Муся, мужеподобная девица громадного роста, обладательница хамских манер, зычного голоса и умения выдавать непреложные истины, всегда раздражала его. В школе она была старостой класса, ей предрекали карьеру руководителя крупного предприятия, но выше частного предпринимателя, владельца двух микроскопических киосков возле метро "Берестейская", она не смогла подняться. Само собой, она не преуспела и в личной жизни, хотя ребенка родила. По прошествии стольких лет после окончания школы у нее остался школьный синдром: она помнила дни рождения всех учителей, тогда как Глеб даже позабыл имена многих из них. А еще она всегда была в курсе событий жизни одноклассников и терроризировала их, устраивая встречи по всевозможным поводам. Общение с ней не доставляло радости Глебу, но зато он имел возможность все знать о жизни бывшей одноклассницы Светки, которая когда-то с ним не совсем красиво поступила, и он долгие годы жаждал сатисфакции. Глеб длительное время не общался с одноклассниками: то ему было не до того из-за подготовки докторской диссертации, то он находился в местах не столь отдаленных, то не хотел этих встреч из-за своего бедственного положения. Теперь ситуация в его жизни поменялась в лучшую сторону: он был вновь "на коне", и ему не стыдно было поведать о своих успехах. Кроме того, он снова был свободен от брачных уз и хотел бы увидеться со Светкой.
Светка, натуральная блондинка с длинными волосами и едва заметной грудью, к окончанию школы ставшая кандидатом в мастера спорта по художественной гимнастике, была его тайной любовью с третьего класса. Она отличалась яркой внешностью, прекрасной фигурой и непостоянством. В девятом классе ему удалось завязать с ней дружеско-любовные отношения. Во время зимних каникул из-за болезни он не смог поехать на школьную экскурсию в Закарпатье и потерял Светку. Его место прочно занял Федя-баскетболист из выпускного класса. Обидевшись на всех и вся, а больше всего на Светку, Глеб записался в секцию шотокан карате-до и увлекся индийской философией.
На школьном выпускном вечере, стоя на корме теплохода "Андрей Малышко", бороздящего днепровские воды, и кутаясь в пиджак Глеба, Светка неожиданно сама призналась ему в любви, взяв с него слово, что после поступления в вуз они каждый вечер будут проводить вместе. Через две недели она уехала поступать в Харьковский мединститут, где работала ее дальняя родня, и сразу перестала с ним общаться. Он несколько раз писал ей, заказывал телефонные переговоры, но всякий раз наталкивался на ее безразличие. Так у него появилась цель в жизни – утереть ей нос, чтобы она пожалела, что прошла мимо такого парня, как он. Хотя с тех пор прошло немало времени, вполне подходило известное выражение "пепел Клааса стучал в его сердце". Когда была жива Ольга, он жаждал удобного случая, чтобы продемонстрировать Светке свою красавицу жену, но случай, к сожалению, так и не представился. Затем была Галя, ее внешности было далеко до Светкиной, поэтому он избегал встреч с одноклассниками.
Сегодняшняя школьная встреча позволяла "на законных основаниях" проигнорировать утренний изнуряющий комплекс физических упражнений. Глеб стал быстро одеваться, чтобы поскорее выйти из дома, пока внутренний голос не заставил его вернуться на спортивный коврик. До двенадцати дня у него было свободное время, а затем предстояла встреча с новым пациентом.
37
Июнь выдался на удивление дождливым и холодным, и Роман целыми днями валялся на диване, смотрел до одури видеофильмы. Лишь перед приходом с работы родителей он сбегал из квартиры и бесцельно бродил по городу, никогда не намечая конкретный маршрут, болезненно ощущая одиночество. Как же ему хотелось в реальности встретить девушку-журналистку, с которой познакомился на Лысой горе!
Маринку он больше не видел и не имел желания с ней общаться. В нем не говорило уязвленное самолюбие или обида – нет, просто она выпала из его жизни, как образ случайно встреченного прохожего. Он попросту о ней забыл.
Из-за ночной вылазки на Лысую гору пребывание Романа в больнице продлилось на три недели. В дополнение к перенесенной ранее пневмонии у него обнаружили жесточайший бронхит и сотрясение мозга средней тяжести. Последнее было наихудшим, так как он длительное время не мог читать, страдая от сильных головных болей, и в итоге завалил сессию. Воспоминания о той ночи с течением времени то блекли и казались нереальными, то вдруг вспыхивали с новой силой, приводя его в крайне нервное, неуравновешенное состояние, что вызвало тревогу у родителей. Роман все чаще впадал в депрессию, и любой вид деятельности вызывал у него апатию. По настоянию обеспокоенных родителей он обратился в районную поликлинику, там его успокоили, пояснив, что подобное состояние возникает довольно часто после перенесенного тяжелого заболевания, и порекомендовали взять по месту учебы академический отпуск для поправки здоровья, но родители были категорически против. Роману выписали кучу дорогостоящих лекарств, он послушно их принимал, но они не принесли ему успокоения. Неугомонные родители достали ему путевку в специализированный санаторий, а пока он попросту убивал время в ожидании предстоящего отдыха.
