- Угадали, приятель! Торопился куда-то как ошалелый. Выскочил сюда полуодетый, натягивая на ходу рубашку и с ботинком в руке…
Но я уже не слушал его. Кратчайший путь к моему "кадиллаку" лежал обратно через клуб. Я промчался по коридору, миновал зал и устремился к входным дверям.
Уголком глаза заметил Элейн, стоявшую у столика. Увидев меня, она бросилась следом.
Я добежал до "кадиллака", вскочил в него и уже положил руку на ключ зажигания, когда Элейн распахнула правую дверцу и забралась в машину.
- Выходи сию же секунду! - рявкнул я на нее.
- Нет!
Я выругался сквозь зубы, но спорить с ней не стал, не было времени, покрепче сжал руль и изо всех сил нажал на педаль. "Кадиллак" словно прыгнул вперед, задев задний бампер стоявшей впереди машины, и через мгновение мы уже мчались по улице. Затормозив на перекрестке, я поехал направо и опять выжал газ до отказа. Вылетев на Роузвуд-авеню, обогнул сквер, и так резко свернул на узкую Вестиолл-драйв, что взвизгнули покрышки. Если Наварро не изменил направления, то он должен был проехать здесь несколько секунд назад.
Элейн молчала, но краем глаза я увидел, как ее нога инстинктивно нажала на пол, когда нужно было притормозить. Так я и сделал и у бульвара Санта Моника увидел "сандербэрд".
Движение здесь было поспокойнее, и я проскочил перекресток на красный свет, сразу сократив расстояние между собой и Джо. Сейчас можно было немного и отдохнуть. С хвоста он меня уже не сбросит.
- Элейн, - сказал я, - какого черта ты не сидишь дома и не вяжешь чулки, как это делают все порядочные…
- Не смей ругаться при мне!
Я повернулся к ней и посмотрел с таким выражением, с каким обычно на женщин не смотрят.
- Именно сейчас я чувствую в этом необходимость!
- Не надо так, Шелл!
- Но я не могу таскать тебя с собой всю ночь!
Она, казалось, обиделась, но сказала:
- Я только хотела… Только хотела быть рядом с тобой.
Я ответил ей уже более спокойным тоном:
- Ты просто не представляешь себе, в какую авантюру ввязываешься. Тот человек, которого я преследую, задал тягу только потому, что увидел меня в клубе живым! Он отлично знал, что те бандиты у Спартанского отеля собирались сделать со мной, и думал, что им это удалось… Сейчас я совсем не знаю, куда еду, но не могу спокойно действовать, чувствуя постоянную тревогу за тебя.
"Сандербэрд" свернул направо. Я немного сбавил скорость и последовал за ним. Потом сказал Элейн:
- Мне очень хочется, чтобы ты не бегала за мной. По крайней мере, до тех пор, пока все это не кончится. - Я немного помолчал. - И вообще, зачем ты впутываешься в это дело?
- Просто я хотела быть вместе с тобой, ты… обезьяна! - сердито ответила она.
Я промолчал, но мысленно схватился руками за голову. Видимо, она считает, что мне недостаточно тех бандитов, которые жаждут застрелить меня, проломить голову кастетом или утопить в заливе, вот и фокусничает! Впрочем, я, кажется, сам напросился.
В конце концов я достал сигареты, сунул одну в рот и протянул пачку Элейн.
- Будешь?
Она молча взяла сигарету.
На Фейерверк-авеню Наварро свернул на стоянку, расположенную возле маленького ночного клуба. Я убедился, что он действительно ставит машину, свернул за угол и остановился у обочины.
- Послушай, Элейн, - начал я, - не обижайся на меня, но в настоящее время я действительно не могу рассеивать свое внимание. Как раз сейчас человек, за которым я слежу, юркнул в ночной клуб, и я намерен последовать за ним.
- Шелл, возьми меня с собой! Ну, пожалуйста!
