Филимон оказался крупным мрачным детиной, который возился подле каретного сарая с ломом. Возможно, его терзал некий внутренний недуг, поскольку на его лице зафиксировалась печать плохо сдерживаемого страдания. Шумилов подозвал его, сунул в ладонь монету "для освежения памяти" и поинтересовался:
- Филимон, мне сказали, что ты в конце августа помогал съезжать местной жилице Екатерине Семеновой. Было такое дело?
- Было, барин, - с готовностью кивнул дворник. - Извозчика для ней нанял и вещи донес из квартиры.
- А куда дамочка собиралась ехать, не помнишь часом?
- Отчего ж не помнить, помню! Попросила извозчика нанять до Озер. Извозчик запросил шесть рублев, ну я так ей и передал.
Озерами называлась деревенька по дороге на Выборг. Собственно, это было дачное место на берегу трех живописных озер. Близость к городу и удобство сообщения делали этот населенный пункт привлекательным для горожан, и в последние годы там выросли целые улицы дачных коттеджей, а деревенские жители стали продавать свою землицу дачникам и переселяться в город.
- Спасибо, Филимон, хороший ты работник.
Возьми еще монетку, - Шумилов протянул еще двадцать копеек и похлопал дворника по плечу.
Теперь он знал, что ему не надо будет обращаться в адресный стол. И сердце согрело предчувствие, что розыск подходит к своему логическому концу.
12
Шумилов ехал в Озера.
Вокруг был живописный пейзаж: сменяли друг друга утопавшие в зелени садов дачные городки, мостки, рощицы, ручьи. Эти виды развлекали Шумилова, навевали пасторальное, умиротворенное настроение. Но дело, с которым ему предстояло сейчас разбираться, было совершенно иного порядка.
Алексей Иванович долго размышлял, с чего следует начать поиск, ведь точного адреса Семеновой у него не было. Он рассудил, что сначала надлежит объехать все дома, хозяева которых пускают по несколько жильцов и держат что-то типа пансиона - в этом случае проживание обходится клиентам гораздо дешевле, чем аренда всей дачи или даже ее половины. Тот факт, что у Екатерины Семеновой был известный недостаток в средствах, уже не вызывал сомнений. Даже глубоко преступные натуры при наличии денег избегают обворовывать соседей, разумеется, не в силу этических соображений, а просто ввиду угрозы скорого разоблачения.
Шумилов решил плясать от печки, в данном случае - от продуктового рынка. Ясно было, что все владельцы дач, не разъехавшиеся после лета, должны закупать продукты на рынке. Значит, местные торговцы располагают интересующей Шумилова информацией.
Он остановил извозчика на небольшой рыночной площади и отправился бродить по рядам. За четверть часа Шумилов узнал у местных торговок не только все интересующие его адреса, но даже некоторые деликатные подробности, как-то: наличие клопов во флигеле пансиона майорши Ермиловой и то, что кухарка госпожи Савельевой варит для постояльцев щи исключительно из квашеной капусты, отчего они неимоверно кислят.
Алексей Иванович начал планомерный обход, вернее, объезд, адресов сдаваемых дач. Не желая раскрывать истинную причину своего интереса, он под видом нанимателя расспрашивал прислугу или хозяев о жильцах. Предлог для расспросов был самый благовидный: Шумилов рассказывал, что его чахоточной сестрице надлежит в скором времени ехать на лечение в Швейцарию, в горы, а пока он выправляет ей в столице заграничный паспорт, девицу надлежит поместить в место, где растет замечательный сосновый лес, то есть в дачный поселок типа Озёр. Девица невинна, скромна и трепетна, а потому надо удостовериться, что ее никто здесь не обидит, в том числе и соседи.
В четвертом по счету доме Шумилову повезло - хозяйка, вдова почтового чиновника, желая заманить к себе клиента, рассказала о живущей через дорогу молодой нервной постоялице, Екатерине Николаевне.
