- Девушка, да вы не обижайтесь… Я сразу понял, что вы настоящая! - польстила "голова". - А я вон в том доме живу! И люблю, знаете ли, девушек с рыжими волосами.
"А я люблю мужчин хоть с какими-нибудь волосами… - хотела сказать Генриетта - что было бы, безусловно, прямым оскорблением "головы", поскольку заигрывающий с ней господин был абсолютно - бильярдно! - лыс.
Но слова, что называется, замерли на устах… Генриетта, как загипнотизированный кролик, смотрела туда, куда был направлен указующий перст лысого господина: "А я вон в том доме живу!"
Это был тот самый дом, где находилась квартира Хованских…
- Хотите ко мне в гости? - не стала затягивать свои заигрывания и тратить попусту время "голова", явно ободренная заинтересованным взглядом ярко-рыжей девушки.
- Хочу.
Ответ Генриетты порадовал лысого своим лаконизмом.
В общем, Генриетта знала за собой эту особенность: как только она начинала думать - тут же совершала какую-нибудь глупость. Кому как, конечно, - а ей было лучше не думать вовсе. Самые разумные свои поступки она совершала по наитию.
И возможно, это был как раз тот самый случай, когда думать ей было ни к чему.
Квартира лысого находилась не просто в том же доме… Она и располагалась - удивительное совпадение! - на двенадцатом этаже. Только в соседнем подъезде.
…Больше всего на свете Генриетта не любила гладить мужские рубашки. Дело в том, что Гоша Ладушкин, супруг Генриетты, был очень привередлив и вечно находил недостатки в ее работе: то карманчик плохо разглажен, то рукав… "А все потому, что ты гладишь, когда они уже пересохли! А надо сразу, милая моя!" К тому же Ладушкин любил дорогие рубашки - со стопроцентным содержанием хлопка, которые, как известно, вообще плохо гладятся, зато хорошо мнутся.
Но во всем есть свои плюсы, даже в нудном глаженье рубашек… Стоя у гладильной доски, "милая моя" обычно включала телевизор и, занимаясь глажкой, одновременно повышала свой образовательный уровень. Поскольку некоторые передача были на редкость познавательны… Однако, если бы не утюг, смотреть их вряд ли бы кто согласился.
Так, разглаживая как-то Гошину рубашку "от Кензо" - жутко "сложную", с противной складочкой на спине, занимавшую обычно уйму времени, Генриетта просто вынуждена была прослушать проникновенную передачу - телеочерк о жизни девушек-клофелинщиц. О том, какое у них было трудное детство и как государство им не помогало и довело до такой ужасной жизни; толкнуло, можно сказать, в криминальную пропасть…
Все-таки одна из основных функций телевидения, безусловно, просвещение… Так, в частности, из подробных, словно речь шла о консервировании патиссонов, объяснений некой разговорчивой девушки-клофелинщицы, которая щедро и не таясь делилась своим "опытом", Генриетта и узнала, в какой пропорции следует добавлять в спиртное одно "ну очень простое лекарство, которое в любой аптеке продают без рецепта". И так добавлять, чтобы "клиент не вырубился совсем - ведь девушку станут разыскивать за "мокруху"! - а только на нужное количество времени заснул".
Теперь столь неожиданно попавшая "в гости", Генриетта вдруг все это припомнила…
Увы, знание грозило остаться бесполезным - она ведь не готовилась к визиту "в гости" так же основательно, как это делают девушки-клофелинщицы.
К счастью… И это тоже было особенностью Генриетты… Как только она выключала свои "бесполезные мозги", все начинало идти как бы само собой.
Так бывает… например, в теннисе: один много думает и потому не успевает брать мячи, а другой не думает вовсе - и потому успевает всюду.