- Зачем? Сиди здесь и…
- Я не могу просто так сидеть и ждать, не зная, что происходит. К твоему сведению, я не из трусливых. Возможно, даже смогу тебе каким-то образом помочь. И не хочу, чтобы ты шел туда без меня…
- Ты выбрала чертовски удачное время для…
- Пожалуйста, Шелл! Прошу тебя!
Диспут затягивался, и вдруг меня пронзила неожиданная мысль, от которой мурашки побежали по коже: почему она старается быть все время подле меня? Почему лезет со мной в любое пекло? И как она могла оказаться там, рядом с машиной, из которой стреляли в меня?
Я спросил:
- Элейн, скажи мне откровенно: может быть, действительно имеется какая-нибудь веская причина, по которой ты все время следуешь за мной? Какая-нибудь причина, связанная со смертью твоего брата или с тем, чем он занимался?
Она посмотрела на меня своими милыми черными глазами, и я, увидев в них глубокую боль, подумал, что вообще не дождусь ответа. Но Элейн пересилила себя и, отвернувшись, чтобы я не заметил слез, тихо ответила:
- Нет…
Только одно слово, но голос ее прозвучал так тихо, сдавленно и печально, что я внезапно почувствовал отвращение к себе за свой вопрос.
Она сделала вид, что заинтересовалась чем-то на улице, а когда снова повернулась ко мне, я опять увидел спокойную и уравновешенную Элейн.
Это было выше моих сил.
- Ну что ж, пошли! - сказал я. - Говорят, что этот ночной клуб - любопытное местечко.
Мы вышли из машины, но прежде чем направиться в клуб, я открыл багажник и принялся копаться в нем.
- Что ты ищешь? - спросила Элейн.
А я искал коробку, в которой хранил три или четыре головных убора, темные очки, сигары, трубку и другую мелочь.
Выпрямившись и захлопнув багажник, я ответил:
- Главным образом хочу прикрыть свою седину. И заодно сделаться похожим на завсегдатая этого клуба.
С этими словами я нахлобучил на голову синий берет и сунул в рот длинный мундштук.
- Теперь ты похож на завсегдатая? - удивилась Элейн. - Что же это за место такое?
- Увидишь. Неплохо будет, если и ты, скажем, расчешешь волосы так, чтобы они свисали по обе стороны лица, как уши у спаниеля…
Она не стала возражать и занялась прической, а когда закончила, вид у нее был шикарный!
- Ну, теперь пошли! - сказал я, и мы направились в клуб. Перед самым входом я остановился и сказал:
- Все это против моих правил. Но иногда и я бываю бессилен. Так что обещай мне одну вещь.
- Ладно.
- Если все пойдет гладко, я об этом даже не заикнусь. Но если я скажу тебе: "Уходи", ты уйдешь немедленно и без пререканий.
- Хорошо!
- Если мы… э-э… разойдемся, я найду тебя в твоем новом отеле.
- Договорились!
Соглашение было достигнуто, я открыл двери, и мы вошли в клуб.
Глава 11
За дверью сырая мрачная лестница вела куда-то вниз. Такие заведения обычно называют "погребками".
Подобные погребки часто Именуются "аристократическими кафе"; здесь анемичные поэты бормочут анемичные стишки перед анемичной аудиторией, и под жуткую какофонию оркестра произносятся высокопарные речи. Здесь собираются художники, артисты и поэты, непризнанные никем и сами не признающие никого, кроме самих себя. Здесь сутенера невозможно отличить от графомана, а поэтессу - от проститутки. Короче говоря, местечко не из приятных.
Мы с Элейн спустились по бетонным ступенькам вниз. В полумраке я с трудом различил длинную стойку бара, находившуюся футах в сорока от нас.
Справа была небольшая комната, в которой стояли столики, накрытые скатертями в белую и черную клетку. За ними парочками и группами сидели люди. В пустые винные бутылки были воткнуты свечи. Прямо Перед нами, за ближним концом стойки, находился маленький коридорчик, ведущий в другую комнату, большую и темную, с рядами стульев перед небольшой сценой, залитой ярким светом прожекторов и софитов.
Наварро нигде не было видно.
- Здесь немного жутковато, правда? - спросила Элейн.
- Угу.
