- Нет, не удалось, он оказался ловчее и успел отскочить, - так же с улыбкой ответил Алексей Иванович. - Кроме того, удалось установить, что она многократно лечилась в петербургских больницах. Вот, я составил списочек, на всякий случай, вам на память, - Шумилов протянул Николаю Платоновичу сложенный вчетверо листок.
Карабчевский развернул лист и прочитал написанное:
"I. 11 марта-8 мая 1878 г. Больница Св. Николая Чудотворца.
2. 8 мая - 28 июня. Петропавловская больница. Продолжение лечения. Выписана под ответственность матери.
3. 4 июля-9 июля 1879 г. Калинкинская больница.
4. 28 августа - 29 сентября 1879 г. Калинкинская больница.
5. 15 ноября-2 декабря 1880 г. Калинкинская больница.
6. 13 февраля - 7 апреля 1881 г. Александровская больница.
7. 27 апреля - 1 мая 1883 г. Калинкинская больница.
8. 3 июня - 27 июня 1883 г. Александровская больница. Тиф".
- С диагнозами, сами понимаете, всё сложнее - как-никак врачебная тайна. Узнал только, что она лежала в отделениях для умственных расстройств, гинекологическом и инфекционном. При наличии полицейского запроса проблема установления диагнозов решится просто. И ещё. Я свозил её в Таврический парк и рассмотрел указанную ею скамейку, на которой она опробовала весовую гирьку.
- Так, так, хорошо, что не забыли, - заинтересовался адвокат, - и что же оказалось?
- Трудно сказать. Есть вмятины, но время и причина их образования известны одному Богу. Надпись есть невнятная карандашом: "21 авг.", причем единица написана нечетко, может быть, не "21", а "27". Да, соседка в доме Швидленда, некая Аграфена Перегудова, с которой Семёнова немного общалась, рассказала, что Семенова как-то в августе плакалась, что, дескать, денег нет, заимодавцы полицией грозят, и что она, Семёнова, пыталась заработать своим телом на улице. Пару раз удалось подцепить клиентов, но и это не решило проблему денег. А Безак, дескать, всё требует и требует, и ему решительно всё равно, откуда она их раздобудет.
- По всему чувствуется, что Миша этот - порядочная сволочь и сквалыга, - проговорил Карабчевский. - Его к этому делу тоже надо будет притянуть, но… это уже не наша задача. Сарру Беккер он, насколько я понимаю, не убивал, а потому пусть далее господин Сакс ломает голову над разделением ответственности соучастников. Моя задача, как защитника Мироновича, куда скромнее.
Карабчевский прошел по кабинету, остановился у окна, наблюдая за сутолокой улицы.
- В ближайшую неделю мы отпустим Семёнову для того, чтобы она явилась в полицию с повинной. На этом я буду считать вашу миссию оконченной. Причем выполненной с честью, - подчеркнул присяжный поверенный. - Но пока еще есть одно весьма щекотливое предприятие, где мне пока без вас не обойтись.
- Слушаю, Николай Платонович.
- Надо отвезти нашу дамочку на место преступления, чтоб она показала, как все было. Касса Мироновича, как вы знаете, опечатана полицией. Мы прибегнем к помощи самой же полиции. Друг Мироновича, о котором я уже упоминал, служит помощником пристава первого участка Московской части. Зовут его Боневич Владимир Иванович. Он организует официальное вскрытие помещения кассы завтра в десять часов утра. Сможете сопровождать Семёнову?
- Разумеется. После всего того, что мною сделано по делу Мироновича, я бы счел это своим долгом.
- Прекрасно. Будьте завтра в 9.45 вместе с Семёновой возле памятника Екатерине Великой в Екатерининском саду. Боневич сам найдет вас.
