Ее звали Анна Мозенз. Друзья и близкие называли Аникой. Она была из семьи обрусевших немцев, но очень бедных. После смерти отца ее взял к себе дядя, брат покойного отца. Она поступила в университет, вскоре у нее появился жених, приятный молодой человек, но также без средств и перспектив. Можете представить себе брак бесприданницы-иждивенки и человека без будущего. – Девушка горько усмехнулась. – Вдруг заболевают одна за другой дядины дочери-близняшки, почти ровесницы Аники, и вскоре уходят в мир иной. Мать от горя кончает жизнь самоубийством, по крайней мере, все так решили. Заболевает дядя, душеприказчики готовят завещание, по которому практически все состояние после его смерти достается племяннице – Анике. Его здоровье ухудшается с каждым днем. Однажды домашний врач приглашает для консультации своего коллегу. Тот ставит неожиданный диагноз – отравление мышьяком. Дядя умирает. Вмешивается полиция, проводят эксгумацию трупов обеих дочерей – такое же заключение, отравление мышьяком. Выясняется, что было много странного и в смерти матери, возникает вопрос, не помог ли ей кто-нибудь уйти из жизни? Подозрение падает на Анику. Ее арестовывают. Она в ужасе, не может понять, как ее могут подозревать, – ведь это была ее семья, ее сестры, ее родной дядя! А как она любила его жену! Следствие приходит к выводу, что у нее должен быть сообщник. Делают вывод, что это мог быть ее жених. От ареста его спасает смерть – он кончает жизнь самоубийством. По крайней мере, обнаруживают некоторые детали его одежды на берегу Днепра, тела не находят. Вскоре находят бродяг, польстившихся на его одежду. Они сообщают, что, кроме одежды, было письмо, но его так и не находят. Превратности судьбы! Начинается процесс. Не выдержав душевных мук и унижений, кончает жизнь самоубийством мать Анны. Аника сломлена, но не признает себя виновной. Приговор суда – виновна, смерть через повешение. Она гордо отказывается подавать апелляцию. "Я не виновна, поэтому не буду просить о снисхождении", – заявляет она своему адвокату. Целый год девушка провела в застенках Киевской губернской тюрьмы и была казнена через год после казни убийцы Столыпина. Даже перед смертью заявила, что невиновна…
Немного пофантазируем: может, она к этим отравлениям не имела никакого отношения? Возможно, все эти смерти устроил ее жених?
Предположим, боясь ареста, он покончил с собой и оставил покаянное письмо, которое снимало вину с Аники, но злой рок не дал этому письму попасть по назначению!
Хотя, возможно, он вовсе и не покончил с собой, а, инсценировал самоубийство и длительное время скрывался в дальних краях. Еще раз покаяться не давал страх за свою жизнь – узнают, что он жив, разыщут и казнят!
И воспоминания о невинно загубленных им душах терзали его всю жизнь, и он вздрагивал во сне, когда они ему снились и взывали об отмщении! А может, отмщение и свершилось в годы Гражданской войны, междоусобицы, руками солдат не важно какой армии. Возможно, когда его, визжащего и трясущегося от страха, тащили к стенке, чтобы расстрелять, он, осознав, что спасения нет, слезно молил, чтобы его покаянное письмо о загубленных душах и опороченном имени любимой куда-нибудь передали. Но куда? Да и кто стал бы этим заниматься? И снова его покаяние не дошло по назначению, а в бесстрастных судебных делах давних лет Анна Мозенз значится как отравительница двух своих двоюродных сестер, дяди, его жены, за что и была казнена в Лысогорском форте. – Девушка умолкла ненадолго, а потом неожиданно заговорила резким хриплым голосом: – Сказки можно и в другом месте рассказывать. Нам нужно уходить отсюда, и как можно быстрее. Скоро здесь будут сатанисты, и встреча с ними сулит мало приятного!
Напоминание о сатанистах заставили Романа быстро подняться. Он чувствовал себя неважно, у него болела голова и его подташнивало – ничего удивительного, ведь за последние несколько часов он три раза терял сознание.
Они поспешили к выходу из потерны, и в это время у противоположного ее конца раздался вопль ярости:
– Они здесь! Уходят!
Роман и его спутница сбежали по наклонному полу прохода вниз и оказались в уже известном ему темном овраге. Помня о крутых склонах оврага, Роман даже не стал пытаться взобраться по одному из них и устремился вперед по его дну. Девушка бежала рядом, не производя никакого шума, словно тень. Сзади слышались треск кустов, проклятия и угрозы. Роман обезумел от страха и прибавил ходу. И вот произошло то, чего он ожидал и чего боялся, – в темноте с разбегу он налетел на дерево, и свет померк в глазах. Он уже привычно окунулся в небытие четвертый раз, успев перед этим подумать, что теперь может и не вернуться. Где-то далеко, но словно и в нем самом, прозвучал грустный голос девушки: "Она была невиновна, эта Аника Мозенз. Знай это!"
