Шуба, пес шелудивый, был крепко бит и потому учен. Он ещё не видел, кто появился в квартире, но уже понял - менты. Властный голос, грохот, с которым распахнулась дверь, - все говорило о профессионализме напавшего.
Руки у Шубы работали быстрее головы. Он оттолкнул китайца подальше. Тот потерял равновесие и упал на пол.
Шуба вырвал из-под мышки "ТТ" - Тульский Токарева, 1939 года рождения пистолет, возраста пенсионного, но удобный и безотказный.
Ох, не стоило Шубе делать резких движений. Такого стрелка, как Лунев, обогнать дано не каждому.
"Глок" всхлипнул, будто простуженный стрелок кашлянул в кулак. Со звоном о стену ударилась выброшенная из пистолета гильза.
Шуба не успел даже сбросить с "ТТ" предохранитель. Пуля попала ему в грудь, отбросила тело на подоконник. "ТТ" вылетел из руки и, как хоккейная шайба, плашмя откатился по полу в сторону.
Второй выстрел достал Винта, который запырхался, извлекая пистолет из-под тугого ремня.
Комнату заполнила пороховая горелая горечь.
- Вставай!
Лунев тронул ногой китайца. Тот вскочил испуганный, с посеревшим лицом. Покорно поднял руки, демонстрируя смирение и покорность.
- Моя убивай не надо, - сказал он негромко. - Моя тебе хорошо плати.
- Опусти руки. - Лунев тронул его за локоть. - Твоя что тут делай?
Лунев задал вопрос и сам устыдился того, как его произнес. Сказалась дурная привычка коверкать слова, обращаясь к азиатам: "твоя-моя". А ведь большинство китайцев и корейцев, отправляясь в Россию, уже владеют минимальным набором ходовых русских слов. И если искажают их, то только в силу приверженности к родному языковому строю.
- Я бизнесмен. - Китаец говорил на сносном русском. - Продавай, покупай, кругом торговай.
- Как здесь оказался?
- Оказался? - Китаец задумался, силясь понять значение незнакомого слова. Потом до него дошло. - Оказался нехорошо. Они меня прямо хватай. Поймай как курила. Цап! И я уже тут. Ты сюда не приди - они меня совсем контроми. - Он чиркнул большим пальцем по горлу. - Злой, собака! Ю-ю!
- Как зовут?
- Меня? - Китаец подкрепил вопрос жестом, воткнув большой палец себе в грудь. - Чен Дусин. Бизнесмен. Очень рада.
- Это твое? - Лунев указал на вещи, лежавшие на диване.
- Моя.
- Забирай.
Китаец бросился к имуществу. При этом улыбался и качал головой:
- Забирай, забирай, чичас.
Неожиданно он плюхнулся животом на пол, ужом скользнул к лежавшему у дивана "ТТ".
Выстрел ударил по перепонкам. За спиной Лунева с шумом рухнуло что-то тяжелое.
Чен Дусин поднялся с пола. Посмотрел на Лунева. Отбросил пистолет.
- Я ему мало-мало пупу!
На полу, разметав руки, лицом вниз лежал "сифилитик". Рядом с правой рукой валялся его пистолет.
- Уй, собака!
- Забирай вещи быстрее! Уходить надо.
- Да, да, забирай!
Китаец схватил с дивана матерчатый, похожий на патронташ пояс. Было видно - приспособление предназначалось для перевозки денег под одеждой. Трясущимися пальцами вытащил из карманчика две стодолларовые купюры, протянул Луневу.
- Моя ваши. Благодарю.
Лунев подумал и взял деньги. В конце концов они заслужены. Сунул в карман. Тряхнул пистолетом.
- Паспорт!
Китаец протянул документ. Лунев раскрыл корочки. Взглянул на фотографию. Прочитал аккуратно вписанную печатными латинскими буквами фамилию: "Чен Дусин". Китаец не соврал.
- Ты, - Лунев ткнул кулаком в грудь китайца, - здесь не был. Ничего не видел. Понимаешь?
- Моя понимаешь. Моя здесь, - Чен обвел комнату рукой, - совсем не был. Никому не видел. Так?
