Я зажмурился изо всех сил, остановился и привалился к стене. Когда я открыл глаза, электрические лампы сияли во всем своем великолепии и штольня выглядела такой же надежной, безопасной и обустроенной, как по дороге сюда…
Я отлепился от стенки и пошел дальше. Напряжение спало, я как-то сразу обмяк и обнаружил, что колени у меня почему-то дрожат и голова трещит, как с похмелья.
Теперь в шахте снова слышалось ровное и непрерывное гудение вентиляции. Вскоре в дальнем конце тоннеля послышался еще один приближающийся звук: грохот проволочной вагонетки. Потом он затих, и раздались шаги нескольких человек. Вскоре из-за поворота вышли четверо в белых комбинезонах.
Они очень спешили. Заметив меня, они перешли на бег. Потом, поняв, что я жив-здоров и иду своим ходом, остановились, и на лицах их отразилось облегчение. Один из них был Лозенвольдт. Других я не знал.
- Мистер Линкольн! С вами все в порядке? - с тревогой воскликнул один.
- Конечно, - ответил я. Голос мой звучал как-то странно, и потому я повторил: - Конечно.
А, уже лучше!
- Как это вы ухитрились отстать? - укоризненно осведомился Лозенвольдт, явно желая отвести от себя все возможные упреки. Правда, я и не собирался его упрекать - но он-то этого не знал и на всякий случай решил подстраховаться.
- Извините, что причинил вам столько хлопот, - сказал я. - Видимо, я ударился головой и потерял сознание. На самом деле я плохо помню, что произошло.
Я наморщил лоб, пытаясь вспомнить.
- Ужасно глупо получилось.
- А где именно вы были? - спросил один из них.
- В забое.
- Господи помилуй! Должно быть, вы слишком резко подняли голову… или с потолка упал камень и угодил в вас.
- Да-да, - сказал я.
Другой спросил:
- Но если вы лежали без сознания в забое, как же вы очутились здесь?
Я рассказал им про камешки и про все остальное. Они ничего не ответили, только переглянулись. Один из них обошел меня сзади.
- На затылке у вас кровь, но она, похоже, уже запеклась. - Он заглянул мне в лицо. - Вы в состоянии сами дойти до вагонетки? Мы захватили носилки - на всякий случай.
Я улыбнулся:
- Ничего, дойду как-нибудь.
Мы пошли дальше. Я спросил:
- А как вы обнаружили, что я остался внизу?
Инженер вздохнул:
- Наша система проверки того, все ли покинули шахту перед началом взрывов, считается абсолютно надежной. Что до шахтеров, так оно и есть. Но посетители… Видите ли, у нас нечасто бывают такие мелкие неофициальные группы, как ваша. Мистер ван Хурен редко кого приглашает, а прочим это не разрешается. Так что нас посещают в основном официальные туристские группы, и на время этих посещений работы в шахте приостанавливаются. Но это бывает не чаще чем раз в полтора месяца. В такие дни взрывов обычно вообще не устраивают. А сегодня одному из тех, кто был с вами, сделалось плохо, и он вернулся на поверхность раньше остальных. Видимо, все решили, что вы ушли с ним. Тим Йетс сказал, что, когда он видел вас в последний раз, вы собирались вернуться в главную штольню.
- Да, это я помню.
- Остальные трое гостей поднялись наверх вместе, проверяющие пересчитали всех шахтеров, так что мы решили, что в шахте никого не осталось, и собирались уже подорвать заряды…
- А потом, - подхватил высокий худощавый мужчина, - один из рабочих, которые отслеживают, сколько людей спускается и поднимается на лифте, сказал, что вниз спустили на одного человека больше, чем подняли. Проверяющие говорили, что такого быть не может, что каждую группу проверили по списку. Но лифтер настаивал на своем. Ну, значит, оставались только посетители. Мы их пересчитали. Те трое, кто был в раздевалке, сказали, что вы еще не переодевались, ваша одежда на месте, так что вы, видимо, в комнате первой помощи с Конрадом - это тот, кому стало плохо.
- Конрад? - удивился я. Я-то думал, они имеют в виду Ивена… - А что с ним?
