"Не случалось ли вам на замороженном стекле или в зубчатой тени различить профиль человеческого лица, профиль иногда невообразимой красоты, иногда непостижимо отвратительный?"
Теперь Светлова уже не могла не думать про портрет Роппа… Пожалуй, безусловно, второе: "непостижимо отвратительный"!
Светлова снова углубилась в чтение…
"За дверью послышался шорох, как будто хлопали туфли, известка посыпалась с печи на пол…
В эту минуту обе половинки двери тихо, беззвучно стали отворяться; холодное дыхание повеяло в комнату; дверь отворялась сама; в той комнате было темно, как в погребе.
Когда дверь отворилась настежь, в ней показалась фигура…"
В это время в соседней комнате щелкнул автоответчик - и столь отрешенно углубившаяся в чтение Светлова чуть не подпрыгнула от ужаса.
"Что ж… - подумала она, - если Глинищевы прониклись такими же настроениями, их можно понять!"
Аня снова отыскала взглядом потерянную строчку:
"То был седой сгорбленный старичок; он медленно подвигался, приседая; лицо его, бледное и длинное, было неподвижно; губы сжаты; серые, мутные глаза, обведенные красной каймою, смотрели прямо без цели".
"Сколько, однако, у классика точек с запятой… - поразилась Светлова. - И что значит гений: все до единой - кстати! Н-да… Если ты хотела увидеть старика Роппа, Светлова, считай, что это случилось… - думала Аня. - И неудивительно, что Глинищевой он напомнил ее фамильное привидение".
В общем, если бы все словесные портреты составлялись с такой силой таланта - найти преступника не составляло бы особого труда.
Теперь уже с явным азартом она продолжила чтение:
"- А на что же мы будем играть? я вас предваряю, что душу свою на карту не поставлю… (Он думал этим озадачить привидение…) А если хотите, - продолжал он, - я поставлю клюнгер; не думаю, чтоб водились в вашем воздушном банке.
Старичка эта шутка нимало не сконфузила.
- У меня в банке вот это! - отвечал он, протянув руку.
- Это? - сказал Лугин, испугавшись и кинув глаза налево, - что это?"
Где-то когда-то у кого-то Светлова читала, что "Лермонтов - лучший наш прозаик". В общем, не согласиться было трудно.
"Опять раздался шорох, хлопанье туфлей, кашель старика, и в дверях показалась его мертвая фигура…"
Когда Светлова закрывала синий том, у нее чуточку вздрагивали пальцы.
Всю ночь ей снилась рука. Старческая… обтянутая желтоватой и сухой, как осенний лист, кожей… Просто одна рука. Она появлялась из какого-то белесого марева, проявляясь, проступая из него, постепенно, как из тумана…
Очевидно, этот сон был навеян строчкой из читанного накануне "Штосса". Она застряла у Светловой в голове и долбилась там, как крошечный, но неутомимый дятел.
Фраза эта была такова:
"Старичок протянул руку и взял золотой".
Глава 8
- Ну как? Не появлялся? - как можно более бодро и раскованно поинтересовалась Аня у соседки Роппа, когда та открыла ей дверь. Наконец Светлова снова добралась до Якиманки…
- Н-нет…
- Вы с какой-то странной неуверенностью отвечаете на этот, в общем, простой вопрос, - заметила Светлова.
- Нет. То есть да… Да с неуверенностью! Я отвечаю на ваш вопрос с неуверенностью.
- Вот как? В чем же вы не уверены?
Старожил коммунальной квартиры на Якиманке смотрела на Аню округлившимися от страха глазами.
- Там… там… Кажется, кто-то там бывает… Ночью.
- Где?
- В его комнате.
- Как это?
- Знаете, у Бориса Эдуардовича такое покашливание… характерное старческое. И он еще, знаете, хрустит пальцами… противно так. Так вот, я это слышала… Ночью!
И Светлана Дмитриевна рассказала Светловой о том, что с ней случилось.
- Вы можете мне снова открыть его комнату? - попросила Светлова.
Ни слова не говоря и вполне мужественно - правда, на подозрительно негнущихся ногах, - соседка Роппа прошествовала к его двери. Достала с выступа ключ…
А Светлова вошла. И сразу направилась к письменному столу.
Затаив дыхание, она заглянула в раскрытую книгу.
На странице действительно темнело небольшое пятно.
Но пятно это, разумеется, было засохшим, и понять, когда оно было оставлено, теперь смог бы только эксперт.
- Вы листали книгу? Дотрагивались до нее? - спросила Анна явно испуганную женщину.
- Нет…
- Точно?
- Клянусь.
- А кто-нибудь, кроме вас, заходил за это время в комнату?
- Нет.
