Глава двадцать восьмая
Храмов и Дундик прибыли на кирпичный завод ранним утром. На этот раз, чтобы по человечески скоротать долгие часы ожидания, они привезли целый сверток жареных котлет, сыр, дюжину пива и пару бутылок водки. Устроились в будке у распахнутых настежь ворот.
Вполне приличное помещение. Предбанник, комната метров двадцать, через оконный проем просматривается весь двор. Дундик положил автоматы в углу. Посреди комнаты поставили пару ящиков, уселись на них, расстелили на полу газету, разложили еду, выпивку и взялись за карты.
В девять утра приехал Тарасов и строго наказал, чтобы к водке, пока дело не сделано, не прикасались. Он ещё раз сказал то, что мог бы и не повторять. Приедет "Опель", машину пропустить, если будут другие гости, разобраться по старой программе. Действовать решительно, ну, и так далее… Даже скучно слушать.
Наконец, Тарасов ушел. Храмов тут же распечатал бутылку и накатил в пластмассовые стаканчики граммов по сто. Закусили котлетами, и выпили пива. Бутылка кончилась быстро, как-то незаметно. Пришлось снова засесть за карты.
Когда "Опель" въехал в ворота, Дундик и Храмов взяли в руки автоматы, подошли к двери и стали ждать гостей. Прошло десять минут. Никто не появился. Через двадцать минут стало ясно: никто больше не нагрянет. Храмов вернулся в комнату, положил автомат на пол и стал глотать пиво, пуская в бутылку воздушные пузыри. Дундик курил, выпуская изо рта колечки дыма.
Итак, все кончилось благополучно, без крови.
…И тут грянули выстрелы. Это было так неожиданно, что Храмов выронил из рук бутылку. Бутылка разлетелась, как осколочная граната. Стрельба продолжалась. А потом стали кричать в мегафон. "Дом окружен. Вы блокированы. Сопротивление бесполезно. Предлагаем сдаться и выйти с поднятыми руками".
И снова стрельба.
– Менты, – прошипел Храмов.
Он прижал к груди автомат.
– Что делать?
– Сваливать, мать твою, – Дундик мучительно соображал, в каком направлении лучше отступить. – Давай через двор. Там здоровая дыра в заборе. Через нее.
– Почему через нее?
– Потому что за воротами наверняка менты. За забором через поле рванем.
– Лады.
Храмов первым выскочил из будки. Через окно Дундик видел, как он пробежал половину двора, вдруг остановился, упал в лужу и больше не встал.
– Помогите, – Храмов барахтался в луже. – Стасик, помоги.
Дундик присел на корточки, обхватил голову руками. Скорее всего, стрелял снайпер. Мог убить Храмова первым же выстрелом, но не убил, тяжело ранил. Обычная тактика снайперов. Ты бежишь к раненому товарищу оказать помощь – и тут кладут тебя. Рядышком. Нет, Дундик не такой дурак, чтобы проглотить голый крючок, даже без наживки. Он выглянул в окно будки, бросил быстрый взгляд на двор. Людей не видно. Только Храмов лежал метрах в тридцати от будки. Обхватив прострелянный живот руками, корчился в грязной луже.
– Помогите. Сволочи. Мать вашу. Кто-нибудь.
Слышно, как голос слабел. Все, Феликс уже не жилец. Храмов на корточках сидел у окна, мучительно соображая, что делать дальше. Выбор не велик: или торчать здесь, в будке, ждать своей пули. Менты вряд ли захотят взять его живым. Другой вариант – пойти на рывок. Одно из двух. Да, выбор не слишком богатый. Но во втором случае есть хотя бы какой-то шанс. Пусть минимальный.
– Помогите. Ублюдки. Мать вашу…
Интересно, откуда бьет снайпер? А может, это вовсе не снайпер. Не важно. Двор большой, вокруг полно всякой металлической рухляди, горы битого кирпича, разбитых бетонных плит. Есть где затаиться.
– Помогите.