- Вроде говорили, что приступ астмы. Во всяком случае, мы пошли и спросили у него. Он сказал, что вас с ним не было.
- Ага… - рассеянно сказал я. Ну да, конечно, если бы я был с Конрадом, я непременно проводил бы его наверх. Но мы с ним не виделись с тех пор, как расстались у начала жилы.
Мы подошли к вагонеткам и загрузились внутрь. Впятером в вагонетке было куда просторнее.
- Тот, которому стало плохо, толстый такой, с висячими усами, он был не со мной, - с достоинством заметил Лозенвольдт. - Если бы он был при мне, я бы, конечно, проводил его до вагонетки и знал бы, что вы не с ним.
- Да, конечно, - сухо согласился я.
Мы с грохотом прикатили к выходу из шахты, сели в лифт и, обменявшись звонками с лифтером, поднялись через три четверти мили скалы на свет божий. У меня сразу заболели глаза, и к тому же наверху было достаточно холодно, чтобы я тут же начал дрожать.
- Куртку! - крикнул один из моих сопровождающих. - Мы с собой одеяло брали - надо было бы вас укутать…
Он убежал в маленькое строение у входа в шахту, вернулся с потрепанной твидовой спортивной курткой и протянул ее мне.
Нас ждала встревоженная группка встречающих: Ивен, Родерик, Данило и сам ван Хурен. Ван Хурен не сводил с меня глаз, словно не верил, что я настоящий.
- Дорогой мой! - воскликнул он. - Я даже не знаю, что я могу…
- Да бога ради, - поспешно перебил я. - Я сам во всем виноват, и мне ужасно неудобно, что из-за меня вышло столько суматохи.
Ван Хурен улыбнулся и вздохнул с облегчением. Остальные трое тоже. Я обернулся к троим незнакомцам, которые спускались за мной в шахту, - Лозенвольдт уже исчез.
- Спасибо вам, - сказал я. - Спасибо большое.
Они усмехнулись:
- А как насчет платы?
Вид у меня, должно быть, сделался совершенно дурацкий. Я принялся лихорадочно соображать, сколько положено давать в таких случаях.
- Автограф! - пояснил один из них.
- А-а! - Я рассмеялся. - Ладно.
Один из них достал записную книжку, и я написал несколько слов благодарности для каждого, на трех отдельных листках. И подумал, что это чересчур дешево.
Врач, работавший при шахте, промыл царапину у меня на голове от каменной пыли, сказал, что рана неглубокая, ничего серьезного, зашивать не придется, и даже пластырь не нужен, хотя, если я буду настаивать…
- Да нет, не надо, - сказал я.
- Вот и хорошо. Тогда примите эти таблетки. Голова болит?
Я послушно проглотил таблетки, забрал из соседней комнаты отдыха Конрада, который уже успел продышаться после приступа, спросил, как пройти в столовую, и отправился в указанном направлении. По дороге мы устроили "разбор полетов". Оба остались недовольны собой.
Нас усадили за стол с Квентином ван Хуреном и еще двумя местными начальниками, чьих имен я так и не узнал. За столом только и было разговоров что о моем чудесном спасении. Я с чувством сказал Родерику, что буду очень обязан, если он не станет упоминать о моей дурацкой оплошности в своей газете.
Он ухмыльнулся:
- Ага… По правде говоря, если бы вы подорвались, это было бы куда интереснее. А что сенсационного в том, что проверяющий как следует исполнил свои обязанности?
- Ну и слава богу, - сказал я.
Конрад искоса посмотрел на меня.
- Что-то не везет тебе в Африке, дорогуша! Ты здесь всего неделю и уже два раза побывал на волосок от смерти!
- Ну как же не везет! - возразил я. - Почему бы не посмотреть на дело с другой стороны? Я два раза чудом спасся.
- Если у тебя было девять жизней, - заметил Конрад, - то теперь осталось только семь.
Разговор снова вернулся к золоту. Я подумал, что, наверное, в Велкоме всегда говорят о золоте, как в Ньюмаркете - о лошадях.