Очнулся он снова в потерне. Болели голова, грудь и живот, его тошнило. Роман закашлялся, боль в груди стала такой, что он не мог вздохнуть. От кашля тошнота усилилась и его вырвало. Уже светало, но было еще довольно темно, так как снаружи моросил дождь. Воспоминания о событиях этой ночи снова нахлынули на него, и он был безмерно рад, что жив и относительно здоров, хотя и весьма относительно. Сильно болела голова, что было неудивительно после всех пережитых перипетий.
Роман осторожно ощупал голову, которой довелось выдержать столько испытаний. Он поднялся и, чувствуя головокружение, пошатываясь, пошел вверх, к серому пятну выхода. Произошедшее прошлой ночью казалось чем-то нереальным. У выхода из потерны он остановился. Его одолевали сомнения – он помнил, что сатанисты преследовали их буквально по пятам, но как же он снова оказался здесь? Неужели они опять не заметили его, когда он ударился о дерево и упал? Судя по угрозам, которые они изрыгали, в покое его не оставили бы.
Куда исчезли девушка и Гоша, которого он так и не видел? А был ли Гоша на самом деле? Могла бы девушка одна ночью прийти на Лысую гору? Может, это был сон после небытия, и он, ударившись головой в потерне, пролежал всю ночь в беспамятстве, одолеваемый видениями? Но как он получил столько новой информации и, наконец, откуда знает это новое слово – потерна, которого еще вчера не знал? А история девушки, безвинно казненной в Лысогорском форте? Может, вся эта информация – только плод его больного воображения?
Он продолжал стоять у выхода из потерны. Перед ним расстилалась большая площадка, покрытая плитами, посредине высилась каменная глыба-стела. При утреннем свете, пусть даже небо было хмурым, все выглядело прозаически, не было ничего зловещего, пугающего. На стеле была выбита надпись, гласившая о том, что она воздвигнута в 1982 году в честь 1500-летия Киева. Не было ничего таинственного в этом обычном памятном знаке. Разве что на нем кто-то белой краской изобразил три цифры – 666, "число зверя". Не оказалось тут ни останков бедного щенка, ни следов крови. Возле камня не было ничего, к чему можно было привязать веревки, которыми ночью удерживали его руки. Он обследовал площадку и не обнаружил ни следов трех больших костров, которые горели по углам треугольника ночью, ни остатков магического круга, нарисованного вокруг стелы. Тщательно все осмотрев, он не нашел никаких следов шабаша сатанистов. Лишь изрядно промок под дождиком. Только реальные камень и площадка были из ночных галлюцинаций! Может, он действовал ночью как сомнамбула, находясь в горячечном бреду после полученных ударов судьбы?
Роман вернулся в потерну. Там он обнаружил ржавую металлическую трубу, за которую мог зацепиться, после чего стукнуться головой о кусок бетона или один из камней, в изобилии валяющихся на полу. Он спустился к противоположному выходу из потерны и стал возвращаться тем же путем, каким и пришел. Когда проходил мимо голого дерева, на его верхушке уже ничего не висело. Это была еще одна странность, которую он заметил на обратном пути. Зачем кому-то ночью или даже ранним утром снимать полоски материи, которые висели на высоте метра три над землей, на голом, почти без сучков, дереве?!
Возле детской площадки он наконец вспомнил о Маринке, как о ком-то давно забытом. Маринка и все, что с ней было связано, канули в Лету, оказавшись за закрытой дверью прошлого, которую снова открывать не было ни желания, ни сил. Показались смешными переживания, заставившие его вчера ночью забраться на Лысую гору. Гораздо больше его волновали воспоминания о той необыкновенной девушке-журналистке и событиях минувшей ночи. Кто эта девушка – призрак из ночного бреда или обыкновенный человек? Как ее зовут, где ее можно найти?
Роман увидел киоск с прессой и подошел к нему. Судя по округлившимся глазам киоскерши, он не производил впечатления покупателя прессы. Глаза у нее еще больше округлились, когда он попросил номер газеты "Курьезе". Наверное, она не покрутила красноречиво пальцем у виска только потому, что не могла предугадать его возможных ответных действий. Ведь психи бывают разные. Когда он настойчиво повторил свою просьбу, сообщила, что такая газета в Киеве не издается, и вообще она о ней никогда не слышала и никогда ее не получала. Он начал расспрашивать, где, по ее мнению, она может издаваться, и тогда она еще больше занервничала и пригрозила вызвать милицию.
