* * *
– Добрый вечер! Это редакция "Девиантных новостей"? Нам нужен Петр Данилович Черемшанов, 1942 года рождения, проживающий по адресу… Здесь он? – и милиционерша рентгеновским взглядом обвела комнату.
– Да здесь он, здесь, – и парень в спортивном костюме, нимало не церемонясь, ткнул пальцем в Черепа, который как-то вдруг весь подобрался. От вальяжности, в которой он пребывал каких-то десять секунд назад, не осталось и следа.
– А что тут, собственно, происходит? – опять вклинилась Крикуненко. – Немедленно предъявите документы!
– Капитан Журавлева, – и визитерша уверенно выбросила вперед руку с красными корочками.
– Покайся, Петр Данилыч, тебе скидка будет, – неуверенно сострил эрудированный Стражнецкий.
– Гражданин Черемшанов! – громогласно изрекла стражница порядка. – Гражданин Журавлев последний раз вас спрашивает, будете платить за разбитое крыло или будете продолжать бегать?
– Слышь, мужик, я тебя предупреждал – лучше добром заплати, не связывайся – у меня тетка в милиции работает, – с блатной растяжечкой завел гражданин Журавлев. – Нет, ты в бега по кой-то ляд ударился… Думал, я тебя не найду. Да я предупреждал, что из-под земли тебя достану! Не, ну сколько можно мурыжить человека – два месяца, как въехал мне в бочину, а все завтраками кормит! Гони бабло, или я тебя на счетчик ставлю!
Черемшанов весь сошел с лица, но, собравшись с силами, прочирикал своим тенором:
– Арсений, вы могли бы и не устраивать публичных сцен – тем более, в моем трудовом коллективе. Я как раз собирался на днях отдать вам долг. Собирал деньги…
– Не, ну ты вкрай оборзел, мужик! – возмутился Арсений. – Разбить мне новую "бэху" и заныкать бабло!
– Сеня, это ты? – неожиданно к гражданину Журавлеву метнулась Инна. – А я гляжу – лицо какое знакомое! Помнишь, мы в сентябре бухали вместе с моей подружайкой Веркой?! В конторе на втором этаже! "Чиж и К", люстрами Чижевского торговали! А ты как раз к хозяину по своим делам зарулил, а потом нам шампусик выставил. Ну, вспоминай давай!
– Кажется, было что-то такое, – неуверенно произнес Арсений.
– А мне потом Верка говорила, что часто твою "бэху" тут на парковке видела!
– Да я проклял тот день, когда на вашей парковке впервые тачку кинул! – опять взвился Арсений. – Вот он мне, прямо не отходя от кассы, в бочину и вписался! Начал выруливать и занесло. Шумахер хренов! Кулхард недобитый! И что я с пацанами в тот день в кабак не пошел? Димастый проставлялся, давний кореш. 31 октября днюха – это я с детства выучил…
– Когда-когда проставлялся Димастый? – Кудряшов мигом повернул голову к владельцу "БМВ".
– Да я, кажется, ясно сказал – 31 октября.
– И именно 31 октября Петр Данилович въехал в вашу машину?
– Да, именно 31-го. В семь часов вечера. У меня и свидетель есть, – и Арсений зашуршал бумагами в барсетке.
И в этот момент случилось то, чего никто не ожидал. Череп метнул на Кудряшова пронизывающий взгляд и вдруг в мгновение ока выскочил из корреспондентской. Всеобщее удивление было таково, что первые пять-десять секунд никто не додумался броситься в погоню. Все только с непониманием переглядывались. Из ступора всех вывел решительный голос Кудряшова:
– Я за ним. Кто со мной?
* * *
В облаве на Черепа пожелали участвовать все, кроме пьяного Ростунова, который продолжал сопеть на стуле, и Анжелики Серафимовны, которая вдруг с преувеличенным энтузиазмом начала подправлять макияж, якобы абстрагировавшись от ситуации. Было видно, что она обескуражена, и пока не знает, как вести себя дальше.
– Костик, дуй вниз и засеки, не успел ли он убежать из здания, – распорядился Кудряшов. – А заодно скажи, чтобы под благовидным предлогом тормознули его, если он там объявится.