- Слушайте, как же вы добываете его из камня? - поинтересовался Данило. - Его же там даже не видно!
Ван Хурен снисходительно улыбнулся:
- Ну, Данило, это просто. Сперва камень растирают в порошок специальными мельницами. Потом добавляют цианистый калий, который растворяет золото. Потом добавляют цинк, который его осаждает. Потом промывают. Потом снова отделяют цинк от золота с помощью кислоты - и дело в шляпе!
- Да, дорогуша, действительно просто, - согласился Конрад.
Ван Хурен улыбнулся. Похоже, он начал проникаться теплыми чувствами к Конраду.
- Ну, конечно, это еще не все. Золото еще нужно подвергнуть очистке, удалить из него посторонние примеси. Для этого его плавят в больших тиглях, а потом отливают в слитки. Примеси всплывают, и остается чистое золото.
Данило быстренько подсчитал в уме.
- Чтобы получить один такой слиточек, вам приходится поднять на поверхность три с половиной тысячи тонн руды.
- Ну да, - улыбнулся ван Хурен. - Плюс-минус тонна.
- А сколько руды вы добываете за неделю? - спросил Данило.
- Чуть больше сорока тысяч тонн.
Глаза у Данило блестели.
- Это значит… э-э… примерно одиннадцать с половиной слитков в неделю?
- Данило, не хотите пойти ко мне бухгалтером? - спросил ван Хурен. Его это явно забавляло.
Но Данило еще не закончил.
- Каждый слиток весит семьдесят два фунта, верно? Итого… так, поглядим… Около восьмисот фунтов золота в неделю! Какая у нас там сейчас цена золота за унцию? Эге, да это дело стоящее!
Данило был сильно взбудоражен, глаза его сверкали от возбуждения. Если его так тянет к деньгам и он так хорошо их считает, то придумать, как уклониться от налога на наследство, ему явно ничего не стоило.
Ван Хурен, все еще улыбаясь, сказал:
- Вы только забыли о расходах на добычу и амортизацию оборудования и доле акционеров. После всех вычетов от этой кучи золота остается жалкое воспоминание.
Судя по ухмылке Данило, он этому не поверил.
Родерик выпростал из-под коричневого замшевого рукава оранжевый обшлаг рубашки. Запонкой ему служил здоровенный тигровый глаз - наверное, в тонну весом.
- Так что, Квентин, вы не единственный владелец шахты? - осведомился он.
Ван Хурен и его служащий снисходительно улыбнулись наивности Родерика.
- Нет, - сказал ван Хурен. - Моей семье принадлежит эта земля и право на разработку недр. Можно сказать, что само золото принадлежит нам. Но для того, чтобы вырыть шахту и построить все необходимые сооружения, требуется огромный капитал, миллионы рандов. Лет двадцать пять тому назад мы с моим братом создали акционерное общество, чтобы собрать начальный капитал для постройки шахты, так что на самом деле шахта принадлежит сотням акционеров.
- А я и не думал, что ваша шахта такая старая, - сказал я. Ван Хурен перевел взгляд на меня и объяснил:
- Та часть, которую вы видели утром, - это самые новые участки и самые глубокие. Есть и другие, на более высоких уровнях. За эти годы мы успели выбрать все части жилы, залегающие на меньшей глубине.
- А много еще осталось?
Ван Хурен улыбнулся с видом человека, уверенного в том, что лишняя тысяча у него всегда найдется.
- Джонатану на его век хватит.
Что до Ивена, он счел вопросы технологии и экономики менее занимательными, чем цель. Пентлоу взмахнул руками, привлекая к себе всеобщее внимание, и вопросил со своей обычной горячностью:
- Но зачем все это? Зачем это золото? Вот о чем следовало бы спросить! В чем смысл, а? Все прилагают столько усилий, чтобы его добыть, платят за него такие деньги - а ведь оно совершенно бесполезно!
- Как луноходы, - пробормотал я.
Ивен уничтожающе уставился на меня.
- Его выкапывают из-под земли здесь и снова закапывают под землю в Форт-Ноксе*, вот и все! Разве вы не видите, что это все искусственное? Почему благосостояние всего мира основано на желтом металле, который ни для чего не пригоден?
