До конфликта, который произошел между ними, жена Николая Николаевича продала Палычу золотое кольцо с брюликами, с бриллиантами. Как ты уже знаешь, оно из тех самых украшений, выкраденных из склепа. Она, не зная цены, продала его за пятьдесят тысяч рублей. Хочешь, я скажу тебе истинную его цену? Не менее миллиона рублей. И это примерно. Стоит же оно значительно дороже. Показал его одному своему хорошему знакомому ювелиру, который и предложил мне эту сумму. Сразу.
Начинаю что – то понимать. Ты хочешь сказать, что пятьдесят тысяч долларов нужны были Николаю Николаевичу, чтобы выкупить это золото?
Не исключаю, что это именно так. Как и тот факт, что белый нал, который должен быть передан в качестве зарплаты, также понадобился этому Николаю Николаевичу. Потому и повисла эта зарплата, за которую только расписались, а деньги, получается, как бы присвоил Палыч. Он по своей наивности проинформировал об этом рабочих. Они подняли шум. Не думал Палыч, чем это обернется для него лично, вернувшись бумерангом.
Не исключаю, что это именно так, – подумав, ответил Сашка.
Никто не знает истинной цены тех драгоценностей. Даже Барон. И думаю, что эти драгоценности находятся именно у Николая Николаевича. Не зря там видел этого весельчака. Пригрел его президент банка.
Логически все сходится. Но опять же это только версия, не более.
А мне доказательства не нужны. И эта самая версия единственная, иной не вижу. Я уже и забыл об этом деле, не касался его. Меня тоже не трогали. Успокоились. Как только вдруг, помимо моей воли, я приблизился к этому золоту, они вновь проявили свою активность.
Что думаешь делать?
Сейчас я знаю, откуда мне и чего именно ждать. Мне уже легче. Защищаться. Защищаясь, буду нападать. Теперь это уже не только враги Барона. Это мои враги. Личные.
Может, сходишь к Барону, ну, к его жене? Мало ли, вдруг чем помогут?
А вот это я сделаю в первую очередь. Судьба, видно, у меня такая, Сашка. Карта легла так, и никуда мне от этого уже не уйти, мое терпенье вспыхнуло, как солома – улыбаясь и набирая номер Барона, сказал Владимир. И добавил:" Действие – лучший переводчик мыслей"
* * *
Привет, Барон!
Здравствуй, брат! Знал, что позвонишь. Приезжай.
Спасибо. Приеду. Но есть дело.
Говори.
Мне нужно, чтобы, скажем, с сегодняшнего дня за моей машиной понаблюдали, поездили за мной. Но так, чтобы никто этого не заметил. Я не в счет. Надо выяснить, кто меня пасет. Не исключаю, что это будет "девятка", серая.
Понял. Все будет сделано, брат. Когда будешь?
Думаю, завтра. Вечером.
До встречи, брат, и не волнуйся. Команду сейчас дам.
Уже к вечеру возвращаясь домой, Владимир заметил, что его сопровождают. Черный джип, с затемненными стеклами, иногда, как бы случайно обходя, следовал на расстоянии за машиной Владимира. Также, когда он делал остановки, джип на некотором расстоянии от него останавливался. То впереди, то позади, то где – нибудь сбоку. Затем, теряясь на некоторое время, снова следовал за ним.
Оставив машину во дворе, Владимир увидел, как джип, проехав перед ним, остановился в десяти метрах от машины и также замер. Стекла были настолько затемнены, что не видно было, сколько там человек.
"Спасибо, Барон. Слово держишь", – мысленно поблагодарил Владимир.
Картавин. "Жнет, где не сеял"
Можно сопротивляться всему, кроме искушения.
– …Разрешите войти, Александр Викторович? Вызывали?
В этом учреждении не принято обращаться по званию, так уж заведено было со дня создания Управления по налоговым преступлениям. Несмотря на то, что все сотрудники Управления имели чины, офицерские звания в соответствии не только со штатным расписанием, но и иными заслугами, в данную контору, так называют свое место работы сотрудники этого учреждения, принимали в основном работников, имеющих специальный опыт в финансово – экономической сфере. Другими словами, чисто мирных профессий – бухгалтеров, экономистов.