Было что-то неприятное и липкое в этом погребке, нечто, что вызывает брезгливость и отвращение…
И вдруг я увидел Джо. До сих пор он стоял в коридорчике так, что был вне поля моего зрения, но теперь, немного изменив место, я заметил его. Он разговаривал с широкоплечим, приземистым мужчиной с черными усами и короткой бородой.
Я вставил в свой мундштук сигарету, закурил ее и, убедившись, что берет полностью закрывает мои волосы, взял Элейн под руку. Мы пошли вдоль стены, делая вид, будто разглядываем рисунки, висевшие на ней. Я продолжал следить за Наварро, но Элейн внезапно дернула меня за руку.
- Как ты думаешь, что нарисовано на этой картине?
Я не очень-то большой знаток живописи, но мне показалось, что на картине нарисовано сваренное всмятку яйцо, столкнувшееся с зеленым осьминогом.
- Это собирательный образ. Он изображает все, что ты захочешь. Красота, видишь ли, должна определяться самим зрителем.
- Нет, серьезно… Мне кажется, что это солнце восходит над чем-то зеленым и липучим.
- Ты еще не понимаешь истинного искусства, моя дорогая. Это, несомненно, портрет яичницы, которая снесла курицу. Но только в четвертой проекции. А твои глаза не способны воспринимать эту проекцию.
Она улыбнулась.
- Понятно! Теперь я это тоже чувствую.
Неизвестно, в какие бы дебри искусства мы забрались, если б я не оглянулся и не заметил, что Наварро с бородачом направляются в нашу сторону. К счастью, они не обратили на нас внимания, прошли мимо, зашли за стойку и скрылись за ярко размалеванной дверью, в центре которой красовался огромный багровый глаз. Рядом с дверью находился еще один вход в зал со сценой. Оттуда я мог бы наблюдать за Наварро и другими интересующими меня субъектами, не опасаясь попасться им на глаза. Мне не хотелось совать нос в ту комнату, пока я не узнаю побольше, что это за погребок такой и чем здесь занимаются.
Мы прошли в зал, вручив билетерше три доллара, полагавшиеся за вход, заняли места в одном из задних рядов и, лишь изредка бросая взгляды на сцену, продолжали наблюдать за комнатой.
Наконец разноцветная дверь открылась, и из нее вышел человек. Я никогда не видел его прежде. Ростом он был около шести футов, хорошо одет и нес в руке небольшой черный чемоданчик, с какими обычно ходят врачи. На его маленьком носу уверенно сидели роговые очки. Очевидно, это все-таки был доктор, и я спросил себя, что же могло привести его в ту комнату за разноцветной дверью.
Долговязая девица на сцене закончила выступление, и некто в сером объявил, что сейчас Майкл Кент прочтет свою новую поэму, сочиненную им за время предшествующего выступления. Поэма была названа "Конец света в Атомном аду в результате мировой термоядерной войны, взрывов водородных бомб и выпадения радиоактивных осадков". Название было длинное, и я не сумел его полностью запомнить. Но, уверяю вас, примерно оно было таким.
На сцене появился здоровенный детина с козлиным лицом и волосами, свисающими на уши. Оркестр издал жуткую какофонию, слившуюся с аплодисментами в зале. Казалось, что здесь перевернулся грузовик, груженный пустыми бутылками.
Затем все смолкло. Козломордый поэт затрясся всем телом, высоко взмахнул руками, откинул голову назад и рявкнул изо всех сил в наступившую тишину:
- Пу-у!
Раздался взрыв аплодисментов.
Я шепнул Элейн:
- Отлично сработано! Почти как у Шелли!
- А мне это больше напоминает Эдну Сент-Винсент Миллей, - сказала она.
- Все равно начало хорошее. Сколько экспрессии! Интересно, как он ее закончит?
Но он и не собирался ее кончать. Точнее говоря, он уже закончил. А я-то был уверен, что это только начало и даже не зааплодировал.
Элейн тоже выглядела немного растерянной.
- Тебе не кажется, что это… это немножко глупо?
Я усмехнулся.
