Филипп успел скользнуть за высокий куст и затаился там.
Вован совсем уже приблизился и стал заглядывать за машину, наклонясь над капотом. Но ничего не увидел.
Он негромко выматерился. Шагнул, держа прут наперевес, за машину с другой стороны и даже присвистнул:
– Ну, твою мать, уполз, что ли? Во, блин!…
Но договорить он не успел. Потому что Филя оказался сзади него и мощнейшим ударом вырубил напрочь. Даже без всхлипа.
Потом он шумно выдохнул скопившийся в легких воздух, нагнулся и взял лежащего за брюки на заду и за воротник куртки. Не без усилия приподнял, устроил на собственном колене, подхватил, чтоб удобнее было тащить, и понес к "девятке". Там он положил его на сиденье рядом с собой – будто заснул человек, сам прыгнул за руль и поехал на Большую Филевскую, туда, где с минуты на минуту должен был оказаться Голованов.
Сева уже ждал, припарковавшись у перекрестка.
Филя остановил машину, махнул Голованову рукой. Тот вышел и приблизился.
– Давай иначе, – сказал Филя, – помоги мне перегрузить в твою машину вот этого борова…
– А это еще кто?
– Да так… – Филя махнул рукой, выводя из "девятки". – Ну один из обидчиков Самохи. Достал я его. Он в отключке, ты не бери в голову, командир, – сказал по старой привычке. – Давай мы его перенесем к тебе, и я поеду в сторонку куда-нибудь, поговорю с ним. Душу открою. А Колю ты сразу в какую-нибудь ближайшую. Я ему наш укол сделал и дырку на голове прикрыл. Руки пусть посмотрят, могут быть переломы. Ну, суки! Скажи врачам: упал… Сам знаешь, им подробности не нужны. Или бандиты напали на слабого.
– Тихо, Филипп! – негромко приказал Голованов. – И смотри, ты знаешь, чем рискуешь. Хочешь поговорить – поговори, но без базара.
– Да не трону я его, командир! Нужно мне в говне мараться? Он пару раз в штаны сам наложит, вот тогда я его и отпущу. – И уже самому себе неслышно добавил: – Может быть… Ну ладно, до связи.
Тяжелого Вована быстро перетащили в такую же "девятку" Голованова, и машины сразу разъехались в разные стороны.
Далеко ехать Агеев не собирался. Прямо тут же, неподалеку, в Кунцевском парке, за санаторием, знал он укромное местечко, где можно было и машину поставить, и в небольшом логу, почти рядом с пешеходной дорожкой, спокойно посидеть, побеседовать по душам. Придерживая чужую душу время от времени жесткой хваткой, чтоб сдуру не отлетела. Чужая душа – не своя, понятно? По темноте народу в парке уже не было. А демонстрировать свое лицо этому мерзавцу Филя вовсе не собирался. Да и разговор будет нешумный. Если этот кричать не захочет. Ну а… тут извини, сам окажешься виноват.
Он хорошо видел в темноте, можно сказать, привычно. Поэтому, прибыв на место, выволок борова из машины, стащил в ложок и, сняв с Вована штаны, завел ему руки за спину и привязал сзади к осинке, даже при полном безветрии шелестящей мелкой своей листвой. После этого Филя вернулся к машине, достал из бардачка магнитофон, а из разоренной аптечки другой шприц. Спустившись, посветил себе зажигалкой и всадил иглу Вовану в ляжку. Сел рядом, ожидая реакции.
Наконец он услышал нечто вроде бульканья. Вован, кажется, начал приходить в себя. И первым делом обмочился. Нормальное дело. Первыми же словами его были "где" и "чего". Даже не вопросы, а как бы утверждение. Филипп тоже оживился.
– Очухался? Орать не советую, а то хлебало скотчем заделаю. Слушай меня, говнюк, и отвечай. Ты за что человека убил?
– Пошел ты… – с трудом выдохнул Вован. Ему было очень неудобно сидеть в такой позе.
– Сейчас я тебе буду харакири делать. Глаз вынимать. И уши возьму на память. Понял, Вован?
– Ты кто? – прохрипел тот.
– Вот, логично мыслишь. Говори, кто тебе приказал человека мочить?
