Время от времени со скоростью пятисот километров в час в небе с воем проносились истребители Як-3, вероятно, выполняя какое-то учебное задание, поскольку война уже ушла далеко на запад. Самолеты напоминали Миле о том единственном мужчине, чье лицо выражало не похоть, а только доброту - о ее муже Дмитрии, сгоревшем в подбитом самолете где-то в Белоруссии.
Мила заморгала, прогоняя слезы. Она до сих пор не могла спокойно думать о Дмитрии. А также о папе и маме, и о братьях, Григории и Павле. И о Курской дуге.
Машина остановилась перед подъездом, который охраняли не только зенитные расчеты, но и четыре солдата в гимнастерках, увешанных медалями. В руках они держали автоматы, с непринужденностью, свидетельствующей о большом опыте.
- Итак, дорогая, все это я говорил тебе вот к чему. Если захочешь, я кое-кому позвоню, замолвлю о тебе словечко, договорюсь о встрече с нужными людьми. Война продлится, самое большее, до сорок шестого года, а с твоим послужным списком - смею предположить, у остальных девчонок, добившихся таких же результатов, не лица, а лошадиные морды! - и надлежащей подготовкой тебя ждет красивое будущее, с разъездами и роскошью, такое будущее, о котором не смеет мечтать советская женщина, и оно станет доступным с моей помощью, тебе нужно только…
- Я снайпер, - перебила его Мила. - Я работаю в одиночку.
Глава 03
Москва
Наши дни
Это был тот самый город, каким Свэггер запомнил его по предыдущему приезду пару лет назад: капитализм, пыль, четкий пульсирующий ритм, повсюду строительство, "Мерседесы" и "БМВ" там, где строительства нет, в небо упираются новые высотные здания, люди куда-то спешат. Он остановился в "Метрополе", потому что знал эту гостиницу и у него там был свой номер рядом с отреставрированным обеденным залом, украшенным позолотой, и ажурной решеткой шахты лифта.
Приняв душ, немного вздремнув и снова приняв душ, Свэггер наконец встретился с Рейли в ресторане, специализирующемся на мясе: там подавали мясные закуски, мясные первые блюда, мясные вторые блюда и - нет, на десерт было не мясо, а вишневый торт, ярко-красный заварной крем на котором напоминал сверкающий протеин.
Рейли тоже не изменилась. Умная, едкая и веселая, она внимательно слушала, что ей говорили, и обдумывала ответ, не испытывая потребности заполнить воздух каким-либо шумом. Когда же она наконец отвечала, это неизменно оказывалось именно то, что надо. У нее были пытливые голубые глаза, которые требовали искреннего признания и находили тайное удовольствие во всех сиюминутных глупостях. Рейли видела насквозь всё и вся.
Зная себя, Свэггер не стал разбавлять ужин выпивкой, и, поболтав ради приличия о детях и будущем, пошутив о политике, газетах и безумии северных корейцев, они перешли к делу.
- Зачем ты сюда приехал?
- Довольно сложно ответить.
- У тебя по-другому и не бывает, ведь так?
- В лице этой Милы Петровой я увидел нечто такое, что мне понравилось.
- Она была красивая, ничего не скажешь.
- Да, точно. Но и кое-что еще. Рейли, я хочу узнать об этой девушке больше. Очень хочу.
- Раньше я думала, что герои - это лишь иллюзия, выдумка рекламщиков. Но ты доказал мне, что я ошибалась, и, возможно, Мила Петрова - тоже не иллюзия. Это было бы здорово! Давай примемся за поиски, выясним, что с нею сталось и почему.
"И кто это сделал?" - мысленно добавил Свэггер, но вслух ничего не произнес.
- Вот самые свежие известия. Я разыскала одну женщину-снайпера, - сказала Рейли. - Очень древняя, как ты сам можешь догадаться. И я, честное слово, не знаю, чем ее заинтересовать. Может быть, если ты поедешь со мной, я представлю тебя как знаменитого снайпера, товарища по оружию, ты поговоришь с ней об особенностях ремесла, и это поможет ее разговорить. Что на это скажешь?
- Пожалуй, лучше и не придумаешь, - согласился Свэггер.
На следующий день в десять часов утра в тени громадного здания, не принадлежащего ни к какому архитектурному стилю - как и многое из сталинского наследия, оно было построено не архитекторами, а инженерами, - Свэггер и Рейли встретились с Екатериной Шумской. Шумская, которой было далеко за девяносто, жила в пансионате для ветеранов войны на окраине Москвы. Старая женщина сидела в кресле-каталке в тени березы, укрываясь от солнца, а американцы устроились напротив, и все трое пили чай.
Шумская держала в руках старую фотографию. Когда ей сказали, что перед ней Великий Свэггер, герой-снайпер из Америки, она с гордостью протянула фотографию ему.