- Она живет уже две недели в доме Пачалиных, так что к Пачалиным не заходите, не теряйте времени, - заверила Шумилова вдовица. Из ее весьма живописного рассказа следовало, что странная постоялица то громко и возбужденно разговаривает у себя в комнате - "будто ссорится с кем-то", то целыми днями, запершись, строчит кому-то письма, а потом сама несет их на почту, "будто никому не доверяет".
- Дама нервная, беспокойная. Давеча вообще сцену безобразную устроила, обвинила горничную Пачалиных Машу, она у них уже десять лет служит, в том, что та будто бы у нее с тумбочки полтинник взяла. Да быть того не может! Маша - бессребреница, мы-то ее хорошо знаем!
- А эта Екатерина Григорьевна, случаем, не такая… пышная блондинка? У меня была знакомая с похожими замашками, - обронил между делом Шумилов.
- О, нет, что вы! - замахала руками вдова. - Маленькая, худая и черна, как жук. И зовут ее не Екатерина Григорьевна, а Екатерина Николаевна. Всё рассказывает, как вот-вот приедет ее муж, какой-то очень важный господин, чуть ли не действительный тайный советник… Честное слово, слушаешь и неловко за неё становится: такую ахинею дамочка несёт. Вашей сестренке в тот дом незачем селиться, уверяю вас.
Распрощавшись с разлюбезной почтальонской вдовой, Шумилов поступил вопреки полученному доброму совету и направил свои стопы прямо к дому Пачалиных. Спросив у хозяйки, где может найти Екатерину Николаевну, и узнав, что та отправилась на почту, помчался туда же.
Субтильную женскую, почти детскую фигурку в клетчатой коричневой юбке он заметил издалека. Она медленно двигалась ему навстречу - бледное лицо, на голове черный платок, глаза устремлены в землю, темные густые брови почти сходились на переносице. Действительно, женщина была очень похожа на еврейку или армянку. Казалось, она была поглощена какой-то неотступной мыслью и совершенно не обращала внимания на Шумилова.
- Семенова Екатерина Николаевна? - официально и строго спросил Шумилов, поравнявшись с ней.
Она вздрогнула, остановилась и оторопело уставилась на него. После того как справилась со ступором, глухо отозвалась:
- Вы нашли меня? Ну, что ж, оно даже лучше. Он бросил меня. Пора прервать цепь событий…
- Рекомендую вам не усугублять собственное положение и не отягощать совесть бессмысленным запирательством, - всё так же строго продолжил Шумилов. Фраза получилась, конечно, не очень осмысленная, но в данный момент был важен тон сказанного, а вовсе не содержание.
- Всё забрал и бросил, - продолжала бормотать Семенова. - Я это чувствовала, я знала, когда он уезжал… Ну и пусть, следует испить чашу цикуты до дна. Да, всё равно. Денег нет, а он не вернется… - в голосе её слышалась обреченность. Неожиданно она спросила: - Вы меня арестуете?
- Это будет во многом зависеть от вас, - уклончиво ответил Алексей Иванович. Было похоже, что дама приняла его за полицейского, не спросив даже подтверждающих документов: - Присядем?
Шумилов указал на большое поваленное дерево на маленьком пятачке на косогоре, с которого открывался чудесный вид на озеро и дачный посёлок.
Они сели. Алексей Иванович боялся неуклюжим вопросом спугнуть едва наметившуюся хрупкую откровенность женщины и потому, немного выждав, сказал просто:
- Рассказывайте.
- Понимаете, я люблю его! Так, как никого и никогда. Это безумная страсть! Мне без него не жить! - она говорила быстро, почти взахлеб. Казалось, слова давно просились с языка и теперь, не сдерживаемые здравым смыслом и воспитанием, вырвались наружу. - Мы сначала очень хорошо и весело жили, он ушел от жены, у меня были кое-какие сбережения, у него тоже. Но потом деньги закончились. А надо было платить за квартиру и вообще - жить. Я пыталась раздобыть… по знакомым…
- Воровали, - уточнил Шумилов, - у подруг, у соседей. Будем точны, обойдемся без эвфемизмов.
Она неуютно поёжилась.
