– Спасибо, Свет, за совет. Мне ведь и правда хочется в каждую мелочь вникнуть, каждую фразу отточить. И вот я начинаю с текстом ковыряться, а потом гляну на часы – боже! уже четыре! И так страшно становится, что завалим выпуск…
– На форуме что новенького? – перевела на другое Серова. – Без ноутбука непривычно так… Яну по-прежнему полощут?
– Ты знаешь, Свет, утихли почему-то. Вот уж дня три как ветка заглохла и вниз скатилась. Да и Светлов что-то сдает позиции. Народ вовсю обсуждает, к кому Карачарова ходит днем.
– Да? И какие версии? – вяло поинтересовалась Светлана.
– Да никаких. Просто удивительно, как некоторые умеют обтяпывать свои делишки.
– Я только не понимаю, с чего все решили, что она именно к любовнику ходит? Мало ли куда человек может пойти в обед.
– Но согласись, для этого незачем переодеваться в красное платье и туфли на шпильке, – улыбнулась Алина. – И второй подозрительный момент: она не берет служебную машину. Наверно, хочет, чтобы все было шито-крыто. Да только от всех этих загадок народ накален до предела.
На следующий день, к немалому удивлению Серовой, к ней заявился Антон Кузьмин.
– Свет, я на минутку, был в прокуратуре по соседству – решил заскочить. Вот, мороженое принес.
После пяти дней, проведенных на больничной койке, Серова не блистала ухоженностью и опрятностью, но никакого ужаса в глазах Антона она не заметила. Азартно кусая мороженое, он деловито говорил:
– Ну, и что ты обо всем этом думаешь? Кое-кто считает, что ты сама увлекалась этим фенотиазином. Да не маши, Свет, руками! Я-то так не думаю. И все вменяемые люди тоже.
– Если честно, Антон, до позавчерашнего дня я даже не подозревала, что существует такое вещество, как фенотиазин. Просто не представляю, откуда он взялся в коктейле, и почему заболела только я. Ведь отвертку пили все девчонки. Да ладно, что об этом говорить… Все равно ни до чего не дознаешься.
– Ты такая странная, Свет, – Антон положил руку поверх ее одеяла. – На ровном месте загремела в больницу и так пофигистски к этому относишься. Ты что, до сих пор не въехала, что тебя хотели отравить?
– Что? – похоже, эта мысль Серовой не приходила в голову. – Ну, что за глупость, Антон… Кому это надо? Смешно даже…
– Кому это надо – пока не скажу, – продолжил Кузьмин. – Есть у меня предположения, но озвучить фамилии подозреваемых еще не готов.
– Ты и правда считаешь, что кто-то хотел меня убить? – Серова недоверчиво улыбалась.
– Убить? Я этого не говорил. Не убить, а, допустим, на какой-то срок убрать с арены событий.
– Да каких таких событий?
– Ну, или поставить тебя в глупое положение. Подмочить репутацию.
– А что, я выглядела так, как будто напилась?
– Ну, сначала я решил, что ты перебрала, – с улыбкой сказал Антон. – Но потом присмотрелся – ни фига не похоже. А когда докторша стала брать пробу из твоего стаканчика, я тоже решил отработать версию отравления. Выпроводил народ из редакции, а потом вернулся и пошукал на кухне. Что-то меня не по-детски заинтересовало, из чего девчонки свои коктейли делали.
– И, конечно, не нашел ничего, кроме самых обычных водки и сока.
– Водка и сок, действительно, самые обычные. На себе проверил, пока там ночью тусовался, – рассмеялся Антон и ликующе заключил: – Зато посмотри, какую коробочку я нашел в мусорке!
И он протянул Серовой смятую оранжевую картонную упаковку.
– Ты шутишь, Антон? Это же аскорбинка! – разочарованно заметила Светлана.
– А, может, и нет, – упорствовал Кузьмин.
– А что же? Мышьяк? Стрихнин? – слегка поддела его Серова.
– Этого я пока не знаю. Но интуиция мне подсказывает, что коробочка имеет к твоей болезни самое прямое отношение. Заметь, в ведре она лежала с самого верху. Странно, да?
– Не вижу ничего странного. Кто-то доел свою аскорбинку и выбросил пустую пачку.
