Ужас, недоверие, потрясение… Что бы то ни было, я пулей вылетел из кабинета и сбежал вниз.
Сара сидела на диване, выпрямившись и застыв, держа телефон, за которым волочился длинный шнур.
- О нет! - повторяла она. - Этого не может быть. Это попросту невозможно!!!
Она уставилась на меня невидящим взглядом, вытянув шею, вся обратившись в слух.
- Да, конечно… конечно, мы приедем… О Питер… Да, конечно…
Да, прямо сейчас. Да… да… будем… - она взглянула на часы, - в девять. Ну, может, чуть попозже. Идет? Ладно… И, Питер, скажи, что я ее очень люблю, и…
И она дрожащей рукой бросила трубку.
- Надо ехать, - сказала она. - Питер и Донна…
- Только не сегодня! - запротестовал я. - Что бы там ни было, сегодня я не поеду. Я устал как собака, и еще все эти тетради…
- Нет, немедленно! Мы должны ехать немедленно!
- Но это же сотня миль!
- А мне плевать, слышишь? Мы должны ехать сейчас. Сейчас же!
Она вскочила и буквально бегом бросилась к лестнице.
- Собирай чемодан, - сказала она. - Скорей!
Я последовал за ней менее торопливо, отчасти раздраженный и в то же время против воли взбудораженный ее внезапной спешкой.
- Сара, погоди минутку! Что все-таки случилось у Питера и Донны?
Она остановилась на четвертой ступеньке и взглянула на меня через перила. Она уже плакала, все лицо ее скривилось от внутренней боли.
- Донна, - всхлипнула она, - Донна…
- Она попала в аварию?
- Н-нет…
- А что тогда?
Но она лишь сильнее разрыдалась.
- Я… я ей нужна…
- Ну тогда ты и поезжай, - с облегчением сказал я: проблема разрешилась. - Я несколько дней без машины обойдусь. До вторника, во всяком случае. В понедельник поеду на автобусе.
- Нет. Питеру нужен и ты тоже. Он умолял меня… нас обоих…
- Почему? - спросил я, но она уже снова бросилась наверх и не ответила.
"Мне это не нравится!" - резко подумал я. Что бы там ни случилось, Сара знала, что мне это не понравится и что все мои инстинкты восстанут против того, чтобы вмешиваться в это дело. Я неохотно последовал за нею наверх и увидел, что она уже складывает на кровать вещи и зубную пасту.
- У Донны ведь есть родители, разве не так? - спросил я. - И у Питера тоже. Так что, если действительно произошло что-то ужасное, зачем, во имя всего святого, им понадобились мы?
- Они наши друзья! - Сара металась по комнате, захлебываясь слезами и роняя вещи. Это было нечто большее, чем просто сострадание. Во всем этом чувствовалось какое-то сумасбродство, что выбивало меня из колеи и отталкивало.
- Ты знаешь, - сказал я, - вряд ли дружба имеет право требовать от человека, чтобы он очертя голову летел в Норидж, усталый, голодный, вдобавок не зная, что к чему. Я не поеду.
Сара, казалось, не слышала. Лихорадочные сборы продолжались, а бурные рыдания перешли в ровный моросящий дождик.
Когда-то у нас было много друзей, но сейчас остались только Питер и Донна, несмотря на то, что они жили уже не в пяти милях от нас и к ним нельзя было заходить по четвергам поиграть в теннис. Все прочие наши друзья, которые были у нас до и после брака, либо разъехались, либо переженились и обзавелись детьми. Только у Питера с Донной, как и у нас, детей не было. Только они никогда не разговаривали о детях - и потому Сара была в состоянии общаться с ними.
Они с Донной долго жили в одной квартире. Мы с Питером впервые встретились в качестве их будущих мужей и сдружились достаточно крепко, чтобы эта дружба смогла пережить их переезд в Норидж, хотя теперь ее проявления ограничивались чаще поздравительными открытками и телефонными звонками, чем взаимными визитами. Однажды мы провели вместе отпуск на катере, на каналах.