Голос Храмова совсем ослабел. Минут через пять ему капут. А может, и раньше откинется друг. Дундик перекрестился, передернул затвор. Он привстал, высунул ствол в проем окна и полоснул короткой очередью по двору. Он выпустил ещё несколько очередей. Пули свистели, врезались в бетон, крошили битый кирпич.
– Помогите, – Храмов захлебнулся кровью.
Дундик поменял рожок, закинул автомат за спину, лег на грязный пол и пополз к двери.
Храмов больше не кричал. Перед смертью он нашел в себе силы выползти из грязной лужи. И только оказавшись на сухом пятачке земли, умер.
Дундик выполз на двор, едва не утонул в жидкой глине и глубоких лужах. Шустро работая локтями, заполз за угол будки, взял курс на ворота. До них метров двадцать. Ползти слишком долго, подстрелят. Дундик вскочил на ноги, низко пригибаясь к земле, добежал до ворот, свернул в сторону. Держа автомат на изготовку, он побежал вдоль забора, свернул за угол.
И тут нос к носу столкнулся с человеком в камуфляжном комбинезоне. Поверх комбинезона бронежилет, на голове вязанная темная шапочка. И сам милиционер испугался неожиданной встречи. Он отступил на шаг, поднял кверху дуло короткоствольного автомата, но Дундик выстрелил первым. Бронежилет на груди милиционера разлетелся, расползся, будто был сделан из гнилого картона.
Дундик больше не видел ничего вокруг. Он сам испугался до смерти, со всех ног бросился прочь от забора.
Часто спотыкаясь на кочковатой земле, он побежал к лесу. Бежать было тяжело, Дундик быстро выдохся. Он открыл рот, но воздуха не хватало. Высокая трава вязала, заплетала ноги. Пару раз Дундик падал, но быстро вставал и бежал дальше. Он бросил на землю тяжелый бесполезный автомат, но не почувствовал облегчения.
Кажется, он слышал голоса за спиной, пару одиночных выстрелов. Но все посторонние звуки поглощал скук собственного сердца.
Длинная автоматная очередь перерезала Дундика пополам, когда до спасительного леса оставалось всего три десятка метров. По инерции он сделал ещё два шага вперед, повалился на спину и закатил к небу мертвые глаза.
* * * *
Тарасов поднял чемодан для нового броска, но тут что-то щелкнуло, и крышка снова открылась. Он посветил фонариком на место падения чемодана. На этот раз не выдержали нижние петли, кое-как слепленные из хрупкого паршивого металла.
Тарасов сел на землю, снова аккуратно утрамбовал деньги, сверху накрыл их крышкой. Он стянул с себя брючный ремень, перевязал чемодан поперек. В эту секунду Тарасов готов был, не раздумывая заплатить хоть сто, хоть двести тысяч долларов за кусок обычной бельевой веревки.
Но купить веревку здесь, в темном штреке, никто не предлагал. Теперь пришлось стоя на коленях ползти вперед, волоча чемодан за пряжку ремня. Когда до выхода из штрека оставалось всего метров двадцать, Тарасов упал на землю, сказал себе, что не сможет ползти дальше, если не отдохнет ещё хоть минуту. Теперь он почувствовал, как сильно устал. Ноги онемели до бесчувствия, руки ныли в локтях и плечевых суставах.
Но долго лежать нельзя…
Через минуту он выбросил уже не нужный фонарик, встал на колени и продолжил движение. Метрах в десяти от выхода из штрека ему попалась дохлая кошка. Видимо, животное заползло в сюда и задохнулось в гнилой сырости. Тарасов раздавил кошку коленкой и пополз дальше. Теперь дышалось легче.
Он высунул голову из штрека и на минуту ослеп от дневного света. Придвинув к себе чемодан, убедился, что крышка вот-вот снова отвалится. Он переложил пистолет в карман брюк, снял с себя пиджак, превратившийся в грязную тряпку. Обвязал им чемодан, скрутил рукава в тугой узел.