- Меня четыре раза в полицию забирали за кражи. Правда, до суда дело ни разу не дошло, быстро отпускали. Но все это были такие крохи, которых еле-еле хватало на жизнь. Было ясно, что рано или поздно очередная попытка стащить лаковую шкатулку приведет сначала в арестный дом, а потом к высылке. Он сказал, что вернется к жене и опять пойдет на службу - он ведь в полиции служил. И тогда я поняла, что теряю его. Пообещала, что обязательно найду деньги. Он говорит - откуда? Да хоть раздобуду у тех, у кого их много, у ростовщиков или у купцов, например. Я твердо решила. Если надо будет пойти на кровь - значит, пойду. Моим оправданием является любовь, я не для себя. Он согласился. Да, говорит, крупный куш сразу решит все проблемы, можно будет уехать, скрыться, его надолго хватит. Я обрадовалась, подумала, кровь - она покрепче клятвы нас свяжет.
Шумилов боялся поверить своим ушам. Женщина, похоже, собиралась сделать признание в убийстве.
- Как это было сделано? - жестко спросил он.
Ему надо было услышать побольше, пока женщина не опомнилась.
- Купила тяжелый болт в магазине и стала ездить по богатеям. К миллионщику Яхонтову ездила, просила вспомоществование, к банкиру Брайеру. Болт с собой возила - примеривалась. Все думала, смогу ли на кровь пойти? Потом поняла, что болт не годится - слишком слабенькое орудие, здорового мужика одним ударом не завалить. И тогда мы с ним купили в магазине Сан Галли весовую гирю. Я сказала: "Пойдем в Таврический сад, опробуем на скамейке, как она бьет". Пошли, нашли скамейку, и я пару раз ударила.
- Скамейку показать сможете?
- Да, на ней Миша карандашом дату написал: "27 августа" в память о нас. Денег к тому моменту совсем уже не было, хозяйка с квартиры грозилась погнать. Миша дал мне свои часы и еще сережки золотые… смятые, чтоб было с чем в ломбард зайти, и я стала объезжать ломбарды и ростовщиков.
- Место искали подходящее?
- Ну да. Только кругом либо мужики крепкие, либо прислуга не отпущена, либо вовсе закрыто - ведь суббота, хозяева кто в клуб за карты, кто - к женам под подол. Под самый конец дня попалась мне касса ссуд, а там сторожит девочка. Я с ней познакомилась, и так, говорю, и сяк - очень деньги нужны и срочно. Рано утром поезд, с женихом в Гельсингфорс уезжаю. Она - нет, без хозяина не могу, и всё тут. Мы с ней долго говорили на лестнице, сидели рядком. Она ко мне как будто расположилась. Я ей рецепт капель от насморка написала на бумажке. Наконец, она согласилась, говорит, что примет часы под три рубля. Это ведь вообще грабеж! Ну, да мне лишь бы в кассу попасть… Отперла она кассу, и мы с ней туда вошли. Когда входили, я решила, что надо сейчас действовать, другого такого случая не будет. Было темно, она стала лампу зажигать, а я воды попить попросила. Пока она на кухню за водой ходила, я гирю из сумки достала. А как она пришла, ударила ее по голове.
- Сколько раз?
- Ну, не помню, раз, два. Она стала падать, я её подхватила и потащила на кухню, а оттуда дверь была открыта в маленькую комнату, я ее туда заволокла и на кресло положила. А она тут очнулась, вскрикнула. Вот, думаю, какая живучая, зараза! У нее платок в руке оказался, видимо, она хотела к ране приложить. Ну, я этот платок вырвала и ей в рот засунула, чтоб она не кричала. А у нее откуда только силы взялись! Стала вырываться, вцепилась мне в волосы, да так больно! За палец меня укусила - вот, посмотрите, до сих пор еще не зажило, - женщина показала Шумилову правую кисть, обернутую не очень чистой тряпицей. - Но только вся эта возня была бесполезна, я-то сильнее! Прижала её голову покрепче, минуты две-три подержала, она и затихла.
