Глава 5
В среду утром я позвонил Чарлзу Дэмбли, бывшему владельцу Краткого. Мне ответил свежий девичий голосок, звонкий и беззаботный.
- Господи, вы говорите - Тайрон? Джеймс Тайрон? Да, мы читаем вашу ужасную газету! По крайней мере, мы ее получаем. По крайней мере, наш садовник получает, поэтому я часто читаю ее. Конечно, пожалуйста, приезжайте и поговорите с папой, он будет ужасно рад!
Папа рад не был. Он встречал меня на крыльце, небольшого роста мужчина лет под шестьдесят, седоусый, с тяжелыми мешками под глазами.
Его отличала каменно-любезная манера обращения к собеседнику.
- Очень сожалею, мистер Тайрон, но ваше путешествие оказалось напрасным. Моей дочери Аманде всего пятнадцать, и она склонна к необдуманным высказываниям...
- Она, наверное, передала вам, что я звонил. Вас не было дома и...
- Надеюсь, вы извините ее. Мне совершенно нечего сказать вам. Абсолютно нечего. Всего доброго, мистер Тайрон.
Веко у него подергивалось, а на лбу выступили капельки пота. Я медленно обвел взглядом фасад дома (подлинный георгианский стиль, не слишком громоздкий, тщательная, не бьющая в глаза отделка) и посмотрел прямо в глаза Дэмбли.
- Кому они угрожали? - спросил я. - Аманде? - Он моргнул и приоткрыл рот. Человек, имеющий пятнадцатилетнюю дочь, легко уязвим.
Он хотел что-то сказать, но из горла вырвалось лишь нечленораздельное кряканье. С трудом откашлявшись, он наконец выдавил:
- Не знаю, о чем вы говорите.
- Каким образом они это организовали? По телефону? Или письмом? Может, вы беседовали с ними лично?
По его лицу было видно, что я попал в точку, однако он молчал.
- Мистер Дэмбли, - сказал я, - ведь можно написать статью, как в последнюю минуту без всяких на то оснований вы сняли фаворита, и упомянуть там ваше имя и имя Аманды. Но я могу не называть никаких имен.
- Не называйте, - умоляюще проговорил он. - Не называйте.
- Хорошо, - согласился я. - Но только в том случае, если вы расскажете, чем они угрожали и в какой форме.
Его рот искривился от ужаса и отвращения. Да, этот человек испытал, что такое шантаж, испытал в полной мере.
- Но как можно довериться вам?
- Мне можно.
- А если я не скажу, вы назовете в статье мое имя, и они все равно подумают, что я проговорился... - Он запнулся.
- Совершенно верно, - мягко отозвался я.
- Я презираю вас.
- Не стоит. Просто я хочу помешать им вытворять и впредь такие штучки.
Пауза. Наконец он проговорил:
- Они пригрозили, что изнасилуют Аманду. Сказали, что я не смогу караулить ее все двадцать четыре часа в сутки до конца ее жизни. Единственное, что от меня требовалось, это позвонить Уэзербису и снять Краткого со скачек, тогда она будет в безопасности. Что такое один телефонный звонок по сравнению... по сравнению с благополучием моей дочери?.. И я позвонил. Конечно же, позвонил. Иначе было нельзя. Какое значение имело участие лошади в скачках по сравнению с безопасностью моей Аманды?
Действительно, какое...
- Вы сообщили в полицию?
Он отрицательно покачал головой:
- Они сказали...
Я кивнул. Они знают, что говорить в таких случаях.
- После этого я распродал всех лошадей: не было больше смысла держать их. Ведь в любой момент это могло повториться.
- Да.
Он вздохнул.
- Это все?
- Вы говорили с ними по телефону или лично?
- Не с ними, а с одним. Он приезжал сюда на автомобиле с шофером. В "Роллс-Ройсе". Показался мне образованным человеком. Говорил с акцентом. Скандинавским или голландским - точно не знаю. Может быть, даже с греческим. Вполне воспитанный человек, если не вникать в смысл его слов.