"Надо опять пойти на каналы на будущий год", - говорили мы, но что-то все никак не получалось.
- Что, Донна больна? - спросил я.
- Нет…
- Не поеду!
Дождик утих. Сара остановилась, глядя на беспорядок. Глаза у нее покраснели, в руках была скомканная ночная рубашка. Она уставилась на бледно-зеленую тряпку, защищавшую ее от холода одинокой постели, и ее наконец прорвало:
- Донну арестовали.
- Арестовали - Донну?
Я был ошеломлен. Донна была тихая, как мышка. Организованная. Мягкая.
Вечно извиняется. Трудно себе представить, чтобы у Донны могли быть неприятности с полицией.
- Сейчас она дома, - сказала Сара. - Она… Питер говорит, она близка к самоубийству. Он говорит, что не может с ней справиться! - Она постепенно говорила все громче. - Он говорит, что ему нужны мы… сейчас! Сию минуту! Он не знает, что делать! Он говорит, что, кроме нас, никто не поможет…
Она снова расплакалась. Ну, что бы там ни было, а это уже слишком!
- Что сделала Донна? - медленно спросил я.
- Она поехала в магазин, - выдавила Сара, - и украла… украла…
- О Гос-споди! - сказал я. - Это, конечно, ужасно для них, но ведь тысячи людей воруют в магазинах. Стоило шум поднимать!
- Ты не слушаешь! - крикнула Сара. - Ну почему ты никогда не слушаешь?!
- Я…
- Она украла ребенка!
Глава 2
Мы ехали в Норидж.
Сара была права. Причина визита мне не нравилась. Мне ужасно не хотелось ввязываться в ситуацию, чреватую накалом эмоций, где ничего толкового сделать было нельзя. Мое расположение к Питеру и Донне до такого не доходило. К Питеру - еще куда ни шло, но к Донне - ни в коем случае.
И в то же время, когда я думал о могущественной силе, подтолкнувшей бедную девочку к такому поступку, мне приходило в голову, что незримый мир, возможно, не ограничивается электромагнитными волнами. В конце концов, каждая живая клетка создает свое собственное электрическое поле, а клетки мозга в особенности. Если бы тягу к похищению младенцев можно было сравнить с потенциалом грозы, мне было бы как-то легче.
Сара почти всю дорогу молча сидела рядом со мной, приходя в себя и готовясь. И лишь однажды она высказала вслух то, что было на уме у нас обоих:
- Я могла бы быть на ее месте.
- Нет, - сказал я.
- Ты не знаешь, каково это…
Крыть было нечем. Действительно, я не мог этого знать. Наверное, надо было родиться женщиной, притом женщиной, которая не может иметь детей. За эти годы мне раз пятьдесят говорили, что я не знаю, каково это, говорили разным тоном, от горестного до презрительного, и сейчас я так же не знал, что на это можно ответить, как и тогда, когда услышал это в первый раз.
В мае долго не темнеет, поэтому вести машину было легче, чем обычно, хотя выезжать из Лондона на север вечером в пятницу, когда вся столица стремится за город, - это всегда настоящее мучение.
И в дальнем конце этого пути нас ожидал чистенький новый домик, похожий на коробку, с большими бесформенными окнами, занавешенными тюлем, и аккуратным прямоугольным газоном у входа. Яркий коттедж, ничем не выделяющийся из ряда других таких же. Гордое доказательство того, что Питер достиг определенного уровня благосостояния и рассчитывает на дальнейшее улучшение.
Я прекрасно понимал такой образ жизни и не видел в этом ничего дурного.
Вильям бы здесь задохнулся.
Тюлевые занавески не позволяли видеть, что творится внутри. А внутри все было так, как я ожидал; а в некоторых отношениях даже хуже.
В гостиной, обычно безупречно чистой, было неприбрано, на всех столах и столиках красовались немытые чашки и кружки, оставляющие после себя мокрые круги, и повсюду были разбросаны тряпки и какие-то бумаги. Видимо, это были следы пребывания официальных лиц, в течение двух дней не оставлявших своим вниманием этот дом.