На службу они приходили в гражданке, друг другу не козыряли, "здравия желаю!" – не говорили, а здоровались при встрече, как обычно это делают все сугубо гражданские люди, обращались друг к другу по имени – отчеству либо просто по имени. Все зависело от взаимоотношений сотрудников, служивших в этом Управлении.
Высокий, смуглый мужчина, имеющий выправку кадрового офицера, к которому вот так, по имени – отчеству, обратился Картавин, не так давно был переведен из области и, говорят, имеет особые заслуги. Наград его никто пока не видел, но занимал он, несмотря на свой далеко не пожилой возраст, этот пост, видимо, за какие-то особые заслуги.
Входи, Картавин. Не пора ли тебе подумать о повышении? Да и место свое уступить более молодому, а самому возглавить отдел. Не думал об этом? А жаль, думать, Картавин, хоть иногда, а надо.
Вот так, без всяких предисловий, начальник Управления встретил Картавина, лишь только тот перешагнул порог его кабинета.
От неожиданности Картавин онемел. Не знал, шутит ли начальник, возглавляющий целое Управление службы? Не так давно он получил от своего непосредственного начальника отдела Савина еще одно взыскание, и не знать об этом начальник Управления просто не мог. А если будет еще одно, то это будет последним днем его службы в данном учреждении. А так не хотелось этого. Неработающая жена. Ребенок. Больная, вечно недовольная теща, у которой он живет со своей немногочисленной семьей в ее маленькой, однокомнатной квартирке, постоянная нехватка денег, старенькая "шестерка", доставшаяся ему по наследству от отца… А что, если…
Картавину не дали додумать, что следует за если.
Что молчишь? Ты думаешь, что начальство только умеет выговоры и нагоняи давать? Нет. Начальство еще умеет ценить старательность, исполнительность своих сотрудников. И если они заслуживают повышение, начальство это не только видит, но приветствует и поощряет.
Почему – то ни разу не вспомнив об имеющихся у Картавина взысканиях, он стал говорить ему о его возможном перспективном росте. Картавин уже не слышал, что говорил большой начальник. Он всецело видел себя руководителем отдела.
"Да, а куда же перейдет начальник отдела? Хотя какая в этом разница", – Картавин представил, как он входит в теперь уже свой кабинет, как сидит за столом, как вызывает к себе подчиненных сотрудников.
Ему, конечно (а как иначе!), сразу дадут квартиру. Отдельную. Двухкомнатную. Это положено по чину. Вот уж он тогда отыграется на теще. Отомстит ей за все перенесенные им унижения. Он не успел додумать, как отомстит не только своей теще, но и кое – кому из отдела, которым теперь он будет руководить, как его разбудил тяжелый, железный голос начальника Управления.
Ну, что, как считаешь, потянешь начальником отдела? Я лично верю в тебя. И знаю, ты правильно оценишь наше доверие. Выполнишь одно оперативное поручение, ведь ты в прошлом сыщик? Служил в милиции и, если не ошибаюсь, был на оперативной работе? От этого зависит твое повышение. Думаю, через месяц – другой, я смогу подписать твое назначение. А сейчас поступаешь в распоряжение вот этого чекиста. Он тебе разъяснит суть дела.
Начальник переходил от "вы" на "ты" и обратно. Эта манера общения была для него вполне естественной. Все знали, что, когда начальник обращается на "ты", это гораздо лучше, чем, когда он переходит на официальное "вы". Об этом знали все работники Управления, и по тому, как обращался начальник к своим подчиненным, сразу было видно: либо он чем – то очень недоволен, если на "вы", либо он чем – то очень доволен, когда вот так просто, на "ты". Сейчас Картавину было не понятно, в каком настроении начальник Управления. Потому что он переходил то на "ты", то на "вы". Как, впрочем, было непонятно, что стояло за словами начальника – правильно оценишь наше доверие? Чье именно, наше? Его лично или еще кого – то?