В его представлении события той ночи могли быть одновременно и реальными и нереальными, а может, все произошедшее было лишь игрой больного воображения после сотрясения мозга. Он больше не бывал на Лысой горе в надежде получить там ответы на свои вопросы, что-то его удерживало от этого.
Произошедшее с ним на Лысой горе было слишком фантастическим, чтобы быть правдой, но он верил, что такое могло с ним случиться! Он стал побаиваться за свой рассудок. Друзья, услышав от него о приключениях на Лысой горе, стали над ним подшучивать. Поначалу он обижался, затем стал их сторониться, безуспешно пытаясь самого себя убедить в том, что все это ему пригрезилось.
В один из вечеров под настроение и ввиду отсутствия друга, с которым он мог бы откровенно поговорить о произошедших с ним событиях, он описал их на бумаге. Получилось что-то вроде дневника. Но это было ошибкой. Позже он узнал, что родители втайне от него рылись в его вещах, пытаясь докопаться до причины болезненного состояния, и обнаружили эти записи. Прочитанное их всполошило, они подвергли его перекрестному допросу, и он "раскололся" и подтвердил, что все написанное – не выдумка, то ли это привиделось ему в состоянии беспамятства, то ли было на самом деле.
Родители пришли в ужас и решили показать его частному психотерапевту. Их внимание привлекло объявление частного психоаналитика – это звучало менее пугающе, чем "психотерапевт", и более интригующе, а лечил он те же психические заболевания. Отец предварительно сходил к нему пообщаться, а заодно расспросил пациентов в очереди. Впечатления от этого общения остались самые благоприятные. Роман, скрепя сердце, подчинился воле родителей.
38
Возле металлической ограды, окружающей приземистое трехэтажное здание школы, скопилось множество автомобилей всевозможных марок, и Глебу пришлось попотеть, прежде чем ему удалось втиснуться между серым "Фордом Скорпио" и новеньким красным блестящим "рено". Хотя ржавые "жигули" Глеб сменил на свежую девятку цвета "мокрый асфальт", она не выдерживала сравнения с рядом стоящими автомобилями. Он вздохнул, вспомнил свой бывший "БМВ", утраченный вместе с Ольгой. Глеб тут же решил, что в ближайшее время купит нормальную иномарку, денег у него хватит, а с новой квартирой можно и подождать.
Возле ступенек школы играл духовой оркестр. Каждого подходившего выпускника отмечали в списке, снабжали памятным значком и информацией о том, в каком классе собирается данный выпуск. Здесь царила праздничная атмосфера, вызывающая щемящее чувство и воспоминания о шумных празднованиях 1 Мая в советские застойные времена.
Две рыжеволосые девчонки-девятиклассницы с важным видом провели анкетирование Глеба, и ему стало вдвойне приятно, когда после небрежного ответа на один из пунктов "психоаналитик, кандидат психологических наук" они с уважением на него посмотрели.
В классе собралось чуть больше трети выпускников, и Муся метала громы и молнии и красочно описывала, что она сделает с теми, кто проигнорировал эту встречу.
Глеб, сидя за партой, затосковал. Он никак не мог настроить себя на нужный лад, а ведь в этих стенах провел целых десять лет жизни! С пришедшими на встречу ребятами у него когда-то были очень близкие отношения, общие тайны, совместное прошлое.
Теперь же в окружающих он видел чужих людей, с которыми надо провести какое-то время и без сожаления расстаться, не чувствуя необходимости в дальнейшем поддерживать отношения.
Не считая Муси, пришло семь "девчонок", которые и не теряли связи со школой – их дети учились здесь, уже в старших классах. Светки среди них не было, и это Глеба огорчило. Он решил, что только зря потратит здесь время, чего он крайне не любил. На работу идти было рано, возвращаться домой – поздно.
Он выполнил программу, пообщался с бывшей классной руководительницей, в далекие школьные годы выпившей из него немало крови, затем с физичкой, химичкой, математичкой, с которыми были более теплые отношения. Он собрался потихоньку уйти до начала праздничного концерта, так как время уже поджимало. Однако его планы нарушила Муся.