* Место, где хранится золотой запас США.
- Ну как же, а для зубов? - небрежно заметил я.
- И для радиоконтактов! - добавил Родерик, присоединившись к игре.
Ван Хурен следил за всем этим, словно это была на редкость удачная шутка. Я, однако, прекратил поддразнивать Ивена: побывав в шахте, я почти готов был согласиться с ним.
В тот же вечер я летел обратно в Йоханнесбург на той же самой "Дакоте". Я сидел рядом с Родериком, чувствуя себя несколько усталым. День был довольно жаркий, а мы провели его, осматривая наземные сооружения шахты, глядя, как золото разливают из тиглей в формы, глядя (и слушая!), как дробят руду. Потом еще посетили шахтерское общежитие. Все это отнюдь не пошло на пользу моей разбитой голове. Раз пять я едва не грохнулся в обморок, но не стал поднимать шума, памятуя о том, что пишущая машинка Родерика не дремлет.
Больше всего мне понравилось в общежитии. На кухне готовили обед для очередной смены, которая должна была вот-вот подняться на поверхность, и мы попробовали шахтерскую еду. Там были большие котлы отменного густого бульона, незнакомые мне овощи - у меня не хватило сил спросить, как они называются, - большие ломти рассыпчатого белого хлеба и что-то вроде пирожных, только без крема.
Оттуда мы перешли в соседний бар. Первые шахтеры, вернувшиеся с работы, деловито пили из двухлитровых пластиковых бутылок нечто, на вид похожее на какао с молоком.
- Это местное пиво банту, - сказал нам наш новый проводник, очень любезный, полная противоположность Лозенвольдту.
Мы попробовали. У него был очень приятный вкус, но пивом оно и не пахло.
- А градусы в нем есть, дорогуша? - спросил Конрад.
"Дорогуша" ответил, что есть, но немного. Видимо, оно и к лучшему: один из шахтеров опорожнил свою бутыль единым духом.
Наш провожатый махнул рукой одному из рабочих, сидевшему за столиком со своими товарищами. Тот встал и подошел к нам. Он был высокий, уже немолодой и улыбнулся нам широкой дружелюбной улыбкой.
- Это Пиано Ньембези, - сказал проводник. - Тот самый проверяющий, который утверждал, что кого-то забыли в шахте.
- Так это были вы? - с интересом спросил я.
- Yebo, - ответил он. Потом я узнал, что это значит "да" по-зулусски. Я еще спросил, как будет "нет". "Нет" состояло из щелчка, какого-то гортанного звука и протяжного "а". Европейцу сразу и не выговорить.
- Ну что ж, Пиано, спасибо вам большое, - сказал я. Протянул ему руку, и он ее пожал. Его товарищи заулыбались, наш проводник с шумом втянул в себя воздух, Родерик покачал головой, а Ивен, Конрад и Данило не отреагировали никак.
В глубине бара кто-то зашуршал бумагой, и один из рабочих принес захватанный номер журнала, посвященного кино, с моей фотографией на обложке.
- Это вещь Пиано! - сказал он и сунул журнал мне в руки. Пиано немного смутился. Я мысленно поморщился, но взял журнал и написал наискосок под своей фотографией: "Я обязан жизнью Пиано Ньембези". И подписался.
- Он сохранит это навсегда! - объявил проводник.
"Максимум до завтра", - подумал я.
Мы легли на новый курс, и заходящее солнце ударило мне прямо в глаза. Я осторожно приподнял голову с подголовника, чтобы отвернуться. Рана на голове была, может, и неглубока, но болела здорово.
Это легкое движение, видимо, пробудило какие-то уснувшие нервные клетки, потому что я внезапно припомнил, что в забое я был не один.
Нуда, я повернулся, чтобы вылезти вперед ногами, и остановился, чтобы впустить кого-то еще. Я вспомнил даже, что лица его я не разглядел. Так что, кто это был, я не знал.
Но если он был рядом, когда я ударился головой, какого же черта он мне не помог?