Еще не было девяти часов утра, когда Шумилов заехал на квартиру Верещагина, где все эти дни под охраной старого полицейского жила Екатерина Семёнова. Алексею пришлось некоторое время ждать, пока женщина напьется чаю с пирогом и облачится в верхнее платье, потом она долго прицепляла к голове черную шляпку с вуалью. Эта обезьянья возня перед зеркалом продолжалась, наверное, с четверть часа. В течение всего этого времени Семёнова оставалась совершенно невозмутима, болтала о какой-то чепухе. А Шумилов чувствовал, что наливается гневом и, не желая признавался в этом самому себе, раздражался лишь еще больше. В конце концов, они покинули квартиру, и Шумилов испытал немалое облегчение.
День был под стать настроению сыщика: дождь хлестал тугими наклонными струями, ветер пробирался за воротник, кругом было все серо и уныло. Мокрая, глянцево блестевшая мостовая, мокнущие в лужах пожухлые листья под почти оголившимися деревьями, редкие прохожие, пытавшиеся укрыться от дождя под зонтами.
Владимир Иванович Боневич оказался пожилым, спокойным, даже флегматичным мужчиной, с седыми усами, такой же седой пышной шевелюрой, с округлым животиком, проступавшим под туго натянутым мундиром синего сукна. Шумилов с Семеновой под ручкой не успел даже одного круга обойти вокруг памятника императрице, как он подошел со стороны Публичной библиотеки и негромко отрекомендовался. Боневич был сдержан, в отношении Семеновой абсолютно нейтрален, можно даже сказать, просто не замечал её. Владимира Ивановича сопровождал нижний полицейский чин - равнодушно-отстраненный, не проронивший за всю поездку ни единого слова.
На извозчиках они доехали до дома № 57 по Невскому проспекту и вошли в подворотню, сопровождаемые внимательным, запоминающим взглядом Анисима. Боневич прямиком прошел в нужный подъезд, поднялся к двери, поперек которой была наклеена длинная белая полоска бумаги с фиолетовым гербом, извлёк из кармана связку ключей. Посмотрев вверх и вниз и убедившись, что в подъезде более никого нет, Боневич скомандовал полицейскому:
- Чеботарев, постой-ка в дверях, пока я дверь открывать буду. Лишние глаза нам ни к чему.
- Слушаюсь! - ответил полицейский и встал в самых дверях, загородив вход в подъезд.
Боневич принялся открывать замки на двери в кассу.
- Там ничего ценного не осталось? - поинтересовался Шумилов.
- Не извольте беспокоиться. Миронович официально объявил о прекращении всех ссудных операций через газету и вернул все вклады. Все, что было ценного, из помещения вынесено. Разумеется, с ведома следователя Сакса, - заверил Боневич.
Вскрыв, наконец, опечатанную дверь, Боневич пригласил всех войти.
Шумилову пахнул в лицо несвежий запашок необитаемого жилья. В прихожей было темно и тоскливо. Дождавшись, когда Владимир Иванович плотно прикрыл входную дверь, Шумилов обошёл прихожую и открыл двери в помещение конторы и в кухню. Стало немного светлее, но общее ощущение тоски не рассеялось. Чтобы как-то взбодриться, он обратился к Семеновой:
- Ну-с, что скажете, Катерина Николаевна? Узнаёте это место? Можете показать, где же вы ударили Сарру?
Она словно и не слышала вопроса, молча озираясь по сторонам. Лишь через полминуты выдавила из себя:
- Как тут все… по-другому при дневном свете. Тогда ведь ночь была. Темно.
- Где началось нападение? - снова спросил Шумилов.
- Да прямо здесь, в прихожей. Подле входной двери. Опустила руку в сумочку, взялась за гирьку, когда Сарра вернулась, я ей шварк! - в висок, она кулём и завалилась.
- Сколько раз вы ударили Сарру? Покажите, как это было.
Но Семенова уже сделала несколько шагов по направлению кухни. Шумилов пошел следом, зорко следя за ее малейшими движениями.
- Так сколько раз вы ударили? - повторил он свой вопрос.
- Ах, да я не помню! Да разве это важно? Один или два раза. Вряд ли больше.