Громогласно заявив, что такая встреча всухую не проходит, потребовала с каждого по двадцатке на банкет, а с "прикинутых", в число которых включила и его, и того больше. Он стал было возражать, но Муся, прижав его своей могучей грудью к стенке, вполголоса сказала:
– Светка звонила – пообещала, что будет на сабантуе. Кстати, она недавно развелась со своим генералом и ты вроде свободен. Давай, гони денежку на угощеньице, – добавила она сладким голосом Бабы Яги, объевшейся пирожными.
В замешательстве Глеб вытащил из портмоне пятьдесят гривен, которые тут же исчезли в огромной лапе Муси. Она, презрительно посмотрев на него, проигнорировала его пожелание получить сдачу и повернулась к нему спиной, бросив через плечо:
– На паперти подают, здесь только берут!
Когда минут через десять он пришел в себя, смирился с потерей денег и решил повторить попытку бегства, Муся вновь взяла его в оборот.
– Глеб, сейчас можешь свалить, – милостиво разрешила она, – но к семи часам подъедешь по этому адресу, – она сунула ему в руку бумажку. – Праздновать встречу будем у Короткова – он сейчас главврач в оздоровительном комплексе. К тому времени там все уже разойдутся, и мы сможем вволю погулять и пошалить. Там есть сауна и бильярд. С нами будут "бэшники" и "вэшники" – всего человек двадцать, а может, двадцать пять. Повторяю: Светка тоже будет, я не обманываю. Придешь? – и она устремила на него взгляд быка, увидевшего красную тряпку.
– Не знаю. Как сложатся обстоятельства, – сухо произнес он.
– Ну и дурак! – разозлилась Муся. – Светка просила тебе передать, что будет обязательно! Я тебе передала? Передала! А теперь топай, куда собрался, и знай, что, если тебя не будет на вечеринке, я не умру от тоски.
Выйдя из школы, Глеб чуть было не выбросил бумажку с адресом в мусорный бак, но передумал и поехал в психоневрологический диспансер, где арендовал кабинет для приема пациентов.
39
– Любопытная история, – Глеб вежливо кивнул, отдавая дань экспрессии и эмоциональности рассказчика.
Врач импонировал Роману своей внешностью, спокойствием сильного человека. Уже тем, что внимательно выслушал его историю, ни разу не перебив, он располагал к себе.
– Уверен на все сто, что это и в самом деле происходило со мной, не было игрой больного воображения, как думают родители и прочие! – Роман упрямо наклонил голову, готовясь броситься в бой, услышав возражения психоаналитика.
Оставаясь наедине с собой, он сомневался в реальности тех событий, но если кто-то высказывал свои сомнения, то с пеной у рта пытался убедить собеседника в обратном.
– Я к "прочим" не отношусь, – улыбнулся Глеб. – Ничего фантастического я не услышал. Ты провел ночь на горе, пользующейся дурной славой. Побывал "в гостях" у сатанистов, развлекся на шабаше. Познакомился с журналисткой, выполнявшей редакционное задание. Получил сотрясение мозга средней тяжести и бронхит. Что тут невероятного? Сочувствую, но ничему не удивляюсь.
– А мандрагора, вырастающая из семени висельника? – Роман ехидно улыбнулся.
– Корень которой ты держал в руках? Мандрагорой это растение назвал вожак сатанистов, а что это было на самом деле, неизвестно. Примитивный фокус, его механизм доходчиво разъяснила журналистка. А что касается ощущений… Думаю, это последствия приема значительной дозы психотропного препарата, которым тебя попотчевали.
– Хорошо, а если я вам скажу, что та девушка, которая мне помогла, была вовсе не журналистка? – Романа раздражало показное равнодушие врача, и он не обратил внимания на то, что поменялся ролями с оппонентом: если раньше он доказывал реальность произошедших с ним событий, то теперь – их исключительность и фантастичность.
– Не важно, какова ее настоящая профессия, – с усмешкой произнес Глеб.
– Дело не в профессии, – нервничая, сказал Роман. – Не обнаружив среди столичных изданий газету с названием "Курьезе", я засел в Исторической библиотеке. Меня заинтересовала история девушки, которая была повешена в Лысогорском форте в 1913 году. Роясь в архивных материалах того времени, я нигде не нашел упоминания о данном факте. За время существования Лысогорского форта там было казнено более двухсот человек, и все они мужчины. Еще я выяснил, что в то время издавалась газета "Курьезе", которая выходила до 1916 года.
– Что ты этим хочешь сказать? – Психоаналитик лучезарно улыбнулся.