- Почему глупо? Просто ты не понимаешь искусства…
Она показала мне язык.
На сцену поднялся еще кто-то, но мне уже было не до него. Из интересующей меня, комнаты вышел наконец Наварро в сопровождении бородача. Перебрасываясь короткими репликами, они направились к выходу. Я поднялся со стула и выглянул из двери. Наварро напоследок что-то сказал своему спутнику и начал подниматься по бетонным ступеням.
Какое-то мгновение я колебался, не последовать ли за ним, но потом решил подождать. Он, видимо, уже выполнил свое задание, явившись в этот погребок. Наверное, сообщил бородачу, что я жив, или спросил его, почему я еще жив. Я знал все, что происходит вокруг меня, но до сих пор не знал, почему это происходит.
Я шепнул Элейн:
- Поброжу здесь немного. Если все кончится благополучно, мы уйдем отсюда вместе. Но если поднимется шум, уходи немедленно!
Она кивнула в знак согласия. Я похлопал ее по плечу и вышел из зала. Подойдя к стойке, уселся на табурет, заказал бурбон и начал не спеша потягивать его. Потом также не спеша поднялся и сделал вид, будто разглядываю картины на стенах. Убедившись, что никто не обращает на меня никакого внимания, я проскользнул за угол и подошел к двери.
Она была не заперта. Сунув руку под мышку, поближе к кольту, я приоткрыл ее и вошел в комнату.
Она была похожа на кабинет управляющего. Письменный стол с разбросанными на нем бумагами, вращающееся кресло. Слева у стены - деревянная скамья, на которой лежал человек, покрытый одеялом. Я подошел к нему и увидел, что он мертв.
Тело еще было теплым, но пульс и дыхание отсутствовали. Несколько минут назад парень наверняка был еще жив, а теперь его надо было вычеркнуть из списка живущих.
Я не знал, кто он, но догадался. Не так давно я выпустил три пули в человека, стрелявшего в меня, и знал, что попал в него. Наличие трупа в том месте, куда так поспешно отправился Наварро, увидев меня живым, говорило само за себя. Это, видимо, и был тот человек.
Его окровавленные куртка и рубаха висели на спинке стула. Я быстро ощупал куртку и нашел бумажник. В нем не было почти ничего интересного, но водительские права сообщили мне, что парня звали Герберт М. Купп, что ему было 28 лет и что он проживал в Лос-Анджелесе.
В комнате была еще одна дверь. Я подошел к ней и потрогал ручку. Дверь была заперта. Тогда я вернулся к столу и принялся торопливо просматривать бумаги бородача.
Когда легкий шум, доносившийся до меня из зала, стал чуть погромче, я как раз занимался маленькой записной книжкой с телефонами. Увлекшись, я просто подумал, что последний номер программы был, вероятно, самым интересным, а когда понял, что шум усилился из-за открывшейся двери, было уже поздно.
Правда, у меня еще хватило времени повернуться, но получив сильный удар по голове, я сразу оказался вне игры. Голова словно раскололась на тысячу кусочков, ноги потеряли опору, и я грохнулся на пол.
Я успел еще почувствовать удар ногой по плечу, потом что-то треснуло у меня под ухом, и в следующий момент все погрузилось в темноту…
Почувствовав боль, я понял, что прихожу в себя. Левый бок горел огнем, голова невыносимо болела, но мне все-таки удалось подавить стон, вот-вот готовый сорваться с губ.
Некоторое время я не мог припомнить, где я и что со мной. Знал только, что мне нельзя шевелиться.
Вскоре я услышал, как кто-то снял телефонную трубку, набрал номер и произнес:
- Боб? Это Брандт. Ты один? - Он замолчал и через несколько секунд сказал извиняющимся голосом: - Я знаю, но мне казалось, что при определенных обстоятельствах все-таки могу тебе позвонить…
Я попытался чуть-чуть приоткрыть веки и шевельнуть руками, но не тут-то было. Глаза по-прежнему оставались закрытыми, а что касается рук, то я даже не мог представить себе, где они находятся. Казалось, что у меня атрофировано все тело, кроме тех мест, которые пылали огнем.