Все. Вы свободны, – закончил вдруг на "вы" начальник Управления. – Идите, работайте. Вас вызовут.
Только тут Картавин заметил, что справа от него, на диване у столика, сидит молодой, лет тридцати, мужчина, перед которым стоит пустая чашка, видимо, с уже выпитым им кофе. Аромат этого кофе и сейчас щекотал нос. Как, впрочем, и запах неизвестных до сих пор Картавину духов, оставленный той, которая так изысканно умеет его варить. И не только. Той, которая тоже иногда имеет право на этот диван, когда начальник занят, и никого не принимает.
Она, видимо, только что исчезла из этого кабинета, оставив опьяняющий запах кофе и аромат изысканных духов, и сидит сейчас в приемной, как верный страж покоя своего хозяина.
Одного взгляда было достаточно, чтобы определить: этот мужчина – работник службы, название которой когда – то произносили шепотом и с трепетом, хотя и называлась эта служба тогда по – иному. Все изменилось с этой перестройкой: и названия служб, и система. Или автор ошибается, и система осталась прежней? В подтверждение сей догадки говорит хотя бы тот факт, что работники этой службы любили называть себя чекистами, как бы, между прочим, подчеркивая этим, что они собой представляют. В кабинетах их конторы можно было увидеть портрет не только Феликса Дзержинского, но и портрет… Лаврентия Берия.
Как только за Картавиным закрылась дверь, подполковник повернулся к сидящему в кресле молодому человеку. Без предисловия, видимо, разговор уже имел свое начало, но был прерван вызовом Картавина, он продолжил: "… Ну, что, чекист, есть предложение выпить кое – что покрепче, чем кофе".
Он достал из стеклянного, стоящего рядом с диваном шкафа бутылку хорошего армянского коньяка и жестом пригласил его пересесть поближе к столику.
– Знаю, Вы любите этот коньяк, Алексей.
С этими словами он, с характерным, хорошо слышимым хлопком, присущим только настоящему напитку, штопором вытащил пробку из бутылки и разлил янтарную жидкость в широкие, оказавшиеся, как по волшебству под рукой, бокалы.
Здесь уже стояла тарелка с тонко нарезанными ломтиками лимона, бутерброды, прекрасно сочетающиеся своей изысканностью, настоящая, тонко нарезанные семга, форель, охотничья сырокопченная колбаска и иная, не менее роскошная, закуска.
Алексей, с присущими ему манерами и умением (доставшимся от родителей) вести не только деловые, но и иные светские переговоры, с улыбкой на лице поднял бокал чуть выше уровня локтя и, многозначительно посмотрев в лицо хозяина кабинета, произнес:
За Вас, уважаемый Александр Викторович. Скажите, я могу попросить еще кофе, который так чудесно готовит Ваша очаровательная девушка? Интересно, где она этому научилась?
А вот этого даже я не знаю, держит в большом секрете. Да я, впрочем, и не настаивал. Или у Вас интерес к ней не только в этом? Эх, молодо, зелено…
А вот и наш кофе.
Алексей был поражен. Он ясно видел, что хозяин кабинета не звонил, не выходил из кабинета после того, как он попросил его еще об одной чашке кофе. И снова, как по волшебству, ему принесли то, что он пожелал тремя минутами раньше. Вот это школа!
В кабинет плавно вошла та, которая только что охраняла покой своего патрона. Она несла маленький поднос, на котором стояли две маленькие чашечки, источающие аромат роскошного, неотразимой силы пленяющего напитка, который умеет делать только она.
"Нет, она умеет делать не только изысканный кофе, причем так же замечательно, красиво и сексуально", – пошленько мелькнула мысль в голове Алексея, как только тот ее увидел. – Интересно, сколько ей, двадцать или больше? Надо обязательно выяснить, откуда эта крошка. Ну, конечно, ничего интересного не выяснится. Все, как всегда. Окончила школу, в данное время учится, ну, скажем, на юрфаке какого – либо института.