– А я не въехал, – сказал Кузьмин. – Зачем он смылся-то?
– Может, подумал, что бить сейчас будут, – предположил Филатов.
– Да просто нервы сдали, – подытожил Олег. – Алин, будь другом, сгоняй в буфет, проверь нет ли его там. Только не светись, и сразу звони, если что.
Пока Стражнецкий и Корикова бегали по поручению Олега, Кудряшов с Кузьминым и Инной методично прочесали все 14 этажей офисного здания. Удивительное дело: всего час назад здание кишело подгулявшими людьми, сейчас же все словно вымерло. Длинные коридоры были пустынны, лестничные пролеты обезлюдели, а в буфете, как доложила Корикова, не было ни души, кроме одиноко спящей за столом блондинки средних лет.
– Точно тетка? – усомнился Олег.
– Ты думаешь, Череп нацепил парик и закосил под пьяную бабу? – рассмеялась Алина.
Тут с новостями из проходной подоспел Стражнецкий.
– В общем, так, – оживленно заговорил он. – Наш голубок действительно собирался свалить, но на вертушке нос к носу столкнулся с какой-то чернявой бабой.
– С чернявой бабой? – задумался Олег. – Полина Георгиевна, что ли, явилась?
– Без понятия. Но факт тот, что они мило расцеловались и повернули обратно. И если я все правильно понимаю, они сейчас должны находиться в редакции.
– Надеюсь, они там не выжрут сейчас всю фанту. У меня дикий сушняк, – пробасила Иннусик.
Едва "поисковики" переступили порог родной конторы, как услышали голос Черепа, который втолковывал кому-то, пока не видимому:
– … но вы понимаете, я слишком порядочен, чтобы выдать им имя настоящего злоумышленника. Хотя мне, безусловно, известно, кто это. Но не просите меня назвать его! Пусть лучше я паду жертвой наветов, чем этот бесконечно дорогой мне человек!
– И кто же этот ваш дорогой человек? И куда это вы, кстати, смылись? – с ходу бросил Черепу Кудряшов и осекся: – Ян, ты?
– Ну да, я. Днем приехала. Звонила-звонила тебе: то срывается, то абонент не доступен. Позвонила секретарше Сан Саныча, она сказала, что у вас сегодня корпоратив. Вот я и решила заглянуть по старой памяти, – весело отрапортовала Яблонская. Олег нашел, что за полтора месяца разлуки она нагуляла очень милые щечки.
– И очень хорошо, Ян, что пришла. Позволь представить тебе Петра Данилыча Черемшанова…
– Да мы знакомы. Что с тобой, Олег?
– … главного организатора и вдохновителя кампании по твоему изгнанию из "Девиантных".
– Яночка Яковлевна, помните, что я вам сказал, – шепнул Яблонской Черемшанов. – Я не волен открыть правду. На карту поставлена честь дорогого мне человека…
– Извините, Петр Данилыч, но я больше не нахожу нужным молчать, – неожиданно подала голос Крикуненко. – О каком это дорогом человеке вы тут распространяетесь? На кого изволите столь красноречиво намекать?
– Анжелика Серафимовна, а что вас так беспокоит? Что этот дорогой человек – не вы? Или то, что это все-таки вы? – поддел Крикуненко Стражнецкий.
– Не путайте меня, молодой человек. И вообще, положа руку на сердце, я не давала вам никакого повода обращаться ко мне в столь фамильярной манере! – отбрила Костика Анжелика.
– Не, а мне реально интересно, с кем крутит роман Петр Данилыч. Пусть колется, – заржал Серега.
– Какой еще роман! – гневно напустился Череп на верстальщика. – Вы все настолько испорчены, что даже не можете вообразить, что человек способен испытывать к ближнему чувство не только плотской любви, но и дружбы, участия…
– И к кому вы здесь испытываете подобные чувства? – продолжала напирать не совсем трезвая Крикуненко. – Оч-чень интересно!
– Ну что ж, – с обреченным видом развел руками Череп. – Вижу, мое великодушие оборачивается против меня самого. А объект великодушия не ценит величия моей жертвы. Чего ж тогда скрывать?