Пока лысый, приготовившийся недурно провести время с "замечательной рыжей девушкой", хлопал на кухне дверцей холодильника, Генриетта, как и полагается подобранным на дороге "замечательным девушкам", отправилась в ванную…
И, почти не надеясь на чудо, можно сказать, "дрожащими ручонками" открыла аптечку…
Это и было почти чудо…
То самое "простое лекарство", о котором толковала в жалостливой телепередаче матерая клофелинщица, лежало в аптечке среди прочих…
- Мартини? - изображая хорошие манеры и светскую жизнь, что, впрочем, давалось человеку с невероятным трудом, предложил лысый. - Или сразу водочки?
- Мартини. - Генриетта манерно хихикнула. - Только обязательно с соком… - попросила она, капризно надув губки.
Лысый снова отправился на кухню.
Таблетка упала в бокал и почему-то начала шипеть, как аспирин. Ужасающе громко! Генриетте казалось, что треск, с которым лопаются пузырьки, слышно даже лысому на кухне. При этом ужасная таблетка вдобавок никак не тонула, а предательски крутилась на поверхности… "Ее бы ложечкой чайной размешать…" - чуть не плача, думала Геня. Но ложечки, увы, у нематерой клофелинщицы под рукой не было. Ни чайной, ни столовой…
В общем, Генриетта трижды простилась с жизнью за то время, пока проклятый белый кружок наконец растворился.
Но, видно, все и правда шло уже само собой… Когда лысый вернулся к столу, поверхность вина в его бокале была безмятежно тиха. Никаких предательских пузырьков.
Героиня той познавательной телепередачи - Генриетта вынуждена была отдать ей должное, - по всей видимости, была настоящим профессионалом в своем деле - лысый спал как ребенок. Легко и безмятежно.
"Лучше бы эта Хованская держала открытой входную дверь, а не окно…" - с ужасом думала, стоя в лоджии, Генриетта, заглядывая вниз.
Двенадцатый!
В любом случае, чтобы попасть в соседнюю лоджию, ей следовало встать на ограждение.
Геня принесла из комнаты стул…
Лысый продолжал мирно спать, сладко посапывая, согласно рецепту опытной клофелинщицы.
Геня встала на стул. Потом на ограждение…
В общем это оказалось нетрудно… Но очень-очень страшно.
В таких случаях, говорят, главное - не смотреть вниз… Так истошно кричат герои всех приключенческих фильмов, болтаясь, как правило, под окном небоскреба: "Только не смотри вниз, только не смотри вниз!"
Разумеется, Генриетта посмотрела.
В общем, ничего не случилось.
Очевидно, это означало, что у Генриетты очень хороший вестибулярный аппарат.
Просто было очень красиво… Черно-синее небо и пульсирующие разноцветными огоньками автомобилей улицы и магистрали.
И вроде бы высота, на которую она сейчас приподнялась над землей, встав на стул, а потом на ограждение, была невелика… К двенадцати этажам - еще всего-то добавилось… ну, плюс метр.
Но ощущение было уже не то, что прежде, когда она смотрела на землю из лоджии. А как будто немного кружишься - и летишь над городом! Прямо не Генриетта, а Маргарита какая-то…
Пыхтя и держась за перегородку, Генриетта спустилась в соседнюю лоджию… Так же пыхтя, спрыгнула на пол. Все-таки, извините, восемьдесят четыре килограмма, приятная полнота… и абсолютное пожизненное презрение ко всякого рода шейпингам и тренингам. В этом смысле Генриетта была преданной последовательницей сэра Уинстона Черчилля, который, как известно, любил повторять: "И главное - никакой физкультуры!"
А тут такие упражнения…
Генриетта постояла немного, чтобы отдышаться.
Впереди была пустая темная чужая квартира… С запахом покойника, как было обещано Светловой.
Генриетта включила фонарик, изъятый в квартире лысого, - все по-прежнему шло само собой.
Геня стояла в темноте чужого дома и, как старательная ученица, повторяла про себя перечень мест в квартире - типичных! - куда женщина может положить то, чем дорожит… Именно женщина, потому что, как утверждал ас своей профессии, Генриеттин муж, Гоша Ладушкин: "Захоронки мужчины и женщины делают по-разному".
