- Вы Нина Сергеевна? - допытывался директор.
- Нина Сергевна прийти не может, - пустилась я в пространные объяснения. - Она очень занята научной работой, а у меня как раз нашлось свободное время между второй и третьей парами…
- Я же просил вызвать мать Кашкиных, - разозлился усач. - Лиза Кашкина, зачем ты продиктовала секретарю телефон этой девицы?
- Марго - наша няня, - снисходительно пояснила Лизавета, не отрывая глаз от угла директорского стола, на котором она ладошкой разглаживала ремень своей оранжевой торбы.
- Встань нормально, когда с тобой разговаривают, - вспылил директор.
Лизка перестала утюжить рукой дерматин ремня, закинула сумку на плечо и, вытянувшись по стойке "смирно", чуть слышно пробормотала:
- Какая вам, Михал Андреич, разница, кому на меня ябедничать?
- Кашкина, ты свободна, - махнул рукой на дверь Михал Андреич.
И, хищно улыбаясь, повернулся ко мне.
Сказать по правде, я до смерти боюсь директоров и завучей. И даже перед учителями я чувствую себя не в своей тарелке, хотя закончила школу целую вечность назад. Я никогда не могла нормально ответить у доски, даже если знала материал так, что он отскакивал от зубов, как горох от крышки рояля. Но стоило мне взять в руки карандаш, как я внятно и связно излагала на бумаге даже то, о чем пять минут назад не имела ни малейшего понятия. В общем, надо признать, что я всю жизнь теряюсь под скептическими взглядами учителей, как безбилетник перед кондуктором. Поэтому я заранее сжалась в комок, готовясь к глухой обороне. И я оказалась права. Щадить меня здесь никто не собирался. Как только за Лизкой закрылась дверь, директор всем телом подался вперед и устремил на меня испепеляющий взгляд.
- Безобразие, - выдохнул он после минутного молчания, - старшеклассницы дерутся, как пьяные матросы, а матерям и дела нет! Они, видишь ли, заняты научной работой! Это какой же такой научной работой они заняты, позвольте вас спросить?
И мне ничего не оставалось делать, как трусливо выдохнуть:
- Нина Сергеевна психолог. Консультирует по семейным вопросам.
Таких удивленных глаз, какими уставился на меня Михаил Андреевич, мне не приходилось видеть ни до, ни после нашей беседы.
- Да что вы говорите? - сипло произнес потрясенный собеседник, как только смог говорить. - Семейный психолог? Скажите, пожалуйста… Сколько лет работаю в школе, такой педагогической запущенности, как у Кашкиных, мне встречать не приходилось!
- Сапожник без сапог, - осмелев от его растерянности, задорно пискнула я.
Директор впился мне в переносицу свинцовым немигающим взглядом, и, чтобы разрядить обстановку, я робко улыбнулась. Похоже, этого делать не стоило, ибо усач вдруг побагровел, хватил кулаком по столу так, что закачался портрет президента над его головой, и фальцетом закричал:
- Страна разваливается, а им все шуточки! Я вжала голову в плечи и внутренне приготовилась к тому, что меня сейчас могут ударить.
- А все потому, что родители скидывают своих чад на нянь, а этим няням самим еще в куклы играть и играть!
И тут, должно быть, от потрясения, во мне вдруг заговорила глубоко запрятанная гордость. С какой это стати он на меня орет? Я ему не подчиненная и даже не родительница, так что пусть в следующий раз выбирает выражения!
- Неправда, - с достоинством возразила я, распрямляя спину и отважно глядя в его взбешенные глаза. - Я умею общаться с детьми. Мне с годовалым племянником доверяли сидеть.
- Вот! У вас даже педагогического образования нет! - удовлетворенно кивнул директор, успокаиваясь так же внезапно, как и разошелся.
И вдруг он посмотрел на меня тепло и сочувственно, как на хворую дворняжку, и с ноткой жалости в голосе протянул:
- Куда вы лезете, девочка? Кашкины учатся у нас не первый год, и, насколько я успел узнать этих детей, их место - в исправительном учреждении!
- Так уж в исправительном учреждении, - усомнилась я, расценивая подобное замечание как наглый оговор.