– Колитесь скорее, Петр Данилыч! – от нетерпения Серега чуть не взвизгнул.
– В самом деле, не томите, – прозвучало сразу несколько голосов.
– Что ж, я готов. Это Анжелика Серафимовна Крикуненко!
Анжелика была столь поражена признанием Черемшанова, что как соляной столб застыла на месте, редко моргая широко распахнутыми глазами.
– Да-да, вот ваш враг, Яна Яковлевна, – тем же обреченным тоном продолжил Череп. – Вот ваш таинственный недоброжелатель, маскирующийся под поборника нравственности, под адепта высококультурия. Каюсь, что покрывал грешки этого человека. Хотя прекрасно был о них осведомлен – вернее, догадывался. Вспомните, Олег Викторович, в тот роковой вечер Анжелика Серафимовна исчезла с работы неизвестно куда, а впоследствии отказалась предъявить алиби. Итак, возможность есть, мотив – тоже. Ни для кого не секрет, что она ненавидела Яночку Яковлевну самой лютой ненавистью, не имея на то ни малейшего основания…
– Нестыковочка, Петр Данилыч, – опять вклинился Серега. – Анжелика Серафимовна типа не юзает комп.
– Зато я сейчас поюзаю его драную бороду! – Крикуненко вышла из ступора, подскочила к Черепу и – хрясь! хрясь! – отвесила ему две смачные пощечины. – Петр Данилыч, вы подлец! Коллеги, не верьте ему! Это он сам до спазмов в яйцах ненавидел Яблонскую и мечтал выжить ее из редакции! Он сам мне рассказывал!
– Гражданочка, успокойтесь, – вдруг раздался голос майора Журавлевой. Под шумок милиционерша с племянником пристроились к остаткам праздничного стола и методично уничтожали недоеденные яства. А Арсений не стеснялся лакировать это дело водочкой.
– Гражданин Черемшанов может изворачиваться, сколько хочет, – продолжила майорша. – Лично я считаю, что вина его доказана. Правда, не знаю, по какой статье его деяния можно будет квалифицировать. Подлог документов? Не совсем то. Нанесение ущерба деловой репутации? Возможно. Доведение до самоубийства? Гражданка Яблонская, не было ли у вас попытки суицида в связи с увольнением? Нет? Очень жаль! В таком случае, боюсь, дело ограничится злостным хулиганством. А вы, гражданочка, – Журавлева кивнула Крикуненко, – можете до кучи подать на него иск за клевету.
– Непременно сделаю это! – горячо заверила Крикуненко. – И такой моральный ущерб вкачу, мама не горюй! Пыль глотать замучаешься, Петр Данилыч!
– Фильтруйте уже базар, Анжелика Серафимовна, уши вянут вас слушать, – пошутила Корикова, а Кудряшов объявил:
– Коллеги! Целью моего расследования было исключительно восстановление справедливости. Яна пострадала незаслуженно, и я не мог оставить подлеца безнаказанным. Но если бы Петр Данилыч был чуть мудрее и написал заявление об уходе, никто из вас не узнал бы подноготной всей этой грязной истории. Он сам выбрал этот сценарий и…
– Я не поняла, – перебила Олега майор Журавлева. – Так вы будете подавать иск? Сеня бы тоже подал…
– Лично я никаких исков подавать не собираюсь, – отвечал Кудряшов. – Есть потерпевшая. Пусть она и решает.
– Ой, Олег, я в шоке от всего услышанного, пока ничего не соображаю, – отозвалась Яна.
– Подавайте, подавайте, не теряйтесь, – прошипел Череп. – Но учтите, что я тоже подам, и не факт, что суд окажется на вашей стороне. Как бы самим пыль глотать не пришлось! Такой моральный ущерб вам выставлю, что внуки ваши работать на меня будут! Пинкертоны недоделанные! Нагородил тут вам Олежек турусов на колесах – и дрель, и пирожки, и ванны с лестницами – а ведь с доказательной-то базой полный пшик! Да ни один следак эти измышлизмы и слушать не станет! Так что, не прикусили бы вы язык, господа? А засим разрешите откланяться, – и, направившись к двери, намеренным козлетоном запел "Хэпи нью иэ, хэпи нью иэ".