У Питера запали глаза, и говорил он шепотом, словно в доме был покойник. Возможно, для них с Донной произошедшее действительно было хуже смерти. Донна молча сидела, сжавшись в комок, в углу большого зеленого дивана, стоявшего в гостиной. Сара порывисто метнулась к ней и горячо, я бы даже сказал, неистово обняла, но Донна никак не среагировала.
- Она не говорит… и не ест… - беспомощно сообщил Питер.
- И в туалет не ходит?
- Что-о?
Сара уставилась на меня с гневным укором, но я кротко пояснил:
- Если она при нужде ходит в туалет, значит, все не так уж плохо. Это так естественно…
- Н-нет, - безвольно ответил Питер, - в туалет она ходит.
- Ну тогда ладно.
Сара, очевидно, решила, что это очередной пример моего так называемого бессердечия. Ничего подобного: я просто хотел успокоить Питера. Я спросил Питера, что все-таки произошло, но он не хотел рассказывать в присутствии Донны, поэтому мы ушли на кухню.
Здесь полицейские, врачи, представители суда и работники социальных служб тоже пили кофе и оставили за собой грязную посуду. Питер, казалось, не замечал беспорядка; а ведь в былые времена они с Донной лихорадочно бросились бы прибирать, вытирать и мыть… За окном быстро темнело. Мы сели за стол, и Питер принялся рассказывать мне обо всех ужасах этих двух дней.
Он поведал, что накануне утром Донна похитила младенца из коляски и увезла его в своей машине. Она уехала за семьдесят с лишним миль на север, к побережью, оставила машину с ребенком где-то на берегу, а сама ушла пешком по пляжу.
Машину с ребенком разыскали через несколько часов. Донну нашли сидящей на песке, под проливным дождем. Она молчала и вообще была несколько не в себе.
Полиция ее арестовала. Донну увезли в участок, ночь продержали в камере, а утром отвели в городской суд. Назначили психиатрическую экспертизу, установили дату слушания - через неделю - и, невзирая на протесты матери ребенка, отпустили Донну домой. Все заверяли Питера, что Донну отпустят на поруки, но Питер тем не менее содрогался при мысли о шумихе, какую поднимут газеты, и о том, как будут на них смотреть соседи.
Помолчав и поразмыслив о невменяемом состоянии Донны, я спросил:
- Ты говорил Саре, что она близка к самоубийству?
Он горестно кивнул.
- Сегодня я хотел согреть ее. Уложить в постель. Налил ей ванну…
Некоторое время он не мог говорить. Похоже, она всерьез намеревалась покончить жизнь самоубийством: Питер застал ее в тот момент, когда она собиралась сунуть в ванну включенный фен и влезть туда сама.
- И даже не разделась! - добавил он.
Я подумал, что Донна настоятельно нуждается в наблюдении опытных психиатров в уютной частной клинике. Но вряд ли Питер это допустит.
- Пошли выпьем, - сказал я.
- Но я же не могу! - Питер не переставал мелко дрожать, как будто у него внутри происходило землетрясение.
- Донне будет хорошо с Сарой.
- Но она может попытаться…
- Сара за ней присмотрит.
- Но там люди…
- Купим бутылку, - сказал я. - Идем.
Мы успели в паб перед самым закрытием. Я купил бутылку виски и два стакана у задумчивого бармена, мы сели в мою машину и остановились выпить на тихой, обсаженной деревьями улочке в трех милях от дома Питера. Звезды и фонари смотрели на нас из-за густой листвы.
- И что же мне делать? - в отчаянии спросил Питер.
- Со временем уляжется.
- Это никогда не уляжется! Как нам жить? Это же невозможно, черт побери!
Он захлебнулся последним словом и разревелся, как ребенок. Взрыв непереносимой, тщательно подавляемой скорби, смешанной с гневом и обидой.