- Нет?
- Во всяком случае, при мне…
- Значит, при вас - никто?
- А с другой стороны, когда меня нет, кто же мог бы? Если только он сам… возвращался.
- Значит, никто?
- Никто. Если только… - Светлана Дмитриевна запнулась.
- Да?
- Если только - той ночью…
- Вы хотите сказать, тогда ночью вам все это не почудилось?
- Да… так я и хочу сказать.
И женщина невольно опять поднесла к глазам правую ладонь:
- Понимаете… Я ведь все помню. Мне пришлось смывать его с руки.
- Что смывать?
- Пятно. Оно оставило у меня на пальце след.
Светлова тяжело присела на стул и опять разглядывала книгу:
"Достаточно назвать князей Волконских, Барятинских, Долгоруковых, Щербатовых, Козельских, Звенигородских и других… - прочитала Анна почти автоматически на раскрытой странице. - В этой череде фамилий особенно выделяются князья Оболенские, в свою очередь разделившиеся на множество ответвлений: Стригины-Оболенские, Телепневы-Оболенские, Тюфякины-Оболенские, Щепины-Оболенские, Нагие-Оболенские, Ярославовы-Оболенские, Туренины-Оболенские - в общей сложности больше двух десятков фамилий, большая часть которых пресеклась после трех-четырех поколений".
Почему-то Светлова никак не могла оторвать взгляда от этого слова - "пресеклась".
Сидела и тупо смотрела на буковки.
"Надо же… просто ум за разум заходит… - думала она. - Тюфякины, Нагие, Стригины… Разделились, ответвились, перемешались… пресеклись! Старики… Проклятия… И свежие пятна крови в комнате, где никого нет!"
Больше всего Светлову поразило не пятно.
Больше всего ее поразило, что книга сейчас была раскрыта на другой странице…
Это была другая страница! На той, что была раскрыта прежде, в прошлый раз, когда Светлова заходила в комнату Бориса Эдуардовича Роппа, было что-то про императора Павла и пожалование каких-то титулов… Кажется, баронских.
Книга и сегодня, правда, была та же. А вот страницы открыты - другие!
- Вы не могли бы ненадолго оставить меня здесь одну? - попросила Анна столь мужественно переносящую испытания соседку Роппа.
- Пожалуйста… Честно говоря, покину эту комнату без сожаления… Можно сказать, с великим облегчением.
Когда Светлана Дмитриевна вышла из комнаты Роппа, Светлова огляделась.
- А окно закрыто на шпингалет! - предупредила ее Светлана Дмитриевна, заглядывая снова в дверь. - Я уже посмотрела.
Наконец она ушла окончательно.
А Светлова приступила к осмотру.
Итак…
Окно и правда закрыто на шпингалет. За окном пожарная лестница. Карниз. Подоконник снаружи довольно широкий. Двойные рамы. Внутренняя форточка приоткрыта, поскольку защелка, как, впрочем, и многое другое в этой старой квартире, неисправно… А внешняя форточка закрыта на защелку. Но стекло в ней разбито - осталась только половина.
И на остром крае чуть заметный бурый след.
А само окно, как уже отмечено, закрыто изнутри на шпингалет!
Но если просунуть руку сквозь разбитую форточку, то можно открыть и окно.
Только велика вероятность при этом поранить руку о разбитое стекло… Форточка-то узкая. И это объясняет, конечно, происхождение пятна, оставшегося на книжной странице.
Однако самое любопытное было не это…
Да, действительно, увиденное позволяло не зацикливаться на "привидении" как на единственном варианте, объясняющем то, что случилось.
Да, действительно, кто-то решительный и довольно смелый вполне мог проникнуть в эту комнату ночью…
Но интересно, что, уходя, этот "кто-то" не поленился, стоя на карнизе, снова просунуть сквозь разбитую форточку уже пораненную руку и закрыть шпингалет окна. А потом закрыть еще и саму внутреннюю форточка на защелку… Для чего?
Чтобы осталось впечатление: если кто и проникал этой ночью в комнату Роппа, то уж точно не человек, а, извините, дух бесплотный.
* * *
Информация о нефтедобывающей компании "Наоко", добытая капитаном Дубовиковым, мягко говоря, ужасала.
Получалось, что люди, имевшие дело с этой самой "Наоко", мерли как мухи.
Не далее как месяц назад в Петербурге был расстрелян на набережной криминальный авторитет Катыш.
"Чур меня, чур!"
Аня даже похолодела от одного только предположения, во что она могла ввязаться.
Куда уж тут слабым женщинам соваться…
Это вам не бублики… Нефть.