К исходу второго часа Генриетта осмотрела их все. Все эти типичные захоронки…
Очевидно, удача была не совсем на ее стороне.
Кассеты, которую она искала, не было.
И все-таки Генриетта не сдавалась. Она просто не могла вернуться, не обнаружив того, что так ловко спрятала вдова Хованского.
Уже под утро кассета с пленкой обнаружилась… Она лежала в ящике письменного стола - место, которого в списке Ладушкина не значилось вовсе.
Очевидно, это было связано с убеждениями Ладушкина, искренне полагавшего, что место женщины на кухне.
Лысый проснулся точно по будильнику, который поднесла к его уху Генриетта. Она уже сварила кофе и собиралась прощаться.
- А я уж испугался, что ты клофелинщица… Чего-то мне подсыпала и деру дала с моим бумажником… - потирая лысину и продирая глаза, заметил лысый.
- Ну что вы…
- Ну и дела! Ну я и вырубился… Так что же, деточка, с нами вчера было? Не напомнишь? А то я что-то…
- Вы были великолепны, - похвалила Генриетта.
- Да-а? - польщенно улыбнулся лысый.
- Чтоб я сдохла…
"Но я не сдохла, представь себе, лысый! - с абсолютным изумлением от самой себя думала рыжая Генриетта, торопясь домой. - Я не сдохла. Напротив. Я забралась в эту квартиру и, не сверзившись при этом с двенадцатого этажа, обокрала ее… Вот это да! Светлова будет довольна…"
Глава 4
Светлова была недовольна. Она читала ладушкинский "э-мэйл" из Парижа и была недовольна.
www.svetlova.ru
"Одну даму приговорили к смертной казни за убийство. После оглашения приговора к ней обратились с увещеванием простить окружающим их прегрешения, как это сделал Спаситель. "Господь, - ответила она, - поступил, как ему было угодно, а я никогда не прощу", - писал Светловой Ладушкин.
Обыкновенно преступница удовлетворяет своему чувству мести не так скоро, как преступник, а спустя дни, месяцы, даже годы, ибо страх и физическая слабость являются обстоятельствами, на первых порах тормозящими ее мстительность.
У нее месть является не рефлекторным актом, как у мужчин. Но своего рода любимым удовольствием, о котором она мечтает месяцы и годы и которое насыщает ее, но не удовлетворяет.
Очень часто преступления, совершаемые женщинами из ненависти и мести, имеют сложную подоплеку. Преступницы, подобно детям, болезненно чувствительны ко всякого рода замечаниям. Они необыкновенно легко поддаются чувству ненависти, и малейшее препятствие или неудача в жизни возбуждают в них ярость, толкающую их на путь преступления. Всякое разочарование озлобляет их против причины, вызвавшей его, и каждое неудовлетворенное желание вселяет в них ненависть к окружающим, даже если придраться решительно не к нему. Неудача вызывает в их душе страшную злобу против того, кто счастливее их, особенно если неудача эта зависит от личной неспособности. То же самое, но в более резкой форме наблюдается и у детей, которые часто бьют кулаками предмет, наткнувшись на который они причинили себе боль.
В этом видно ничтожное психическое развитие преступниц, остаток свойственной детям и животным способности слепо реагировать на боль, бросаясь на ближайшую причину ее, даже если она в форме неодушевленного предмета".
Светлова тяжко вздохнула, изучив очередное послание Егора.
Когда-то архитектор Ле Корбюзье мечтал о том, что в рабочих кварталах Парижа появятся центры культуры - столь общедоступные, что в них придут даже те, кто никогда не бывает в библиотеках и театрах…
Мечта великого архитектора сбылась: Ладушкин появился в библиотеке Центра культуры Помпиду!
- Лучше бы он этого не делал… - пробормотала Аня.