Никто его больше не удерживал. Все внимание обратилось к Яблонской.
– Так это правда, что вы возвращаетесь, Яна Яковлевна? – Корикова успела первой задать волнующий всех вопрос.
– Ой, мы так без вас скучали! – взвизгнула Крикуненко. После того, как ее прилюдно обвинили в ненависти к Яблонской, она сочла нужным подстраховаться.
– Велкам! – проснувшийся Ростунов быстро сориентировался в ситуации и отвесил Яблонской шутовской поклон.
Яна вопросительно глянула на Олега. Олег нежно глянул на Яну. Улыбнулся всем, опустился на стул:
– Ну, на посошок! За всех нас! Костик, Антон, у нас там три бутылки шампанского оставались. Тащите все!
Часть вторая
На часах не было еще девяти, а в редакцию "Девиантных" уже начали подползать первые работники. Точнее, работницы – все, как одна, в джинсах, немарких батничках и с белесыми ресницами. На фарфоровом, почти бескровном лице Алины Кориковой читалась решимость свернуть сегодня хотя бы одну из гор, смазливая мордашка другой корреспондентки Юли Колчиной несла во внешний мир лишь один посыл: "Осторожно! Я на грани!" Это была та самая рыженькая Юляха, которую четыре года назад привели на новогодний корпоратив Ростунов с Кузьминым. Насмотревшись на новых знакомых, девчушка решила тоже податься в журналистику. И вот, через два года внештатной работы, Яблонская наконец-то взяла ее в "Девиантные".
– Как достали эти пробки! – бросила в воздух Юля. На глаза у нее тут же навернулись слезы. – Я сейчас с тремя пересадками ехала. Набрали этих чурок, возят как картошку. Меня так затошнило, что пришлось выйти…
– Рвало? – деловито уточнила возникшая на пороге зам главного редактора Светлана Серова, внешне ничем не примечательная, но вполне приятная особа лет тридцати. Вернувшись после изгнания Черемшанова в "Девиантные", Яблонская произвела Кудряшова в ответсеки, в замы же позвала мало кому известную, но с хорошим журналистским портфолио Серову. Корикова была уязвлена – она почему-то считала, что правой рукой Яблонской должна стать она. Вместо этого Яна повысила Корикову на каких-то полступеньки – до старшего корреспондента.
– Так рвало, Юль, или нет? – повторила Серова.
Колчина замялась. Ей очень хотелось сказать, что да, рвало, долго и мучительно. Но в силу врожденной честности она подавила в себе это искушение:
– Нет, перетерпела, Свет. Но я скоро сдохну на этой работе…
– Да ладно, Юль, не нагнетай, – подала голос Корикова, которая уже вовсю просматривала электронную почту. – Сейчас все так работают. Кому легко-то?
– Я каждое утро просыпаюсь и плачу, – Колчина всхлипнула. – В понедельник еще нормально, во вторник похуже, а в среду я уже никакая. Каждый день этот конвейер, поток, все строчишь, строчишь, как пулеметчик… А потом едешь домой через эти пробки страшенные. К девяти кое-как доберешься, сполоснешься и сразу спать валишься. А жить-то когда?
Переобуваясь в туфли (мягкой кожи мокасины на низком каблуке), Серова внимательно прислушивалась к монологу Колчиной. М-да, сдает Юлечка, стареет на глазах. Каких-то два года в штате "Девиантных" – и куда, скажите, делись эти плутовские глазки, эта уверенная улыбка востребованной девушки? Сейчас Юле слово ни скажи – тут же в слезы, под глазами не сходят тени, а верхняя губа нависла над нижней, отчего у Колчиной всегда какой-то недовольный, нахохленный вид. А выражение лица? Казалось, за два года службы в "Девиантных" спектр эмоций, которое оно стало способно выражать, чрезвычайно упростился. Выражения стали такие: терпеливо-тупое, оскорбленно-растерянное, жертвенно-безысходное… Многие удивлялись, почему Колчина при ее внешности до сих пор не вышла замуж. Света холодно отмечала про себя: и не выйдет. Мало огня, мало легкости, беззаботности.