Оставив чемодан на краю штольни, Тарасов выбрался наружу, распластался на склоне. Мягкий сырой от дождей грунт сыпался под подметками ботинок. Нет, так чемодан наверх не поднять. Тарасов снова забрался в штольню, развязал узел из рукавов.
Он расстелил пиджак на земле, поставил на него чемодан, сам лег сверху. Захватив ладонями рукава пиджака, пропустил их под мышками, крепко, изо всех сил, затянул узел на груди. Тарасов сел на землю. Чемодан крепко держался на спине. Порядок, получилось нечто вроде огромного ранца.
Но один пиджак может не удержать тяжелую поклажу. Нужна страховка. Он схватил рукой металлическую пряжку ремня, перевязывающего чемодан поперек. Сунул эту пряжку в рот, сжал зубами. Теперь ещё лучше. Тарасов снова выбрался из штольни, лег на склон.
Когда он поднимал вверх левую ногу, грунт под правой ногой крошился, сползал вниз. Чтобы продвинуться вверх всего на десять сантиметров, приходилось совершать слишком много бесполезных лишних движений. Живот и грудь Тарасова облепила мокрая глина, человек сделался ещё тяжелее. Пальцы хватали мокрую землю, поросль из молодых чахлых кустиков травы и не могли ни за что зацепиться.
После нескольких минут бесплодной борьбы с ползущим под ногами грунтом, он нашел противоядие.
Поднимая вверх ногу, он отводил её назад и, что есть силы, бил носком ботинка в землю. Ботинок глубоко зарывался в грунт. Получалось нечто вроде ступеньки. Тарасов поднимался вверх и бил в грунт другой ногой. Сантиметр за сантиметром он карабкался вверх.
Язычок ременной пряжки задрался и впился в правую ноздрю, из носа пошла кровь. Он сжал пряжку сильнее и сломал два нижних зуба. Но Тарасов уже не обращал внимания на боль. Оставалось совсем немного. Метров пять до верхнего края воронки – и конец. Важно было правильно рассчитать силы. Он раскинул руки в стороны, вбил носки ботинок в грунт, недвижимо полежал на склоне две или три минуты и продолжил подъем.
После отдыха стало легче. Тарасов дополз до конца склона, лег на спину, развязал рукава пиджака. Он встал, обеими руками прижав чемодан к животу. Оглядевшись по сторонам, побежал между оврагами по направлению к своему ориентиру, высокой березе.
* * * *
Журавлев показал пальцем на экран монитора.
– Смотри. Прямо на ловца зверь бежит.
Почти в самом центре экрана медленно двигалась мерцающая зеленая точка. Локтев с силой хлопнул дверцей, повернул ключ в замке зажигания.
– Куда ехать?
– Давай вперед, по краю карьера.
"Жигули" сорвались с места.
Локтев с места разогнался до сорока, но тут же сбавил ход. Колесо наехало на камень, машина подпрыгнула, оторвалась от земли, её повело в сторону. Лопнула передняя правая покрышка. Скорость пришлось сбросить до двадцати, а затем и вовсе остановиться.
Но теперь машина была уже не нужна.
Впереди, метрах в пятидесяти от них по направлению к лесу бежал человек в серых брюках и светлой сорочке, залепленных грязью. Видимо, мужчина бежал из последних сил. Он двигался тяжело, с видимым усилием, припадал на одну ногу. К груди он двумя руками прижимал чемодан, перевязанный ремнем.
Локтев пулей выскочил из машины и бросился следом. Журавлев, кряхтя, вылез из "Жигулей", сделал несколько быстрых шагов вперед. Но тут понял, что его шансы в беге на короткую дистанцию не велики. Он остановился, вытащил из-за пояса пистолет и хорошенько прицелился.
Локтев мгновенно выдохся. По неровной, разбитой тяжелой техникой земле нельзя бежать быстро. Чтобы выдержать минимальный темп, Локтеву приходилось подпрыгивать, искать глазами место, куда можно поставить ногу.
– Стой, – крикнул Локтев. – Стой, тебе говорю.