– А ты видела когда-нибудь, чтобы кто-то из наших пил аскорбинку? Лично при мне никто и таблетки не проглотил. Только Алинка иногда валерьянку пьет, но это не считается. А тут в разгар пьянки кто-то вздумал провитаминизироваться! Говорю тебе, что-то здесь не то.
– Согласна, Антон, может, это и странно, но как это можно связать с моим отравлением? Насколько мне известно, аскорбинкой отравиться нельзя. Только если две пачки подряд зажевать, можно аллергию схватить. Да и смысл-то какой вокруг этой аскорбинки крутиться, если известно, что я отравилась фенотиазином? Вот если бы ты упаковку от фенотиазина нашел…
– Нет, такой упаковки я пока не нашел, – Антон энергично скомкал обертку от мороженого и поднялся со Светланиной постели. – Все, я побежал. Надо Алинку поддержать.
– А, кстати, как она тебе в качестве редактора? – поинтересовалась Серова. – Может выйти толк?
– Не знаю я, Свет. Скажу тебе честно, не могу я объективно Алинку оценить. Гляну на нее – и прямо дураком становлюсь, – Антон улыбнулся.
– Ну так и не теряйся тогда, – подбодрила его Серова, а про себя подумала: "Пустые хлопоты. Корикова уже который год о Кудряшове мечтает, а со Стражнецким если и встречается раз в квартал, то исключительно в приступе отчаяния".
– Вот дураки, – уже вслух заключила она, когда дверь за Антоном закрылась. И тут же почему-то пожалела, что он влюблен не в нее…
В "Девиантных" дым стоял коромыслом. Шутка ли – сразу четыре редактора выбыли из строя, а газету надо было продолжать выпускать. Тут и бывалый человек растерялся бы, запаниковал. Поэтому самовыдвижение Кориковой некоторые сочли безрассудством.
– Я бы тоже мог провозгласить себя главным редактором, – ворчал Ростунов, прямо на рабочем месте угощаясь пивом, чего при Яне не могло быть по определению. – Я с 16 лет в журналистике! Для самого Светлова заголовки сочинял!
– Безусловно, Алексис, как журналист, вы несравненно выше Алиночки, – подхватила Крикуненко, которая только что переступила порог редакции, несмотря на то, что стрелка часов показывала уже без пяти двенадцать. – Ваша непримиримая гражданская позиция известна всему Эмску. Ваш слог выразителен, как талия одалиски, а образный ряд богат, как закрома султана Брунея. И я нисколько не сомневаюсь, что вы с большим успехом поддержали бы газету в трудную годину. Но о чем можно говорить в этом насквозь несправедливом мире, где человекоподобные существа живут по закону джунглей, где такое понятие как скромность давно стало пустым звуком?
– Замолчите оба, – Рыкова редко стеснялась в выражениях. – Вы все в штаны наклали, когда Серова вырубилась. Вопилов быстренько больничным прикрылся. Одна Алинка не побоялась впрячься в этот воз.
В корреспондентскую вбежала Корикова.
– Коллеги, выручайте! – взволнованно заговорила она. – Пятая полоса горит, материала не набирается. Может, у кого что-нибудь завалялось? Анжелика Серафимовна, вы три дня ничего не сдавали. Наверно, у вас какой-нибудь текст на подходе?
– Я вас умоляю, Алина, – закатила глаза Крикуненко. – Служенье муз не терпит суеты.
– Какие еще музы? – вспылила Корикова. – Вы чем вообще все эти дни занимались? Думаете, я не вижу, что вы в редакции почти не появляетесь и на работу забили?
– Не повышайте на меня голос, госпожа и. о., – издевательски отвечала Крикуненко. – У меня может случиться нервный срыв, и я буду вынуждена уйти на больничный. Вы, кажется, этого добиваетесь?
– Да есть ли в вас хоть капля души, Анжелика Серафимовна! – на глазах у Алины выступили слезы. – Почему в такой трудный момент вместо помощи я вижу саботаж и издевательства? Откуда столько злобы? Я, кажется, ничего плохого вам не сделала!