От недавнего волнения Семеновой не осталось и следа. Она говорила спокойно, монотонным голосом и звучало сказанное как-то очень буднично, обыденно. Словно о рецепте пирога с яблоками разговор зашел. Ни ужаса от содеянного, ни жалости к убитой девочке - ничего не слышалось в голосе рассказчицы, ничего не мелькнуло в ее спокойных глазах.
- И тут я заметила, что руки у меня испачканы, и манжеты, и на жакете брызги крови, - продолжила Семенова. - Я руки вымыла, манжеты отстегнула, в сумку спрятала. И портмоне сторожихи забрала, потому что она туда мой рецепт капель спрятала - улика все-таки! Потом пошла в другую комнату, стала обыскивать стол. Денег было всего пятьдесят рублей. Жалко, я думала, что больше найду. Векселя попадались сплошь просроченные, только один нормальный и нашла. Взяла.
- А как вещи из витрины достали? - Шумилов задал вопрос, принципиальный для проверки искренности рассказчицы.
- Ключей я не отыскала. Всюду посмотрела, всё обыскала: нет ключей. Ни от шкафов, ни от витрины. Лампу я потушила, чтоб соседи через окно меня не увидели. Там ведь занавесок на окнах не было, и стала в темноте шарить. Правда, свет от фонаря с улицы хорошо освещал, да и луна была полная, так что темно не было. Я у витрины крышку в углу вверх отжала и в щель руку просунула. Взяла, что смогла ухватить: часиков несколько, портсигар, ещё что-то… не помню. Положила всё в сумку. Потом вышла тихонько. Никто меня не видел. Как же вы меня нашли? - словно спохватившись, поинтересовалась Семенова.
- Потом расскажу. А что было дальше? - продолжил расспросы Шумилов.
- Приехала на квартиру. Он меня ждал, не ложился. Я ему все рассказала, ведь это для него всё делалось, для него! Взяли извозчика и поехали на острова в ресторан - ужинать. Когда через Тучков мост переезжали, остановились. Он говорит: "Надо выбросить манжеты запачканные и вексель, всё равно он бесполезный. Его первым делом искать будут. Заложить не сможем". Выбросили. А еще гирю и портмоне. Ну, потом ужин… Под утро вернулись. Днём он забрал все вещи, что я принесла, кроме часиков женских, и поехал их закладывать. А вечером уехал в Гельсингфорс. Мы договорились, что он поедет первым, а я на несколько дней сниму дачу в Озёрах и буду ждать от него известий. Он, как устроится, меня вызовет. Он все, все забрал, только одни-единственные часики мне оставил и денег пять рублей. Говорил, что всего на пару дней. А я ждала, ждала, ждала… не едет и не пишет. Как в воду канул. Бросил меня… - в голосе её послышались горестные интонации. - А что же я одна, без денег?..
Казалось, она напрочь забыла о присутствии Шумилова и полностью погрузилась в свои горести.
- Вы забыли сказать, как фамилия вашего Миши, - заметил Шумилов.
Она словно очнулась:
- Я не сказала? Безак. Михаил Михайлович Безак. Он был урядником, когда мы познакомились. Молодой, красивый, в синем мундире, сапоги до блеска начищены… Это уже потом, через два месяца, его вывели из штата, а тогда… Его во всех ресторациях уважали и кланялись. Он мне пальто подарил с лисой и ожерелье жемчужное. Правда, потом всё это пришлось заложить. И не выкупить… Вы знаете, он моложе меня на четыре года, но куда как умнее, и жизнь знает лучше, чем я… - внезапно она замолчала, её лицо опять ожесточилось, на переносице собралась глубокая вертикальная складка: - А скажите, вы его найдёте? Да, обязательно найдите и накажите его! Накажите!
- Безак… Безак… Сенатор был такой во времена Государя Николая Павловича.
- Да-да, - закивала Семенова. - Это его дед.
Алексей Иванович понимал, что нельзя Семенову оставлять здесь одну. Чего доброго, опять исчезнет. Нужно было срочно перевезти её в город и для начала показать Карабчевскому. А дальше, без сомнений, ей прямая дорога в полицию. Каким образом это лучше сделать, предстояло еще обдумать. А пока же он поднялся с поваленного дерева и приказал:
- Екатерина Николаевна, сейчас вы соберёте свои вещи и проследуете со мной.