Роман вышел к остановке троллейбуса. Утро уже было в разгаре, толпы жаждущих уехать штурмовали редкие троллейбусы. Его обогнала девушка с длинными рыжими волосами, в светлом плаще. Ее пакет зацепился за него и выпал из рук. Роман наклонился, поднял его и протянул девушке. Она дико вскрикнула и буквально вырвала у него пакет, после чего вклинилась в толпу, яростно работая руками. Это была Лара, ведьма из ночного бреда. Роман рванулся за ней, но догнать не успел. Приложив неимоверные усилия, она втиснулась в троллейбус. Двери лениво закрылись, троллейбус тронулся и величаво поплыл по улице, унося Лару и ответы на все незаданные им вопросы.
Роман стоял остолбеневший, рой мыслей кружился в его голове. Неужели это она?!
Вскоре он вновь поднялся на Лысую гору в надежде встретить зловещего пастуха с козами, но быстро осознал тщетность своих попыток и стал спускаться.
Роман не смог найти беспалого старика с козами, который ночью привиделся ему главарем секты сатанистов. А может, и не привиделся? Он не догнал Лару и вновь остался в неведении относительно ночных событий. Где правда, а где бред? Почему, увидев его, она испугалась и убежала? Ведь он не урод и не маньяк, и раньше, при случайных встречах, она его не боялась! Они даже обменивались вежливыми, ничего не значащими фразами. Неужели фантасмагория ночных событий имеет реальную основу?!
"Я верю в невозможное, иначе все, что случилось со мной, – это горячечный бред! Плод болезненного воображения! Призрак больного подсознания! Я желаю встретить ту девушку-журналистку, и если верны мои фантастические предположения, то даже знаю место, где ее можно будет найти! Поэтому сегодня ночью вновь буду на Лысой горе!"
Наступивший день принес сплошные неудачи и хлопоты. Разыскав комнату, где жила Лара, Роман с удивлением узнал, что она недавно отсюда съехала и нового адреса не оставила. Узнать ее место работы также не удалось – его никто не знал! Продолжался ночной бред – жила здесь на протяжении года девушка по имени Лариса, общалась, дружила с девчонками и ребятами, а ничего конкретного о ней никто рассказать не мог. А может, не хотел? С этими мыслями Роман возвратился в больницу.
Потратив время на поиски, он пропустил утренний обход лечащего врача, потому что появился в больнице в двенадцатом часу дня. Был грандиозный скандал! Ему еще повезло, что он успел вернуться до того, как вызвонили его родителей. Пришлось выхлебать целую бадью оскорблений и унижений, но конфликт удалось погасить. Однако на всякий случай он встретил родителей возле больницы и целых два часа прошагал с ними по парку, но не допустил их встречи с врачами.
После их ухода Роман вновь помчался в общежитие, обошел улицы вокруг Лысой горы, вымок до нитки под моросящим дождиком, но ни Лару, ни деда с козами не обнаружил.
У него сильно болела голова, подташнивало, глаза воспалились, и, по всей видимости, снова начала подниматься температура. Сил на продолжение поисков не было никаких, поэтому он все же решил не идти ночью на Лысую гору и вернулся в больницу.
Когда Роман оказался в палате, он почувствовал, что его бьет озноб, а значит, температура была высокой. Не желая снова вызвать недовольство медперсонала, он не стал обращаться к дежурному врачу, а просто лег на кровать и укрылся с головой, чтобы согреться. Высокая температура вызвала состояние, близкое к бреду, – обрывки фраз, картинки событий, реальных и нереальных, теснились в воспаленной голове, и вскоре он провалился в беспокойный сон.
36
Ранний телефонный звонок заставил Глеба вскочить с кровати – вдруг это звонит клиент? Как только он поднял трубку и "алокнул", услышал сигналы отбоя. Глеб чертыхнулся, постоял возле телефона пару минут и, так и не дождавшись повторного звонка, вернулся в кровать. Посмотрел на часы – до запланированного подъема оставалось целых сорок минут. Сон не хотел возвращаться, и после пятнадцатиминутного ворочания на кровати Глеб решил встать. Три дня тому назад он поклялся себе по утрам заниматься зарядкой. Для поддержания физической формы он определил себе комплекс упражнений: пятьдесят отжиманий от пола, сто приседаний, пятьдесят качков для пресса, уперев ступни в жесткие ребра батареи.
"Вроде и не пьяный был, а придумал себе такие мучения! – недовольно подумал Глеб, рассматривая себя обнаженного в зеркале. – Бицепсы, трицепсы вроде еще просматриваются. Мышцы живота подплыли, но они и раньше рельефными не были, а с каждым годом возраст дает о себе знать".
"Мои года – мое богатство", – пришли в голову слова известного в прошлом шлягера, и Глеб разозлился: "Какая дурость! Прошедшие года – богатство? Прошлое – ничто! Имеет ценность только настоящее! Ностальгируют лишь полные кретины, ничего не добившиеся в жизни. Важны только настоящее и будущее. Особенно настоящее, а я им, в общем-то, доволен, грех жаловаться". В прошлом осталось то, что он не хотел вспоминать: безденежье, тюрьма, смерть Ольги, женитьба на Гале.
