Борис Серафимович уже, вероятно, проникся некими чувствами в отношении московского адвоката, не побрезгавшего его гостеприимством, и рассказал, что вообще-то эта колония в самом деле была поначалу усиленного режима. Но не так давно, как раз года два назад, кому-то из московских чиновников пришла идея объявить ее строгой. Так ведь объявить – одно дело, а условия строгого содержания создать – совсем другое. И очень даже непростое! Вот и объявили, переименовали, стали присылать осужденных по убойным статьям, отморозков всяких и беспредельщиков, а условия-то содержания, по сути, остались прежними. Вертись, мол, полковник, как хочешь, но обеспечь! Что тебе обеспечь?! Как?!
Видно, эта тема была самой острой для Предыбайло, и рассуждать о ней он мог часами. Но и Юрию тоже хотелось поскорее заняться конкретным делом. Поэтому он максимально вежливо поблагодарил начальника колонии за толковые разъяснения и предложил продолжить беседу вечерком, за рюмочкой хорошего коньячка. Если, конечно, Борис Серафимович не возражает.
Нет, полковник не мог возразить против столь разумного предложения и, сняв трубку, сердито поинтересовался, почему до сих пор не выполнено его указание и ему все еще не доложено, что осужденный Репин уже находится в указанном помещении?
– Что-о?! Только ведут? Так какого ж… хм! – Он опустил трубку на аппарат и поднялся, чтобы лично проводить адвоката в соседнее помещение…
Андрей Репин выглядел примерно так, как Юрий Петрович себе его представлял. Выше среднего роста, плечистый, видимо светловолосый, хотя по стрижке-нулевке определить масть было довольно затруднительно. Лицо спокойное, похоже, упрямый и волевой парень. Да уж какой теперь парень – вполне взрослый и наверняка опытный мужик! Колония, известно, может и убить в тебе человека, и быстро заставить повзрослеть, так сказать – на ноги поставить. Андрея, кажется, уже поставила сама жизнь. И голодным он не выглядел. Тоже разные тому могли быть причины. Известно ведь, что к осужденным по сто пятой статье Уголовного кодекса, то есть к убийцам, на зонах особое отношение других заключенных. Тут и влияние местных паханов, и атмосфера строгого режима, и многое другое.
Самое же любопытное для Гордеева заключалось в том, что Репин, казалось, совсем не интересовался, зачем к нему приехал московский адвокат. Не мог же не знать. Местный телеграф наверняка уже донес о посетителе. А он смотрел на Юрия Петровича будто на пустое место. Так стоило ли ехать? Или это реакция на присутствие хозяина, то есть начальника ИТУ на языке осужденных?
Предыбайло критически оглядел Репина, непонятно с каким чувством покачал головой и наконец кивнул разрешающе Гордееву. А сам вышел и махнул рукой контролеру, который привел сюда Андрея, чтоб шел за ним, оставил помещение.
– Ну здравствуйте, Андрей Петрович, – улыбнулся Гордеев, протянул ему руку, пожал его загрубевшую ладонь и пригласил садиться напротив. – Как настроение?
– Вы?..
– Юрий Петрович Гордеев, в дальнейшем – ваш адвокат. Некоторым образом тезка.
– Ладно, учтем. Так вы, значит, приехали, чтобы спросить, какое у меня может быть настроение? – В голосе явно звучала насмешка.
– Нет, это проверка вашей реакции. Стонать начнете и жаловаться или орать и врать, требуя немедленной справедливости. Ни то и ни другое, – значит, жить будете, как выражаются остряки хирурги. Раз хватает сил на юмор, наше дело пойдет. Ну хорошо, а теперь слушайте меня внимательно, поскольку я не знаю, сколько у нас с вами будет времени на все разговоры. Не знаю также, готовы ли вы сами к тому, что хочет предложить вам Лидия Валентиновна Поспеловская, которая, собственно, и наняла меня для вашей защиты. И наконец, у меня нет пока никаких твердых доказательств вашей невиновности, кроме эмоциональных, но, повторяю, голословных заявлений указанной дамы. Впрочем, уезжая сюда, к вам, я дал указание своим друзьям-коллегам из одного частного разыскного бюро проверить кое-какие факты, сам смотрел ваше дело, беседовал с судьей. Некоторые соображения у меня сложились, но, естественно, без вашей заинтересованной помощи я ничего сделать не смогу. Готовы сотрудничать? Тогда давайте начнем без всяких предисловий.
