Эта ночь показалась мне райской по сравнению с предыдущими, но все же до полного блаженства было еще далеко. К утру я почувствовал себя значительно лучше. Судороги прекратились, горло больше не горело огнем. Я дополз до ванной, скрюченный, точно ветхий Адам-пахарь, но все же дополз сам. И смог съесть банан, который Конрад принес мне на завтрак.
Конрад сказал, что Ивен пошел звонить Данило. Вскоре пришел и сам Ивен с довольной улыбкой на лице.
- Он был на месте. И я бы сказал, что наживку он проглотил как миленький. Под конец голос у него был чрезвычайно озабоченный - резкий такой, пронзительный. Спросил, почему я так уверен насчет ручки. Можете себе представить? Я сказал, что вы одолжили ее у Конрада в четверг вечером и я видел, как вы клали ее себе в карман. А потом, в пятницу утром, уехали в Йоханнесбург, не вернув ее.
ГЛАВА 17
Сесть обратно в эту машину показалось мне труднее всего на свете.
Мы добрались туда в половине одиннадцатого, и Ивен с Конрадом принялись деловито устанавливать разнообразное оборудование и сигнализацию, которая должна была предупредить меня о приближении Данило. Полчаса спустя, когда они управились, день успел превратиться в очередное пекло. Я выпил целую бутылку воды, которую мы привезли из Сатары, и съел еще один банан.
Ивен приплясывал на месте от нетерпения.
- Давайте, давайте! У нас мало времени. Нам еще ехать в Скукузу за ван Хуреном.
Я вышел из микроавтобуса, доковылял до машины, уселся на переднее сиденье и пристегнул ремни.
Угасающие угли тут же вновь вспыхнули ярким пламенем.
Конрад принес наручники. У меня перехватило горло. Мне не хотелось смотреть ни на него, ни на Ивена, ни на что вообще. Нет, я не могу! Все мои нервы и мышцы воспротивились этой мысли.
Я просто не могу!
Практичный Конрад посмотрел на меня и сказал:
- Послушай, Линк, еще не поздно отказаться. Это ведь была твоя идея, дорогуша. Он-то все равно явится, будешь ты здесь или нет.
- Зачем ты его отговариваешь - теперь, когда мы все устроили? - проворчал Ивен. - И потом, Линк ведь сам говорил, что, если его не будет в машине, когда Данило вернется, доказать что-то будет очень сложно.
Конрад все еще колебался. Это я виноват.
- Ну что? - спросил Ивен.
Я просунул руку в баранку. Рука дрожала. Конрад защелкнул наручники на моих запястьях - сперва на одном, потом на втором. Меня била дрожь.
- Дорогуша… - нерешительно сказал Конрад.
- Ну же! - нетерпеливо бросил Ивен.
Я ничего не сказал. Я чувствовал, что если открою рот, то начну со слезами умолять, чтобы они меня не бросали. Но ведь без этого не обойтись…
Ивен захлопнул дверцу и кивнул Конраду, приказывая садиться в машину. Конрад уходил, то и дело оборачиваясь, словно ожидая, что я его окликну.
Они забрались на переднее сиденье, сдали назад, развернулись и уехали. И надо мной сомкнулась сухая тишина парка.
И зачем только я разработал этот проклятый план? В машине было жарче прежнего, жара становилась нестерпимой. Через час, несмотря на то, что я выхлебал уйму воды, меня снова начала терзать жестокая жажда.
Ноги снова начало сводить. Позвоночник протестовал. Плечи окаменели от напряжения. Я проклинал собственную глупость.
А может, он не явится до вечера! Предположим, он не прилетит, а приедет на машине. Ивен позвонил ему в восемь утра. До Намби пять часов езды. Еще полтора часа, чтобы добраться до меня… Он может приехать часа в три, а то в четыре. Это значит, пять часов в машине…
Я засунул руки в рукава рубашки и откинул голову на спинку, чтобы спрятать лицо от солнца.
Мне уже не нужно было думать ни о водяных парах, ни о пакете. Исписанные карандашом листки лежали у меня на коленях, скрепленные ручкой Конрада. Я уже не испытывал колебаний между надеждой и отчаянием - и это, конечно, большое облегчение, - но зато у меня оказалось неожиданно много времени для чистых эмоций.
Минуты тянулись бесконечно.
Я думал о том, что премьера назначена на завтрашний вечер. Кто же все будет устраивать теперь, когда бедный Клиффорд Венкинс утонул? И успею ли я вовремя попасть в отель "Клипспрингер Хайтс"? Через сутки, побрившись, вымывшись, напившись и наевшись, я, пожалуй, буду готов явиться на прием. Все-таки люди платили по двадцать рандов за билет… Нехорошо будет не прийти…
Время ползло, как улитка. Я то и дело смотрел на часы.
Скоро час… Пять минут второго…
Конрад оставил мне радиопередатчик на случай, если я не выдержу. Мне стоило только нажать на кнопку. Но если я это сделаю, вся затея провалится. Если я нажму на кнопку, все ринутся мне на помощь, но Данило увидит, что кругом люди, и даже близко не подъедет.
Лучше бы Конрад мне его не оставлял! Но Ивен настоял на том, что это необходимо. Чтобы они с ван Хуреном и полицейские могли узнать о том, что Данило явился, если они вдруг случайно прозевают его приезд.
Один звонок будет означать, что Данило тут.
Два звонка - что он уехал.
А если прозвучит серия коротких звонков, они тут же явятся, чтобы освободить меня.
Я решил, что подожду еще десять минут и плюну на все это. Потом решил подождать еще десять минут. И еще десять.