А вот Генриеттой Светлова была довольна.
Как Анна и предположила, Хованская припрятала у себя в квартире - скрыла от милиции - пленку, которая была в видеокамере в тот самый вечер. И эта пленочка не только полностью обеляла Ладушкина, но и составляла настоящее алиби вдовы.
Самый важный итог просмотра пленки, похищенной Генриеттой из квартиры Хованский: Инара Оскаровна ни при чем.
И Ладушкин - ни при чем…
В общем, это был бы подходящий момент закончить историю полюбовно: Ладушкину вернуться к жене в Москву, Светловой - к своим витаминам и привычному для беременной женщины распорядку дня.
И, решив использовать этот момент на все сто, Светлова набрала номер вдовы.
Интересно, что Хованская сразу узнала ее голос… И это, без сомнения, обещало интересное продолжение.
- А я ждала вашего звонка, - незамедлительно оправдала это предположение Инара Хованская.
- Даже так?
- Что, голубушка, свистнули пленочку из квартирки?
- Ну, как вам сказать… - замялась Светлова, "не подтверждая и не опровергая".
- Ну уж скажите как-нибудь! Что это на вас нерешительность этакая вдруг напала?
- Без комментариев, - вздохнула Светлова.
- Неужели сами квартирку обчистили?! В вашем-то положении - и заниматься такой акробатикой!
- Что делать, обстоятельства вынуждают.
- Ну как чувствовала я, что открытым окошком могут воспользоваться нехорошие люди… Впрочем, я не в обиде - у меня ведь копия пленочки есть. К тому же страшно интересно наблюдать, как вы стараетесь меня переиграть!
- Инара Оскаровна, признайтесь… Разрешите наконец мои сомнения, - попросила почти нежным голосом Светлова - ведь вы, как всегда, опередили своего мужа на один ход - и сами наняли детектива?
- А вы догадливая, - усмехнулась Инара.
- Стараюсь… - скромно отметила свои заслуги Светлова.
- Да, я наняла такого человека, - подтвердила вдова. - Наняла своего собственного детектива. Еще до того, как это додумался сделать Федор. И сыщик постоянно осматривал квартиру во избежание всяких незапланированных шуток со стороны моего мужа. Поэтому о том, что камеры установили, я знала с самого начала. И мой детектив, разумеется, предпринял соответствующие меры. Он просто каждый раз заменял отснятую пленку своей.
- И он сразу вычислил Ладушкина?
- Ну… Что касается наружного наблюдения… то мой человек, к сожалению, какое-то время не мог вычислить этого вашего Ладушкина. Но я, конечно, отдавала себе отчет, что за мной наблюдают… И вела себя соответствующе. А потом я сама его вычислила… В самолете.
- Почему же тогда в Кельне вы были так неосторожны?
- Что это значит: "так неосторожны"?
- Ну… - замялась Светлова, подбирая слова, - я имею в виду этот суперкомплекс… в Кельне…
- Суперкомплекс! - хмыкнула вдова. - Супербордель, что ли, кельнский имеете в виду?
- Ну да…
- Да как вам сказать… - вздохнула вдова. - Знаете, они мне вдруг так надоели! И мой муж, и этот ваш сыщик! Не знаю, понятно ли вам это чувство…
- Не очень… - призналась Аня.
- В общем, я решила Федору это устроить… "Ах, ты следишь за мной, как за шлюхой? Ну так получи то, что ты хотел знать, но стеснялся об этом спросить".
- Так что же получается? Значит, вся эта история с борделем…
- В общем, да. Со зла.
- Как это?!
- Да так. Шутка.
- Шутка?!
- Шутка. Розыгрыш. Мистификация.
- Ничего себе мистификация… - растерянно пробормотала Светлова. - А как же показания этой Дашеньки?
- Какой еще Дашеньки?