- Думаете, я шучу? - желчно шевельнул усами собеседник, уловив в моем голосе начало бунта. - Тогда слушайте! Факты говорят сами за себя. В самом начале сентября Роман Кашкин ухитрился порезать ногу об пол в физкультурном зале и после этого написал жалобу в ГорОНО о неприемлемых условиях обучения детей. Теперь в школу каждый день приходят проверяющие инстанции.
Я погасила воинственный блеск в глазах и тяжело вздохнула, припомнив "Конвенцию ООН о правах ребенка", с которой Ромка не расставался ни днем ни ночью. А директор между тем продолжал инквизиторским тоном перечислять "заслуги" моих подопечных:
- Идем дальше. Лиза Кашкина. Трудный подросток с манипуляторскими наклонностями.
- Что вы имеете в виду? - предприняла я новую попытку взбунтоваться.
Усач огляделся по сторонам, словно нас могли подслушать и, понизив голос, глухо заговорил:
- Когда Кашкина решила заниматься велоспортом, школа пошла ей навстречу. Объявили набор в секцию, пригласили тренера. Школа закупила спортивные велосипеды, но на этом все и закончилось. В секцию велоспорта девочка сходила всего один раз. Остальные дети, глядя на нее, тоже забросили занятия. Они ушли следом за Лизой, которой приспичило посвятить себя музыке. Кашкина стала требовать создать на базе школы класс бас-гитары. Мы создали. Но не электрогитары, как вы сами понимаете, а гитары классической.
- А почему же не электро? - удивилась я. - Я бы тоже на бас-гитаре играла с гораздо большим удовольствием, чем на классической.
Директор посмотрел на меня, как на убогую, и терпеливо проговорил:
- Не бывает бас-гитаристов, не знающих азов классической гитары.
- Простите, я не знала, - смутилась я, заслужив своим искренним раскаянием снисхождение к моей глупости.
- Любви Лизы к музыке хватило на неделю, - с воодушевлением продолжал излагать претензии Михаил Андреевич. - А теперь вот она требует организовать факультативные занятия по стриптизу. Не поверите, но прямо при очередной комиссии из ГорОНО Кашкина заявила, что умение красиво раздеваться женщинам в жизни гораздо нужнее, чем математика, физика и химия, вместе взятые.
Пока я переваривала услышанное, рассуждая про себя, что в принципе девчонка не так уж и не права, собеседник решил окончательно добить меня, уложив на лопатки правдой-маткой о проделках Светика.
- Да и младшенькая Кашкина не далеко от старших ушла, - тяжело отдуваясь, проговорил он.
- А Светик-то чем успела отличиться? - удивилась я, вспоминая нежное личико белокурой первоклашки и вой иерихонской трубы, который умел издавать ее алый ротик.
- Не волнуйтесь, успела, - сердито выдохнул толстяк, распуская узел галстука и расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, словно от нашего нелегкого разговора его того и гляди хватит удар. - На прошлой неделе Света Кашкина залезла на шкаф и спрыгнула оттуда на спину учительнице. И орала при этом так, что Людмилу Ивановну увезли с сердечным приступом на "Скорой".
- Так вот когда Светланка оторвала рюшку на шортах! - догадалась я. - Должно быть, когда девочка спрыгивала со спины учительницы, злые дети убрали стул, на который она метила попасть, Светик зацепилась шортами за угол парты, и рюшка превратилась в поросячий хвост.
Мой собеседник как-то странно посмотрел на меня, пробурчал под нос "сумасшедший дом" и монотонно продолжал:
- Конечно, Светочка хорошенькая, с этим не поспоришь. Именно поэтому первого сентября ей поручили колокольчиком звенеть. Выпускник Ежов понес младшую Кашкину на плечах к школе, так эта бестия вскарабкалась парню ногами на плечи, ухватилась за карниз, взобралась на козырек над крыльцом и, стоя во весь рост, звенела колокольцем, пока ее не сняли с верхотуры. Ежов до сих пор в школу не ходит, решил экстерном заканчивать одиннадцатый класс. Нервы, говорит, после этого случая расшатались. На первоклассников, говорит, смотреть не могу. Так и тянется нога им пендаля отвесить.