– Я искал, и моя настойчивость была вознаграждена – нашел подшивку газеты "Курьезе" в хранилище Исторической библиотеки, и в ней в 1912 году было напечатано стихотворение, подписанное "А. Мозенз". Продолжил искать, и в подшивке газеты "Киевские ведомости" за 1912–1913 годы нашел упоминание о громком деле двадцатидвухлетней отравительницы Анны Мозенз, обвиняющейся в смерти своего дяди, его жены и двух кузин. Вел это дело следователь по фамилии Брюквин. А также я нашел сообщение о том, что Анна Мозенз была казнена в ночь на 1 мая 1913 года.
– Ничего удивительного, значит, журналистке эта газета попалась раньше, чем тебе, – пожал плечами Глеб.
– Этих газет никто не касался лет двадцать, а то и больше, если судить по толщине слоя пыли. В библиотеке все так формализовано, там ведется строгий учет движения хранящихся изданий. Я проверил – эти газеты давно никем не были востребованы!
– Возможно, такие же газеты есть в хранилище другой библиотеки, где более популярны. А может, она случайно их нашла на чердаке дома своей бабушки. И потом, нет гарантии, что ты правильно запомнил название газеты, где она работает, – реально оценил ситуацию Глеб.
– На следующую ночь после посещения Лысой горы мне приснился странный сон, из которого я узнал фамилию следователя – Брюквин, это он вел дело этой несчастной девушки. А это было задолго до того, как я обнаружил стопку старых газет в хранилище библиотеки.
– Бывает, увлеченные какой-то идеей, мы подсознательно выстраиваем цепочку доказательств, подтверждая ее право на жизнь. Лжеидеи увлекают нас в мир иллюзий, и мы готовы искусственно создавать подтверждение их реальности, подтасовывая конечный результат, к которому мы изначально стремимся. – Глеб сделал паузу и внимательно посмотрел на пациента. – Наверняка у тебя есть свое объяснение тех событий и участия в них действующих лиц.
Роман согласно кивнул:
– Я думаю, что девушка, встреченная мною на Лысой горе, и есть корень мандрагоры, который обрел на некоторое время осязаемый образ. Одним словом, она – фантом Аники Мозенз, казненной в 1913 году! – Роман посмотрел на психоаналитика, ожидая его реакции на подобное заявление.
– Возможно, – к его удивлению, тот не стал отметать это сумасбродное предположение. – Но все призраки-фантомы имеют свойство развеиваться с утренним туманом. Был фантом – и сплыл. Забудь и живи своей жизнью. Закончишь учебу, получишь диплом и сделаешь свой вклад в историческую науку.
– Это не совсем так. Мне приснился сон-откровение. Он меня так потряс, что утром я сразу его записал, пока ничего не забылось. Хотите, я вам это прочту?
– С удовольствием тебя послушаю, – сказал Глеб, про себя делая выводы.
Случай явно был запущенный. Скорее всего, по классификации психопатий пациента можно было отнести к эмотивно-лабильному типу, у него возникают навязчивые представления, и эта патология прогрессирует.
Глубокая серая ночь. В грязном беззвездном небе светит одинокая желтая луна, периодически стыдливо прячущаяся за полноватыми тучами. Больно впиваются в лицо осколки-льдинки предательского дождика, капли которого замерзают на лету. Повышенная влажность, перепад температур создали ядовито-тяжелый туман, стелющийся ковром по траве. Возле входа в потерну № 6 стоит мрачная фигура в странном головном уборе с большими рогами, напоминающая своим видом скорпиона с поднятым над головой хвостом, и такая же грозно-опасная. Ночной владыка этих мест.
Неслышно скользя над травой, словно плывя на волнах густого тумана, тонкая, стройная светловолосая девушка в легком развевающемся светлом платьице приближается к страшной рогатой фигуре. Рогатый не видит ее, погруженный в мрачные думы. Лунный свет освещает лицо девушки – это журналистка из ночного бреда. Ее личико, тогда такое нежное и доброе, сейчас резко очерчено и выражает решительность, глаза яростно сверкают, а пухленькие губки искривлены в зловещей ухмылке. Длинные, густые волосы теребит ветерок, предвестник приближающегося утра.
– Доброй первой майской ночи, господин Брюквин! Со свиданьицем! – в голосе девушки слышна издевка.
Фигура от неожиданности вздрагивает и сразу теряет надменный вид. Сейчас видно, что это мужчина лет пятидесяти, маленького роста, хилого телосложения, в нелепой клоунской шапке с рогами и длинном неудобном плаще красного цвета. Шут на призрачной сцене театра ночи.
– Ты кто такая? Что ты городишь? Какой Брюквин? – Мужчина тщетно старается продемонстрировать невозмутимость и спокойствие, но голос предательски дрожит.