Человек на секунду остановился, обернулся, бросил взгляд себе за спину. Он хотел побежать дальше, но это взгляд оказался роковым. Человек на мгновение перестал видеть дорогу впереди себя, то ли поскользнулся на мокрой земле, то ли споткнулся о камень и подвернул больную ногу. Чтобы сохранить равновесие и не упасть, он выпустил чемодан из рук, но так и не смог устоять на ногах.
Чемодан выскользнул из рук, упал на землю, но не раскрылся. Сверху на чемодан грудью грохнулся Тарасов. Он застонал от боли, перекатился на бок. Сунув руку в брючный карман, выхватил пистолет.
Журавлев пыхтел и скрипел зубами. В прорезь прицела все время попадала спина Локтева. Эта спина двигалась, прыгала, смещалась влево и вправо и никак не хотела исчезать. Журавлев сделал несколько шагов в сторону, прищурил глаз.
Тарасов сжал рукоятку пистолета, обхватил правое запястье левой ладонью. Руки Тарасова, уставившие от напряжения, сделались совсем непослушными. Они не просто дрожали, они ходили ходуном. И ещё какая-то мелкая мошка попала в глаз, мгновенно налившийся слезой. Окружающий мир затуманился.
Он до боли в пальцах сжимал рукоятку пистолета, и все же не мог хорошо прицелиться из короткоствольного "Макарова". Наконец, он взял Локтева на мушку выстрелил. Пистолетный ствол дернулся вверх. Тарасов понял, что промазал. Он снова выстрелил и снова промазал.
За спиной Журавлева треснуло лобовое стекло "Жигулей", в которое попала пуля.
– Ложись, мать твою, – крикнул Журавлев. – Ложись…
Но Локтев продолжал бежать вперед. Крик сыщика отнесло в сторону порывом ветра. Локтев не услышал слов. Он даже не сразу понял, что стреляют. И стреляют не в кого-нибудь, а именно в него. А когда понял, повалился вперед и зарылся носом в землю.
Теперь пространство между Журавлевым и Тарасовым было свободно. Сыщик, стоявший в полный рост, стал хорошей мишенью. Журавлев поднял пистолет, взял на мушку Тарасова, лежащего на земле. Теперь из-за земляного бугра выглядывало лишь правое плечо и голова Тарасова. Журавлев понял, что стал хорошей мишенью, но не поторопился с выстрелом.
Тарасов выстрелил первым. И снова мимо.
Он выругался, снова нажал на спусковой крючок и чуть не застонал от досады. Патроны кончились. Журавлев, держа пистолет двумя руками, сделал несколько шагов вперед.
Тарасов завозился на земле, полез в карман брюк, нащупал облепленными грязью скользкими пальцами запасную обойму. Но обойма, скользкая и мокрая, не хотела вылезать из кармана. Тарасов приподнялся, встал на одно колено.
Журавлев, выстелил два раза.
Тарасов ощутил сильные удары в живот и грудь. Он выпустил пистолет из руки, упал на спину. Локтев понял, что все кончено. Он поднялся с земли, обернулся на Журавлева. Сыщик, держа пистолет наготове, шел вперед,
Тарасов был ещё в сознании. Он лежал на земле и осмысленными глазами смотрел перед собой. Изо рта выползала и потекла по шее тоненькая кровавая струйка. Глина, облепившая его рубашку, уже подсохла и превратилась в бугристую корку. Сквозь продранные штанины выглядывали колени в бляшках кровавых ссадин.
Тарасов перевел взгляд с Локтева на Журавлева.
– А, это ты, сволочь… Налоговый инспектор…
Речь Тарасова оборвал лающий кашель. Он выдавил языком изо рта кровавую мокроту.
– Инспектор… Проклятый дегенерат, мать твою в грязную задницу… Жаль, я тебя тогда… Жаль, в кабаке тебя не замочил. Жаль…
Тарасов вдруг снова закашлялся. Зрачки остекленели и закатились ко лбу. И под слоем грязи стало заметно, что кожа на лице сделалась белой, как простыня. Локтев присел на колени и закрыл Тарасову глаза.