– Но я должен задать вам, Юрий Петрович, несколько вопросов, которые для меня являются главными. А уже потом скажу о своем окончательном решении. Я могу начать спрашивать?
– Валяйте! Все, что знаю, ваше.
– Отлично. Лида сама к вам пришла или ее кто-то заставил?
– Я беседовал и с ней, и с ее отцом. Идея приглашения адвоката, как мне показалось, была явно не его, но он, в общем, охотно поддержал инициативу дочери.
– А… остальные? Они как отнеслись к этой "инициативе"? – Он опять насмешливо сморщил нос.
– Понятия не имею. Больше я ни с кем не встречался. А что, для вас это важно?
– Я бы хотел, к примеру, знать, что думают на сей счет мой двоюродный братец, его дядя… Эти люди, надеюсь, вам известны?
– Зря надеетесь, нет. Но не исключаю, что они уже могли стать известными моим коллегам, о коих я упоминал. Попозже я свяжусь с Москвой и постараюсь выяснить новости. Из рассказа же Лидии Валентиновны знаю лишь то, что Григорий Носов просто исчез, растворился, так сказать, в пространстве, и брошенная им женщина, родившая прелестного мальчика Васю, названного в честь дедушки по отцовской линии, не видела несостоявшегося своего мужа около двух лет. О чем и не жалеет. Именно это она и просила передать вам. Сразу по приезде. До того, как мы займемся текущими делами.
Репин помолчал, глядя на лежащие на коленях свои кулаки, а потом сказал:
– А… Валентин Васильевич, он как? В смысле, – чего говорил?
– Сказал, что заплатит за вашу свободу любые деньги. Ну то есть поможет дочери заплатить недостающую сумму. К сожалению, защита, при которой адвокат вынужден вести собственное расследование, что нашим законом ему категорически противопоказано, в денежном отношении стоит дороже обычного выступления в судебном заседании, где все факты изложены недвусмысленно и достоверно.
– И дорого?
– Полагаю, у Лидии Валентиновны скоро появится возможность ответить вам лично на этот вопрос.
– А про… про Юлию Марковну вам тоже ничего не известно?
– Ну почему же! Кое-что Лидия мне успела рассказать. И о ней, и о Григории. Да и о вас тоже. Мне показалось, что она очень к вам неравнодушна. Любит или нет – это уже не в моей компетенции адвоката, я предпочитаю оперировать точными фактами. Дело в том, что раньше я работал следователем в Генеральной прокуратуре и остро ощущаю весомость факта, понимаете? Так что, возможно, и любит. А касаемо Юлии Марковны отвечу так: она уже находится в нашей разработке. Время покажет. Еще вопросы?
– Она вам что, и про нас говорила? – настороженно спросил Андрей.
– Слушайте, Андрей Петрович, разве вам мало того, что я уже сказал? Да, она призналась, что однажды в весьма острой для нее ситуации вы нашли способ успокоить ее. Не дать совершить нечто непоправимое. А способ, – Юрий слегка улыбнулся, чтоб не обидеть случайно, – скажем прямо, традиционный, хотя, возможно, в определенных ситуациях и оригинальный. Я нормальный мужик. Лидия Валентиновна выглядит весьма и весьма. И я вас прекрасно понимаю. Но, может быть, перейдем наконец к делу? Или у вас остались еще какие-то сомнения?
– Давайте. Теперь я готов ответить на ваши вопросы.
– Поехали. Я буду записывать и в протокол, и – параллельно – на магнитофон. Не возражаете?
– Я же сказал. На любые вопросы и любым способом. А она хорошо выглядит?
– Во! – Гордеев с деловым видом показал ему большой палец. – Вопрос первый: кто убил Осинцеву?
– Гриша.
– За что?