– Ну вот, вы всего третий день как узурпировали власть, а уже на грани истерики. Тяжела, знать, для вас, деточка, шапка Мономаха. Широко шагаете. Ну и шагайте себе, а меня в ваши авантюры не втягивайте. Можно подумать, без вас бы тут не нашлось, кому Яночку Яковлевну заместить! Ах вы, спасительница наша! Дозвольте целовать край ваших одежд!
– Какая же вы…! – выпалила Алина и бросилась вон из комнаты, но в дверях столкнулась с Антоном. Как-то очень удачно получилось, что она угодила прямо в его объятья.
– Алин, ты плачешь? Что случилось? – участливо поинтересовался Кузьмин.
Не в силах дольше сдерживаться, Корикова разрыдалась у него на плече. Анжелика Серафимовна подчеркнуто индифферентно пудрила нос. Ее лицо излучало злорадство.
– Антош, я сейчас урою эту старую грымзу! – вскипела Рыкова.
– Что?! Как вы сказали?! – заблажила Крикуненко. – Все слышали, как меня назвала эта профурсетка?
– Это я профурсетка? – Рыкова вскочила из-за компьютера и непривычно широкими шагами направилась к столу Анжелики. – Все слышали, как меня назвала эта жопа с ручками? Да я вам сейчас мусорную корзину на башку надену!
– Уберите психическую! – замахала ручками Крикуненко. – Алексис! Антон! На помощь!
Кузьмин внутренне просиял и, быстро усадив Алину на стул, бросился к красотке Рыковой. С максимумом естественности схватив ее за декольтированные плечи, он зашептал ей со страстными нотками в голосе:
– Зинуль, ну не надо, оставь ее, уважь старость.
И так он хорошо все это проделал, что к Рыковой тут же вернулось самообладание. Не спеша высвобождаться из рук Кузьмина, она рассмеялась. Засмеялся и Антон, сквозь слезы улыбнулась Корикова. Сдался и Ростунов.
– Алин, у меня, кажется, есть материал, – пробормотал он. – Как раз на пятую. Полполоски хватит или добить чем-нибудь?
– И ты, Брут! – издала пафосный клич Крикуненко и опять схватилась за пудреницу.
В коридоре раздались голоса, и на пороге появились Филатов и Колчина. В руках у фотокора был торт.
– А мы заявление в загс подали! – объявила Юля, метнув быстрый взгляд на Антона. – Через три недели свадьба.
– Вот, торт купили. Угощайтесь, – смущенно топтался на месте Филатов.
– Димон, знал бы ты, как я тебе завидую! – с легкой иронией вздохнул Кузьмин. – Зин, можно я тебя поцелую?
Рыкова кокетливо подставила ему щеку. Антон с чувством приложился к ней.
– А в шейку?
– Да пожалуйста! Чай от этого не забеременеешь!
– А…? – Кузьмин красноречиво скользнул взглядом вглубь ее декольте – как всегда, не по-рабочему смелого.
Рыкова опять засмеялась и расстегнула верхнюю пуговку блузки.
– Не понимаю, как можно при всех так себя вести, – буркнула Колчина и не преминула поддеть Рыкову: – Зин, а ты когда замуж соберешься?
– А что я там забыла-то? – отвечала Рыкова. – У меня с мужиками и без штампа прекрасное взаимопонимание! Да, Антош?
– Да, Зинуль, – и Кузьмин от избытка чувств вдруг поднял Рыкову на руки и закружил на месте.
* * *
С горем пополам дожили до вечера пятницы. Все четыре выпуска "Девиантных" были сданы и отпечатаны в положенное время. Другое дело – какой ценой это далось Кориковой и ее коллегам. Хорошо хоть, Анжелика Серафимовна после стычки с Рыковой несколько поутихла, на следующее утро пришла на работу "всего" с часовым опозданием, а к обеду даже сдала Алине нечто вроде зарисовки о том, как преобразился Эмск к приходу лета. Пробежав глазами эту псевдопоэтическую муру (под заголовком "Ах, лето красное!"), Алина со вздохом отправила текст Крикуненко в мусорную корзину.
Анжелика же Серафимовна разложила на столе четыре номера, выпущенные под руководством Алины, и, вооружившись карандашиком, принялась что-то выписывать в блокнот.