– Он сам полез…
– Врешь, Вован. А вот Гарик твой уже сознался. Не понравилось ему, когда прут этот в задницу вставляют. Стал прощения просить. Говорил, что больше никогда не будет. Только ведь врет, верно?
– Развяжи, гад, убью!
– Нет, больше ты никого убивать не будешь, Вован. Не сможешь. Ты теперь, Вован, умолять меня станешь, чтоб я тебя хоть и инвалидом, но живым оставил. А у меня чего-то нет желания отпускать тебя. – И Филя несильным, коротким ударом в голый живот заставил того утробно крякнуть. И если б только. Вован вообще не сдержался… и изо рта его вместе со рвотой полилась грубая матерщина.
– Давай, давай, Вован, – поощрил Филя, – вон уже и обгадился! Не бойся, я штаны с тебя загодя снял, действуй. Что, не хочешь? А придется, Вован, ты в собственном дерьме захлебнешься.
– С… су… сука… – выдавил "шкаф" с трудом.
– Опять ты за свое! Нехороший ты человек, Вован. Не надо бы тебе такому жить дальше. Никакой от тебя пользы, один сплошной вред. Ну ладно, давай начнем…
Филя достал из кармана ножик, раскрыл его, легонько чиркнул по голому животу Вована и спросил:
– Будешь говорить или кончать тебя тут?
– Скажу… А чего надо?
– Другой разговор, – Филя достал магнитофон и включил запись. – Рассказывай, Короедов, кто приказал вам с Шаповаленко замочить мужика из "опеля"? Он вам чего, дорожку перешел?
– Вырубил вчера…
– Одну минуточку, Вован. Он что, разве издевался над вами? Вы к нему сами полезли, кулаками размахались, вот он и ответил, разве не так? Не слышу, Вован.
– Да так… А Данилыч говорит: уволю на хер!
– А за что? Оружие и ксивы вам вернули, верно?
– Ну, вернули. А Данилыч…
– Фамилия как? Не знаю я никакого Данилыча.
– Так Попков, генерал-полковник. Федор Данилыч… Он говорит: если не достанете… ну этого… уволю к… матери.
– Вот прямо так и сказал?
– Ага.
– И мочить приказал?
– Не, только отмудохать… А мы и не мочили. Я пару раз всего и прошелся…
– Металлическим прутом?
– Ну… А это Гарька кирпичом по башке. Но он дышал…
– Значит, проломили человеку голову, перебили руки, раскурочили машину… И думаете, это вам сойдет? Зря думаете. А к Алене чего всем скопом примчались?
Вован задумался. Поворот темы его, видно, никак не устраивал.
– Говори, говори! Только не ори, все равно ночь, никто тебя не услышит, а я сразу заткну хлебало твоим же дерьмом.
– Да "жучка" в машине нашли… Генерал велел всю квартиру обшмонать. Он сказал, что этот длинный, из "опеля", ее хвост и чтоб мы его убрали. Отключили. Велел не церемониться.
– Вы и не стали, да?
– А чего? Война…
– А-а, значит, вы с отставным генералом Попковым в войнушку играете, так?
– А ты сам чего бы делал, когда приказ? – выдавил Вован.
– Я бы прежде всего дураком не был. И сукой. Ты поди всю жизнь в органах прокантовался, а войны живой и не видал? Ни Афгана, ни Чечни, верно?
– Ну верно…
– А парень, которого вы замочили, обе прошел, и в разведбате. И вы его, подонки поганые… Знаешь, что с вами за это надо сделать?
– Обещал же… – прохрипел Вован.
– Точно, обещал не убивать, если расколешься. Я и не буду. Но на лекарства тебе теперь до самой смерти работать…
– Ы-ы-ы? – опять захлюпало у Вована в горле. И он стал изворачиваться, рыча и захлебываясь, переходя на крик.
Филя одним махом залепил ему рот ладонью, а затем куском широкого скотча перетянул рот. И выключил не нужный больше магнитофон.
– Ну, слушай меня в последний раз, погань, – сурово произнес Филипп Агеев – тоже фронтовик, а не тыловая крыса. – Я свое слово держу. А ты, если сумеешь, передай своему подонку-гэбисту, что больше мы ни одного из вас не простим и как с людьми разговаривать не станем. Запомнил? А теперь отдыхай, может, по утрянке тебя кто и подберет.
И Филя, теперь уже не сдерживаясь, врубил Вовану в оттопыренное брюхо. В животе у того странно ухнуло, заурчало, и тут же на Филю хлынула волна сортирной вони. Вован дернулся, изогнулся и поник головой.
– Ничего, – сказал себе Филя, – это не смертельно. Но – больно. Заслужил. А вот пистолетик тебе больше не понадобится.
Он вынул у лежащего из-под мышки "макаров" и положил в собственный карман. Забрал и мобильник. После чего поднялся, развязал Вовану руки, а вот брюки его прихватил с собой.
Позже, проезжая через Крылатский мост, остановился и, увидев, что других машин поблизости нет, сунул пистолет и телефонную трубку в карманы брюк Вована, завязал штанины в узел и швырнул в воду.
– Хватит джентльменства, – буркнул он себе под нос. – Все равно никто не оценит…
И еще он подумал, что сторожить сегодня Алену нет надобности. Там сейчас новая паника: Вован исчез. Пусть ищут.
Демидыч прибыл на Бутырский рынок, когда тот уже закрылся. Собственно, это на воротах висел внушительного вида замок, а многочисленные палатки, окружавшие крытый рынок, "пахали" вовсю.
Оставив машину у кинотеатра "Прага", Демидыч прошел туда, где усталые от безделья кавказские надсмотрщики за русскими бабами курили, гортанно перекликались и пили пиво.
Демидыч подошел к одной такой группе и спросил:
– Алекперова Керима знаете?
Азербайджанцы переглянулись, и один из них спросил:
– А зачем он тебе?
– Давай позови, одна нога здесь, другая – там. Нужен. Быстро!
Пузатый молодой человек с круглым лицом неохотно оторвался от доски и неспешно пошел. Послушался, молодец. Да, в общем, Демидыча трудно было не послушаться. Он говорил спокойно, но с таким нажимом, что клиент слегка скукоживался и предпочитал слушаться, чем наживать на свою шею ненужные неприятности.
Через несколько минут из-за здания рынка показался высокий Керим. Он с сомнением уставился на Демидыча, но близко подходить не стал. И тогда Володя приветливо махнул ему рукой и жестом показал: давай, мол, отойдем на минутку в сторонку. Керим подумал и пошел за ним следом. Но на таком расстоянии, чтоб можно было в любой момент дать деру.
– Да не бойся ты! – дружелюбно засмеялся Демидыч и взмахом руки подозвал Керима. – Два слова всего. Я зла не помню, Керим!
Тот опасливо подошел. Остановились под деревьями напротив хозяйственного магазина.
– Не пугайся, Керим, – повторил Демидыч, – мне не ты, а твой хозяин нужен. Бригадир, да? Стрелку с ним хочу забить, а ты поможешь.
– А мне нужно? – с ехидцей спросил Керим.
– Мне нужно, – поправил Демидыч, – и тебе, Керим, этого вполне достаточно, понял? А теперь слушай меня. Скажешь своему бугру, что у меня с ним базар будет. Спрашиваешь: кто я такой, чтоб ему указывать? Отвечаю: я тот самый Демидыч, который в девяносто шестом Мишку Слона кастрировал. Если кто не слыхал, пусть у солнцевской братвы спросит, те хорошо помнят. И, значит, так, вон моя тачка, видишь "девятку"? Я буду там его ждать. Если его тут нет, садись в машину, подъедем. Волыны у меня нет, базар только по делу. Ну?
– Ладно, схожу… – И Керим ушел.
А Демидыч отправился к своей "девятке".
Двадцать минут спустя к нему подошел рослый и широкоплечий лысеющий мужик в серой куртке и мятых джинсах. Сказал, что его зовут Ислам, и спросил, о чем базар.
– Твои ребята? – Демидыч кивнул на нескольких черноголовых парней, остановившихся неподалеку.
– Мои.
– Ну пусть постоят. Они не помешают. А базар будет такой, Ислам. У меня к тебе претензий нет. Вопрос есть. Ответишь – расстанемся приятелями.
– Ты говоришь так, будто мне это надо…
– Ты ж ведь умный мужик. Зачем тебе лишние неприятности? Скажи, кто велел адвоката достать? Мамедов или генерал?
– Не понимаю, о чем базар.
– Ислам, я повторяю, к тебе ничего нет. Если Мамедов, я сам с ним говорить буду. А вот генерал тебе зачем? "Крышу" держит?
– Послушай, Демидыч… – Ислам говорил по-русски правильно, почти без акцента, видимо, всю жизнь в Москве прожил. – Мои дела – это мои заботы. А ты откуда – мне неизвестно. Езжай, мужик, мы тебя трогать не будем. Побазарили и – пока. Ты меня не видел, я тебя не помню.
– Ну что ж, значит, базара больше не будет, – вздохнул Демидыч. – Теперь запомни, Ислам, завтра с утра здесь будет СОБР. Не ОМОН, нет, тем вы отстегиваете, я знаю. Мы устроим классный шмон, и у каждого из твоих парней обнаружим – это я тебе лично обещаю – по такой дозе, что все они загремят в СИЗО, где я сам буду "колоть" каждого. А уж чего они там наговорят, ох, Ислам, не завидую тебе!
– А почему я должен тебе верить? – подумав, сказал Ислам.
– А у тебя просто другого выхода нет. Я – Демидыч и еще никого не обманывал. И на пушку не брал. Да и не ношу я ее с собой. Нужды не вижу.
– Я знаю, я спросил про тебя… Сказали – такой. Ладно, зачем ссориться, да? Так скажу: генерал передал, чтоб тихо сделали.
– Как фамилия генерала – Попков?
– Слушай, уважаемый, – поморщился Ислам, – ты чего спросил? Я то и ответил. А фамилию иди сам узнавай, если это тебе надо. Мне – не надо. Ты на Петровке спроси про него.
– Отстегиваешь ему?
– Смешной ты человек, Демидыч! Когда ты будешь генералом, я, может быть, тебе отстегивать стану, да?
– А что, Ариф Абдурахманович сильно беспокоится?
– Вот видишь, опять скажу: ты его знаешь – забей стрелку!
– Ладно, послушаюсь твоего совета.
– Извини, уважаемый, мы так не договаривались! – засмеялся Ислам. – Зачем на меня бочку катишь?
– Да разве ж это бочка, Ислам? – поддержал смех Демидыч. – Это так себе, кастрюлька малая. А бочка – не дай тебе Бог. Или твой Аллах. На, держи. – И он протянул руку.
Ислам пожал, даже сдавить попробовал, но куда там! Демидыч лишь подмигнул ему, демонстрируя свое "железо", и сказал:
– Ничего клешня. Молодец.
– Ты про СОБР говорил… – напомнил Ислам.
– Ладно, договорились, пока беру свои слова назад. Но учти, парень, когда возьмем этого генерала – в МВД, говоришь? – сразу рви когти. Он вас всех тут же и заложит. А мы церемониться не станем.
– Вы сперва возьмите! – ухмыльнулся Ислам. – Не дотянетесь, высоко сидит.
– Значит, придется ему больно падать. А мы не задержимся. Пока.
Демидыч сел за руль и взглянул в зеркальце. Ислам продолжал стоять, задумчиво глядя ему вслед.
"Выходит, не совсем в десятку? – думал Демидыч, уезжая. – На Петровке, говорит… А ведь там Вячеслав Иванович сидит. А кто еще там же? Это кому же начальник угро Перовского ОВД звонил-то про Мамедова? Кто у него по инстанции? Какой милицейский генерал? Есть ведь такой! В Главном управлении уголовного розыска. И не один. Но все же не могут быть суками. А вот один – вполне может…"
Пришедший наконец в себя Коля Самохин, переведенный из операционной в реанимацию – не по необходимости, а скорее по обычаю, сумел вспомнить последовательность событий на Филях и рассказал с большим трудом проникшему в его палату Голованову об обстоятельствах происшествия.
Может, в первый раз в жизни так лопухнулся Николай. Узнав из разговоров попковских охранников причину аврала, он спокойно удалился в свой "опель" и завел машину, чтобы отъехать от греха подальше, а потом вернуться на наблюдательный пункт у подъезда.
Вероятно, от того, что работал двигатель, Самохин и не услышал, как к машине приблизились двое. Он и моргнуть не успел, как в лицо ему ударила острая крошка от лобового стекла. И чем они ударили, он так и не понял – будто кувалдой. Ну да, нехилые мужички! От неожиданности он растерялся всего на миг, но именно этого краткого мига хватило, чтоб распахнулась дверца и его буквально выдернули из-за руля. А в следующее мгновение острая боль вспыхнула поочередно в обеих руках – ну будто их разрубили. А следом – удар по голове, погасивший сознание. Немного же ощущать себя он начал уже в машине, когда стало возвращаться это самое сознание и вместе с ним снова возникла режущая боль.
Голованов привез Самохина в 72-ю больницу, самую ближнюю, на Оршанской улице, в десятке минут езды от места происшествия, Колю помыли, почистили, зашили. Рана на голове оказалась приличной, да еще сотрясение мозга. А вот руки были целы, хотя гематомы являли собой зрелище совершенно неприличное для человека Самохиной квалификации. Ну да что поделаешь, и на старуху бывает проруха. Болей теперь себе вволю, пей соки и больше спи. Диагноз, разумеется, неутешительный для Николая Самохина, но… в конце концов все образуется.
Сева оставил товарища уснувшим: Самохе сделали успокоительный укол. И уехал на фирму. Туда же обещал подгрести и Филя.
Вся команда собралась близко к полуночи.
Второе совещание за вечер – это уже слишком. Но противник активно пошел на обострение. Значит, где-то его задели слишком больно. Попали в одну из наиболее чувствительных точек. А вот какую – это и предстояло обсудить.
Хорошая информация к размышлению обнаружилась и для Вячеслава Ивановича Грязнова – намек Ислама был довольно прозрачен. И он наверняка не отсылал Демидыча куда подальше: СОБР, по мнению бригадира с Бутырского рынка, был много опаснее, не исключено, достаточно мифической поддержки даже и высокого чина из ГУВД, который скорее кормится, чем прикрывает. А потом, ведь разве что полному дураку непонятно: если чиновник, сидящий в высоком кресле, связан с братвой, это совсем не означает, что в один прекрасный день он ее всю не заложит ради собственного спасения. Что ему важнее? Свое кресло. А братва может оказаться и другой. Даже более послушной.
Денис хотел проинформировать Гордеева, но его мобильник был отключен: "Абонент находится вне…" – по-английски и по-русски объяснила операторша. Оставалось ждать.
И сотрудники "Глории", оставив дежурного, разъехались по домам. Но перед разъездом не отказали себе в удовольствии вслух поиздеваться над "Астором" и его нерадивым топтуном Вованом, которому теперь уже ни от какого начальства не приходилось ждать снисхождения. К утру он, конечно, очнется – без оружия и порток, с вонючей задницей. И еще – без связи. Вот и пусть добирается до своего генерала, рассказывает, как и отчего пострадал. На причину упирает, слезу давит, засранец… Только с этой минуты он ни у кого не вызовет ни малейшей жалости. Таких ни чужие, ни свои не уважают. И поделом ему…
Но почему же все-таки отключил свою трубку Гордеев?
Глава пятнадцатая ОПАСНЫЙ РАСКЛАД
Юрий Петрович тоже решил проявить нынче вечером активность. Вооружившись у Дениса портативным магнитофоном, он, чтобы действовать наверняка, то есть не дать клиентке опомниться, подъехал на Арбат, в Калошин переулок, и, остановившись напротив подъезда Танечки Зайцевой, набрал ее телефонный номер.
Она откликнулась после небольшой паузы. И голос, каким она сказала "алло", был сонно-раздраженным, даже отчасти свирепым.
– Это я, ваш верный поклонник, Танечка, – сказал Гордеев.
– Что-то не узнаю, – довольно резко ответила она. – Кто, назовитесь!
– Гордеев Юрий Петрович, к вашим услугам. Я, часом, не разбудил? И от дел государственных не оторвал? Слава Богу! А я подумал, что сейчас не так уж поздно, чтобы нанести красивой даме визит. Если она, конечно, не будет категорически против.
– А-а… – протянула она, и нельзя было понять – нужен ей этот его звонок или пошел он к черту. – Что случилось, Юрочка? – сменила все-таки гнев на милость. – Так загорелось?
Да, реакция прозрачная. О чем она еще может подумать, когда звонит мужчина, да еще в десятом часу вечера?