Он всмотрелся. Несомненно, фотография изображала ее же, сияющую от гордости, снятую во время войны. Фотография была черно-белая, так что о цветах оставалось лишь догадываться, но на девушке была гимнастерка со стоячим воротничком, похожая на парадный темно-синий китель морской пехоты, с вытянувшимися в ряд медными пуговицами.
- Ты только взгляни на ее награды! - сказала Рейли. - Она ими очень гордится.
Левую сторону груди девушки с квадратным, сосредоточенным, убийственно-серьезным лицом украшали многочисленные медали.
- У нее есть на то полное право, - сказал Свэггер.
- У этого человека тоже есть награды, - сказала по-русски Рейли.
Догадавшись о смысле ее слов, Свэггер попросил ее добавить:
- Но не так много. Вы были настоящим героем. А мне просто сопутствовала удача. Спроси у нее, что это за награды?
Выслушав ответ, Рейли перевела:
- Золотая звезда Героя Советского Союза, орден Ленина, орден Красного Знамени, орден Красной Звезды, орден Отечественной войны, медаль "За отвагу", медаль "За оборону Кавказа".
- Ей довелось много повоевать, - заметил Свэггер.
- Она говорит, что поступила бы точно так же снова, не ради Сталина, которого она всегда ненавидела, потому что он был чудовищем, но ради России, ради миллионов честных и порядочных людей.
- Я восхищаюсь ею!
Улыбнувшись, старушка прикоснулась к его руке.
- Хорошо, а теперь попробуем перейти к делу. Скажи ей, что во Вьетнаме я в основном работал в паре с наблюдателем. Я хочу узнать, требовался ли наблюдатель во время уличных боев.
Шумская задумалась, прежде чем ответить.
- Она говорит, что подобной необходимости не возникало, это было опасно. Мы, девушки, говорит она, были маленькими и худенькими и могли втиснуться в такие щели, где не поместился бы ни один мужчина. При таких обстоятельствах наблюдатель только мешал бы. Она также считает, что у женщин от природы больше терпения. Она говорит, что однажды ей пришлось ждать три с половиной дня, чтобы выстрелить в немецкого полковника.
- Не сомневаюсь, она его убила?
Шумская прикоснулась пальцем ко лбу, показывая, куда поразила полковника ее пуля.
- Винтовка Мосина - устраивала ли она ее?
- Она обожала свою винтовку. Ближе к концу войны оружие хотели отобрать. Ей выдали автоматическую винтовку СВТ-40, с оптическим прицелом. Она ей не понравилась. Пули уходили в сторону, а разве снайперу такое оружие нужно?
- Согласен, - сказал Свэггер. - Сам я стрелял из неавтоматической.
- Она говорит, что поразила пятьдесят девять врагов. А у тебя на счету сколько?
- Пятьдесят восемь, - ответил Свэггер.
Старушка рассмеялась.
- Она говорит, что это очень хороший ответ, несмотря на то что ты солгал из вежливости.
- Скажи, что я бы ни за что не осмелился солгать такой зоркой даме. И вообще идти против нее. Она возьмет меня с потрохами.
И снова старушка рассмеялась.
- Она говорит, что ты напоминаешь ее первого командира. Он был замечательный человек, очень веселый, очень храбрый. Погиб во время операции "Багратион". Это была большая утрата.
Свэггер знал, что операцией "Багратион" называлось советское наступление против германской группы армий "Центр" в середине 1944 года, в Полесье, севернее Припяти, в ходе которого немцев изгнали из Белоруссии.
- Мне тоже приходилось терять боевых товарищей, - сказал он. - Тем, кто никого не терял, трудно понять, насколько глубоко проникает боль и как долго она длится.
Кивнув, старушка снова тронула его за руку.
- В той войне, - продолжал Свэггер, - женщины сражались очень мужественно.
- Мы воевали, чтобы жить. Воевать приходилось всем. Даже красивым девушкам, которые в мирной жизни вышли бы замуж за учителя или врача.
- Не сомневаюсь, все женщины-снайперы были красивыми.
- Ну, по крайней мере, так утверждают. Я-то всегда была дурнушкой. Я ни на что не надеялась, и мне не пришлось разочаровываться. Я вышла замуж за обыкновенного мужчину и родила обыкновенных детей. Все обернулось хорошо. Красота - она может стать проклятием. Красивые всегда на виду, на них все смотрят. Такая судьба постигла Белую Ведьму.
Старушка начала что-то рассказывать про какую-то Белую Ведьму, и Рейли потеряла нить ее повествования.
- Боб, вернись к Петровой, - сказала она по-английски.
- Мэм, нам хочется вспомнить всех этих доблестных девушек, но особенно одну из них. Моя знакомая хочет написать ее биографию. Мы полагаем, она была убита. Красивая девушка, если судить по фотографии. Людмила Петрова, Мила. Вам это что-нибудь говорит?
