывал своим ополовиненным взглядом Палашкино место, но матери не было, и мальчик, кажется, всё больше соглашался с тем, что она уже никогда к ним не вернётся.
Уход Пелагеи из жизни был внезапен и глуп. Всё произошло месяца два назад по пьянке, как и другие трагические и кровавые события в семье Нетаковых.
В этот день Денис мчался с рынка радостный и гордый. Чёрные отстегнули ему за ночное дежурство в ларьке и дневную разгрузку арбузов полташку. Мальчик купил Палашке её любимый рокфор, Трошке-Ленину снетков, себе - упаковку жвачки, всей семье - бутылку "Стёпки" и пачку "Мальборо". Оставшуюся мелочь он, не считая, рассовал по карманам.
Когда, по-птичьи мотая головой, чтобы обозреть полноценным глазом всё происходящее, Нетаков-младший вылетел на свою линию, то сразу отметил две привычно настораживающие машины: "скорую" и милицейскую. Первым чувством было короткое замирание жизни - так в фильмах показывают чёрный экран, обозначая паузу в сознании героя, а то и что-нибудь куда печальнее. Денис даже приостановил свой бег. Следом он ощутил дрожь, будто сунул пальцы в оголённую розетку. Далее явилась тяжёлая слабость в ногах и тошнота.
Несколько раз глубоко вздохнув, мальчик рванул что есть мочи и, поравнявшись с родным окном, увидел фигуры незнакомых людей. Нетаков прикинул, что же могло произойти в их квартире кроме драки? Скорее всего опять родители учинили бои без правил.
Дверь в квартиру оказалась распахнута. Внутри копошились менты и лепилы. Обезьянья физиономия Трошки гримасничала около уличного окна. Отец резко приседал и выпрямлялся, будто выполнял спортивные упражнения. При этом руки его мелькали, точно крылья мельницы.
Вокруг Нетакова-старшего толпились неприятные гости. На полу, головой к окну, распростёрлась Палашка. Над ней сгрудились врачи в белых халатах. Палашка была в своём замызганном оранжево-жёлтом платье. В целом картина напоминала цветок ромашки.
Денис в отличие от гостей тотчас понял, о чём толкует Трошка-Ленин. Отец налагал левую ладонь жене на левую грудь и стучал по ней правым кулаком, словно молотком. После серии ударов он хватал левой рукой Палашку за левое запястье, а указательным пальцем правой руки тыкал в место локтевого сгиба и мычал своё универсальное: "Абу-баба!"
Белые халаты склонились над телом. Ромашка закрылась.
- Ну что, Дениска? - участковый инспектор дядя Рамиз взял мальчика за локоть и отвёл в сторону. - Докуражились твои предки? Батьку-то, боюсь, привлекать придётся.
- За что? - Денис упёрся в милиционера правым глазом.
- Ладно, ты давай это… Я то есть покурю, - Рамиз замялся. - Поймёшь, поговорим.
- Чей это мальчик? - раздался женский голос.
- Сын или внук… - отозвался мужской фальцет, чавкающий, словно швабра в ведре.
- Мальчик, ты в этой квартире живёшь? С ними? - вновь спросил женский голос.
- Что с мамкой-то? - Денис подался вперёд и присел на корточки около Пелагеи.
Митрофан теперь объяснял пришедшим руками, что ребёнок - их сын, его и вот этой, лежащей. Теперь ей очень худо, но всё ещё можно исправить, если, как уже случалось много раз в прошлом, сделать женщине спасительную инъекцию в вену.
Нетаков-старший в очередной раз скорчился возле неподвижной жены, цепко обнял её, усадил, потыкал пальцем в руку и, то ли устав, то ли освобождая руки для дальнейших комментариев, выпустил Пелагею из объятий. Расслабленное и уже слегка коченеющее тело рухнуло, и голова трупа врезалась в батарею.
Денис с досадой отметил грубость отца и только сейчас совершил леденящее сердце открытие: голова матери, как на кумачовой косынке, лежала в загустевшей, будто масляная краска, луже крови.