На таких сотрудников ничего не найдешь: ни домашнего телефона, ни, тем более, места проживания. Это факт. Но только не для моей конторы", – с гордостью подумал Алексей.
Он не успел больше ни о чем подумать, как вошедшая девушка, с лукавой, женственной улыбкой на очаровательном личике, без всяких слов, чуть нагнувшись, предложила гостю взять одну из чашечек, затем, повернувшись к своему патрону, с той же улыбкой, молча поставила перед ним чашечку с кофе и так же молча вышла из кабинета.
Тысячи молний ударили в голову Алексея, огнем обожгли его воображение, приятная истома прошла по всему телу…
Он до сих пор видел ее маленькие, словно спелые дыньки, круглые груди, когда она, наклонившись, предложила ему кофе. Успел разглядеть ее грудь в чуть откровенном разрезе кофточки, все остальное подсознание сделало само, создав напряжение во всем теле. Понимал, что единственный способ отделаться от искушения – уступить ему.
"Нет, я непременно разыщу ее, выясню, где она живет, побываю в гостях у этой крошки, наверняка она живет одна."
– И не думай. Бесполезно.
Словно прочитав мысли своего гостя, хозяин кабинета с многозначительной улыбкой посоветовал Алексею забыть об этом. И по – отечески, похлопав по плечу, произнес, что нравы портятся быстрее, чем исправляются.
Мечты Картавина. "Ничтоже сумнящеся"
Мечта: мысль, которой нечем кормиться.
Только в коридоре Картавин смог в полную грудь вздохнуть, опомниться от внезапно свалившегося на него счастья. Нет, это невозможно, этому поверить нельзя. Еще вчера, сегодня он шел на работу, как на этот Иерусалимский холм Голгофу. Как, впрочем, и с работы шел домой есть вчерашний суп, приготовленный вечно скрипящей тещей, тоже не как на праздник. А сейчас. Что случилось? Не шутка ли это? Нет, на шутку не похоже, так никто не шутит.
Картавин в этом Управлении не служит, а отбывает танталовы муки. Так он считает сам. Еще ндавно он был оперуполномоченным, старшим лейтенантом милиции. Была перспектива, он мог все, он имел все. Имел власть, пусть не большую, но власть. Имел участок. Свой участок. Где был его опорный пункт. А мог иметь и больше. Но случилось так, что ему пришлось уволиться. Начальству не хотелось поднимать шум, как говорят, выносить сор из избы, или. как более жестко выразился один из них, полоскать преисподнее белье у всех на виду. Предложили написать заявление. Что ему оставалось? Распрощаться с погонами? Все, что угодно, только не это. А все из – за какой – то нелепой случайности, странных обычаев цыган не только поминать, причем по ночам, своих усопших родственников, но и приходить к ним на их могилы.
Вот тогда, во время различных, многочисленных реорганизаций силовых структур, его бывшее начальство каким – то образом сумело перевести Картавина в Управление. Но это было выше его сил. Он не служил, а отбывал наказание, словно сидел на штыках.
Ничего не понимал в том, чем приходится ему заниматься. Этой рутиной, кучами всяких бумаг, отчетностей, ведомостей, приходными и расходными бланками, и всякой прочей, как он считал, бухгалтерской ерундой. Но он знал, что это когда-нибудь кончится. Верил, придет его время, надо только потерпеть. И вот она, эта перспектива, наконец – то, появилась.
Картавину не терпелось тут же, бегом, слететь вниз по лестнице, сесть в свою "шестерку" и привезти новость жене, а главное – своей теще. Знал, что по телефону это не скажешь, этого до времени никто из его сотрудников не должен знать. Пока. О, как он это сделает! Как он посмотрит на нее, свою тещу! Нет, он, пожалуй, не возьмет ее в свою новую квартиру. Пусть живет в своей однокомнатной. И ест свой вчерашний суп. А ему будет готовить жена.