- Ну, видите ли, вас опознала, со слов Ладушкина, одна… э-э… сотрудница этого заведения. Эта девушка… Дашенька сказала, что вы постоянно там… э-э, появляетесь. Регулярно. Работаете, так сказать. Мол, "дневная красавица". Дама "ви ай пи", некая русская - из сливок общества. Очень заметная, красавица, голубая кровь… и все такое.
- Фиг ее знает! - равнодушно заметил Инара Оскаровна. - Кто ее знает, эту Дашеньку… Ведь эта шлюшка опознала меня, основываясь на словесном описании вашего дурака Ладушкина. Может, перепутала. Память-то у них… девичья. Впрочем, не исключено, что среди многочисленного женского контингента суперкомплекса, как вы изволили заметить, и есть какая-то дама "ви ай пи" - "дневная красавица" из числа наших соотечественниц.
- Перепутала?
- Перепутала… Впрочем, спасибо этому падшему ангелу за столь лестную характеристику… Надо же! - хмыкнула Инара. - "Красавица, голубая кровь. Дама "ви ай пи" - из сливок общества!"
- Инара Оскаровна… - осторожно заметила Светлова, с удовлетворением отметив, какой доверительный тон приняла их с вдовой депутата беседа. - Ведь вы точно знаете, что Ладушкина в тот вечер, когда на трубку нанесли яд, не было в вашей квартире… правда?
- Ну, допустим…
- Да не "допустим", а точно знаете!
- Ну, хорошо, если вам от этого легче - я точно это знаю.
- Не хотите облегчить участь невиновного Ладушкина и страдания его семьи?
- Не хочу.
- Но…
- Я не сентиментальна.
- То есть вы хотите сказать…
- То есть я хочу сказать: "Так вашей ищейке и надо!" Если его упрячут за решетку, пусть и необоснованно, я буду только рада.
- Жестоко.
- А вы что же, желаете, чтобы я простила человека, следившего за мной, как за шлюхой?
- Ну, работа у него такая… - вздохнула Светлова. - Не повезло человеку! Знаете, как сейчас… Чем только люди не занимаются, чтобы заработать: период выживания!
- Даже пусть "это всего лишь его работа"… Ненавижу этого кретина!
- Но, Инара Оскаровна…
- Увы, я отношусь к числу людей, которые тратят время только на то, что может принести пользу или удовольствие. И я принципиально не занимаюсь благотворительностью.
И она положила трубку.
"Несгибаемая женщина!" - вздохнула Светлова, слушая гудки.
Что там вычитал Ладушкин в библиотеке Центра Помпиду? "Господь поступил, как ему было угодно, а я никогда не прощу".
Инара Оскаровна явно была не сентиментальна. Напротив, преисполнена великого злорадства: "Так вашей ищейке и надо!"
То ли для Ладушкина это был неудачный день, то ли Инаре Оскаровне шлея под хвост попала… Но вдова уперлась. Причем прочно. И ни в какую. Нет и нет…
Тем более что ей такая позиция ничем не грозила.
Поскольку милиция, сосредоточенная на Ладушкине, считала Инару Оскаровну непричастной, то она и не видела необходимости помогать Светловой и уж тем более Ладушкину.
В то время как скользящей и поблескивающей, как змейка, красавице Инаре, конечно, достаточно было только пошевелить изящными пальчиками…
Однако не хочет она ими шевелить. Наотрез. Что ж… Ничего не поделаешь.
Какая уж там "змейка"… Ладушкин бы уж точно сказал по адресу прекрасной вдовы: гадюка!
И Светлова безрадостно констатировала: надо возвращаться к их с Ладушкиным "баранам". Инара Оскаровна им явно не помощница.
А что еще может Светлова сделать?
Можно было бы, конечно, Генриетте представить кассету с пленкой, похищенную у Инары, в милицию…
Но они злы на Ладушкина за то, что тот от них сбежал, и первым делом потребуют, чтобы сыщик вернулся. А он не вернется. И, в общем, будет прав. Надежды-то на справедливость особой нет…