* * *
То, что произошло между родителями, со странной неспешностью проплыло перед взором мальчика, как в замедленном фильме…
Они и раньше дрались, причём иногда, по рассуждению Дениса, без видимого повода. Кстати, он не раз замечал, что Палашка была не слабее Трошки и, случалось, выходила победителем. У женщины даже имелся свой метод. Она знала, что Митрофан хоть и может выпить немало, но не выдерживает долгих бдений и, при дефиците сна, способен свалиться, как сбитый гриб. Поэтому, если Нетаков-старший начинал скандалить и драться в начале попойки, Пелагея шла на уступки и даже стремилась к видимому примирению. Когда же Митрофана начинал одолевать сон и он был уже не в силах сопротивляться, жена вооружалась совком и шваброй и шла в атаку. Она тыкала оседающего мужа зажатой в левой руке шваброй, а потом, внезапно сократив дистанцию, плашмя била его совком по голове. Нетаков-старший издавал скулящие звуки, как утопающий всплёскивал руками, но не мог дотянуться до Палашки из-за швабры, надёжно упёртой в его мальчишески щуплую грудь.
Впрочем, иногда Митрофан умудрялся перехитрить свою мстительную подругу: он притворялся безнадёжно пьяным, мял веки руками, зевал и, будто тряпичная кукла, валился на топчан. Но стоило лишь Пелагее приготовиться к штурму, вооружиться и приблизиться, как Нетаков-старший резво ударял её чем и куда придётся: кулаком по шее, ногой в живот - неважно, главное было нанести первую битку, чтобы обескуражить женщину и, опешившей, вцепиться в волосы и бить руками, пинать ногами, пока она не вырвется и не сбежит из квартиры до следующего примирения.
Эвакуировавшись, Пелагея наведывалась к подругам, затаивалась в парадной или бродила по линии. Избитая, окровавленная, с почти полностью выщипанными волосами, она никогда не обращалась в милицию. И не потому, что боялась мести Митрофана или пассивности властей. Нет. Она считала это ниже своего достоинства. Нетакова предпочитала и дальше рисковать здоровьем и жизнью, но связываться с милицией - нет, никогда!
Иногда, если женщина чувствовала, что у Трошки не хватит сил на преследование, она оставалась сидеть, босиком, с разбитым лицом и в ночной рубашке, тут же на ступеньках возле квартиры или на подоконнике, где даже умудрялась читать газеты или журналы, разбросанные возле почтовых ящиков.
Бывало, и Ленин шёл на мировую: тогда он распахивал дверь и, стоя в проёме в грязном изорванном пиджаке, одетом на голое, не по годам дряблое тело, и в протёртых и вытянутых на коленях тренировочных штанах, жестами и лающими звуками приглашал свою спутницу возвратиться в жильё.
* * *
Когда до Дениса дошло, что вся эта красная лужа вытекла из головы Пелагеи, ему стало невыносимо жалко мать: у неё ведь, наверное, ничего не осталось там, внутри, - как же она будет думать, да и вообще жить? Да, она, наверное, уже никогда не заговорит с ним, не закричит, не заплачет, и рокфор не съест, и не запоёт своих заунывных песен, от которых становится тяжело дышать и хочется выть.
В голове Нетакова-младшего повис невыносимый вопрос, который и прежде уже терзал мальчика, когда он слышал про чью-то смерть: что это такое? Куда вдруг выселяется тот, кто совсем недавно обитал в этом, например, теле? Где сейчас его мать?
Уголки губ Дениса задрожали и поползли вниз. Горло перемкнуло, будто его захлестнули петлёй. Всё вокруг затуманилось. Что с глазом? Да это - слёзы. Он - плачет.
- Да уведите же отсюда несовершеннолетнего! - раздался всё тот же женский голос.
- Дениска, слышь. Ну посмотрел, и пойдём, - послышался голос Рамиза. - Тут врачи разберутся. А тебе потом доложат что к чему.
- Одолжи волыну, я Трошку грохну, - прошептал Нетаков-младший. - Скажешь, что я его у тебя сдёрнул, а? Дядя Рамиз, выручи разок!
- Эх, пацан…