- Как выглядел?
- Высокий... примерно вашего роста. Только значительно плотнее. Массивней, больше мускулов. И лицо не как у какого-нибудь там жулика. Я не мог поверить своим ушам: подобные речи не соответствовали его внешнему виду.
- Однако он убедил вас, - заметил я.
- Да. - Он пожал плечами. - Он стоял и слушал, как я звоню Уэзербису. А потом сказал: "Уверен, что вы приняли мудрое решение, мистер Дэмбли". Потом вышел из дома, и шофер его увез.
- И с тех пор вы ничего о нем не слышали?
- Ничего. А вы сдержите свое слово? Он сдержал...
Мой рот искривился в гримасе.
- Сдержу.
Он долго смотрел на меня.
- Если из-за вас Аманде причинят хоть какую-нибудь неприятность, будьте уверены, вы дорого заплатите за это... Дорого заплатите. - Он замолчал.
- Если случится, заплачу. - Пустые слова. Нанесенный ущерб исправить нельзя, и никакая плата тут не поможет. Надо быть предельно осторожным.
- Вот так, - сказал он, - вот таким образом.
Он повернулся на каблуках, вошел в дом, и дверь между нами захлопнулась решительно и бесповоротно.
* * *
На обратном пути я заехал в Хэмпстед поговорить с Колли Гиббонсом, одним из администраторов Хитбери-парк. Визит оказался не ко времени: его жена только что сбежала с каким-то американским полковником.
- Чертова кукла! Оставила мне вот эту кретинскую записку! - Он сунул мне в нос какую-то бумажку. - Прислонила к часам, как в каком-то дурацком кино!
- Простите, я, видно, не вовремя...
- Входите, входите. Выпьем по рюмочке.
- Мне еще до дома добираться.
- Возьмете такси. Тай, ну будьте другом! Давайте!
Я взглянул на часы: половина пятого. До дома ехать минут тридцать, если учесть плотность движения на дорогах в часы пик. Я переступил порог и по выражению его лица понял, как невыносимо было для него одиночество в этот вечер.
На столе стояла бутылка, рядом - до половины полный стакан, и он уже наливал мне виски.
- Чертов полковник! - с горечью произнес он. - Да к тому же еще в отставке!
Я рассмеялся. Он с недоумением посмотрел на меня и наконец тоже выдавил кривую усмешку.
- Да, наверное, это смешно, - сказал он. - Странно, но мы с ним очень похожи. Внешность, возраст, характер - все. Он даже нравится мне.
- Она скорее всего вернется, - предположил я.
- Почему вы так думаете?
- Если уж ее выбор пал на точную вашу копию, значит, вы ей не слишком противны.
- А я не уверен, что пущу ее обратно, - агрессивно проворчал он. - Удрать с этим чертовым полковником, еще и янки к тому же!
Гордыня его была уязвлена сильнее, чем сердце, что, впрочем, не умаляло страданий. Он плеснул в стакан неразбавленного виски и спросил, по какому, собственно, поводу я приехал. Я рассказал о статье для "Тэлли". Он, видимо, был рад переключиться на любую другую тему и разоткровенничался сверх всякой меры. Впервые я по достоинству оценил широту его взглядов, хватку, прекрасную память. Немного погодя я спросил:
- А что вы знаете о заявленных фаворитах, которых снимали со скачек?
Он метнул в мою сторону взгляд, который, не выпей он последние три рюмки, можно было бы назвать пронизывающим.
- А это что, тоже для "Тэлли"?
- Нет, - сознался я.
- Так я и думал. Такие вопросы скорее по части "Блейз".
- Я вас не выдам.
- Знаю.
Он пил и пил, желанного забвения не наступало.
- Наденьте на глаза шоры и скачите в другом направлении.
- А вы почитайте, что я напечатаю в воскресном номере.
- Тай! - резко произнес он. - Держитесь-ка лучше подальше!
- Почему?
- Оставьте это властям.
- А что они собираются предпринять? Что им известно?