Я понимала Ежова. Светик и на меня ежедневно взбиралась, как отважный юнга на мачту корабля, но это же не повод, чтобы наказывать прелестное создание?
Я уже давно не слушала прочувствованную речь директора школы про художества Светика, а смотрела на дверь, в приоткрытой щелке которой маячила красивая мужская голова. На мой взгляд, голова была даже слишком красивая. Обладатель ее вобрал в себя все те черты, которые я с недавнего времени не выношу в мужчинах. Он был высок и светловолос, как тот голландец из Гааги, и лучезарно улыбчив, как мой бывший муж. Зеленые глаза незнакомца так и искрились благожелательностью, а длинные, музыкальные пальцы выбивали по двери тревожную дробь, привлекая внимание находящихся в кабинете. Я посмотрела на дверь, на пальцы, на идеальную прическу нового посетителя и опять покорно уставилась на директора школы. Но тот успел перехватить мой настороженный взгляд и обернулся к двери.
- Михаил Андреевич, простите великодушно, - низким голосом пророкотал красавец. - Дела задержали. Разрешите войти?
- Входи, Антон, - обрадовался хозяин кабинета. И, поджав губы, добавил, обращаясь ко мне: - Вот, пригласил представителя пострадавшей стороны. Знакомьтесь, брат избитой Ольги, Антон Смирнов.
- Очень приятно, - скривилась я.
Заметив выражение недовольства на моем лице, Михаил Андреевич не стал тянуть кота за хвост, а перешел сразу к делу.
- Я давно уже понял, что тандем Смирнова - Кашкина - это атомная бомба! - обличительно заговорил он, перекладывая бумаги на столе. - И заводила в этой шайке - ваша Лизавета! - Дрожащий палец директора уперся мне в грудь. - А Оленька Смирнова - жертва изощренных выдумок Лизы Кашкиной.
- Не знаю я никакой Смирновой, - пробурчала я, отстраняясь от директорского перста и с неприязнью поглядывая на нового визитера.
- Возможно, вам что-то скажет имя Шакира, которым с недавнего времени называет себя моя младшая сестра? - приветливо улыбнулся красивый блондин.
Он был сама любезность и смотрел на меня с неприкрытой симпатией. Как белобрысый голландец. Или мой бывший муж до того, как увлекся той проходимкой по связям с общественностью. Но на ласковые взгляды я больше не покупаюсь, и поэтому я демонстративно отвернулась в сторону, чтобы лишний раз не встречаться с Антоном глазами.
- Неужели вы Лизина мама? - льстиво удивился Смирнов, с грохотом захлопывая за собой дверь, пересекая кабинет и притормаживая у окна, где выстроилась шеренга стульев.
- Эта девица - их няня, - с отвращением проговорил директор, наблюдая, как родственник Шакиры усаживается на стул и пристраивает у себя на коленях толстый портфель бордовой кожи.
Даже портфель у Смирнова был такой же, как у ненавистного Цуцика, с золотыми уголочками и пухлой ручкой. Я сама подарила дорогой аксессуар обожаемому мужу на прошлый день рождения, и поэтому портфель был мне особенно неприятен, ибо напоминал мне о собственной глупости.
- Михаил Андреевич, не будьте строги к начинающему педагогу, - пророкотал обладатель бордового портфеля. - Девушка молодая, неопытная, ей помощь нужна.
- Да разве я строг, Антош? - вскинул кустистые брови усатый толстяк. - Конечно, мы поможем Маргарите, не знаю отчества… Школа - со своей стороны, ты, Антон Ильич, со своей…
- Спасибо, я сама справлюсь, - поморщилась я.
- Напрасно вы так негативно настроены, - расстроился Антон Ильич. - Я, собственно, хочу вас предостеречь от возможных ошибок. Я сам некоторым образом педагог, Михаил Андреевич не даст соврать.
Михаил Андреевич тут же ухватился за эту рекламную фразу и принялся расхваливать белобрысого Антона на все лады.
- Да ты, Антоша, не скромничай, - с отеческой теплотой в голосе говорил директор школы. - Ты ж у нас светило. Ты ж доктор наук. Ты ж действительный член Кембриджского исторического общества. Директор гуманитарной гимназии имени Карамзина.