* * * *
– Ты чего бежал? – спросил Журавлев.
– Черт меня знает.
Журавлев убрал пистолет, присел на корточки, придвинул к себе чемодан. Он расстегнул ремень, снял с чемодана крышку и присвистнул. Журавлев взял пару пачек и взвесил их на ладони. Локтев тоже опустился на корточки. Локтев и Журавлев обменялись долгими многозначительными взглядами.
– Что, велик соблазн? – спросил сыщик.
Локтев утвердительно кивнул головой.
– Тогда в чем же дело? – спросил Журавлев. – Через пять минут здесь будет милиция. Они на другой стороне карьера тоже слышали выстрелы. Надо что-то решать. По быстрому.
– Если мы возьмем эти деньги, значит… Значит, мы такие же, как он. Мы ничем не лучше.
Локтев показал пальцем на труп Тарасова.
– Правда…
Локтев задумчиво посмотрел на взлетевшую к небу стаю ворон, очевидно, кем-то напуганную. Он наморщил лоб, изображая на лице напряженную работу мысли.
– Что, правда?
– Правда, небольшая компенсация лично вам положена по справедливости. За выполненную работу, за потраченное время и за потерянную веру в людей. Небольшая компенсация – это то, что вам надо.
– Да, внучке молочка куплю.
Журавлев вытащил из чемодана и рассовал по внутренним карманам пиджака десять тонких пачек стодолларовых купю в банковской упаковке. Перед тем, как накрыть чемодан крышкой и обмотать брючным ремнем он ещё раз внимательно посмотрел в глаза Локтеву.
– Не передумал?
– И не передумаю. И жалеть никогда не буду.
– Ну, ты и человек… Честный до неприличия.
Журавлев натянул ремень на чемодан, продел язычок пряжки в дырочку и протер кожу носовым платком. Он встал на ноги, отряхнул с пиджака сухую травинку. Локтев повернул голову на шум автомобильного мотора. Два светлых микроавтобуса приближались сзади.
Через минуту из передней машины, остановившейся в метре от Локтева, выпрыгнул Руденко. Он зло глянул на Локтева, задержал недобрый взгляд на Журавлеве, присел на корточки у ног трупа. Милиционеры в камуфляжной форме высыпали из автобусов и обступили Руденко со всех сторон. Руденко снизу вверх посмотрел на Локтева.
– Значит, этот грязный ублюдок и есть Тарасов?
Локтев кивнул. Инспектор недоверчиво покачал головой.
– Кто его подстрелил?
– Я подстрелил, – шагнул вперед Журавлев. – Я частный сыщик. На оружие есть лицензия. Показать?
– В другой раз, – поморщился Руденко.
Он открыл чемодан, поднял крышку и снова опустил её. Руденко встал на ноги, подошел к Локтеву и протянул ему руку. Рукопожатие инспектора оказалось крепким.
– Молодец, – сказал Руденко. – Я верил в тебя и не ошибся.
Он шагнул к Локтеву, обнял того за плечи, на секунду прижал к себе и отпустил.
– Молодец, – повторил Руденко. – Но ты только нос не очень задирай. И не преувеличивай свои заслуги. Мы бы эту тварь и без тебя не упустили. Он двоих наших… Насмерть… А одного только что в больницу отправили. А теперь дуйте отсюда со скоростью звука. Сейчас здесь будет начальство из Москвы и плюс все областное. Надо складный рапорт придумывать.
– Скажите мне самое главное. Скажите, что я больше не милицейский… Ну, скажите, что я свободен.
– Ты свободен, чувак. Теперь уезжай.
– У меня колесо лопнуло, – сказал Локтев. – И ветровое стекло пулей пробито. Милиция остановит.
– Черт… Так меняй это долбаное колесо. Ставь запасное.
Руденко полез в микроавтобус, сел на сидение для пассажиров. Подложив под колено папку, написал короткую записку и передал её Локтеву.
– На случай, если остановят. Покажешь.