13
Сдав Семёнову Карабчевскому, Шумилов стал невольным свидетелем того, как та в подробностях повторила все свои прежние слова, добавив к ним ещё несколько подробностей. Карабчевский уговорил Алексея Ивановича доставить женщину в какой-то дом, где некто, назвавшийся Верещагиным, с манерами отставного полицейского согласился выполнить все указания присяжного поверенного.
Решив таким образом вопрос с дальнейшим пребыванием Семеновой, Карабчевский порекомендовал Шумилову проверить все обстоятельства сказанного ею более подробно. Полиция, по его словам, не будет склонна поверить дамочке такого умственного развития и с явной склонностью к помешательству. А без веры полиции рассчитывать на освобождение Мироновича не приходилось.
Несколько последующих дней Алексея Шумилова оказались заполнены разнообразной суетой и множеством разъездов. Ему пришлось повидаться и поговорить с большим количеством самых разных людей. Жизненный путь Екатерины Семёновой, по крайней мере последние годы её проживания в
Санкт-Петербурге, благодаря этим встречам удалось реконструировать довольно полно.
Закончив эту важную, но в общем-то рутинную работу, Шумилов явился к Карабчевскому с отчетом.
Сидя в уютном кабинете Николая Платоновича и попивая ароматный чай со смородиновым листом, он в таких словах подытожил свою беготню:
- Семенова умудрилась восстановить против себя всех знакомых, подруг, работодателей и даже бывших любовников. Когда у неё заканчивались деньги, она беззастенчиво воровала у своих знакомых то ценное, до чего дотягивались руки. Серьги - у соседки по палате, золотые часики с цепочкой - у некоей Павловской, гребень черепаховый - у старушки, к которой одно время ходила в качестве сиделки. Потом вещи продавала или закладывала. В конце концов, от нее все отвернулись. Единственный человек, с которым она общалась последние месяцы, был Безак. Собственно, на нём сосредоточились все её жизненные интересы. Она чрезвычайно боялась его потерять. Но и Безак был ей под стать, даром что бывший полицейский. Он был в курсе краж и помогал сбывать вещи. Так, он заложил вещи, украденные Семеновой у соседа по гостинице, судебного рассыльного Эйсмонта - мундир и два ордера ко взысканию на 4 рубля 50 копеек каждый.
- Вы сказали "у соседа по гостинице"? Но ведь она вроде бы квартировала в доме Швидленда? - уточнил Карабчевский.
- За последние четыре года Семенова сменила не менее дюжины адресов. Это были и гостиницы, и дешевые пансионы, и просто комнаты. Кстати, поэтому её кражами занимались в разных полицейских участках, и никто не подумал связать их воедино. За последние три месяца её четыре раза приводили в полицию по поводу краж, но всякий раз отпускали из-за незначительности похищенного.
- Впору пожалеть об отмене телесных наказаний, - саркастически заметил Карабчевский. - Ее бы, Семенову эту, выдрать хорошенько розгами, враз бы остепенилась…
- Особо замечу: весьма настораживает прямо-таки патологическая наклонность Семеновой к вранью. Чаще всего ложь не приносит ей никаких дивидендов. Складывается впечатление, что она врёт как бы "из любви к искусству", точнее, из желания придать себе вес или ореол романтизма в глазах окружающих. Излюбленные темы мистификаций: её аристократическое происхождение, необыкновенные женихи - сплошь князья, министры, миллионщики, иногда просто богатые вдовцы, но со своими пароходными компаниями и золотыми приисками. В глазах окружающих эти россказни выглядели нелепо, как детские анекдоты, и никто их всерьез не воспринимал. Окружающие безошибочно чувствовали несуразность подобных вымыслов, иногда даже в открытую потешались. Один из её недолговечных любовников, некто Немиров, как-то подтрунил над её рассказом, что она якобы дочь индийского раджи, и до такой степени вывел Семенову из себя, что она швырнула в него кофейник с кипятком.
- Ошпарила? - с улыбкой полюбопытствовал адвокат.