- Так. Ты умный человек, Чен.
- Я умный. - Чен улыбнулся и стал застегивать пуговицы на пиджаке.
Лунев нагнулся, взял "ТТ", из которого стрелял китаец, вытер его носовым платком. Кинул оружие под стол. Платок сунул в карман.
Из дома они вышли вместе…
Тем же вечером в казино "Уссури" "шестерка" Гулливера из местной милиции сержант Вениамин Горошко докладывал шефу о происшествии на Магаданской улице, в доме четыре, квартире восемь. Там положили трех бойцов из верной Гулливеровской братвы. Неизвестно только, кто и за что. Во всяком случае, именно в таком духе докладывал верный Вениамин папе Лене - теперь Гулливера именно так именовали в его кругу. Веник мог бы доложить и точнее, но боялся. Шуба затеял собственный бизнес, минуя шефа, втянул в него корешей, хотя все знали: если работаешь на сторону без благословения папы Лени, дергаться не положено. Поэтому Веник изрядно темнил.
Но Гулливер родом вовсе не из Непала, и делали его не пальцем и не палкой. Он смотрел в корень и тряс из мента душу, добиваясь подробностей. Гулливер подозревал, что в рассказе Веника не все чисто.
- Ты же кентовал с Шубой. Что он затеял?
- Не знаю, убейте меня, Алексей Павлович…
- Надо будет - убью. Так что Шуба затеял?
- Он Мао Цзэдуна водил. Наверное, пообщипать собирался.
Мао Цзэдун в новом лексиконе - китаец, но его появление в деле ничего не проясняло.
- И ты считаешь, что один Мао трех ребят положил? Или к нему из Гонконга кто-то на помощь подкатил? Как там следователи считают?
- Ребят из иномарки шлепнули. Беззубого из шубинского "ТТ" положили.
- Нашли иномарку?
- Волыну? Нет, она ушла. Вы помните разборку на Светлой речке?
- Ну. - Гулливер нахмурился. Тот случай он переживал до сих пор. Его ребята купились на обещание азербайджанца по кличке Мулла прийти на мирное толковище, явились к месту без оружия, их там и перестреляли, как беспомощных котят. Гулливер тогда засадил большие деньги, чтобы получить результаты баллистической экспертизы. Было установлено, что его боевиков положили из пистолета иностранного производства, в котором использовались девятимиллиметровые патроны "парабеллум". Но куда ушел ствол и кто его держал в руках, установить следствию не удалось. На ствол объявили розыск.
- Так что с той разборкой?
- Судя по всему, мужиков положили из той же машинки. Все тик в тик.
Гулливер засадил в пространство матюка, круто и длинно.
- Я этого Муллу возьму на кукан! Он этот день запомнит. Ты, Веник, держи меня в курсе…
- Так точно.
Венька отошел от папы Лени и вытер вспотевшую шею платком: пронесло.
***
Школа, в которой Дора Михайловна заведовала до того, как открыла собственную частную гимназию, догорала медленно и чадно. Денег на ремонт администрация края не выделяла. Здание ветшало. Учителя один за другим уходили на вольные хлеба. Математики - в фирмы бухгалтерами, преподаватели иностранного языка - переводчиками в совместные предприятия. Было видно, что государственное образование рушится и судьбы его меньше всего беспокоят чиновных мужей. Мало это беспокоило и Дору Михайловну. Она уже получила регистрационные документы на частную гимназию и ждала, когда губернатор даст команду передать ей приглянувшийся особняк бывшей музыкальной школы.