Десять минут потерпеть всегда можно.
Предупреждающий сигнал Конрада зазвенел у меня над ухом, как оса. Я мгновенно очнулся и приготовился действовать.
Данило подъехал и остановился на том самом месте, где раньше стоял микроавтобус. Я нажал на нужные кнопки и приложил все свое актерское мастерство, чтобы прикинуться умирающим. Мне не пришлось особо напрягаться: теперь я знал, как это бывает на самом деле. Очень кстати появилась пара стервятников. Они покружили, спустились вниз и уселись на соседнем дереве, точно угрюмые анархисты, ожидающие революции. Я посмотрел на них косо. Это окончательно успокоило Данило.
Он открыл дверцу. Сквозь полуопущенные веки я увидел, как он отшатнулся, когда в нос ему ударила жаркая вонь. Это стоило того, чтобы не мыться и не переодеваться. Ничто не говорило о том, что я покидал это место с тех пор, как он оставил меня тут.
Он окинул взглядом мою бессильно откинутую голову, обмякшие руки, босые опухшие ноги. Никаких угрызений совести он не испытывал. Солнце озаряло белокурую голову, окутывая ее золотистым нимбом. Открытый американский юноша, блестящий, холодный и безжалостный, как лед.
Данило наклонился и деловито вырвал бумаги, зажатые у меня между колен. Снял ручку, бросил ее на заднее сиденье машины. Прочитал то, что я написал, от начала до конца.
- Значит, ты догадался… и обо всем написал… - сказал он. - Толковый ты малый, Эд Линкольн, чересчур толковый. Как обидно, что никто никогда этого не прочитает!
Он заглянул в мои полузакрытые глаза, чтобы убедиться, что я вижу и слышу его. Потом достал зажигалку, чиркнул и подпалил уголки листков.
Я слабо дернулся в немом протесте. Это ему понравилось. Он улыбнулся. Перевернул бумажки, сжег их полностью и втоптал пепел в пыль.
- Вот и все! - весело сказал он.
Я издал слабый хрип. Он насторожился.
- От-пус-ти меня…
- Ну уж нет!
Данило сунул руку в карман и достал связку ключей. Позвенел ими.
- Ключи от машины. Ключи от наручников.
Он помахал связкой у меня перед носом.
- Пожалуйста… - прошептал я.
- Нет, приятель. Твоя смерть принесет мне кругленькую сумму. Извини, и все такое. Не могу.
Он сунул ключи в карман, захлопнул дверцу и укатил, ни разу не обернувшись.
"Бедная Нерисса!" - подумал я. Я только надеялся, что она умрет прежде, чем узнает про Данило. Но жизнь не всегда милосердна.
Через некоторое время в зеркале заднего обзора показались четыре машины. Они подъехали и остановились. Микроавтобус Ивена и Конрада. Машина ван Хурена с шофером. Две полицейские машины. Позднее я узнал, что в одной были фотограф и врач, а в другой три офицера полиции - и Данило Кейвси.
Все они высыпали наружу. Народу тут хватило бы на полторы трапезы для самого многочисленного прайда львов. Однако звери благоразумно держались подальше. Данило был куда опаснее любого зверя.
Конрад подбежал и открыл дверцу.
- Ты в порядке, дорогуша? - с тревогой спросил он.
Я кивнул.
- Я же вам говорю, я только что его нашел и как раз ехал за помощью! - громко и возмущенно оправдывался Данило.
- Ага, как же! - проворчал Конрад, доставая свои проволочки.
- У него в кармане - ключи от наручников, - сказал я.
- Что, серьезно? - спросил Конрад.
Убедившись, что я серьезно, он направился к полицейским. После короткого обыска ключи от наручников нашлись, от машины тоже. Мистера Кейвси попросили объяснить, почему, собственно, он уехал прочь, если ключи от свободы мистера Линкольна были у него в кармане?
Мистер Кейвси скривился и отказался отвечать. Он упрямо повторял, что ехал за помощью.
Ивен безмерно наслаждался всем происходящим. Он подошел к дереву, которое выкорчевал слон, и достал из увядающей листвы "Аррифлекс" на треноге.
- Все, что здесь произошло, заснято на пленку, - сообщил он Данило. - Видите провод, идущий к машине? Когда вы подъехали, Линк включил камеру.
Конрад выудил из-под машины свой лучший магнитофон и отцепил от дверной рамы высокочувствительный микрофон.
- Все, что вы говорили, - сказал он с не меньшим удовлетворением, - записывалось. Когда вы приехали, Линк включил запись.
Полицейские достали свои собственные наручники и надели их на Данило. Загорелое лицо Данило сделалось бледно-зеленым.
Квентин ван Хурен подошел к машине и посмотрел на меня. Конрад позабыл принести ключи, чтобы освободить меня. Я все еще сидел на прежнем месте, прикованный к рулю и беспомощный.
Ван Хурен ужаснулся:
- Ради бога…
Я криво улыбнулся и покачал головой.
- Ради золота, - поправил я.
Он пошевелил губами, но не сказал ни слова.
Золото, алчность и золотая молодежь… Настоящий дьявольский коктейль.
Ивен расхаживал вокруг, важный, как павлин, точно он сам задумал и поставил все представление. Но когда он увидел, что я по-прежнему сижу в наручниках, в нем пробудилось сострадание. Он сходил за ключом от наручников и отомкнул их. Немного постоял рядом с ван Хуреном, созерцая меня, словно нечто никогда не виданное. И когда он улыбнулся, в его улыбке впервые проскользнуло что-то похожее на дружеское расположение.
- Снято! - сказал он. - Новых дублей сегодня делать не будем.