Человек тем временем продолжал:
- У меня здесь Скотт… Нет, он без сознания… Да, застал у себя в кабинете.
Долгая пауза.
И тут я вспомнил об Элейн, вспомнил все, что случилось со мной. В этот момент человек снова заговорил:
- Да, этот ублюдок прикончил Куппа. Тот только что отдал концы. Лайм вернулся…
Наконец мне все-таки удалось приоткрыть глаза на какую-то крошечную часть дюйма. Я лежал на спине, руки были завернуты назад.
Приоткрыв чуть пошире веки и скосив немного глаза, словно сквозь туманную пелену я увидел письменный стол, бородатого человека, сидевшего за ним с телефонной трубкой в руке.
- Да, пока не вышло, - сказал бородач. - Но теперь я сам прослежу. Правда, нельзя сделать этого здесь, в клубе, но мы отвезем его… Что? Правильно! Там мы с ним и расправимся.
Он еще немного подержал трубку в руке, а потом положил ее.
Мое сознание уже достаточно прояснилось, чтобы понять, с кем они хотели расправиться. Конечно же, со мной.
Силы постепенно возвращались ко мне, мозги заработали более четко. Я медленно сделал несколько глубоких вдохов и Приготовился. Бородач сидел ко мне боком. Наконец, он решил встать. Теперь или никогда. Это мой последний шанс. Через несколько секунд я потеряю и его.
Когда он приподнялся на стуле, я собрал все свои силы, стиснул зубы и бросился на него…
Но моя голова приподнялась над полом на дюйм или два, а потом снова упала. Ноги вяло согнулись в коленях… Тем не менее, я не оставлял попыток встать, извивался на полу, барахтался, пока не понял, что еще слишком слаб, да к тому же и руки у меня связаны за спиной.
Бородач стоял рядом со мной, смотрел на меня и противно хихикал.
- Видно, череп у тебя шестидюймовой толщины, - сказал он. После чего занес ногу и ударил меня в левый бок. - Лежи и не петушись! Иначе снова придется тебя успокоить!
Я хотел было объяснить ему в ясных и доходчивых выражениях, что думаю о нем, но почему-то не смог и рта раскрыть.
Брандт скомкал носовой платок, грубо затолкал его мне в рот и, выглянув в коридор, позвал кого-то. Вдвоем с вошедшим они подняли меня и поставили на ноги, поддерживая с обеих сторон. Потом потащили к запертой двери. Брандт сунул ключ в замочную скважину и открыл дверь.
- Этот парень слишком много заложил за воротник и набросился на меня с кулаками, - сказал он второму. - Вот мне и пришлось его маленько пристукнуть. Ясно?
- Ясно, Хип!
Вероятно, Хип имя или кличка бородача, но мне в настоящий момент это было совершенно безразлично. Бок, в который он меня ударил в последний раз, болел больше, чем все остальные места, зато туман перед глазами совсем рассеялся, и я ясно представлял себе, что меня ждет.
Мозг лихорадочно работал, мысли обострились от предчувствия неизбежного конца, я отчаянно пытался что-нибудь придумать, но ничего не мог… Ничего!
И тут я вспомнил об Элейн. Осталась она в зале или ушла? Возможно, видела, как Хип вошел в комнату после меня… А может быть, ее тоже выследили, и она находится в еще худшем положении?
Тем временем Брандт и его помощник вытолкнули меня за дверь, в темноту. Когда мои глаза немножко привыкли, я начал различать силуэты автомобилей. Это была автостоянка, но свет на ней предусмотрительно погасили, чтобы без помех дотащить меня до одной из машин.
Вскоре мы остановились, у черного седана - того самого, из которого в меня стреляли утром, - и Хип взялся за ручку дверцы. Я знал, что стоит мне оказаться в машине, со, мной все будет кончено.
Пока Брандт открывал дверцу, держал меня только его сообщник. Нужно действовать! Резким движением я выдернул плечо и бросился на него. Но в тот же момент что-то сдавило мне шею словно петлей.