Она была уже на пороге маленькой комнатки, вошла в неё и уставилась на большое кресло, вплотную приставленное к маленькой узкой двери. Кресло, как, впрочем, и остальную мебель в комнате, закрывал большой полотняный мешок. С одной стороны чехол этот был завернут вверх, обнажая большое бурое пятно на обивке кресла. Шумилов удивился тому, что кресло не забрали, как вещдок.
Семенова смотрела с большим любопытством на кресло и на пятно. Она ничуть не заволновалась, не всплеснула руками и не спрятала лицо в ладонях, как того можно было ожидать от экзальтированной барышни. Только любопытство и никаких эмоций.
- Скажите, а как стояла мебель в этой комнате? - спросил Шумилов, помня, что расстановка стульев, кресел и дивана служила одной из улик против Мироновича.
Семенова озадаченно посмотрела на Шумилова. Было видно, что она не понимает вопроса.
- Да какая разница? Вы надо мной смеётесь, что ли? Не помню я! - в её голосе проскользнули нотки раздражения.
- Вы переставляли стулья и кресло? - вмешался Боневич.
- Нет, нет и нет, ничего не двигала. Мне незачем было здесь что-то двигать.
- Итак, вы потащили тело сюда, - продолжал Боневич.
- Да, волоком, за подмышки. Сарра не трепыхалась, в шоке, видать, была.
- Как вы положили тело?
Она, став сбоку от подлокотника, показала жестами и объяснила словами: спиной вниз, головой на подушку сиденья, ноги на подлокотнике, сама навалилась сверху, почти легла.
- Я ей платок носовой в рот засунула, чтоб не кричала. Она пыталась платок вытолкнуть, а я ей рот прижимала и голову вниз, чтоб она не смогла вырваться.
- А зачем вы вообще положили тело в кресло?
- А как же мне следовало её душить? На полу, что ли? - с сарказмом в голосе отозвалась Семенова.
- Да хоть бы и на полу, - невозмутимо промолвил Боневич. Он никак не отреагировал на насмешливый тон женщины.
- Оденьте широкую и длинную юбку, лягте в ней на пол, а потом попробуйте быстро встать! Я посмотрю, как это у вас получится!
Шумилов полностью и безоговорочно поверил в эту минуту Семёновой. Она только что прекрасно объяснила внутреннюю логику преступления, зашифрованную в обстановке. Мужчине было всё равно, где душить свою жертву - на полу или в кресле. На полу, наверное, даже удобнее, поскольку там мужчина мог в полной мере использовать свое преимущество в весе. Но женщине удобнее бороться с жертвой именно в кресле, поскольку в этом случае нападавшая могла все время оставаться на ногах, благодаря чему лучше контролировала ситуацию.
- Что было потом? - не отступал Боневич.
Семенова прошла из комнаты в кухню, все потянулись за нею. Там она продолжила:
- Стала тут под окном, увидела, что у меня руки и манжеты в крови. Вымыла руки. Манжеты отстегнула, сунула в сумку, гирьку тоже убрала. Погасила лампу.
- Что дальше?
Семенова двинулась в большую комнату, где помещалась собственно касса. Подошла к столу, стала выдвигать ящики.
- Я приступила к поиску денег. Тут были деньги, а тут - векселя. Я взяла пачку, стала сбоку от окна и в свете фонаря стала рассматривать.
- Вы их забрали? - задал уточняющий вопрос Боневич.
- Да нет же, только один, остальные были просрочены.
- Попрошу вас подробнее остановиться на этом, - вмешался Шумилов. - Я уже второй раз слышу от вас, что вы не стали брать просроченные векселя. Объясните, почему?
- В самом деле, почему? - повторил вопрос Боневич. - Просроченный вексель - отнюдь не пустая бумажка: это долговой документ, который может быть обращен к принудительному взысканию. Это ведь означает, что заёмщик пропустил момент добровольного досрочного погашения векселя и теперь выплата долга должна быть произведена безусловно. Любой суд встанет на сторону векселедержателя. Именно поэтому просроченные векселя широко продаются, покупаются и закладываются. Объясните, почему вас они не заинтересовали?