- Ну, будет вам, Михаил Андреевич, - засмущался блондин, с громким щелчком расстегивая и снова застегивая ненавистный мне портфель.
- А что тут такого? - встрепенулся толстяк. - Да, я горжусь, что наша школа вырастила замечательного специалиста. Между прочим, - повернулся он ко мне, - к Антону Смирнову приезжают консультироваться из Йеля и Гарварда.
- Так вот, Маргарита, - продолжал зарумянившийся от удовольствия Смирнов. - Ямогу вас называть по имени? - многозначительно уточнил он.
- Можете, - сквозь зубы процедила я.
- Так вот, - повторил Смирнов. - Нужно позаботиться, чтобы наши девочки не попали в беду. Не хочется отрывать от дел Михаила Андреевича, поэтому будет разумнее, если мы с вами с глазу на глаз обсудим кое-какие общие вопросы. Может быть, прямо сейчас и пойдем, попьем кофе в итальянском ресторанчике за углом?
Уставившись в одну точку на стене, я ковыряла сиденье стула, всем своим видом выражая нежелание куда-либо идти. Даже усатый директор это заметил и протестующе замахал руками:
- Кофе попить всегда успеете. Я что-то еще хотел сказать… Ах, да! Маргарита, забыл ваше отчество…
- Ивановна, - выдохнула я.
- Маргарита Ивановна, у меня к вам огромная просьба. Оденьте детей по-человечески, а то смотреть на них стыдно.
Я готова была пообещать все, что угодно, даже прямо сейчас пойти и купить детям школьную форму, только бы избавиться от общества молодого, но даровитого историка, который так и сверлил меня своими малахитовыми глазами. Побожившись, что к завтрашнему утру все будет сделано в лучшем виде, я вскочила со стула и бегом вылетела из душного помещения директорского кабинета. И, скатываясь вниз по ступенькам лестницы, в который раз дала себе слово послать всю семейку Кашкиных куда подальше и больше никогда не переступать порога элитного жилого комплекса "Яуза".
- Мало мне трех орущих деток, - бушевала я, добравшись до общежития и выплескивая на Коровину скопившийся негатив. - Еще Антон этот Ильич навязался на мою голову… У него такой холодный взгляд, что прямо кровь в жилах стынет. Я даже сомневаюсь, человек ли он? Или целлулоидный муж куклы Барби?
- Звони, Ритка, Цуцику, пусть отдает тебе часть дома, - накачивала меня Танька. - Будешь жить на первом этаже своей половины, а второй этаж сдавать холостым миллионерам.
- Ты думаешь? - усомнилась я в реальности столь дивных перспектив.
- А почему бы нет? Ты попробуй, вдруг Виталька согласится на твои условия. Скажи: я, мол, от всего отказываюсь в твою пользу, а ты мне дом отдавай. Тогда попрощаешься с детишками, забудешь всю эту историю, как страшный сон, и будешь жить себе припеваючи.
Я припомнила, как мечтала нянчить славную первоклашку, ходить с ней на мультики и в кафе. Как вместо кроткой воспитанницы мне подсунули трех разновозрастных охламонов во главе с мамашей-психологом. Умирая от жалости к себе, я обвела тоскливым взглядом унылые стены Танькиной комнаты, серое постельное белье, казенные общежитские шторы и полезла в сумку за мобильником. Нажала клавишу, под которой у меня некогда было забито нежное слово "Виталечка", а теперь стояло пессимистичное словосочетание "бывший муж", и стала ждать ответа. И он не замедлил последовать.
- Ну? - неласково буркнула трубка.
- Виталь, зачем вам дом в Загорянке, у вас же есть трешка на Тверской и особняк в Барвихе, - наступив на горло собственной гордости, просительно заныла я.
- Во-первых, не у нас, а у моей мамы, - осадил меня бывший супруг. - И потом, Ритуля, ты словно с луны свалилась. Три ореха по-любому лучше, чем один. С чего это я вдруг должен подарить тебе свой дом?
- Но ты же говорил, что это наше общее гнездышко, - опешила я от подобного вероломства.