Неплохо обстояли и сердечные дела Доры Михайловны. В домашнем треугольнике отношения устаканились и для каждого угла определилось собственное место. Постепенно Дора Михайловна вообще освободила Гулливера от обязанности уделять ей часть ночного времени. Она завела себе друга - спортсмена, который сошел с дистанции официальных соревнований по возрасту, устроила его учителем физкультуры в своей школе. Постоянно изнывавший от неутоленной страсти Тихон Головко - Тишечка - был другом преданным, горячим. При каждой возможности он проявлял обуревавшие его чувства и страстность. То старался ущипнуть Дору Михайловну за ягодицы, то словно случайно касался её коленей, трогал грудь. Директрису это заводило, но она изображала сердитость, вразумляюще говорила: "Ты что, сдурел?! А если нас увидят?" Сама же чувствовала, что такие заигрывания возвращают её к молодым годам, когда она была полна сил и очарования, и парни на танцах наперебой приглашали её, чтобы потискать упругое, отзывчивое на ласки тело…
Счастье взаимного чувства дало неожиданную трещину в одночасье. Однажды Дора Михайловна засиделась в кабинете. В школе давно отзвенели все звонки. Опустели классы, стало тихо в коридорах. Заперев дверь директорской, она пошла к выходу. На первом этаже у входа в спортзал остановилась. Ей показалось, что там кто-то плачет.
Дора Михайловна осторожно открыла дверь. Звуки сделались яснее, и теперь было можно понять, что происходило в дальнем углу за спортивными матами, сложенными высокой кучей: там… любились…
Стараясь ступать как можно тише, директриса подошла к матам вплотную. Первым, что она увидела, были красные ягодицы и спина, обтянутая черной футболкой. Все это ритмично двигалось, создавая впечатление, что учитель физкультуры Тихон Антонович тренируется в отжиме на руках.
- У вас дополнительные занятия? - Дора Михайловна пропела вопрос со всей музыкальностью, на которую была способна. - Я вам не помешала?
Нет ничего более неприятного, нежели оказаться без порток перед лицом начальства. Особенно если нельзя поддернуть штаны, которые сняты и лежат в стороне. Поэтому физкультурник опустил руки вниз, ладони сложил лопаточками одну на другую и прикрыл ими шерстяной рыжий клок ниже пупка: стеснительность - это чувство врожденное.
- Тихон Антонович, - слова холодные и строгие, как военный приказ, - потрудитесь завтра же подать заявление об уходе. По собственному желанию. Между нами возникла несовместимость. Теперь, глядя на ваше лицо, я все время буду видеть ваш покрытый пупырями зад…
- Да, я понял. Конечно…
Дора Михайловна его уже не слушала. Она обратила взор на замершую на спортивном мате подружку физкультурника. Та лежала совершенно нагая, скрестив ноги, одной рукой закрыв лицо, другой ещё не до конца созревшие груди.
- Леночка, встань! Оденься, и пойдем ко мне.
Леночка Демина - отличница и ужасная скромница, староста десятого "А" класса, дочка слесаря-папы и парикмахерши-мамы, победительница двух литературных олимпиад района…
Еще три года назад Дора Михайловна испепелила бы Леночку взглядом, направив на неё перст указующий, гневно произнесла:
- Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…А ты?
Время изменило характер и взгляды. Больше всего в этот момент Дора Михайловна боялась, что Леночка дернется и убежит. Но та оказалась на удивление покорной и беспомощной. Директриса привела её в свой кабинет.
- Садись.
Усадив Леночку на диван, где обычно располагались учителя, Дора Михайловна закрыла дверь на ключ. Вернулась, устроилась рядом. Положила властную руку на голову ученицы и повернула её лицо к себе.
- Он тебя изнасиловал?
- Нет. - Леночка старалась опустить голову, но Дора Михайловна сделать это не позволяла.
- Ты его любишь?
- Нет.
Еще одна попытка не глядеть директрисе в глаза. И опять твердая рука не позволила отвернуться.
- Что заставило тебя лечь с этим вонючим козлом?
Леночка всхлипнула.
- Милая, - голос директрисы звучал успокаивающе, - ты меня не стесняйся. Мы здесь две бабы, и я тебя всегда пойму.
Леночка кивнула, но ничего не ответила.
- Ты так стонала, тебе было плохо?
- Нет.
- Значит, тебе это нравилось?
- Да.
- И часто у тебя с ним такое?
- Да.
- Если ты его не любишь, то почему? Он заставляет?
- Он платит.
- И много?
- Нет.
- Сколько, если не секрет?
- Пятьдесят.
- Подлец!