Вкратце суть деятельности "Наоко" заключалась в том, что компания вела какие-то якобы незаконные разработки месторождений нефти где-то на краю света, конкретно в Ненецком автономном округе; имела какие-то нелегальные заводы и, напротив, не имела необходимых лицензий… И при этом постоянно выходила сухой из воды.
Кажется, "Наоко" так и расшифровывалось: "Ненецкого автономного округа компания". Впрочем, что означали имена нынешних фирм, могли знать только их отцы-основатели. В этих буквах могло быть зашифровано что угодно: имя любимой тещи, инициалы компаньонов или даже сокращенный жизненный лозунг "накося выкуси".
Подытожив мысленно все, что ей удалось выяснить у капитана Дубовикова, Анна назначила Генриетте встречу. Вне дома. Специально, чтобы не утонуть в рыданиях и упреках и иметь возможность вовремя оборвать разговор. Ведь выпроводить плачущего человека из своего дома по силам не каждому…
"А оставить Генриетту за столиком в кафе, встав из-за стола, проще?" - со злостью поинтересовалась Светлова у самой себя.
Свинство оставалось свинством, дома ли они будут встречаться, в кафе, на скамейке ли в парке…
Но у Светловой не было выбора. Она уже не принадлежала самой себе. И само собой разумеется: ни при каких обстоятельствах она не собирается - "со своим животиком"! - участвовать в переделе нефтяной собственности на просторах бывшего СНГ. На фиг…
В конце концов, все на этом свете, очевидно, и в самом деле делается "ради детей"… Все или почти все.
Ради своей дочки, ради того, чтобы вернуть ей отца, Генриетта эгоистически втягивает Светлову в эту историю по спасению Ладушкина. Но и Светлова эгоистически - ради своего ребенка! - не должна идти на поводу у Генриетты и обстоятельств, не должна и в это ввязываться.
"Генриетта! Я бросаю вас с Ладушкиным на произвол судьбы. Извини". Вот что она должна сказать.
И Светлова это сказала.
Вилочка для торта застыла в воздухе где-то на подходе к губам Генриетты, а сами губы округлились от ужаса.
- Аня! - только и пролепетала рыжекудрая жена Ладушкина.
- Никаких "Аня"! Никаких слез в голосе и мольбы в глазах! Я отказываюсь от дальнейшего участия в этом деле. Это слишком опасно. Если Ропп действовал для людей из "Наоко", то комментарии излишни.
- Но…
- Нет и нет.
- Аня!
Глаза Генриетты наполнились слезами.
Вот и наступил этот запрограммированный Светловой миг. Именно поэтому она назначила встречу в кафе. Дальнейший разговор будет набором всхлипываний и повторений.
Светлова встала из-за стола. И Генриетта все поняла. Она обреченно, как осужденный, выслушавший приговор, опустила голову.
Чувствуя себя хуже некуда, то есть настоящей свиньей, Светлова вышла из кофейни.
…Генриетта догнала Светлову на углу Камергерского и, придержав за рукав пальто, сухо сказала:
- Скажи мне, что ты о них знаешь?
- О ком это "о них"?
- Об этой "Наоко"…
- Зачем?
- Дальше я сама.
- Что "сама", глупенькая? Это тебе не телепередача "Я сама"! Ты даже не представляешь, во что ты ввязываешься! Хочешь, чтобы ребенок остался еще и без мамы?
- О’кей… Я глупенькая, ты умненькая. Ты объяснила, я все поняла. Идиотка, а, представь, поняла. И все равно… Расскажи мне все, что ты о них уже узнала.
- Хорошо. Расскажу. Но у тебя ничего не получится. Ты умрешь раньше, чем успеешь что-нибудь сделать. Извини, что употребляю такие резкие, беспощадные слова, но это именно так: ты умрешь. По-настоящему у тебя остался только один выход: попробуй уговорить Инару Хованскую. Упроси ее снять обвинения с Ладушкина. Вот и все, что можно сделать для твоего мужа.
И Светлова поспешила малодушно удалиться.
Впрочем, Генриетта ее больше не задерживала.
* * *
На следующее утро - это была суббота - Генриетта подошла к дочери, засевшей с утра пораньше глядеть мультики, и сухо сказала:
- Собирайся.
- Чего-о?!
- Собирайся, Броня.
- Куда это? - поинтересовался ребенок, явно заподозрив подвох.
- К бабушке, - еще более строгим не терпящим возражений тоном объяснила Генриетта.
Дурные примеры заразительны: Генриетта хорошо усвоила от Ани накануне этот замораживающий собеседника и так обидевший ее саму тон.
Что ж, Светлова, видно, права: не хочешь, чтобы в ответ рыдали, причитали и скандалили, утри сопли сама - говори сухо и строго по делу…
- К бабушке? На целую субботу? - упавшим голосом уточнила дочь.