Заерзав в кресле, старушка огорченно покачала головой.
- Имена - они приходят и уходят. Нет, я не помню никакой Милы, никакой Петровой. Одну Людмилу я знала…
И дальше последовал пространный рассказ о какой-то другой Людмиле, не Миле Петровой, и Рейли попыталась проследить за ним, но не смогла и вскоре шепнула Бобу по-английски:
- Я совершенно потерялась. Мне казалось, мы были в Белоруссии, но вдруг оказались в Прибалтике.
Так продолжалось еще часа два. Рейли и Свэггер выразительно кивали, пытаясь определить по интонациям Екатерины Шумской, когда смеяться. Постоянно всплывали какие-то имена, истории переплетались и путались, события переносились во времени и в пространстве. Первое время Рейли пыталась следить за рассказом, но быстро сдалась. Однако она снова и снова слышала о Белой Ведьме.
Она окончательно исчезла после того, как ее направили в Москву, но Шумская пересказывала эту историю с чужих слов, поскольку сама никогда не встречалась с Белой Ведьмой.
- Если она была такой красивой, как о ней говорили, - сказала старая женщина, - то такая дурнушка, как я, обязательно запомнила бы ее на всю оставшуюся жизнь. Но нет, она исчезла до того, как я чего-то добилась.
- Вы хоть год можете вспомнить? - спросила Рейли.
- Все смешалось. Моя память - она сейчас такая, словно пулю в голову получила я, а не тот немецкий полковник. Я даже не могу… - Шумская помолчала, задумавшись над каким-то воспоминанием. - Даже не знаю почему. Я от кого-то слышала, что Белую Ведьму послали на Украину, и она оттуда не вернулась.
- Кто послал?
- Начальство. Начальство всем заправляло. Мы бы и без начальства прекрасно одержали победу в войне.
Старушка начала рассказывать о том, как она пряталась на дереве, а тысячи молоденьких солдатиков шли через поле под немецким огнем, косившим их, словно траву. А командиры посылали их снова и снова, волну за волной. К концу дня все поле было усеяно телами этих замечательных молодых ребят, которых послал на смерть их командир, желавший угодить своему начальству.
Наконец Шумская покачала головой:
- Друзья мои, я очень устала. Мне пора спать. Вы тут не виноваты, но я давным-давно забыла всех этих прекрасных ребят, а теперь снова вспомнила. Мне нужно поспать.
Подошедшая санитарка укатила старушку прочь, но только после того, как та поцеловала своих гостей и стиснула им руки своими крепкими старческими руками.
Рейли и Свэггер проводили взглядом, как санитарка вкатила кресло-каталку по пандусу и скрылась за дверями унылого учреждения.
Все произошло не сразу. Такое нельзя рассчитать заранее. Но в какой-то момент туман в сознании Рейли рассеялся и блеснул луч света, яркий, но еще не совсем отчетливый. Они возвращались в редакционном "Шевроле" после беседы со старушкой-снайпером, стараясь не попасть под колеса магнатам на "Феррари", и тут Рейли вдруг осенило:
- Белая Ведьма! Ну конечно! Да-да, какая же я дура! Я начисто забыла, что на русском статей нет, поэтому не было и не могло быть русского варианта "Die weisse Hexe" - помнишь, такое прозвище немцы дали Миле. Белая Ведьма - это же и есть перевод ее прозвища на русский язык! Вот о ком говорила Шумская!
- Неплохо, - заметил Свэггер, что для него было равносильно выражению восхищения.
- Это случилось еще до того, как Шумская прославилась сама, - продолжала Рейли, доводя свою мысль до конца. - Но все сохранилось в коллективной памяти женщин-снайперов. Советский Союз, 1944–1945 годы. Женщины говорят между собой и пересказывают друг другу то, чего нет в официальных архивах, передают от одной к другой. Это настоящая история, которая никогда не попадет в газеты и учебники.
- Ну хорошо, у нас есть указание на то, куда послали Милу Петрову. Хрупкое, основанное на воспоминаниях, ничем не подтвержденное, но тем не менее это точка, с которой можно начать.
- Конечно, и мы обязательно проверим Украину. Но сначала давай задумаемся над тем, у кого была власть, чтобы вырвать Петрову оттуда, где она находилась, поручить ей особое задание и направить на Украину, используя всю мощь аппарата. Кто обладал такой властью?
Глава 04
Москва
Кремль
Начало июля 1944 года
Здесь было пусто, как в музее, и громкий стук ее сапог по мраморным плитам пола отражался эхом от сводов восемнадцатого века. Наверное, каждый день поздно вечером плиты полировали, а также вытирали пыль с картин и статуй давно исчезнувших богов. Здесь все по-прежнему говорило о царях и великих князьях, но не о большевиках. Наконец ее провели в зал совещаний; войдя, она застала там трех высокопоставленных офицеров госбезопасности, сидящих в напряженном внимании рядом с мужчиной в штатском, который держался с небрежной уверенностью великого князя в окружении чистильщиков конюшен.