Дора Михайловна возмущалась совершенно искренне. Это она регулярно снабжала подонка карманными деньгами. Она сама! А он… О, дрянь! Мерзкая крыса! Гадкая! Вонючая!
Однако чувства оскорбленной женщины ни в чем не проявлялись.
- Ты расстроилась, девочка? - Дора Михайловна гладила Леночку по голове, по щеке, притянула к себе и прижала. Леночка припала к ней, заплакала громче. - Не плачь, милая, не надо. Сейчас умойся, и поедем ко мне.
Машина Доры Михайловны - "Хундаи-Соната" - ждала хозяйку на улице. Двадцать пять тысяч долларов и личный шофер у директора школы! - не хо-хо! Леночка, которую больше всего мучили не угрызения совести, а досада на то, что она так глупо попалась, смотрела на признаки роскоши с завистью и восхищением.
Шофер, пожилой седовласый мужчина в строгом костюме ресторанного швейцара - черные брюки с золотыми полосками лампасов, пиджак в талию с золочеными пуговицами, фуражка с высокой тульей и белью перчатки, - словно вышел из кинофильма о жизни американских миллионеров. Он распахнул дверцу, пропустив Леночку. Затем обошел машину и с другой стороны усадил хозяйку.
Леночка опустилась на скрипнувшую вишневую кожу сиденья, вдохнула специфический запах новой дорогой игрушки и оказалась в другом, ранее неведомом ей мире: вот это жизнь!
В школе уже давно говорили, что Дора Михайловна выдала дочь за крупного бизнесмена и теперь пожинает плоды такой удачи. Зять построил для семьи кирпичный коттедж в живописном пригороде. Это вам не двухкомнатная квартира в панельном доме на троих, где от рождения жила и росла Леночка.
Вид особняка, к которому они подкатили на "Сонате", сразил гостью. Не дом - картина. Теремок из фигурного камня. Сводчатые окошечки. Крылечко, прикрытое навесом в виде небольшой крепостной башенки. Одна из боковых стенок увита лозой дикого винограда, несъедобного, но очень красивого.
Двери открыла экономка - круглощекая, добрая с виду женщина лет пятидесяти. Не обращая внимания на Леночку, спросила хозяйку:
- Мадам будет ужинать?
Мадам! Вот оно, настоящее! Не девушка, как окликают тебя на улице, не женщина, как обращаются к покупательницам в магазинах продавцы. Мадам!
Глупо, но почему-то вспомнились слова легкомысленного романса: "Мадам, уже падают листья…" Хотя, судя по всему, для директрисы листопад ещё не наступил. Мадам выглядела величавой, спокойной, цветущей…
- Да, Лиза, ужин. На двоих. И приготовь, пожалуйста, ванну.
Экономка ушла. Дора Михайловна положила руку на плечо Леночки.
- Сейчас ты пойдешь искупаешься. - Она брезгливо скривила губы. - Смой с себя запах этого козла. Я его так и чувствую. И потом ты лежала на мате…
Леночка сжалась как от удара. Хватило сил только на то, чтобы едва слышно ответить:
- Да, мадам.
Она вошла в ванную комнату, сверкавшую голубой итальянской плиткой с синими ирисами. Такой же голубой была и сама ванна с удивительно удобной и красивой душевой кабиной. Ванну наполняла вода, поверх которой возвышалась пушистая ароматная белая пена.
Из ванной Леночка прошла в столовую - в просторный зал, отделанный дубовыми панелями, с высоким потолком, роскошной хрустальной люстрой. Длинный стол, за которым свободно могли разместиться по меньшей мере человек двадцать, был накрыт всего на две персоны. Дора Михайловна сидела во главе стола, по правую руку стоял прибор для гостьи.
- Ты пьешь коньяк?
Вопрос прозвучал невинно, буднично, но Леночка замялась: как-никак спрашивала директриса. Дора Михайловна понимающе улыбнулась.
- Не стесняйся. Я налью.
Коньяк Леночке до этого пить не приходилось: дорого, хотя водку она уже пробовала. Да и как можно иначе - доучиться до десятого класса и не выпить ни разу?