- Нет.
- Нет?! На субботу и воскресенье?
Генриетта промолчала.
- На целую неделю?! - округлив от возмущения глаза, возопила Броня.
- Я не знаю, Бронька, правда не знаю… - вздохнула, изрядно уже поистратившая запасы своего хладнокровия, Генриетта.
- Не знаешь?
- Нет… Но это, видишь ли, дорогая моя, совершенно необходимо.
- Чтобы папа вернулся?
Генриетта молча кивнула.
А девочка, также молча, не задавая больше вопросов, отправилась собирать в дорогу себя и куклу.
Глава 9
Главный аргумент в пользу таких крупных разрывов-объяснений звучит так: сначала тяжело, зато потом будет легко.
Именно с таким чувством Светлова и проснулась наутро после объяснения с Генриеттой.
Все. Больше никаких криминальных хитросплетений. Она свободна. Теперь будет легко… Она заживет по своему распорядку дня: витамины, гимнастика, прогулки, сок. Смотреть - на цветы, думать - о хорошем.
Более того, она с места в карьер принялась за дело: позвонила и договорилась, что приедет на занятия по лечебной гимнастике.
Эти радужные намерения зажить по-новому разбил вдребезги телефонный звонок.
- Здравствуйте. Это Алексей Глинищев.
- Кто?
- Муж Алены Глинищевой. Вы были у нас недавно…
- Да-да… И что же?
- Понимаете… - неуверенно, мягким, как будто ватным голосом начал Глинищев.
Неуверенность и мягкость вообще были, кажется, доминирующими свойствами этого человека. "Тюфяк", - вспомнила Светлова определение Рины Васильевны.
- Я, наверное, не должен к вам с этим обращаться… Но дело в том, что я даже не знаю, к кому с этим можно обратиться.
- Что-то случилось?
- Понимаете, с Аленой происходит что-то неладное.
- А что именно с ней происходит?
- Она, понимаете… Словом, на нее напал какой-то странный страх.
- Страх?
- Да. Алена все время твердит о старике! Говорит, что видела его. Понимаете, я-то сам в эти суеверия фамильные не верю! Потому, собственно, и решил вам позвонить… Алена мне сказала, будто бы вы разыскиваете какого-то Старика… Ну, "настоящего". И вот я подумал, может, то, что Алена видела, как-то связано с вашим делом и вас заинтересует?
- Я приеду, - с ходу, не раздумывая, пообещала Светлова.
"А Алексис-то - вполне здравомыслящий человек, - с одобрением подумала Анна. - Может, он, конечно, и тюфяк, но, в отличие от своей жены, голова у него всякой фамильной ерундой не забита!"
- Я сначала подумал, может, надо к помощи медицины обратиться? Но Алена говорит: не надо, нас не поймут.
- Да-да, она права, - уверила собеседника Аня, - не стоит! Не поймут.
- А может, в милицию?
- Ну, это требует дополнительного обсуждения, - уклонилась от прямого ответа Светлова.
- Да?
- Да. А я скоро приеду, - пообещала она.
Лифт в доме Глинищевых не работал.
Хорошо хоть, это был всего-навсего четвертый этаж…
- Неотложную психологическую помощь вызывали? - пошутила запыхавшаяся Светлова, когда хозяйка квартиры открыла ей дверь.
- А… Это Алеша вам нажаловался! - Алена потерла виски. - Ну, заходите…
Под глазами у нее были синеватые круги, лицо осунулось, кончики пальцев подрагивали… Вид человека, который провел бессонную ночь, наполненную страхом и тревогами.
- Чай будете?
- Нет, благодарю, - поспешила отказаться от угощения Светлова. Сорта чая, которые пользовали в этом доме, не вызывали у нее энтузиазма. - Алена, ваш муж беспокоится о вас… Говорит, вас что-то мучает? Это правда?
- Не стоило, конечно, ему этого делать!
- Но почему же? Ведь с вами что-то происходит?
- Происходит, - медленно и неуверенно произнесла Алена, оглядываясь почему-то на дверь. - Но рассказывать об этом постороннему человеку… Право, я даже не знаю, стоит ли!
- Почему же не знаете?
- Видите ли… После такого рассказа меня запросто можно принять за сумасшедшую.
- Я постараюсь этого не делать. Вполне верю в вашу адекватность. Так что… Начинайте. - Светлова мельком взглянула на часы: эх, пропадают ее занятия лечебной гимнастикой.
- Сначала я подумала, что мне почудилось…
Алена опять замолчала.
- Что почудилось?
- Не что, а кто…
- Кто же?
- Старик.
- Старик?
- Да!
- Так что же случилось?