Я вынул стакан из его трясущейся руки. Сидел, ждал, вздыхал сочувственно и размышлял, что бы я стал делать, если бы, не дай бог, на месте Донны действительно оказалась Сара.
- И надо же, чтобы это случилось именно теперь! - воскликнул он наконец, вытягивая из кармана платок, чтобы высморкаться.
- Что-что? - переспросил я.
Он судорожно чихнул и вытер щеки.
- Извини.
- Ничего.
Он вздохнул.
- Ты всегда так спокоен…
- Со мной никогда не случалось ничего подобного.
- Я влип, - сказал он.
- Ничего, это пройдет.
- Да нет, я не о Донне. Я и до этого-то не знал, что мне делать, а теперь… теперь я просто не соображаю!
- А что такое? Неприятности из-за денег?
- Нет. То есть не совсем.
Он неуверенно замолчал - его надо было подбодрить.
- А что тогда?
Я вернул ему стакан. Он тупо посмотрел на него, потом одним глотком выпил почти все, что в нем было.
- Ты не рассердишься, если я взвалю это на тебя?
- Конечно, нет!
Питер был на пару лет моложе меня - они с Донной и Сарой были ровесниками, - и временами казалось, что все трое считают меня своим старшим братом. Во всяком случае, мне вовсе не казалось странным, что Питер делится своими проблемами.
Питер был худощав, немного выше среднего роста и недавно отрастил длинные усы, которые, однако, вовсе не придавали ему того сногсшибательно мужественного вида, на который он, должно быть, рассчитывал. Он по-прежнему выглядел обычным безобидным толковым программистом, который всю неделю продает свои ноу-хау мелким фирмам, а по выходным плавает на катере.
Он еще раз промокнул глаза платком и несколько минут глубоко дышал, чтобы успокоиться.
- Я влез в одно дело, в которое влезать не стоило, - сказал он.
- В какое?
- Началось все вроде как с шутки. - Он допил свое виски, я протянул руку и налил ему еще. - Был тут один мужик - наших с тобой примерно лет.
Он приехал из Ньюмаркета, мы разговорились в пабе, где ты покупал виски. И он сказал, что было бы здорово, если бы можно было составить программу, которая угадывала бы победы на скачках. Мы еще посмеялись…
Он умолк.
- Он знал, что ты работаешь с компьютерами? - спросил я.
- Я ему сказал. Ну, знаешь, как это бывает…
- И что дальше?
- Через неделю пришло письмо. От этого мужика. Не знаю, откуда он узнал мой адрес. В пабе, наверно, спросил. Бармен знает, где я живу.
Он глотнул из стакана, помолчал, потом продолжал:
- В письме он спрашивал, не могу ли я помочь человеку, который составляет программу для уравнивания шансов лошадей на скачках. И я подумал: почему бы и нет? Гандикап всегда рассчитывается на компьютерах, а письмо звучало вполне официально…
- Но оно не было официальным?
Питер покачал головой:
- Нет, какая-то частная лавочка. Но я все равно подумал: почему бы и нет? Каждый может составить свою программу. Что толку, все равно ведь заранее не определишь.
- Ты в этом неплохо разбираешься, - заметил я.
- Пришлось научиться за эти несколько недель, - невесело ответил Питер. - Я и не заметил, что забросил Донну, но она говорит, я уже сто лет с ней по-нормальному не разговаривал.
Ему перехватило горло, и он шумно сглотнул.
- Может быть, если бы я не был так занят…
- Перестань себя грызть! - сказал я. - Так что там с гандикапом?
Через некоторое время Питер взял себя в руки и продолжал:
- Он дал мне кипу страниц. И все исписаны каким-то дьявольским почерком. Он хотел, чтобы я сделал из этого программы, которые любой дурак сможет гонять на компьютере… - Он запнулся. - Ты сам-то разбираешься в компьютерах?
- Скорее в микросхемах, чем в программировании. Считай, что нет.
- С большинством людей дело обстоит как раз наоборот.
- Догадываюсь.