С Галей он на удивление безболезненно расстался полгода тому назад. Они разменяли квартиру на две однокомнатные. Хотя сейчас он ютился в крохотной гостинке, зато жил здесь один. От одиночества он не страдал. Слава Богу, теперь у него была солидная частная практика, постоянные клиенты и неплохие заработки. Осталось еще немного скопить деньжат, и он купит квартиру в доме улучшенной планировки, в новостройке. И вниманием женского пола он не обойден.
В последнее время вдруг стали названивать бывшие коллеги по институту, пытаясь наладить с ним отношения. Вскоре он получил этому объяснение – в институте сменился директор, и новый руководитель объявил конкурс на замещение должностей начальников отделов и лабораторий. На этой неделе ему позвонила начальница отдела кадров и передала пожелание нового директора института поучаствовать в конкурсе, поскольку тот считал Глеба наиболее подходящей кандидатурой. Предложение застало Глеба врасплох: с одной стороны, он сейчас благодаря частной практике был материально устроен и даже вернулся к написанию докторской диссертации, с другой – вновь заняться научной деятельностью было очень заманчиво. И для докторской диссертации ему требовалось пополнить объем печатных работ, заявить о себе после долгого молчания, а этому способствовала бы работа в научно-исследовательском институте. Доброжелатели из института нашептали Глебу на ухо: новый директор Варавой крайне недоволен, ищет ему замену. Сопоставив этот слух и звонок начальницы отдела кадров, ранее верной прислужницы Варавы, он понял, кого новый директор хочет видеть своим заместителем. Такая должность была для него весьма заманчивой, да и задетое самолюбие было бы удовлетворено. Не так давно маленький диктатор Варава, словно подачку, предлагал ему всего лишь должность младшего научного сотрудника. Так что Глеб стал собирать документы для участия в конкурсе.
Прошлой ночью он почти не спал, работал над статьей для журнала "Вопросы психологии", должной стать трамплином для издания монографии на эту же тему. Поэтому ранний звонок, разбудивший его, был некстати – ему надо быть свежим, выспавшимся.
"Зарядка подождет, вначале просмотрю то, что написал накануне", – решил Глеб, глядя на коврик, который ждал его для занятий физкультурой.
Ночные бдения были не напрасны – написанное претерпело лишь небольшую правку. Ему осталось еще немного: поработает сегодня вечером – и статья будет готова. Глеб был "совой", самые толковые мысли ему обычно приходили в ночное время, и он отложил статью в сторону. Глеб, взглянув на стенные часы, понял, что время еще есть и от зарядки не отвертеться. Со вздохом он подошел к коврику.
Телефонный звонок застал его на тринадцатом отжимании. Вскочив на ноги, он помчался к телефону, словно тот был его спасением от мучений, которые он сам себе придумал.
– Говорите! – крикнул он в трубку, в которой что-то шумело, скрипело, хрипело, – пора было менять аппарат.
Сквозь эту какофонию прорвался женский голос, он сразу его узнал. Это была школьная староста Маруся, сокращенно Муся.
– Глеб, ты поросенок! – прокричала Муся в трубку. – Ты до сих пор дома?! Ты что – склеротик?
– Где же я должен быть? – раздраженно спросил он.
– Я так и знала, что ты забудешь! Две недели тому назад я тебя предупреждала, и ты обещал! Какое сегодня число?
– Бедняжка Муся, у тебя нет календаря, и теперь по утрам ты по телефону узнаёшь, какой сегодня день? Если тебе это поможет, то сегодня двадцать второе июня, – зевая, сообщил он.
– Что ты мне обещал, помнишь? – продолжала допрос неугомонная Муся.
– Я готов выполнить все свои обещания, но я вроде не собирался на тебе жениться? – мрачно ответил он.
– Да нет же! – рассмеявшись, воскликнула Муся. – По голосу я понимаю, что ты только встал и ничего не помнишь. Быстро приведи себя в порядок и дуй сюда.
– Это куда же? – поинтересовался он.
– На кудыкину гору! – разозлилась она. – Двойной юбилей у нас. Двадцать лет тому назад мы окончили школу, которой сегодня исполняется пятьдесят лет! Не придешь – зарежу! – пригрозила она. – В твоем распоряжении максимум час. Пока. Буду звонить остальным придуркам с короткой памятью. Почему я должна за всех все помнить?! – тоскливо поинтересовалась она.
– У тебя тоже должны быть в жизни маленькие радости – это моменты, когда ты чувствуешь себя умнее других, – брякнул Глеб и бросил трубку.