- Крылов. - Встав, мужчина в штатском кивнул, но руку не протянул и вообще никак не приветствовал гостью.
Сама по себе эта фамилия уже говорила о многом. Крылова называли правой рукой Сталина, а в некоторых кругах - и его стальным кулаком. Крылов отправлялся туда, где возникали неприятности. Проницательный, привлекательный внешне, обладающий жестоким обаянием и железной волей, он решал любые проблемы, будь то снижение темпов производства стрелкового оружия или усмирение строптивого офицера в Прибалтике. Этот человек славился тем, что доводил до конца любое дело, за которое брался.
Но Мила подумала: "С чего это такая большая шишка заинтересовалась тем, что случилось под Курском?"
- Товарищ снайпер, - начал Крылов, - из доклада врачей следует, что с вашей ногой все в порядке. Вижу, вы несколько месяцев прекрасно поработали в разведке при штабе генерала Зуйкова, поправляясь после ранения. Он лестно отзывался о том, как вы героически выполняли в Сталинграде свой долг. И он опять просил произвести вас в лейтенанты.
- Товарищ генерал слишком добр ко мне, - пробормотала Петрова.
- У него есть на то все основания. В конце концов, на вашем счету несколько десятков убитых врагов. Товарищ снайпер, вы можете назвать точное их количество?
- Никак нет. Я не веду счет.
В донесениях говорится, что вы уничтожили уже больше сотни фашистов. Я думал, что такая спортсменка, как вы, привыкшая к соперничеству, - Мила играла в теннис, завоевывала призы, но это было тысячу лет назад, - должна состязаться с другими снайперами.
- Я убиваю людей, - возразила Петрова. - Это не доставляет мне радости. Я занимаюсь этим, потому что так нужно моей Родине, потому что так нужно нашему вождю, и, самое главное, потому, что когда я вижу в прицел упавшего фашиста, я знаю, что он не убьет того парня, которого я утром видела в очереди к полевой кухне.
- Да, отлично сказано. В конце концов, ничто не сравнится с фронтовым братством.
Все три офицера, судя по погонам, два полковника и подполковник, послушно кивнули. У них на мундирах виднелись синие петлицы госбезопасности, на столе лежали фуражки с синими околышами. Трудно ошибиться. Но даже без синих петлиц и синих околышей в них чувствовалось нечто говорящее о силе, у них были лица людей НКВД - Мила видела такие у солдат заград-отрядов, которые шли следом за идущими в атаку подразделениями, - равнодушные, замкнутые, с маленькими глазками и поджатыми губами. На таких лицах не хотелось задерживать взгляд, да и сами эти люди, выбравшие своим ремеслом работу в службе госбезопасности, не любили, когда на них пристально смотрели. В нынешних обстоятельствах единственной их задачей было выражать пылкое восхищение Крыловым. В конце концов, ему достаточно было глазом моргнуть, чтобы все трое исчезли. Более того, это прекрасно понимали все присутствующие.
Достав из красно-желтой пачки папиросу, Крылов не спеша закурил, словно показывая, что мир его подождет, но никак не наоборот. Глубоко затянувшись, он выпустил облако дыма и пристально посмотрел на Петрову. Его бычье тело было облачено в темно-синий костюм, к которому совершенно не шел аляповатый галстук. Впрочем, Крылов и не стремился к внешнему изяществу.
- Людмила Петрова, вот вам трудный вопрос. Задам его прямо, из уважения к вашим значительным боевым заслугам.
Ну, вот и оно. Наконец дело дошло до Курской дуги.
Однако это было не так.
- Дело касается вашего отца. Я должен спросить, чувствуете ли вы по-прежнему гнев, и если так, не влияет ли это на ваши суждения.
Петрова постаралась сохранить взгляд безучастным. Идиот-майор оказался прав, это был очень полезный дар. Ее глаза выражали чувства только тогда, когда она этого хотела. Пусть другие выплескивают душу в окружающий мир, беззаботно, неосторожно. Петрова не показывала ничего.
- Государство поступило так, как считало нужным, - сказала она, усилием воли подавляя воспоминание о том, как в 1939 году приехал черный "воронок", увезший, как потом выяснилось, навсегда ее отца, профессора биологии Ленинградского университета. - Уверена, это было сделано в интересах народа. Когда началась война, я вся отдалась служению Родине. Я позволила себе любить в течение одной недели и выйти замуж. Мой муж вернулся на фронт выполнять свой долг и вскоре погиб. Я буду служить отчизне до тех пор, пока у меня есть силы. Моя смерть ничего не значит. Главное - наша страна должна победить врага.