- Короче, сделал я эти программы. Кучу программ. Но все они были однотипные. На самом деле это оказалось не так уж трудно, как только я разобрался, что к чему в этих записях. Самым трудным было разобрать сами записи. Короче, сделал я ему программы, и он мне заплатил.
Он умолк и заерзал на сиденье, угрюмый и насупившийся.
- Ну и что не так? - спросил я.
- Ну я сказал, что лучше будет, если я несколько раз прогоню программы на том компьютере, на котором он будет работать, потому что компьютеры друг от друга сильно отличаются, и хотя он сказал мне, какой фирмы его компьютер, и я это учитывал, все равно, пока программу не прогонишь, всех блох не отловишь. Но он мне не разрешил. Я сказал ему, что это неразумно, но он ответил, чтобы я не лез не в свое дело. Ну, я пожал плечами и распрощался с ним. Подумал, если он такой дурак, так это его личные трудности. А потом явились эти двое.
- Кто такие?
- Не знаю. Когда я спросил, как их зовут, они только посмеялись. Они приказали мне отдать им программы, связанные с лошадьми. Я сказал, что уже отдал. Они сказали, что не имеют ничего общего с тем человеком, который мне платил, но программы я отдать все равно должен.
- И ты отдал?
- Н-ну… да. Некоторым образом.
- Но, Питер… - начал я.
- Да, я знаю, - перебил он, - но, ты понимаешь, они выглядели такими… такими жуткими! Они пришли позавчера вечером - теперь кажется, что это было год назад. Донна вышла погулять. Было еще светло. Около восьми, наверно. Она часто ходит гулять…
Он снова осекся. Я постучал бутылкой о его стакан.
- Что? - спросил он. - А, нет, спасибо. Больше не надо. Ну вот, они пришли и держались так вызывающе и сказали, что, если я не отдам им программы, я об этом пожалею. Они сказали, что Донна - хорошенькая штучка, и вряд ли я захочу, чтобы с ней что-то случилось… - Он сглотнул. - Я никогда бы не поверил… В смысле, такого не бывает… Однако все-таки похоже, что бывает. Ну вот, - сказал он, взяв себя в руки, - я отдал им все, что было у меня в доме, но на самом деле это были, так сказать, только черновые наброски. Довольно грубые. Я написал пару-тройку пробных программ от руки - я часто так делаю. Я знаю, многие пишут на машинке или даже прямо в компьютер, но я так не могу. Мне удобнее иметь под рукой карандаш и резинку. То, что я им отдал, выглядело вполне нормально, особенно для того, кто ничего не смыслит в программировании. Я решил, что они в нем не смыслят. Но работать как следует это не будет. И я не вписал ни имен файлов, ни комментариев, ничего, так что, даже если они отладят программы, они не разберут, что к чему…
Короче говоря, если отбросить весь этот компьютерный жаргон, Питер, видимо, всучил этим довольно опасным типам кучу хлама, при этом прекрасно сознавая, что делает.
- Да, - медленно произнес я, - теперь я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил, что влип.
- Я решил увезти Донну на несколько дней, просто на всякий случай. Я собирался сказать ей об этом вчера вечером, когда приду с работы, вроде как сюрприз сделать, а тут ко мне в офис приехала полиция и сказала, что она… она… О господи, ну как она могла!
Я завинтил пробку на бутылке и взглянул на часы.
- Полночь скоро, - сказал я. - Нам лучше вернуться.
- Да, наверное…
Я взялся за ключ зажигания.
- А полиции ты об этих неприятных посетителях не сообщил?
- Нет, не сообщил. Я просто не мог, понимаешь? Они, конечно, весь день толпились у нас, и эта женщина из полиции тоже, но это все было связано с Донной. Меня бы они и слушать не стали, а потом…
- Что потом?
Он передернул плечами.
- Мне заплатили наличными. Довольно крупную сумму. И я не собирался сообщать об этом в налоговую инспекцию. Если бы я сказал полицейским… Хотя, наверно, рано или поздно все равно придется.