Семенова захлопала глазами и вдруг приобрелакакой-то на редкость оглупленный вид:
- Миша не велел…
- Кто такой Миша? - не понял Боневич.
- Подождите, господин Боневич, это пока несущественный вопрос, - остановил его Шумилов. - Объясните, Екатерина Николаевна, а почему Миша не велел брать просроченные векселя?
- У Миши был план. Он считал, что просроченные векселя нельзя будет пристроить по ссудным кассам. И в суд с ними нельзя будет обратиться. А вот если взять непросроченные, то он их сможет пристроить.
- Каким это образом? - спросил Шумилов, хотя уже знал, каким именно образом Михаил Безак намеревался "пристраивать векселя".
- За четверть стоимости вернуть заемщику… Ну, то есть вернуть назад за меньшую сумму, чем человек должен.
Шумилов понял, что только что услышал от Семеновой очень важное свидетельство активного участия Безака в преступлении.
- Так-так-так, - Шумилов почувствовал, что на языке у него вертится вопрос, который надо непременно задать, вот только сформулировать его следовало правильно. - А что, Екатерина Николаевна, ваш друг Миша Безак уже пристраивал подобным образом векселя?
- Да, у него был такой опыт. Выигрывал в карты у молодёжи, просил выписать вексель, потом предъявлял его родителям. Его ведь именно за это из армии изгнали. Он и потом промышлял этим делом. У него целый склад был таких "карточных" векселей, штук пять, не меньше. Он их закопал…
- Закопал? - Шумилову показалось, что он ослышался.
- Да, в кадку с фикусом. У нас на квартире. Положил их в жестяную коробку из-под германских конфет и закопал.
- Вы хотите сказать, что эта коробка до сих пор там? - уточнил Шумилов.
- Конечно, куда же ей подеваться? В Гельсингфорсе они ему не нужны, чтобы их обратить в деньги, все равно в Петербург надо возвращаться. И вот перед бегством, дабы не таскать с собой, он их и спрятал.
На самом деле решение Безака было вовсе не таким вздорным, как могло бы показаться на первый взгляд. Манера прятать ценные вещи в предметах обстановки, никак не связанных с владельцем, была широко распространена в среде профессиональных проституток. Последние были весьма склонны к воровству мелких ценных вещей у клиентов - золотых запонок, перстней и часов. В силу понятной осторожности воровки старались эти вещи с собой не носить, а "сбросить" в укромное место, откуда потом безо всякого риска их можно легко забрать. Понятно, что прятать ворованную вещь под ковер или за батарею парового отопления смысла не имело: первая же уборка привела бы к обнаружению пропажи. Для сокрытия украденных в гостиницах вещей идеально подходили цветочные горшки и кадки, ведь никому в голову не придет перекапывать в них грунт! Вместе с тем цветы были легко доступны, особенно если находились не в номерах, а на лестницах или в коридорах. Очевидно, Михаил Безак решил воспользоваться опытом профессиональных проституток в своих целях.
- Ладно, с этим понятно. Куда же вы дели векселя, найденные в столе? - продолжил расспросы Шумилов.
- Кажется, на пол бросила. Они ведь были мне не нужны.
- Что было потом?
- Попробовала открыть шкафы. Они оказались заперты. Поискала ключи, там-сям, в стол ещё раз заглянула. Потом решила не терять времени и пошла к витрине со стеклом.
Семенова подошла к витрине, стала сбоку и с напряжением слегка отжала крышку со стороны, примыкающей к стене. Крышка подалась, образуя узкую щель. В эту щель она запустила свою руку, обнажившуюся приподнятым рукавом выше локтя. И только теперь Алексей Иванович обратил внимание, насколько тонкой, безмускульной была эта смуглая ручонка. Семёнова продемонстрировала, как она собирала вещи в этом углу витрины. То обстоятельство, что рука её доставала сравнительно недалеко, объясняло странный на первый взгляд факт, что грабитель взял из витрины отнюдь не самое ценное.