После трех рюмок все, что сковывало мысли и поведение Леночки, ушло, утонуло в легком хмельном тумаке. Светлое чувство свободной радости овладело ею. Она наконец-то но в кино увидела, не в книге прочитала о том, что такое настоящее богатство и жизнь, что такое раскрепощенность и независимость. Тихое скольжение экономки за спиной. Вопросы, задаваемые вполголоса.
- Вам подать? Вам добавить? Сейчас, пожалуйста…
- Милая, - голос Доры Михайловны звучал вкрадчиво и добро, - теперь расскажи мне все. Без утайки. Мы ведь уже подружки?
- Да. - Леночка выдохнула ответ со всей искренностью человека, очарованного гостеприимством и атмосферой взаимного доверия.
- Как вы зовете физкультурника между собой?
- Кот Тишка.
Дора Михайловна поощряюще улыбнулась.
- Очень метко. Ты сказала, что встречаешься с ним часто. Как долго?
- Уже год.
- Тебе это очень нравится? Так? Леночка опустила глаза.
Дора Михайловна положила тяжелую ладонь на её руку.
- Чего ты испугалась? Хочешь, я скажу, что это мне тоже очень нравится. Но я - женщина…
- Я тоже.
- Не надо, милая. Ты ещё глупая девчонка, которая не знает, чего ей хочется.
Такое недоверие задело Леночку.
- Я знаю, чего мне хочется, - упрямо сказала она. - Можно я ещё выпью?
Дора Михайловна посмотрела на гостью насмешливо. Подумала со скрытым злорадством: "Нет, все же не школа, не литература, а улица и телевидение воспитывают сегодня людей, будят в них зависть, желания, жадность".
- Пожалуйста, только тебе не станет плохо?
- Нормально.
- И давно ты… давно ты женщина?
- С четырнадцати.
- О-ля-ля! Это уже стаж. Ты мне дала фору. Я только в двадцать один впервые…
Дора Михайловна из скромности соврала на пять лет, но соврала убедительно. Леночка хихикнула.
- У нас акселерация, - и вдруг спросила: - Вы на меня не сердитесь?
- За что?..
- За это…
- Если и сержусь, то за то, что хуже места ты найти не могла. Да, кстати, кто из девочек…
Леночка поняла с полуслова.
- С Тишкой?
Дора Михайловна чуть не поперхнулась, хотела спросить: "Значит, не только ты?" - однако сдержалась.
- Да.
- Еще Тонька Штиль.
Дора Михайловна сразу представила Тоню - высокую, толстую деваху с огромными ляжками, которые при ходьбе терлись друг о друга, с грудочками в виде кукишей годовалого младенца.
- И все?
- Сейчас не знаю, но до меня с ним была Алла Пахоменко.
- Эта, из восьмого класса? - Дора Михайловна изумленно вскинула брови. - Эта вертлявая пигалица? И она тоже? И он всем платит?
- А вы думали? - Леночка смотрела на директрису с гордостью победительницы.
- Значит, тебе это на самом деле так нравится?
- Да, - Леночка расслабилась и уже ничего не стеснялась, - я балдею. Становлюсь сама не своя. И потом ко всему - деньги. Это у вас все есть.
- Положим, и у меня всего нет. - Дора Михайловна вдруг посерьезнела. - А ты все же маленькая дурочка. Могла всегда ко мне зайти за советом. С такой фигуркой, с такими данными…
Дора Михайловна встала, подошла к Леночке, положила руки на её плечи, потом опустила их ниже и коснулась ладонями упругой груди.
- Детка, при тебе есть все. И ты продаешься за копейки? Да с такими данными… - Дора Михайловна сжала грудь Леночки так, что та от боли вскрикнула.
Это была маленькая месть, но даже после неё на душе легче не стало. Что ещё будет впереди!
- А что, если я предложу тебе работу? Ты умная, красивая. У меня подруга заведует казино. Она ищет таких девушек, как ты. Там жизнь, там богема…
- И какая эта работа?
- Я в казино не бываю. Не до того. Но ты, если захочешь, можешь поговорить с хозяйкой. Я знаю, работающие у неё девушки уже имеют свои машины и дачи…
- Вы серьезно?