Я так плохо соображал, что мне понадобилась целая минута, чтобы прийти к очевидному выводу: не помог он мне потому, что сам же меня и ударил.
Я резко открыл глаза. Родерик смотрел на меня. Я открыл было рот, чтобы сказать ему… и снова закрыл. Нет уж, "Ранд дейли стар" об этом знать совершенно необязательно.
ГЛАВА 11
Ночью надо спать. Но большую часть этой ночи я потратил на то, чтобы привыкнуть к мысли, что кто-то, возможно, действительно пытался меня убить.
Кто это был - я не знал. Зачем - даже не догадывался. И вообще, может, тот человек в забое просто снова ушел, а я об этом забыл?
Но даже если бы я был уверен на все сто - что же мне теперь делать?
Позвонить ван Хурену? Начать расследование? Но ведь в шахте было столько людей, и одеты все одинаково, в этой полутьме не сразу и различишь… Расследование ничего не даст, только вызовет новые толки и сомнения. А уж без аршинных заголовков "Линкольн подозревает, что его хотели убить!" я как-нибудь обойдусь.
Второй раз за неделю. "На волосок от смерти", как выразился Конрад.
Глупо. Просто глупо. Это только в кино моим героям вечно кто-то угрожал, на них вечно нападали, и каждый раз они спасались чудом.
Ну хорошо, предположим, я не стану ничего предпринимать. И что тогда? Если кто-то действительно хочет меня убить, ничто не помешает ему сделать еще одну попытку. Мне придется быть настороже круглые сутки. И как предусмотреть любые непредвиденные случайности вроде микрофонов под током и камней в шахте?
Если - а я не был полностью уверен, - если оба эти происшествия действительно были покушениями, оба они спланированы так, чтобы выглядеть несчастными случаями. Так что вряд ли имеет смысл принимать меры предосторожности против таких вещей, как яд, пуля или нож в спину в темном переулке. В следующий раз в моей машине откажут тормоза, или в ботинок попадет скорпион, или подо мной балкон обвалится…
Я долго обходил стороной вопрос о том, кто это сделал. Это должен был быть кто-то из тех, кто спускался со мной в шахту.
Какой-нибудь шахтер, которому мои фильмы не понравились настолько, что он решил застраховаться от появления новых? Ну, для этого необязательно меня убивать - достаточно, как говорится, проголосовать ногами.
Какой-то соперник, одержимый завистью к моему актерскому мастерству? Единственный актер, который открыто заявлял о том, что он меня ненавидит, - это Дрикс Годдарт. Но он никак не мог очутиться в Велкоме, в четырех тысячах футов под землей. Он еще и в ЮАР-то не приехал.
Никто из людей, работающих на шахте, не знал, что я должен туда спуститься. До этого происшествия никто ни разу не упомянул моего имени.
Значит, остаются… О черт!… Что ж, ничего не поделаешь: остаются Ивен, Конрад, Данило и Родерик. И еще ван Хурен, который у себя на шахте царь и бог и мог поручить это дело кому-то из подчиненных.
А зачем? Нет, Ивен, конечно, меня терпеть не может, но не настолько, чтобы это перешло в одержимость. Данило вряд ли подозревает о моих догадках насчет его махинаций с лошадьми. Да если бы даже и подозревал - неужели он попытается прикрыть такое мелкое преступление, которое и преступлением-то не назовешь, убийством? Да нет, он скорее рассмеется и сам во всем сознается. А на мое разоблачение только небрежно пожмет плечами.
Что касается Конрада, Родерика или ван Хурена - тут и говорить не о чем. Я не мог придумать для кого-то из них достойного мотива для убийства.
Все они (кроме Конрада, который был у врача), похоже, обрадовались, когда я благополучно вылез из шахты. Неужели они обрадовались только потому, что я сказал, что ничего не помню?
Все это казалось совершенно невероятным. Я не мог представить себе, чтобы кто-то из них замышлял в душе изощренную подлость. Нет, в самом деле глупо! Я пришел к выводу, что я, должно быть, сам все это придумал. Так привык иметь дело с выдуманными приключениями, что они уже начинают мерещиться мне в реальности!