– О боже! Мрак! – бормотала она себе под нос. – "Отец постоянно отклонялся от исполнения родительских обязанностей"? "Сергей дохнул ей в лицо пьяным перегаром"? Какая гиль! Алексис, будьте столь любезны, накапайте мне корвалола.
Ростунова тяготило покровительство Крикуненко. Однако в отсутствие Влада и с переменой интересов у Филатова он почувствовал себя одиноко, и поначалу был даже польщен напыщенными комплиментами Анжелики в адрес его ума и профессионализма.
– Алексис, вы только вслушайтесь в эту фразу, – продолжала хихикать Крикуненко. – "На его лице моментально выросла улыбка"! И эта особа мнит себя великим редактором! Ох, помахайте на меня платком, дайте мне атмосферы!
– А зачем вы все это выписываете, Анжелика Серафимовна?
– Специально для Яночки Яковлевны. Вот уж повеселится она, когда она вернется.
– А на фиг? – устало отвечал Ростунов. Уверовав в слова Крикуненко о том, что как журналист он гораздо круче Кориковой, Леха проникся к Алине некоторой снисходительностью. – Все и так знают, что наша и.о. не дружит с русским языком.
– Тогда не лучше ли уступить незаконно захваченную власть более достойному преемнику? – злобно возразила Крикуненко. – Уж поверьте мне, я бы никогда не описала улыбку в столь чудовищных фразах. Неужели нельзя выразиться более возвышенно, поэтично? Отчего не сказать так: "Внезапно по его мрачному лику пробежала светлая тень лучезарной улыбки"? Вы только вслушайтесь в мелодику этой фразы, Алексис!
Ростунов не был в восторге от вычурного стиля Крикуненко, и не считал обилие штампов проявлением поэтичности. Но, побаиваясь взбалмошности Анжелики, он предпочитал об этом молчать, невольно поддерживая устоявшееся мнение об ее высоком профессионализме.
В комнату вошла радостная Колчина. В руках она держала каталог свадебных платьев.
– Леш, поможешь мне наряд выбрать? – подсела она к Ростунову. После объяснения с Димоном она стала проявлять к Лехе повышенное внимание, вообразив, что тот ужасно страдает, проиграв сопернику в битве за Юлину любовь. На самом-то деле Ростунов после оглашения этой новости переживал лишь пару дней. Всплески страсти к Колчиной возникали у него лишь эпизодически, преимущественно по пьяной лавочке, поэтому потеря была не так, чтобы велика.
– Да я ни хрена в этих платьях не понимаю, – буркнул Ростунов.
– Нет, ты скажи, мне будет хорошо в корсете и юбке на кринолине? А волосы завью на спиральные бигуди и украшу маленькими беленькими розочками, – тараторила Юля, кося взглядом в сторону Кузьмина, который сосредоточенно работал на компьютере.
– Да вы задолбали уже своими кринолинами, – из кухни с чашкой кофе вернулась Рыкова. – Втиснут телеса в корсеты, кудрей навьют как у пуделей и идут, переваливаются, как утконосы. Красотки, е-мое! Куклы-наварницы!
– Ну а ты бы, Зин, что надела? Лаковые ботфорты и шортики на подтяжках? – попыталась поддеть ее Колчина.
– Нет, дитя мое. Я бы надела длинное платье в пол. Все строго по фигуре, – Зина столь эротично изобразила, как именно наряд будет обтягивать ее формы, что Кузьмин тут же оторвался от компьютера. – Декольте на всю спину, юбка узкая-узкая, высокий разрез. И шляпка-таблетка с вуалью.
– Класс! Супер! – шумно восхитился Антон. – Зин, ты прелесть!
– Не вижу ничего классного, – недовольно выдала Колчина. – По-моему, очень вульгарно. Скажи, Лех?
– Да отстаньте вы от меня. Сказал же: ничего в этом не понимаю!
– Вот и мой муж так же говорит!
Колчина завела преждевременную привычку называть Филатова "муж". Кого-то это смешило, а кого-то – например, Зину – раздражало.
– Я бы на месте Димки сблюнула от такого обращения! – фыркнула Рыкова. – Скажите, пожалуйста, муж!
– Да, муж! – пискнула Колчина. – Мы уже неделю живем вместе!