Картавин сиял от счастья. И не заметил, как оказался на улице. Уже стоя у своей "шестерки", вспомнил, что еще только первая половина рабочего дня, и до конца работы еще более пяти часов.
"Ну, ладно. Оставим на вечер, – решил Картавин. – Уж я ей покажу, какой у нее зять. Я ей все вспомню". Рисуя радужные картины предстоящего вечера и представляя впечатление, которое он произведет на своих женщин, Картавин повернулся и стал подниматься по широкой лестнице вестибюля на свой второй этаж. Нет, уже не его этаж. Его кабинет скоро будет этажом выше. На третьем.
Достав из кармана потертого пиджака смятую пачку "Петра", обнаружил, что она пустая. А так хотелось закурить. И поразмыслить. Не мешкая, он тут же быстро спустился.
Рядом автобусная остановка и, как положено, киоск. Не размышляя долго, Картавин отправился к нему. Не зная еще почему, он вдруг изменил своей привычке и попросил у продавца "Парламент". Привыкшая к своим постоянным клиентам и знавшая почти всех их не только в лицо, но также кто и какие сигареты курит, киоскерша с улыбкой убрала уже приготовленную пачку "Петра" и подала другую, "Парламент". Взяв пачку сигарет, тут же закурил и задумался, благо думать ему в этот момент никто не мешал.
Что же случилось? Почему не кому-либо иному, более толковому, опытному оперу из его же отдела, а ему, Картавину, начальник Управления предложил какое-то сложное (а иначе и быть не может, если этим делом занимаются сами чекисты) дело? И какое положение он будет там занимать, что за оперативное задание он должен выполнить? А выполнить его он обязательно должен. А как же иначе. Иначе… иначе быть не может.
Картавин вошел в вестибюль своего Управления и, минуя второй, поднялся на третий этаж. Невольно остановился перед широкой, темного дуба дверью начальника отдела, уже по-иному посмотрел на тисненную золотом табличку с ненавистной ему фамилией "Савин В. В.". На миг представил, как будет смотреться иная табличка, уже с его фамилией – Картавин. Скоро, очень скоро он будет принимать, нет, не принимать, а вызывать на ковер своих подчиненных, заслушивать их, хвалить, ругать за неисполнительность. Как долго тянется рабочий день, скорее бы он закончился! Не успев помечтать, насладиться своим, теперь уж не таким далеким, светлым будущим, услышал:
Картавин! Тебя по всему отделу ищут. Что ты делаешь здесь, я уже целый час ищу тебя по кабинетам, тебе срочно…
"Как, неужели прошел час, – мелькнула мысль в голове Картавина, – не может быть!"
Срочно созвонись по этому телефону, это приказ начальника Управления.
Эти слова вывели Картавина из состояния радостного опьянения, мечтаний и грез. Перед ним стоял его непосредственный начальник Савин. Тот самый Савин, которого Картавин только что сместил с должности вместе с золотой табличкой на дверях его кабинета. Картавин на миг, в силу своей природной трусости, растерялся, онемел. Взял протянутый ему лист бумаги с номером телефона, по которому он должен кому-то срочно позвонить. Нет, он уже знал, кому именно должен позвонить, чувствовал это каждой клеточкой, каждым нервом своим. Почти бегом выскочил на лестницу, ведущую на его пока еще второй этаж, и только перед дверью своего отдела остановился, немного пришел в себя.
Что случилось опять? – спросил Виктор, один из сотрудников, рабочий стол которого стоял напротив стола Картавина. – Ты где был, шеф несколько раз спрашивал. Ты не болен, какой-то бледный сегодня? Опять с тещей поругался? Да плюнь ты на нее, поставь на место.
Не поможет, покорми грибами, – со смехом вклинился в разговор совсем молодой, недавно прибывший на работу Санек. Это он насчет того вчерашнего анекдота, рассказанного им, как обычно, про тещ. Хоть молод, не женат, а тещ уже не любит.