– Свет, тебе ипотеку к скольки надо сдать? – деловито осведомилась у Серовой Алина.
– Ну, не позднее одиннадцати, – ответила Света, отлично понимая, что раньше вечера до текста Кориковой она все равно не доберется. Но ничего, пусть Алина все равно поторопится – главное, побольше "закурковать" в редакционный портфель.
– А объем? – задала Корикова еще один дежурный вопрос.
– Как тему раскроешь.
Это была фраза, которую редакторы повторяли изо дня в день.
Алина вздохнула. Она вчера до восьми дописывала круглый стол по депозитам – как всегда, срочно, с колес, в номер. Дома была только в полдесятого. Дочь встретила ее в пижаме и напомнила, что ей к воскресенью надо обязательно расшить пайетками юбку для цирковой студии. Всем девочкам мамы уже расшили, только она одна ходит в старом. "А что такое мамы твоих девочек? – зло подумала про себя Алина. – Если бы я целыми днями смотрела сериалы, как Верка или просто забила бы на нормальный уровень жизни как Наташка, я бы уже три юбки расшила". Но – увы! – даже мысленно обругав Верку с Наташкой, Алина никакого превосходства над ними не почувствовала. Да, Верку не печатают в лучшей городской газете, но у Верки гемоглобин прекрасный, и каждый вечер она под ручку прогуливается по проспекту с мужем. А Наташка хоть и питается колбасой по 87 рублей и ходит три года в одних и тех же джинсах, но тоже, кажется, всем довольна.
Сегодня Алина встала в пять – надо было потушить курицу на ужин и сварить гречу. В шесть она сдернула с "рогов" пыльного велотренажера те же джинсы, что вчера и позавчера, бросила в сумку тушь для ресниц – подкрасится на работе – и припустила с дочкой в школу. От бывшего мужа помощи в воспитании ребенка практически не было. Но жизненный опыт подсказывал Алине, что не расстанься она пять лет назад с Мишей, жить бы ей было совсем не легче. Ко всему прочему прибавились бы ежевечерние неконструктивные разговоры на тему "что ты там до ночи делаешь на этой работе" и "давай бросай все это к чертовой бабушке".
А Алина бросать не могла. Она поздно вышла на работу – в 27, начала с нуля, через два года стала старшим корреспондентом и уже давно чувствовала себя готовой к большему. Ей вот почему-то казалось, что успешный человек не может иметь зарплату 15 тысяч и до 40 лет бегать в корреспондентах. Хотя по последнему пункту она вступала с собой в неразрешимый пока спор: именно бегать ей и нравилось, что-то вынюхивать, хватать и с сияющим лицом нести в редакцию. А в процессе этого – общаться с журналистами из других изданий, с безразличным лицом немного слушать последние сплетни, сдержанно отвечать на улыбки коллег-мужчин…
– Всем привет! – на толстых иксообразных ногах через редакцию проковылял Леша Ростунов. Сквозь привычный тошнотворный запашок нестиранных шмоток и перепревшего пота пробивался оттенок свежевыпитого "пиваса", как он его называл.
– Юляха, не грусти! – бросил он по ходу Колчиной. Та, переглянувшись с Алиной и Светой, скорчила гримаску. В самом деле, обидно, когда вот "это" считает тебя своего поля ягодкой. И неудобно перед девчонками. Колчина год назад отметила 25-летие, и с тех пор в ее сознании словно что-то перемкнуло. Она принялась отчаянно искать знакомств, но неизменно попадала на женатых искателей приключений. Одного из них она дерзнула увести из семьи, но после первой же вкрадчивой беседы о "роковых ошибках" и "новом счастье" ухажер перестал отвечать на Юлины звонки.
Колчина всячески камуфлировала свое одиночество бесконечными рассказами об "одном мальчике" из Москвы, многообещающем романе по переписке "с бизнесменом Матвеем из Киева", ужине "кое с кем" в "Фортеции"… В общем, создавала видимость востребованности и богатого выбора. Но в Юлины небылицы мало кто верил…