- Вы, надеюсь, понимаете, что я не вправе откровенничать с вами, - запротестовал он. - Рассказать журналисту из "Блейз"! Да я потеряю работу!
- Малхоллэнд пошел в тюрьму, но не выдал своих информаторов.
- Не все журналисты похожи на Малхоллэнда!
- Но они умеют молчать, если надо.
- А вы, - с серьезным видом спросил он, - готовы сесть в тюрьму?
- Такой ситуации не предвидится. Если мои информаторы захотят остаться в тени, так они и останутся. Но у кого же, как не у них, я смогу получить хоть какие-нибудь сведения?
Он задумался.
- Что-то все-таки происходит, это ясно. Какая-то закулисная возня, - вымолвил он наконец.
- Знаю, - сказал я. - А что думают власти по этому поводу?
- Нет никаких доказательств... На первый взгляд просто ряд совпадений, ни одной конкретной зацепки.
- Вроде статей Берта Чехова?
Он вздрогнул:
- Ну, раз уж так, ладно. Да, я слышал из достоверного источника, что Берта собирались вызвать и допросить. Но тут он выпал из окна...
- Расскажите мне о тех лошадях, - попросил я.
Он мрачно глядел на записку жены, которую все еще сжимал в руке. Потом глубоко вздохнул и сгорбился. Все предохранительные барьеры рухнули разом.
- Была такая французская лошадка Поликсен, фаворит в дерби, помните? Всю прошлую зиму и весну о нем поступал поток информации из Франции... О том, что он прекрасно развит, что никто не может соревноваться с ним в галопе, что по сравнению с ним все трехлетки выглядят хромоногими сосунками. Помните? Недели не проходило, чтобы что-нибудь не написали о Поликсене.
- Помню, - сказал я. - Дерри Кларк давал о нем материал в "Блейз".
Колли Гиббоне кивнул:
- Ну вот. К Пасхе он шел фаворитом шесть к одному. Верно? За четыре дня до соревнований он был заявлен в декларации. А еще через два дня его сняли. Почему? Он упал на тренировке, и нога раздулась, как футбольный мяч. Хромая лошадь, как известно, бежать не может. Все, кто ставил на него, остались в дураках. Обидно, да? Выбросили деньги на ветер... Теперь вот что я еще скажу, Тай. Я ни на грош не верил, что этот Поликсен был так уж хорош. Какие у него результаты? Двухлеткой пару раз выигрывал на второстепенных скачках в Сен-Клу. В этом году перед дерби не выступал вообще. Ни разу за весь сезон. Говорят, что с ногой у него до сих пор паршиво. Я говорю то, что думаю. Тай, честно. Он ни за что бы не выиграл дерби, и они знали с самого начала, что бежать он не будет.
- Ну, с поврежденной ногой бежать он не мог в любом случае. Все равно проиграл бы.
- А вы бы стали рисковать на их месте? Дерби выиграли какие-то абсолютно неизвестные аутсайдеры, которые, по идее, и участвовать-то не могли!
- Стало быть, кто-то огреб на этом деле немалые тысячи... - медленно проговорил я.
- Не тысячи, а сотни тысяч.
- Тогда почему же спортивная администрация не предпримет никаких мер, если известно, что дело нечисто?
- А что они могут? Я же сказал - никаких доказательств. Поликсен охромел, так хромым и остался. Его обследовали десятки ветеринаров. Правда, владелец у него - личность несколько сомнительная, но бывают хуже... Тут ничего, совершенно ничего не поделаешь.
Немного помолчав, я спросил:
- А что вы знаете о тех, других?
- Бог мой. Тай, что за ненасытность! Впрочем... вот что...
Стоило только начать...
В течение получаса я выслушал подробнейшие истории еще четырех фаворитов, не стартовавших в назначенный день. Каждая с первого взгляда могла показаться просто несчастным случаем. Но я-то точно знал, что всех этих лошадей усердно рекламировал Берт Чехов.
Наконец он иссяк и замолчал с выражением испуга на лице.
- Не стоило рассказывать все это.
- Никто не узнает.