- А как вы догадались, что крышку можно вот так легко отжать вверх?
- Ну, я посмотрела - ключа у меня нет, разбивать страшно, шума много, стекло ведь толстое. Я подошла и потрогала, смотрю - щель образуется, я тогда и приподняла крышку.
- Хорошо, с этим вроде бы все ясно, - подытожил Шумилов. - А что вы можете сказать по поводу воска на полу прихожей? Вы жгли свечу?
- Да, конечно. Я же сказала, что искала ключи. Мне нужны были ключи и от входной двери, и от шкафов. Я решила, что они могли быть у девочки, но, обыскав тело, их не нашла. Тогда подумала, что она могла их выронить во время… - Семенова запнулась, ей явно не хотелось употреблять слово "нападение", - выронить в прихожей. Я прошла туда, зажгла свечку…
- Где вы нашли свечу? - остановил её вопросом Шумилов.
- Я её не искала. Я всегда ношу свечной огарок с собой. Привычка.
Сказанное звучало так странно, что Шумилов не поверил.
- Вы можете мне показать этот огарок? Сейчас он у вас с собой?
- Да, конечно, - Семенова запустила руку в свою черную сумочку и выудила оттуда кусок свечки.
Шумилов был несказанно поражен; можно было ожидать найти в женской сумочке парфюмерию, косметические принадлежности, зеркальце, но вот кусок свечи…
Закончив с осмотром помещения кассы, Шумилов оставил Семенову под присмотром полицейских, а сам направился в дальние комнаты квартиры. Его интересовало спальное место Сарры Беккер. Ведь была же какая-то причина, побудившая ее попросить дворника Прокофьева снять с дивана стулья!
Две из трех дальних комнат были почти пусты. Из мебели там остался только сущий хлам. Спальное место погибшей Сарры оказалось в третьей, самой дальней и самой маленькой комнатушке. Старый рваный топчан был брошен поверх двух длинных и низких грубо сколоченных ящиков. Шумилов вспомнил, что Илья Беккер перевозил свою семью в Сестрорецк. Возможно, такие ящики были заказаны как раз для переезда. Топчан с наброшенным сверху одеялом не имел постельного белья, только подушка была в наволочке, впрочем, весьма засаленной.
Воздух в комнатке был холодным, влажным и спертым. Ну, прямо каземат тюремный, а не жилая комната! Шумилов обратил внимание на мышиный помет вдоль плинтусов. Видимо, именно присутствие мышей и побудило Сарру перенести ночевку в другую комнату. Да и мягче спать на новом диване, чем на ящиках! Шумилов заглянул в ветхую тумбочку, стоявшую подле ящиков, и нашел там объяснение появлению в комнате мышей: вощеная нитка от колбасной обвязки, мелкие кусочки промасленной бумаги, изгрызенные мышиными зубами фантики от конфет, - все указывало на то, что в тумбочке некогда хранилось съестное. Дыра в задней стенке недвусмысленно свидетельствовала о непрошеных гостях, нашедших к этим припасам дорогу.
Шумилов вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. В убийстве Сарры Беккер для него больше не было загадок. Все вопросы получили ясные ответы. Мозаика сложилась, каждый кусочек встал на свое место, создав, в конечном итоге, целостную, гармоничную картину.
Обратно возвращались в молчании. Семенова жевала яблоко, прихваченное с квартиры Верещагина, глазела по сторонам, а потом спросила внезапно:
- Вы нашли его? Ведь это он толкал меня на убийство… Кровь вовсе не на мне, а на нем… я лишь любила его. Это же несправедливо, что он там, а я здесь!
Не составляло большого труда догадаться, о ком именно она говорит.
- Не волнуйтесь, Екатерина Николаевна, он в любом случае будет наказан, - у Шумилова на сей счет не было ни малейшего сомнения.