- А ты поверила? - хмыкнул в трубку Цуцик.
- Какого черта! Мы продали мою квартиру, чтобы погасить последний кредит! - заорала я, наплевав на политес. - Давай по-честному. Я отказываюсь от всего остального имущества и буду по частям выкупать у тебя твою долю в Загорянке. Мне же надо где-то жить…
- Не смеши меня, деточка, какое у тебя имущество? Там даже твоей вилки нет, все оформлено как приобретенное до брака… - презрительно усмехнулся наглец. - Ты добровольно отдала мне деньги за проданную квартиру?
Я вынуждена была признать истинность данного утверждения.
- Так вот, - продолжал глумиться над моей доверчивостью некогда любимый мною мужчина, - ни один суд не докажет, что на тебя оказывалось давление. Квартиру продавала ты сама, деньги для погашения ссуды передавала тоже сама, на себя и обижайся.
- Вещи мои хотя бы отдай, - с трудом сдерживаясь, чтобы не разреветься прямо в трубку, пробормотала я. - Вечерами прохладно, а у меня даже плаща нет.
- Да ради бога! Заезжай в любое время! Мы как раз сегодня на недельку улетаем на Мальдивы, так что забирай свои вещички в течение семи дней, когда сочтешь удобным. А потом, уж не обессудь, мы с Ленусиком сменим замки и вынесем на помойку все лишнее.
Я швырнула аппарат об стену и, уткнувшись лицом в подушку, с наслаждением заревела белугой.
- Ну вот, теперь хоть какая-то ясность обозначилась, - удовлетворенно сказала Коровина, накладывая яичную маску на румяное лицо.
- Ладно, Тань, поеду одевать детей в школьную форму, - всхлипнула я, распрощавшись с мечтой покончить с кошмаром под названием "работа няней в семействе Кашкиных".
Поднялась с кровати, сдвинула Таньку в сторону и, упершись лбом в зеркало, чтобы не свалиться от горя, старательно вытерла с зареванного конопатого лица черные подтеки туши.
Ставшая за неделю привычной дорога до Лефортова промелькнула незаметно, ибо по сторонам я не смотрела, а думала только о вероломстве Виталика. Я подъехала к дому Кашкиных и, поленившись заезжать в подземный гараж, припарковалась у того самого клуба "Аскольдова могила". Теперь, после рассказа бабы Зины, я смотрела на развлекательное заведение готов с особым любопытством. Это было узкое одноэтажное строение из красного кирпича с устремленной в небо остроконечной крышей и арочными прорезями окон. Несколько мраморных ступеней вели вниз, в полуподвальное помещение, входить в которое полагалось через обитую кованым железом дубовую дверь. Местечко и впрямь выглядело стильно и казалось насквозь пропитанным неподдельной мистической готикой в духе Анны Радклиф.
Вдоволь налюбовавшись загадочной постройкой, я двинулась к подъезду, где меня с нетерпением ждали отвязные детишки. По дороге я достала из сумки чупа-чупс, предвкушая радость сластены - Светика, в ранце которой регулярно обнаруживала то раздавленный банан, то недоеденную вафлю. Набрала нужную комбинацию цифр на домофоне и вошла в парадное. "Верьти в понь!" - красными буквами взывал желтый стикер, налепленный на стену у лифта. Я прочитала воззвание, поднялась на четвертый этаж, открыла дверь выданным мне Ромкой ключом и отпрянула от неожиданности. Перегородив собою прихожую, в гардеробе рылась мать семейства. Сегодня на Нине Сергеевне было шелковое кимоно и атласные шаровары.
- Вот черт, куда же он запропастился? - перекрикивая воющую электромясорубку, которая перемалывала что-то очень твердое, спросила она у лыж.
Спортинвентарь был свален в углу прихожей, откуда, по-видимому, никогда не убирался. И в самом деле, если лыжи такие удобные собеседники, зачем же их ставить в чулан?
- Добрый день, вы что-то потеряли? - участливо осведомилась я, скидывая босоножки и переобуваясь в тапочки.
- Куда-то подевался том Гальперина, но разве его в этом бардаке найдешь? - проорала Нинок.