- Вы и глухонемого способны разговорить.
Я кивнул:
- Как правило, они умеют читать и писать.
- Идите к дьяволу! - сказал он. - Впрочем, нет. Вы отстали на целых четыре рюмки, надо наверстать. - Он протянул бутылку, я подошел и взял ее. Она была пуста.
- Мне пора домой, - извиняющимся тоном произнес я.
- К чему такая спешка? - Он уставился на письмо, зажатое в руке. - Что, ваша жена устроит вам взбучку за опоздание? Или, может, сбежит с каким-нибудь американским полковником?
- Нет, - ответил я спокойно, - она не сбежит.
Он как-то сразу протрезвел.
- Боже, Тай... я совсем забыл... Простите меня.
Он поднялся, но стоял на ногах твердо, как скала. Медленно обвел взглядом уютную гостиную, где теперь не было его жены. Протянул мне руку.
- Она вернется, - неуверенно пробормотал я.
Он покачал головой.
- Не думаю. - Глубоко вздохнул. - И все равно, я рад, что вы пришли. Надо было с кем-то поговорить. Даже если я наболтал лишнего... Все равно лучше, чем напиваться в одиночестве. Вечером я буду сидеть и думать о вас и вашей жене.
* * *
У "Свисс-коттедж" я попал в пробку и приехал домой в десять минут восьмого. Миссис Вудворд была на седьмом небе. Полтора часа сверхурочных!
- Славная она, правда? - сказала Элизабет после ее ухода. - Никогда не сердится на твои опоздания. Остается без разговоров и жалоб. Милая и добрая женщина.
- Да, очень, - согласился я.
В четверг большую часть дня я просидел дома - готовил материал для "Блейз". Миссис Вудворд выходила за покупками и в прачечную. Забегала Сью Дэвис поболтать и выпить с Элизабет по чашечке кофе. Позвонила теща и сообщила, что вряд ли сможет прийти в воскресенье - кажется, у нее начинается насморк. Людям с простудой приближаться к Элизабет категорически возбранялось:
у человека, живущего на аппарате искусственного дыхания, простуда часто переходит в пневмонию, а пневмония означает смерть.
Если мать Элизабет не придет в воскресенье, я не смогу поехать в Вирджиния-Уотерс. Все утро я бесцельно проболтался по квартире, пытаясь уговорить себя, что будет куда лучше, если она окончательно разболеется, и зная, что, если это произойдет, я буду несчастнейшим человеком на свете.
Люк-Джон пробежал статью о нестартовавших фаворитах и откинулся на спинку кресла, вперив глаза в потолок. Свидетельство крайнего возбуждения. Дерри выхватил у него листки и начал читать в свойственной близоруким медленной и напряженной манере. Закончив, он глубоко вздохнул:
- Ого! Кое-кто будет просто в восторге!
- Кто? - спросил Люк-Джон, опуская глаза.
- А тот парень, который проворачивает все эти делишки.
Люк-Джон смотрел на него задумчиво и мрачно.
- Главное, не дать им возбудить уголовное дело. Отнеси-ка копию вниз, к юристам, и скажи, чтоб глаз с нее не спускали.
Дерри удалился со свернутой в трубочку статьей, и Люк-Джон позволил себе улыбнуться.
- Да... вещь, так сказать, на уровне мировых стандартов...
- Благодарствуйте, - ответил я.
- Кто все это тебе насвистел?
- Пара маленьких птичек.
- Брось, Тай, я серьезно.
- Я слово дал. Они все замешаны в той или иной степени.
- Но я-то должен знать. И главный захочет знать...
Я покачал головой:
- Дал слово.
- А я могу здорово почистить эту статью.
- Ой-ой-ой, никак пошли угрозы!
Люк-Джон раздраженно потер кадык. Я оглядел большой гудящий зал: в каждом отделе, как и в спортивном, собирали и сортировали материал и готовили окончательные варианты. Чтобы попасть в печать, большая часть работ поступала к наборщикам по пятницам, иногда даже по четвергам. Но сенсационные статьи, которые следовало опубликовать раньше других газет, лежали под замком до окончательной верстки воскресного номера и отправки его в типографию в субботу вечером.