– Это была инициатива, как вы выражаетесь, его отца Ильи Андреевича и… Меня, кстати, назвали в честь нашего любимого деда, вот так!
– Вы сказали – и?
– И Юлии Марковны, естественно.
– Почему – естественно?
– Да потому, что с уходом из семьи Валентина Васильевича рушилась их знаменитая триада, которой они чрезвычайно гордились: мэрия – архитектурная мастерская – строительная контора. Кто им обеспечил бы следующие миллионные заказы, если бы он ушел и из мэрии, и из семьи?
– Ну из семьи – понятно, но почему еще и из мэрии? Об этом он мне как-то ничего не рассказывал. Напротив, уверял, что просил не трогать его и Инну грязными руками, что он по-прежнему будет выполнять все свои обязательства. А из мэрии, то есть со своего руководящего поста, он ушел ведь уже после смерти Инны. Разве тут что-то не так?
– Может быть, теперь, по прошествии определенного времени, ему все представляется таким образом, не спорю. Но тогда я слышал эти бешеные крики! Эту руготню по сто раз на дню! Эти бесконечные телефонные истерики! Вы не представляете, какой там царил ад! Вот вам и еще один факт, который может подтвердить мои слова. Лида однажды заявила, что отныне ее отец решил наконец покончить с бесконечными чиновничьими бумажками и вечным побирушеством – его, кстати, слово, – и открыть собственную творческую мастерскую. Мол, все идет к тому, что у него вот-вот появятся нужные деньги, а Лида может рассчитывать на то, что ей не придется искать себе хорошую работу, она будет очень скоро тепло устроена под его родительским крылом.
– Откуда деньги – говорил?
– Лида знает точно, а я только предположить могу, что ему их обещала Инна Александровна. Она была богатой женщиной и могла себе позволить отвалить любимому человеку необходимую для его самостоятельности сумму.
– Скажите, Андрей, как по-вашему, а у Поспеловского не могло, я бы так выразился, случайно – либо совсем не случайно возникнуть желание избавиться от своего кредитора?
– Вы в своем уме? – усмехнулся Репин. – Совершенно невероятно! Даже обставленное всякими условностями само такое предположение абсурдно. Надо было знать Инну Александровну! Ее характер…
– А вы знали?
– Мы виделись несколько раз. Главным образом в доме Валентина Васильевича, это уже в Староконюшенном. Куда и Лидия перебралась после развода отца. Нет, вру, какое-то время еще жила в Котельниках. Но после того случая… Ну о котором она вам рассказала, вскоре, может месяц спустя, перебралась на Арбат… А у Инны я был в гостях однажды. С Гришей. В тот самый последний вечер. И, уходя, еще не знал ничего. Все ведь выяснилось лишь на следующий день. А меня арестовали вообще чуть ли не спустя неделю. Вот тогда я и…
– Приняли решение?
– Не сразу. Ко мне Илья Андреевич приезжал на свидание. Любимый дядюшка. Уж как ему это удалось, в Петры-то пробраться, не знаю, но он приехал и имел со мной весьма продолжительную беседу. Результатом которой, честно скажу, после достаточно долгого раздумья, и стало мое признание.
– Значит, это он вас?..
– А кто же еще? Там было выставлено много условий. На целый роман хватит.
– Вы приняли их?
– А что мне оставалось делать? Лидку надо было спасать, потому что… да чего уж, я любил ее. И теперь тоже люблю. Опять же оставлять будущего ребенка без законного отца, то есть без Гришки, тоже было мне как-то… Вы понимаете? Я ж не знал тогда, что он окажется такой сволочью! А если б знал? Сидел бы он сейчас тут, вместо меня. А может, и не сидел бы вовсе, отмазал бы его любимый дядечка… Да, много чего мне было обещано. И все – в парашу! Нет, этого я им теперь спускать не собираюсь… Да, взял вину на себя. Из идиотских и гуманистических побуждений. Взял, а теперь хочу вернуть тому, кто этого заслуживает… А больше Лида ничего не просила мне передать?
– Обязательно! Там, у вашего начальника, моя сумка. В ней мандарины для вас, чай и прочее. Я все это позже принесу…
Зная, куда едет, Гордеев сам купил то, что можно передать осужденному. И конечно, Лидия об этом не думала. Но парень, видно, очень ждал, и грев Гордеева оказался очень кстати.
– Я думаю также, что смогу устроить вам небольшой телефонный разговор с Лидией. Но это завтра, предварительно договорившись с нею. И еще прошу учесть один важный фактор. С момента нашего первого с ней разговора, то есть, можно сказать, с первого же дня, за мной определенно установлена чья-то слежка. Прокололи колеса машины, угрожали по мобильнику, который пришлось оставить в Москве, требуя, чтоб я отказался от вашего дела, и все такое прочее. Другими словами, кто-то очень не хочет вашего освобождения из колонии. Вот и уехал я сюда, не предупредив Лидию, чтобы опять-таки не привлекать ни к себе, ни к ней внимания. Поэтому она и письма, что хотела, не смогла написать. Представляете картину?
– Представляю. Ну ладно, как они, так буду теперь и я. А я вам тоже кое о чем интересном расскажу, о чем, наверное, никогда бы и не стал говорить… Вот же суки!..
– Давайте будем по порядку, – предложил Гордеев.
– Да, давайте. На чем я остановился?
– На желании вернуть обвинение тем, кто его заслуживает.
– Правильно. В тот вечер я ушел от Инны Александровны довольно рано, а Гришка остался. Сказал, что надо еще какой-то чисто семейный вопрос с ней решить. А мне даже в голову прийти не могло! Верите?
– Верю. А как вы у нее оказались-то?
– Ой, дурь собачья! Теперь вспоминать просто стыдно. Она попросила Гришку помочь ей мебель в квартире передвинуть. Ну а он меня на помощь позвал.
– Она так близко знала его, что могла попросить о подобном одолжении?
– Ну а как вы думаете? Жених дочери будущего твоего мужа? Они же с Валентином Васильевичем уже, кажется, даже заявление в ЗАГС подали, там какие-то дни у них вообще оставались. А Лида успела заявить и отцу, и, естественно, Юлии Марковне, что беременна от Гришки. Сперва там крик был, а потом как-то затихло. И тоже скорая свадьба намечалась… если бы не это…
– Значит, вы…
– Передвинули диван, поменяли местами два шифоньера, а потом я выпил чашку чаю и ушел. А он остался. Вопрос свой решать…
Глава седьмая НОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ
Всего могла ожидать Лидия, но только не такого разговора со своим "почти родственником".
Юрий Петрович был все еще в командировке, Филя занимался делами. После встречи с Юлией Лида, естественно, тут же все выложила помощнику Гордеева, тот выслушал, но как-то не очень внимательно, так показалось ей, после чего попросил временно ему не звонить и вообще не предпринимать никаких действий. А лучше взять небольшой отпуск и провести его с сыном дома. Пореже выходить на улицу.
Она не поняла, чем вызвана эта странная осторожность. А объяснять он не стал, просто сказал, что сам будет звонить. Но если он срочно ей потребуется, вот телефон "Глории", куда она может позвонить, и ему немедленно передадут.
Действительно, какие-то прямо-таки шпионские страсти. Все это стало раздражать. И тут вдруг звонок. От "почти родственника".
– Добрый вечер, Лидуша! – так ее обычно называл лишь один человек – Илья Андреевич Носов.
– Здравствуйте, – сухо ответила она.
– Ты чего, не рада слышать? – почти изумился тот, но Лида сразу почувствовала фальшь, не надо быть для этого большим психологом.
– Я сейчас как-то не думаю об этом, извините, дядя Илья. Не до родственных чувств, понимаете?
– Понимаю, дорогая моя, и искренне сочувствую. У самого тоже нечто похожее, да… – произнес он огорченно. Интересно, с чего бы это? – А как наш малыш? Здоров ли? Может, какая помощь нужна? Мы же все-таки близкие люди, правда? Да и Васенька твой мне совсем не чужой. Несмотря ни на что, я ведь говорил тебе, что готов всегда…
– Не надо повторяться, я все слова помню, – оборвала его Лидия. – Только малыш не "наш", а исключительно мой. И ничей более. И родственники мне по его отцовской линии как бы совсем не нужны.
– Ай-я-яй, деточка! Ай, нехорошо… – снова огорчился Илья Андреевич. – Я понимаю, нервничаешь, страдаешь… Да, причин для огорчений у нас у всех, к сожалению, немало. – Он вздохнул и продолжил: – Но надо потерпеть, надо, деточка… Я, собственно, что хотел тебе сказать, вот послушай старого и любящего тебя по-прежнему человека… Мне тут, было дело, Юлия намекнула по поводу твоего демарша. Ну с моим племянником. И я, как услышал, сразу подумал, что ты молодец и умница. В конце концов, не получилось у вас с Гришкой-то. Что поделаешь, не только твое, но и мое горе. А уж я-то размечтался, старый дурак: вот и у него семья состоится, я дедом стану, нянчить маленького, а? Не вышло. Обидно. Потом подумал: может, в самом деле Андрюшка, а? Он-то тебя вон как всегда любил! Да небось и сейчас не остыл. Наша порода – один раз и на всю жизнь.
– Особенно Гришка! – поддакнула она.
– Да ну его к бесам! Сам себе жизнь ломает, дурак… Но я об Андрее. Ты ж ведь в общих-то чертах уже знаешь, что тогда случилось. Юлия успела мне доложить о вашем с ней разговоре. Я Валю имею в виду.
– Ошибся ты, дядя Илья, не по адресу обратился. И Юле своей скажи, чтоб получше врать научилась!
– Ну-ну-ну, не горячись, деточка! Никакого тут вранья и близко нет. А Вале в этом его некрасивом деле я просто вынужден был помочь. Вот так-то! И не надо, как говорите вы, молодежь, эти ваши ля-ля! А что касается Андрея, то он, как я считаю, просто подвиг совершил, взяв вину на себя. И я обещал ему свою помощь. И уверяю тебя, что не отказываюсь от нее. Просто раньше даже заикнуться было нельзя, чтоб ему устроить там какие-либо послабления, изменения в лучшую сторону. Понимаешь меня? В худшую – это сколько угодно! – Голос Носова-старшего вдруг сделался будто металлическим. – Совсем плохо сделать – можно! Опустить, убить – что угодно! Ты слышала или, может, читала, как некоторых опускают на зонах? Нет? Это значит – устраивают над ними групповое насилие, а потом мордой в дерьмо, чтоб до конца своих дней помнил. И знал свое место!
– А зачем вы мне про эту гадость рассказываете? Стращаете? Или как?
– Вот именно – или как! Тебе Юлька, поди, сообщила, что ряд необходимых действий я уже предпринял. Ему будет в самое ближайшее время серьезное послабление. Может быть, даже переведут поближе к Москве, видеться сможете. А потом за хорошее поведение, раскаяние там и прочее, скостят ему срок до половины, а там, глядишь и очередная амнистия намечается. Вот и увидит он максимум через год желанную волю. На законных основаниях, ясно?
– Ничего мне неясно! И по-моему, все это новое вранье. Просто чтоб заставить меня отказаться от адвоката. Но – поздно, я ему огромные деньги заплатила.
– Сколько? – с насмешкой спросил Илья Андреевич.
– Двадцать тысяч! Долларов!
– Батюшки, откуда же у тебя такие деньжищи, маленькая моя?
– Свои были и отец добавил!
– А-а, так это он из тех, что у Инки брал? Ну что ж, нашел наконец хоть какое-то применение… Ладно, это не бери в голову. Я готов сейчас подослать к тебе своего шофера Витю, ты его помнишь, и он привезет тебе пятьдесят тысяч. Тех же самых – "зеленых". Это тебе будет компенсация. А адвокату скажи, что свой гонорар он может не возвращать, вот тебе и овцы сыты, и волки – того, а? Верно, Лидуша?
– Не надо ко мне никого присылать. А с адвокатом я еще не разговаривала, нет его в Москве, уехал он к Андрею. Когда вернется, не знаю. Все это я уже подробно изложила вашей Юле, и если она что не так вам донесла – не моя вина. Что еще вы от меня хотите?