– Да мало ли я с кем живу, – пожала плечами Зина. – Что ж, я каждого буду мужем называть?
– Ваш моральный облик, Зинаида, довольно хорошо известен, – встряла Крикуненко. – Но вы, право, могли бы не распространять миазмы порока на невинное существо. Вспомните примеры из классики. В 19 веке даже самая бесстыдная камелия склоняла голову перед жемчужиной добродетели!
– Слишком много букв! – рассмеялась на эту тираду Рыкова. – И кто это у нас тут жемчужина добродетели? Уж не Юлечка ли? А уж насчет миазмов порока вы меня извините. Сами-то на старость лет с пацаном связались. Да-да, я про Светлова говорю. И не надо тут лупить глаза. Как будто вы не знаете, что он вас на тридцать лет младше!
– А, кстати, куда он пропал? – воспользовавшись моментом, Кузьмин быстро перевел разговор в другое русло. – Все, выдохся?
– Антон, прошу, не будем об этом подонке, – произнесла Колчина, поднося пальчики к вискам и страдальчески прикрывая глаза.
С поскучневшим лицом Кузьмин вновь обратился к монитору.
* * *
К пятнице Серова почувствовала себя совсем хорошо. Но домой на выходные ее не отпустили. Врач сказал, что возможны отдаленные последствия, поэтому лучше не рисковать. Светлана уже приготовилась к скучному уикенду, как вдруг в субботу после тихого часа к ней нагрянула целая делегация: Кузьмин, Рыкова, Корикова, Ростунов, Филатов и Колчина. Всей компанией уютно расположились на заднем дворике больницы. Бутылки с пивом предусмотрительно держали в пакетах.
– Вчера Стражнецкого видел, – весело делился новостями Кузьмин. – Аж задница от радости сияет!
– Еще бы! Любимая супруга подарила человеку сразу двух очаровательных малюток! – воскликнула Колчина.
– Да при чем тут малютки! Хвалился, что они с Владом на этой неделе настоящий чес по местам боевой славы устроили. Все любимые сауны обошли. Костик как с цепи сорвался. А у Вопилова Алка в деревню уехала, вообще лафа!
– Так у Вопилова вроде как ангина, – сказала Светлана.
– Как же, ангина у него, – безрадостно отозвалась Корикова.
– И что, Папик спокойно смотрит на загулы Костика? – недоверчиво поинтересовался Ростунов. – И Катюшка ему до сих пор за это не вынесла мозг?
– Ой, Лех, там такая ситуация, – весело продолжил Антон. – Катюшка так с двумя детьми закружилась, что, наверно, и не замечает, что муж где-то пропадает. Но самый прикол – это Папик! Представляете, сплавил жену к дочке, с детьми помогать, а сам замутил с кем-то роман… Кстати, никто не хочет аскорбинки?
И Антон достал из кармана точно такую же оранжевую упаковку, что показывал Серовой в среду.
– Ой, а можно побольше? – первой протянула Колчина миниатюрную ладошку и многозначительно добавила: – Мне сейчас надо пить много витаминов.
Но на эту фразу никто не отреагировал. На той пятничной попойке, когда загремела в больницу Серова, хорошо принявший на грудь Филатов пожаловался Ростунову, что до сих пор не сорвал с уст своей невесты даже поцелуя. Что уж говорить о большем… Как лучший друг, Леха тут же растрезвонил об этом по секрету всему свету.
– Кому еще насыпать? Не стесняемся, не стесняемся, – вертел коробочкой Антон. – Свет?
– Нет, спасибо, – она смотрела на Кузьмина настороженно.
– Леха?
– Ну давай парочку.
– Да бери больше. Все девчонки потом будут твои! – веселился Антон. – Алина?
– Ты такой странный сегодня, Антон… Ну ладно, давай.
– Зинуль?
Та вместо ответа выхватила у него коробочку и принялась ее изучать.
– Да что ты там читаешь? – Антон потянул упаковку к себе, но Зина вцепилась в нее своими наращенными ногтями в стразах.
– Да так… изучила состав… – наконец, выдала она. – У меня кое на что аллергия. Но с этой аскорбинкой все должно быть нормально, – и она отсыпала себе пять таблеток.