Наборщики были не прочь заработать лишние десять фунтов, продав какую-нибудь скандальную историйку конкурирующим газетам. Если юридический отдел и главный редактор пропустят мою статью, в типографию она поступит лишь в последний момент, и для махинаций времени не останется. Все скандальные разоблачения в "Блейз" оберегали как зеницу ока.
От юристов Дерри вернулся без статьи.
- Сказали, что должны над ней поработать. Попозже позвонят.
- Отнесу-ка я этот экземпляр главному, - заметил Люк-Джон. - Посмотрим, что он скажет.
Он удалился, и Дерри невольно проводил его Презрительно-восхищенным взглядом.
- Как ни крути, а именно ради спортивного раздела эту газетенку раскупают люди, которые иначе и в перчатках бы к ней не притронулись. Наш Люк-Джон, несмотря на все подлые штучки, ест хлеб недаром.
Люк-Джон вернулся и с ходу включился в бурный спор с футбольным корреспондентом.
Я спросил его, что было на похоронах в среду.
- Похороны как похороны. Холодно. Вдова много плакала. Даже нос стал сиреневым: красным от слез и синим от холода.
- Прелестно.
Он усмехнулся:
- Сестра все ее утешала. Говорила, мол, здорово ей повезло, что Берт затеял эту историю с дополнительной страховкой...
- Что?!
- Ага. Так и знал, что тебя это заинтересует. Немного поболтал с сестрицей. Две-три недели назад Берт утроил сумму на страхование жизни. Объяснил жене, что при выходе на пенсию они будут лучше обеспечены.
- Так, так...
- Поэтому его смерть должна выглядеть как несчастный случай, - кивнул Дерри. - При свидетелях. Страховая компания могла отказаться платить, если бы это случилось без свидетелей.
- Посмотрим, может, они опротестуют и этот случай.
- Не думаю. Вряд ли удастся. В следственном заключении значится смерть от несчастного случая.
Вошла секретарша главного с моей статьей. Лакомый кусочек в дорогостоящей упаковке, завязанный колючей проволокой. Судя по слухам, еще никому не удалось пробиться сквозь ее колючки.
В верхнем углу над визой юриста редактор начертал "добро". Люк-Джон взял статью, удовлетворенно кивнул и сунул ее в верхний запирающийся ящик стола, продолжая при этом дебаты с футбольным корреспондентом. Дел у меня в редакции больше не было. Я сказал Дерри, что весь день буду дома, и распрощался.
Я уже почти дошел до двери, когда Люк-Джон окликнул меня:
- Тай... совсем забыл. Тебе звонила какая-то женщина.
- Миссис Вудворд?
- Нет. Постой-ка, я записал... Ах да, вот оно: мисс Гейл Поминга. И просила позвонить. Что-то насчет "Тэлли".
Он протянул клочок бумаги с телефонным номером. Я подошел к свободному столику и снял трубку. Рука была твердой. Чего нельзя было сказать о сердце.
- Западная школа изобразительных искусств. Чем могу служить?
- Мисс Поминга...
Мисс Поминга позвали.
Голос в аппарате звучал прохладно и невозмутимо, как тогда, на станции.
- Вы приедете в воскресенье? - Вот так, прямо по существу.
- Хотел бы. - Сдержанный ответ. - Не знаю, удастся ли вырваться.
- Ах вот как. Меня приглашали на ленч...
- Что ж, идите, - пробормотал я, чувствуя, как разочарование оседает в груди тяжелым комом.
- Впрочем, если вы приедете, останусь дома.
Черт бы побрал мамашу Элизабет! Черт бы побрал ее и ее простуду!
- Я очень хочу приехать. При первой же возможности...
После небольшой паузы она спросила:
- Когда вы точно будете знать?
- Не раньше воскресенья. Пока не поеду на станцию.
- Так...
Она помедлила, потом решительным тоном проговорила: